«Люстра» безбожно сажала накопители, но я в ступоре смотрел на мокнущую под проливным дождём церковь. Тёмные, почти чёрные брёвна сруба казались очень старыми. Крест на остроконечной высокой крыше имел не одну, а три перекладины, и это говорило о том, что храм был православным. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Казалось бы — после убежища с «русским следом» шокировать меня уже нечем, но нет предела совершенству.

— Мрачноватое здание. — Констатировал Тим.

Я на автомате поправил:

— Не здание, а — храм.

— Да ну? — Ахнула Фэ.

Её изумление можно понять. Храмы Церкви Святой Семьи, общераспостранённой на континенте, больше напоминали древнегреческие или древнеримские культовые сооружения. Светлый камень, колонны, плоские крыши. А тут стиль, скажем так, противоположный. Тим заинтресовался вопросом местной религии:

— Что же тут за вера такая? И вообще это какие-то. Какие-то отщепенцы!

— Только местным об этом не говори. Мы всё-таки в гостях. В чужие дома со своими порядками не ходят.

Меня совсем не удивила ортодоксальность Тима. Хоть Вера Святой Семьи в части этики была довольно вегетарианской, однако в вопросах альтернатив действовала жёстко. Все, кто не верит в Святую Семью — отщепенцы, заблудившиеся во мгле незнания и неверия. На кострах еретиков не сжигали, конечно, но и распостраняться им мешали. Не удивительно, что большинство тех, кто умудрился уверовать не в Святую Семью, а в кого-то или что-то другое, перетекли в Дикие Земли или в Пограничье. Но как объяснить православную церковь в Дикоземье? Не знаю. Как не знаю, чем объяснить практически русские фамилии многих жителей Рассена, множество слов из русского языка и старинные артефакты с Земли будущего. Может не ломать голову, а принимать всё как данность? По крайней мере психика останется относительно здоровой…

Я выключил фары и мы некоторое время молча сидели в почти полной темноте, пока глаза не привыкли к мраку. Дождь барабанил по кабине с непрекращающимся энтузиазмом. А вот у меня этого «энтузазизьма» не было.

— Надо бы выходить.

— Ага. Вот только…

— Пошарь там под сиденьем, Тим. Плащ достань.

Послышалась возня, шелест клеёнки и неожиданное девчачье хихиканье. Видимо Тим не только под сиденьем шарил, негодник. Я открыл дверцу, в кабину сразу ворвался шум дождя. Предусмотрительно припасённый силофонарь прорезал тьму желтоватым конусом, который вяз и растворялся среди дождевой пелены уже метрах в трёх. Послышались чавкающие звуки шагов и в конусе возник Вэсил, накрытый дождевиком.

— Идите за мной. Ночевать будем под крышей.

Возникла, правда, сложность с Фэ. Не говоря о том, что плаща у неё не было, так и обувь её в виде сандалий для ходьбы по грязи совсем не была приспособлена. А это значит, что кому-то придётся её нести на руках. Честно говоря я от этой сомнительной чести увильнул. Пришлось пожертвовать собственным плащом. Зато теперь я шёл налегке, освещая фонарём путь. В качестве нагрузки на плече вместе с самозарядкой висел ПП Тима. А вот он нёс закутанную в накидку девчонку. Судя по его плохо скрытому удовольствию, я сделал правильный выбор. Ню блестела глазами из-под капюшона и молчала, чему я откровенно радовался. Мы некоторое время шли по чавкающей грязи и оказались возле большого бревенчатого здания. За это время я промок порядком, но это пока не очень беспокоило. На крытом крыльце было посветлее и тут тусовалась вся наша компашка. В свете нескольких фонарей все чистили обувь. Я тоже занялся ботинками и не сразу заметил стоящего на краю крыльца человека в дождевике. Он терпеливо ждал, пока мы приведём обувь в относительный порядок. Кстати, в самом выигрышном положении оказалась Нюта. Она-то весь путь проделала на ручках у Тима и теперь скромно стояла у стенки. Худо-бедно мы счистили шматки грязи с подошв и провожатый в капюшоне открыл дверь внутрь здания:

— Входите, странники. Осторожно, берегите головы.

Это да. Проём низковат. Если бы мужик не предупредил, то все, кроме Нюты, заработали бы по хорошей шишке на лбу. В доме было темно и сухо. Пахло чем-то приятным, вроде мёда. Провожатый шёл впереди с «керосиновой» лампой на жидком топливе и негромко говорил извиняющимся тоном:

— Время уже позднее, все спят. Так что покормить вас сможем только завтра утром.

Никто не возражал. У нас с собой есть мешок с сухим пайком — Нико озаботился ещё днём и собрал его на коротком привале, чтобы потом в случае чего не лазить в кузов «ТЗГМа». Кстати, про оружие провожатый не заикнулся даже. Здесь Дикие земли, безоружный человек встречается редко и выглядит чуднее, чем если бы расхаживал голышом. А в таких поселениях и им подобных дети учатся стрелять и ходить одновременно. Шутка, конечно, но от истины не далёкая. Если бы нас опасались, то не пустили бы за ограду.

Мы тем временем прошли по тёмному коридору и попали в помещение, которому как нельзя лучше подходило название «горница». Невысокий потолок, небольшие, занавешенные плотными занавесками окна, выскобленный некрашеный пол. Вдоль стен массивные, я бы даже сказал — фундаментальные лавки. Посредине горницы стоит большой, не менее фундаментальный стол. На бревенчатых заструганных стенах развешаны пучки каких-то трав, которые и дают приятный слабый аромат. Я по привычке посмотрел в красный угол — икона с маленькой лампадкой имели место быть. Ощущение фольклорного музея, исторического фильма. Даже в моё время такой интерьер в жилом доме можно было встретить разве что в деревне староверов. Провожатый, который вежливо пропустил нас вперёд, тоже вошёл. Пока все осматривали интерьер, я оглянулся на мужика в капюшоне. Он быстро осенил себя крестным знамением и только потом перехватил мой взгляд. Я сделал вид, что ничего такого не заметил. Мужик окинул взглядом наш мини-табор и ушёл. Лампу, кстати, не оставил. Я снял с плеча оружие, положил на лавку. В тишине лязг железа прозвучал как гром. Расстегнул пояс РПС, стянул её с нескрываемым удовольствием. Мокрая куртка неприятно холодила и её тоже нафиг стащил. Опустился на скамью, спросил Лекса:

— Как с охраной груза и техники?

Вопрос не праздный. Мы на территории хоть и гостеприимных, но незнакомых людей. Лекс скинул плащ и ответил:

— Мы сейчас на положении гостей и пока в поселении — никто не посмеет даже подойти к машинам. Если мы выставим охрану, то оскорбим хозяев… И насколько я наслышан о христианцах, а это именно они — мы для них безбожники и наше имущество для них богомерзкое или типа того. Так что никто в машины не полезет.

— Понятно.

Я пожал плечами, хотя в скудном освещении силофонарей этого никто наверное и не видел. Лекс тут командир и он решает. Раз так решено, то мне можно расслабиться. Тем более — если делать вид, что нихрена ценного в машинах нет, то и соблазна это проверить у местных меньше. А кстати, интересно Лекс их назвал — христианцы. Спрошу-ка его:

— Командир, а что за христианцы такие?

Все как-то прислушались, стараясь поменьше шуметь, шуршать и греметь снаряжением. Что называется — попал в точку. Всем интересно, но спросить решился только я. «Всё, что вы хотели знать о христианцах, но боялись спросить». Лекс сел за стол и потёр лицо ладонями:

— Мне известно не так уж и много. Сами они говорят, что вера у них очень древняя. Они верят в то, что Бог один, но он в трёх лицах. Ещё их вера говорит, что телесное существование лишь подготовка к вечной жизни. Да, и вот что — по их представлениям женщина создана позже мужчины, причём из его ребра и поэтому как бы второго сорта. Жена для мужа практически собственность.

Калинина пробормотала:

— Нифига себе порядки.

— Да-да. Так что прошу это учесть при общении. И вообще я бы попросил общаться с местными, тем более женщинами как можно меньше. Проблемы с хозяевами нам не нужны.

Все согласились, что — да, не нужны. Без лишних разговоров поделили лавки и расположились спать. Я долго лежал с открытыми глазами и думал о загадке местных христиан. Кто они? Откуда здесь, в Мире, эта земная вера? Интересно бы было взглянуть на их Библию — она о земных событиях или о местных? Вопросы плодились и множились, но ответов не было. Постепенно я уснул, а проснулся раньше всех по вполне прозаической причине физиологического свойства и отправился искать то заведение, которое есть в любом доме, независимо от вероисповедания. Да, я о туалете.

Дверь даже не скрипнула. Я выглянул в коридор. Никого. Подтянул штаны, поёжился. Обулся. Подумал — брать ли пистолет с собой, но вовремя додумался, что это будет смешно даже для Диких земель. Полный решимости, я снова вышел в коридор. Решимость уже ощутимо давила и просилась наружу. То ли интуиция меня направила, то ли инстинкт, однако вожделенный дворец раздумий нашёлся неожиданно быстро. Не ватерклозет, но мне сойдёт любой, ибо я не привередливый. Возвращался уже не спеша, степенно. Прошёл до входной двери. Ткнулся — открыто. На улице разгорался серо-оранжевый день. Низкие облака моросили мелким, плотным дождём. Это на весь день… Хреново. Заняться-то решительно нечем. Закрыл дверь в дождь и пошёл назад. Все ещё спали, так что я снова завалился на лавку и постарался хотя бы задремать.

По мере того, как коллеги просыпались, становилось шумно. Каждый по-очереди глянул в оконце, чтобы лично убедиться в том, что на улице льёт как из ведра. Ещё мне пришлось выступать проводником до гигиенического сооружения сначала для мужиков, потом для Марики и Ню. Мы уж собирались завтракать сухим пайком, как пришёл вчерашний провожатый. Был он уже не в дождевике, а в домашней одежде. Ну не в «ковбойской», но тоже колоритненько выглядело — тёмно-синие галифе с лампасами и такого же цвета свободная рубаха. Картину дополняли чуб на голове и нагайка за поясом. «Тихий Дон», блин медный. Я нервно хихикнул в кулак, маскируясь под кашель. Интересно — комиссара в кожанке потом встречу? Меня он уже особо не шокирует. «Казак» тем временем привычно перекрестился на образа, заинтересовав этим Нюту, и поведал:

— Утро доброе, странники. Сейчас бабы завтрак соберут.

Он так и сказал — «бабы». Давненько я это слово тут не слышал именно в таком повседневном употреблении. В ироничном или ругательном смысле приходилось слышать, но чтоб вот так запросто женщин бабами называли — такого не слышал давно. Украдкой глянул на Марику. Она сузила глаза, но и только. А провожатый представился:

— Звать меня — Фрол.

Мы в ответ так же коротко представились. Пока все рассаживались за столом, я в голове распинывал по тёмным углам неудобные вопросы и бредовые версии. Вот КАК совместить реанимационные комплекты с Земли двадцать второго века и этого Фрола в прикиде казака? Предохранители на мозгах опасно нагрелись и потрескивали. В довершение ко всему пришли, мать их, бабы с грёбаным завтраком, шоб он провалился. Пара тётенек, в цветных платках и длинных — до пят, платьях, принесли на деревянных подносах гречневую кашу в глиняном горшке, тарелки и пару глиняных же крынок с молоком. Добили окончательно деревянными ложками. Предохранители прощально хрустнули и осыпались. Я оставил в покое вырубившиеся мозги и придвинул к себе тарелку с аппетитно пахнущей кашей.

На сытый желудок проблемы с восприятием окружающей действительности потеряли свою остроту. Я словно смотрел кино с эффектом присутствия или был на театрализованном фольклорном представлении в добротных декорациях. Фрол дождался, пока закончится трапеза, и продолжил:

— Если хотите, то можно баню истопить. Сегодня как раз суббота.

Вот на этом термине вся моя группа зависла. Не на бане, а на субботе. В мирянской системе отсчёта времени неделя состояла из десяти дней. Дни недели определённых названий не имели, всё строилось на цикле в сто дней. То есть сегодняшний день имел такое наименование — шестьдесят седьмой день восемьсот пятьдесят первого стода. Отсчёт ведётся от начала Страшного. Громоздко, но никто не жалуется. Более того, если мирянам рассказать о триста шестьдесят пяти днях земного года с его двенадцатью месяцами и семидневными неделями, то у них мозги расплавятся. Стодневная система-то на самом деле гораздо проще.

А вот баня никого в тупик не поставила. Баня в Рассене и окрестностях — это святое. Правда по температуре и влажности местная ближе к турецкой, чем к русской традиции и на мой вкус несколько прохладна, но это я придираюсь. А так вполне всё похоже. И это меня радует. Хорошо, что здешняя цивилизация не пошла по пути западной Европы, которая до девятнадцатого века не мылась, зато изобретала духи для отбивания вони. На Руси вот испокон века мылись в банях все, от холопа до князя, а у европейцев почти до восемнадцатого века блохи считались обычным делом даже среди аристократов. Поэтому не удивляет большое количество эпидемий и моров в «цивилизованной» Европе средних веков и позднее. Одна из французских королев в своих мемуарах писала, что мылась два раза в жизни — во время крещения и перед свадьбой. А нахрена, если можно духами облиться? Когда построили знаменитый Версаль, то оказалось, что туалетами никто не озаботился и дальние комнаты оказались банально заср… Ой, извиняюсь — загажены, а фундамент пришлось ремонтировать, потому как мочой разъело. Зато европейцы, приезжавшие в Россию, воспринимали русскую баню как своего рода садо-мазо. Как же — в охренительной жаре голые потные люди охаживают друг друга берёзовыми прутьями. Дикари-с!

— Баня — это душевно.

Заявил Ермолин, выражая общее мнение. Фрол степенно согласился и сказал, что распорядится. Спросил — есть ли какие пожелания или вопросы. Мы заверили, что всё хорошо. Фрол ушёл. Все предвкушали банные радости. Марика и Ермолин стали собираться за вещами. Я тоже. На улице стояла плотная морось при почти полном безветрии. Пришлось проявить чудеса эквилибристики, чтобы по раскисшему грунту добраться до грузовика, не поскользнуться на мокрой подножке, достать рюкзак, спуститься с ним всё по той же мокрой подножке, не грохнуться в лужу. Отдельной строкой шла чистка обуви. По времени она длилась дольше всего похода. Зато я имел теперь чистую свежую одежду. Даже поделился ей с Тимом, так как по комплекции мы были похожи, а его запас был не такой основательный.

Чтоб убить время, мы занялись профилактикой оружия. Я разобрал самозарядку, почистил с помощью принадлежностей. Пенал с ними располагался в прикладе, прям как на АК-74М, правда у того приклад-то пластиковый. Может так и снижалась прочность винтовки из-за сверления в дереве, зато удобно и не потеряешь. Кстати, «Чёрный калаш» был у меня в армии. Хорошая машинка. Вариант с деревянным прикладом называли «веслом» и он считался бюджетным, нищебродским. У наших соседей по заставе из Благовещенска были АКС-74 со складным металлическим прикладом, они считались десантными. Укороченный АКС-74У или на армейском жаргоне «сучку» видел только у милиции и то — уже на «гражданке». После винтовки занялся пистолетом. Разобрать, почистить, смазать, собрать — релаксация, твою дивизию. Можно ещё в процессе мантры читать типа «ТТХ современного стрелкового оружия и методики его применения и обслуживания в полевых условиях». Нирвана обеспечена, карма начищена до блеска — и никакой суставовыворачивающей йоги.

Стояла тишина, разбавленная позвякиваниями, тихим скрежетом и деловитым сопением. Иногда вспыхивали разговоры всё об том же — об оружии. Затихали, потом снова вспыхивали. Ермолин травил байки из своей бурной молодости. Все занимались делом. Зато Ню изнывала от скуки. Возня с железками ей была не интересна и разговоры о них — тоже. Она пыталась перевести разговор на что-нибудь более интересное. И тут Марика предложила ей:

— Нюта, расскажи о своей жизни поподробнее. Я вот мало знаю о восточном побережье.

— Да я в Розаре родилась, а это Дикие Земли! Родители с побережья.

— Хотя ведь у нас Тим откуда-то с востока вроде бы?

— Э… Ну да. Только Нюта южнее жила, от нас Дикие Земли на юге. А Побережье восточней.

Я попытался представить карту материка. В общих чертах получилось, но здешние понятия о сторонах света, которых нет, только путали. Действительно, если считать внешнюю к Океану сторону материка севером, то Дикие Земли вклинивались в Рассен с юга, а страна имела небольшое западное побережье, большое северное и среднее восточное. Береговая линия почти равна сухопутной границе. Мы сейчас были ближе к западной части Диких земель, стало быть родина Тима находилась северо-восточней, а родина Фэ — восточней. Головокружительная здесь сферография, а всё потому, что «полюс» только один и мы внутри шара, а не снаружи.

— Ну так расскажи о жизни в Розаре. Я там никогда не была. Интересно же.

Просьбе спасительницы Ню отказать не могла. Села возле окна, начала свою повесть, глядя на серую морось и капли на стёклах:

— Говорят, что Розара — большой город. Я думаю, что он огромный. Там есть даже пятиэтажные дома!. Родилась я в хорошем районе. Наш дом там был. Помню, что было много зелени. Родителей помню смутно. Маму — лучше, папу — почти не помню. Меня они очень любили и баловали. Я так и не узнала — отчего они умерли? Совсем маленькая была, мало что понимала. Потом меня тётя воспитывала. Но она жила в другом районе, где зелени меньше, а людей и шума больше. Дом у тёти был отдельный, с прислугой. Тётя меня выучила читать и писать. Говорила, что однажды я могла бы вернуться на побережье, где у нас много родни. Что-то про наследство, какие-то права на целый город. Плохо помню, маленькая же была… А потом тётя заболела, врачи часто приходили, потом перестали. Постепенно и прислуга перестала приходить, кроме кухарки… Однажды тётя не проснулась. Меня кухарка к ней не пустила, сказала, что не надо это видеть. Несколько дней я жила у этой женщины, а потом она хотела сдать меня в приют при церкви. Но я просто потерялась на улицах. Вышла погулять и решила пойти к тётиному дому. Но дорогу не нашла, а обратную забыла… Было очень страшно. Я всю ночь проплакала на скамейке в тёмном ужасном парке, под единственным фонарём. Утром я снова куда-то пошла и вышла на базар. Там было много-много людей. Меня толкали, чуть не задавили… Я очень хотела есть, а что делать — не знала. Взяла с какого-то лотка пирожок, но злой продавец наорал на меня, пирожок отнял и прогнал. Я села между палатками и опять плакала… Незаметно я уснула и наверное замёрзла бы. В Розаре бывает холодно, а я была в одном платьишке. Проснулась в тёплой чистой кровати. Оказалось, что меня подобрала госпожа Сэлла, принесла домой, отогрела и спать уложила. Она красивая была. Вот как Марика, только с тёмными волосами. Госпожа Сэлла приняла меня очень тепло. Оставила у себя, накупила одежды. Все вокруг обращались со мной мягко и почтительно, как с важной персоной. Госпожа называла меня своим талисманом. Говорила, что я приношу удачу.

От меня не укрылось, что в этом месте Ню печально вздохнула и сделала паузу. Потом улыбнулась своим мыслям и продолжила:

— Со временем я узнала, что госпожа стоит во главе большой банды, которая хозяйничает на базаре Розары. Может это и банда была, но мне эти люди заменили семью. Наверное, я их любила, а они любили меня. Когда подросла, то стала выходить на улицу. Меня всегда охранял кто-нибудь из банды. Я без страха ходила по огромному базару. Вопрос денег меня не волновал — любая понравившаяся мне вещь покупалась без возражений. Но вы не подумайте, я не загордилась и безумных покупок не делала. Помню, когда мне исполнилось тридцать восемь…

(Мозг услужливо сосчитал — двенадцать лет).

— Мне ужасно понравилось одно платье. Такое пышное, из чёрных и белых кружев. Но как на зло — моего размера в магазинчике не оказалось. Я целую неделю ждала, пока торговец съездит на Побережье за нужным размером и заплатила столько, сколько он сказал. Зато когда я впервые шла в этом платье по базару, то многие оборачивались. У меня даже прозвище появилось после этого — «Принцесса». Прохожие шептались за спиной — «Принцесса идёт!.».. Я спрашивала у госпожи, что значит это слово? Не обидное ли оно? Она смеялась. Объясняла, что это значит — наследница власти. Говорила, что так и есть. Обещала отвезти меня на Побережье, в город Фэ. Мол, это город моего рода, она узнавала. А я, помню, заявила госпоже, что лучше буду её наследницей. Она тогда впервые отругала меня. Сказала, что негоже девочке из известного побережного рода становиться обитательницей городского дна.

Не знаю… Я не задумывалась раньше, но теперь думаю, что то время было самым лучшим в моей жизни. Быть любимицей целой банды. Они ведь вобщем-то были неплохими людьми. Просто жизнь у них так шла — наперекосяк. Вот госпожа Сэлла, например. Конечно, это только слухи, но говорили, что раньше она была обычной девушкой, из хорошего района. У неё семья была, жених. Но однажды Сэлла заболела и её увезли в больницу. Пока лечилась, произошёл случай нехороший. В дом, где жила её семья, ворвалась банда грабителей. Не такая, как наша, а дикая, которая правил не признаёт. Вобщем они убили всех, кто в доме был. Банда скрылась. Стража никого не поймала. Сэлла даже не смогла на предании тел Огню присутствовать, потому что у неё ноги отказали от горя. Она поклялась сама найти убийц и отомстить. И отомстила. Когда свою банду создала. Может она и меня-то подобрала из-за одиночества? Я, наверное, ей дочь заменяла, или младшую сестру. Не знаю. Ещё я не знаю — почему началась война банд. Но против нас объединились две другие банды, которые захотели отнять у нас базар. Это было страшно. Наш особняк взяли штурмом.

Голос Ню стал неожиданно жёстким и резким. Я даже отвлёкся от чистки пистолета и поднял голову. Ню сидела ко мне в пол оборота и смотрела в никуда. На её лице отразился весь спектр эмоций — страх, отчаяние, ярость и беспомощность. В этот момент она действительно была там, в особняке, и была настоящей принцессой бандитов. Даже без кружевного платья.

— Стража вообще не приехала посмотреть что происходит. Как же — мы для них враги! Наверное думали, что пусть банды как пауки в банке поубивают друг друга, а они потом тела только подсчитают. Многих наших убили. Была перестрелка. Врагов тоже полегло немало, но их было много. Больше, чем нас. Госпожа Сэлла спрятала меня в дальней комнате. Больше я её живой не видела… А меня нашли. Я очень боялась, что меня тоже убьют или надругаются прямо тут, в нашем особняке, а потом продадут в Весёлый дворец. Я слышала о таких случаях. Но меня просто связали и закинули в машину. Это было унизительно! Уж лучше бы убили!.. Меня, принцессу розарского базара, закинули в вонючий фургон как мешок с отрубями! Сволочи. Пожиратели собачьего дерьма.

Ню замолчала, опустив голову. Мне показалось, что она всхлипнула за завесой чёрных волос. Но через пару мгновений она продолжила обычным, только слегка просевшим голосом:

— Меня привезли в логово этих двуногих свиней. Я была готова к самым плохим вещам. Пусть я слабая, мало что умею и знаю, но показала бы этим скотам как держит себя принцесса базарных бандитов… А меня заперли в тесной комнатушке и приходили только для того, чтобы еду и питьё принести. Окон в комнате не было, так что я быстро сбилась со счёта времени. Хорошие шмотки отобрали, взамен сунули какие-то обноски, которые на нашем базаре постеснялась бы одеть последняя нищенка. Пару раз меня отводили в ванную. А потом вывели перед людьми в странных одеждах. Они посмотрели на меня, о чём-то пошептались. Пришли какие-то тётки в похожих одеждах, отвели в другую комнату и… И… Устроили мерзкий осмотр. Я сопротивлялась, но они были сильнее. Между делом они переговаривались и упомянули о том, что в их хренов горный храм нужна девственница и что я им подхожу… Ну… В смысле… Ну вы поняли?

Ню покраснела и опустила глаза долу, но быстро преодолела смущение и продолжила:

— Потом я опять томилась в дурацкой комнате, пока за мной не пришли. Меня передали козлам в балахонах, чтобы они меня отвезли в тот самый храм. Посадили балахонники меня в машину. А дальше вы и сами знаете. Вот вся моя история…

Я другими глазами, по-новому взглянул на Нюту. Много же пришлось вытерпеть девчонке в её неполные пятнадцать. (Опять сбился со стодов на года). И внутри она не такая уж наивная и инфантильная, какой хочет показаться. Может быть стоит относиться к ней как ко взрослой девушке? Исключая, конечно, интимные связи. В этом плане для меня изменений нет — она пока малолетка и останется таковой ещё довольно долго. Но это всё лирика. Пришёл Фрол.

— Баня готова. Сначала мужики идите. А ба… Хм… А женщины уж потом. Не обессудьте — порядки у нас такие.

А вот это вразрез с рассенскими банными традициями. В Рассене, в бане, мужчины и женщины не делают половых различий и принимают процедуры совместно. Все культурно прикрывают откровенные места полотенчиками, не тряся друг перед другом/подругой первичными половыми. Это считается нормальным, отвечает нормам равенства полов и вообще — баня не место для групповых сексуальных утех. Самые же невоздержанные могут ходить отдельно, это их право. Похожее отношение к бане было в дохристианской Руси, когда женщина ещё не считалась сосудом греха. А тут традиция как раз христианская, так что придётся Марике и Ню идти одним. Меня позабавило выражение лица девчонки. Такой досады она по-видимому не испытывала уже давно. Наверное она прикидывала, как будет дефилировать передо мной и Тимом в одном полотенце, а тут… Обломчик же.

Так мы без девок в баню и отправились. Баня отстояла от основного здания довольно далеко, но соединялась с ним крытым переходом, так что хлюпать по грязи не пришлось. В бане было хорошо. Даже прекрасно. Просторная, обитая изнутри аккуратными стругаными дощечками, она соответствовала «лучшим мировым стандартам» банестроительста. Освещение было реализовано с помощью широко распостранённых в Приграничье и Дикоземье «керосиновых» ламп. Это я их керосиновыми называю, на самом деле работают они на смеси спиртов и масел, по свойствам близкой к земному керосину. Такая же в меру горючая, но не настолько летучая и вонючая, как бензин и тот же керосин. А так — очень на «керосинки» похоже. Котёл был обложен камнями и давал превосходный жар. Я вдоволь погрелся в парилке, удивив остальных жаростойкостью. Откуда им знать, что та температура, что для них еле переносима — для меня вполне нормальна. Отпарившись и отмывшись как следует, мы возвратились восвояси. После нас в баню ушли девчонки, а мы расположились в выделенной нам комнате.

Делать что-либо было лениво, так что мы разлеглись на лавках в позах римских патрициев. Так и возлежали, перекидываясь ленивыми фразами. А потом вернулись девушки. Когда в комнату вошла Марика, я даже поперхнулся. Ушла она в своём обычном наряде, штанах, футболке и куртке, а вернулась в длинном, до пола, домотканном платье и с полотенцем на голове. Следом вошла Ню в таком же платье. Вот так номер с переодеваниями. Калинина подозрительно посмотрела на наши удивлённые рожи:

— Чего?!

Из-за её спины высунулась Фэ и быстро просеменила в передний угол. Было непонятно — то ли она после бани раскраснелась, то ли ей почему-то неловко. Я опомнился раньше всех:

— Марика, а чего это вы так… Хм… Интересно вырядились?

Женщина непонимающе оглядела себя:

— А что такое? Нам местные женщины подарили. Удобно. В смысле — после бани.

— А… А ничего они вам не говорили о приличности там, ещё о чём таком?

— Да вроде нет.

Я вспомнил, что когда ходил с вещами, то задержался возле приоткрытой двери. За ней несколько женских голосов делились впечатлениями:

«— Видали, бабы, странников?

— Ага. Пять мужиков и две девки.

— Обе с голыми пузами, охальницы, да в портках. А у той, белобрысой, ещё и пистоль здоровенный — страсть.

— Известно — нехристи. Я слыхала, что так у них все бабы ходят. Господи, и как им не совестно? Я бы со стыда сгорела, с голым-то пузом перед мужиками.

— И не говори. А та, вторая, совсем девчонка ещё. И как же они среди мужиков живут? Стыд-то, стыд какой.

— Ох, бабы… Не дай Бог — батюшка их узрит. Не миновать греха. Ведь отец Пётр очень строг в одежде.

— Надо им подарить хоть по платью. И непотребство прикроют, и гостеприимство проявим.

— А и верно! Умница ты, Ириша!

— Слышь-ко, бабы. А мужики они красивые, ага? Особенно тот, с усами.

— Бесстыдница! Вот отец Пётр узнает — будет тебе епитимья.

— А то ты, Наташка, на них не смотрела?

— Смотрела. Ну и что?!».

Я тихонько прошёл тогда дальше, не оставшись выслушивать женские дрязги. А вот теперь вспомнил.

— Ты, главное, так и ходи в доме.

— Почему?!

— Э… Здесь так принято.

— Ах вот как… Ну что ж.

Марика больше ничего не сказала, только неопределённо поморщилась. Кстати сказать — платье ей к лицу. Пусть оно было вовсе и не обтягивающим, но придавало женственности. Лекс дураком будет, если не обратит на Калинину внимания попристальней. Хотя, я вроде бы замечал, что их притяжение стало взаимным. Интересно, как Марика обойдёт своё же правило? Потом был обед. Давешние женщины принесли утварь — ложки, тарелки. Водрузили на стол большой чугун с наваристым супом, каравай хлеба. Это просто сказка. Вечером был не менее сказочный ужин. А ночью кончился дождь.

После завтрака я оделся в свою полевуху, исключая РПС и пошёл на улицу. Надо машину проверить. Излишек воды с грунта уже сошёл и под ногами уже не чавкало, а только тихонько хлюпало и мягко проседало. Я обошёл грузовик, проверил шнуровку тента, замки ящиков. Никто тут не лазил? Вот и хорошо. Забрался на бампер, открыл капот. Проверка воды и масла, осмотр фильтров и топливной аппаратуры заняли не так уж много времени. Не смог только себя заставить лезть под машину. Встал вопрос о том, чем заняться. Сидеть вторые сутки в четырёх стенах с нашим отрядом не интересно и обременительно для психики. Опять же, во время безделья вновь начинают одолевать мучительные вопросы о странных артефактах из земного будущего, христианской церкви в мире, где никто и слыхом не слыхивал о Боге-отце, Христе и Святом духе, о казаках и казачках, говорящих на абракадабре местного фарша из земных же языков. Из-за всего этого можно голову основательно сломать. Чем же занять ум? Пока думал, глядя в небо, до слуха дошли странные звуки. Кто-то, не подберу другого слова — насиловал мотоциклетный или другой двигатель с ручным запуском. Движок сопротивлялся, судя по отчаянным хлопкам в глушитель, и заводиться категорически не желал. Это может быть интересно.

Я пошёл на звуки чихающего мотора. Обошёл церковь и за живописным плетнём нашёл большой сарай с открытыми воротами. А вот и «насильник». Около ворот на относительно сухом пятачке вихрастый паренёк лет шестнадцати пытался завести хорошо поезженный драндулет. И если паренёк кроме полуказачьей одежды ничем не выделился бы из толпы шестнадцатилетних пацанов, то его «луноход» представлял собой гораздо более интересное зрелище. Истинно, это был классический квадроцикл. Но вот его вид! Если бы рядом с ним поставить современный мне сиятельный квадр от «Ямахи», то сравнение было бы примерно такое же, как между бородатым партизаном с ППШ и в ватнике с лощёным, прости Господи, метросексуалом из понтовой «Масквы». Квадр был с большими задними колёсами и меньшего размера передними. Судя по этому — заднеприводный, потому как у полноприводных колёса обычно одного размера. Да здесь и не делают полноприводных квадроциклов, только-только автомобилям передний ведущий мост придумали, я уж молчу про независимую подвеску и ШРУСы. Пока правит жёсткая балка, рессора и карданный шарнир. У этого драндулета передняя балка была качающаяся, на маятниках и пружинных амортизаторах. Громоздко, но надёжно. Похожие подвески популярны у рассенских мотоциклов, которых выпускается чуть ли не с десяток марок. Автомобили не всем по карману, да и местами на двух или трёхколёсном «скакуне» ездить проще и удобней. Жаль, что я не любитель этого вида техники, а то бы прикупил себе нечто на двух колёсах. Видавшее виды двухместное сиденье этого самохода светило свежими и старыми заплатками. Неровная покраска крыльев и бака напоминала камуфляж, если бы не видневшиеся тут и там подтёки ржавчины. Большая фара перед рулём зияла отсутствием оптики. В моём мозгу само откуда-то всплыло определение этого шедевра дизельпанка — «трофейный».

Я стоял облокотившись на плетень и любовался на аппарат. Парнишка что-то ощупал на движке (что?), заглянул в бак. Мне вспомнилась часто встречающаяся в инструкциях по эксплуатации техники строчка, описывающая метод определения причины того, что двигатель не заводится: «Пункт первый. Проверьте наличие топлива в топливном баке».. Видимо горючее было, потому что водитель «трофея» закрыл пробку и снова принялся топать на кикстартер. Двигатель ответил презрительным чихом. Похоже, движок выигрывал поединок между человеком и кучей бездушного железа. Из солидарности между человекообразными гуманоидами (я таки учил биологию в школе ещё советских стандартов, ага) мне стало неловко. Ну сколько можно парню мучаться?

— Эй, погоди!. Дай я посмотрю.

Парень оглянулся, живо спустился с драндулета. Я подошёл к машине, осмотрел мотор. Так — двухцилиндровый искровой двигатель с принудительным воздушным охлаждением.

— Давай сюда «свечник», парень.

Парнишка поколебался, но принёс из сарая свечной ключ. Я выкрутил обе свечи. Батюшки! Сколько нагара! Вот и причина — слой углерода и шлака надёжно изолирует электроды и даже восемнадцать тысяч вольт не пробивают эту корку. Я поманил мальчишку к себе и сунул одну из свеч ему в руку:

— Смотри. Вот и причина. Видать топливо у вас грязноватое — смолы много. Вот она на свечах и выгорает.

— А что делать-то?

— Чистить конечно. Желательно раз в два дня при таком топливе. А вообще — по обстановке. Как только начинаются хлопки в глушитель, так надо чистить. Или использовать топливо хорошего качества. Возьми щепочку и осторожно нагар соскобли. И ни в коем случае не железкой!

— Почему?

— Наделаешь царапин на контактах — начнут раковины выгорать, потом совсем контакты разрушатся. Понятно?

— Ага.

— Чисти тогда. А я зажигание проверю.

Но перед тем как проверять зажигание, я сходил к грузовику и принёс набор инструментов. Предпочитаю работать своими. У парнишки при виде них натурально загорелись глаза. Я усмехнулся, снял куртку и вооружившись отвёрткой полез откручивать крышку зажигания.

Работа захватила меня, как и любое любимое дело. Я отрегулировал зазоры на кулачках, подтянул клеммы катушки зажигания. Парень тем временем очистил свечи. Я закрыл и затянул крышку, вкрутил свечи, отошёл в сторону, захватив с сиденья ветошь. Вытирая руки скомандовал:

— Заводи!

Парень с готовностью сел верхом на своего «жеребца», топнул на кикстартер. Двигатель завёлся, выбросив клуб сизого дыма. М-да, топливо не очень. Но двигатель работал устойчиво. Водитель восхищённо оглянулся и что-то сказал, но за треском двухтактного искровика я ничего не разобрал. Парень погазовал, разогревая мотор, потом лихо проехал круг по двору, разбрасывая комья грязи из-под колёс. Я оттирал грязь с рук и довольно лыбился. Всегда приятно видеть оживлённую технику. Сравнение, конечно, некорректное, но в такие моменты понимашь — что чувствует врач, поставивший на ноги больного. А парень заглушил мотор и спрыгнул на землю, довольный как слон. Подошёл:

— Здорово! Как новый!

— Тебя как зовут, механик?

— Мишкой.

— Просто Мишкой?

— Михаилом Степановым зовут.

— А я — Фрам Корбин. Ты тут, что ли, главный по технике?

— Да не, я так — на подхвате. У нас дядька Семён по машинам.

— А где же он?

— Ещё до дождя в Хуторовку уехал. Скоро, чай, вернётся. А пока я за него тут.

— Понятно. И много у вас техники-то?

Мишка подзамялся. Я успокоил:

— Да понимаю, тайна.

— Ну… Не то чтобы… Да только Фрол отругает, что лясы с чужаками точу.

— Да мы ж познакомились. Вон там, за церковью, мой грузовик стоит. Хочешь поближе посмотреть?

А можно?

— Пошли.

Я подтолкнул Мишку в сторону храма, а сам пошёл следом. Инструменты пока оставил в сарае. Это была местная мехмастерская. Половину сарая занимал всякий металлический хлам и запчасти. На второй половине притулились кузнечный горн, верстак, стеллаж с инструментом, наждак с ножным приводом. Очень даже неплохо для дикого захолустья. Им бы ещё сварочник — было бы вообще шикарно. Продать, что ли, мой походный? Только чем они заплатят? Небось натуральным хозяйством живут. Ну да посмотрим.

Мишка стоял перед ТЗГМом и восхищённо цокал языком. А то! На него и в Рассене частенько оглядывались. Брутальный аппарат получился, сам тащусь. А тем более в таком виде как сейчас — забрызганный грязью. Понимающий человек сразу поймёт, что это зверь-машина. Мишка же человек был с понятием. Он медленно ходил вокруг вездехода, то привставая на цыпочки, то приседая и заглядывая под раму. Я забрался на бампер, открыл капот. Мишка ловко забрался следом и уставился на движок:

— Вот это — да! Компрессионный?..

— Ага.

Мы полюбовались на мотор, спрыгнули на землю. Я открыл дверцу и показал парню:

— Залазь..

Он сначала не поверил в такую доброту. Но потом решился и забрался в кабину. Поёрзал, устраиваясь за рулём. Осторожно потрогал рычаги трансмиссии, оглянулся на меня восторженным взглядом:

— Ажно дрожь пробирает. Вот это машина, вот это я понимаю. А у нас..

Мишка грустно махнул рукой.

— А что у вас?

— У Семёна грузовая, на четыре галота. Но не вездеход, а так. Обычная. И у Фрола почти такая же, только марки другой… Ну вот ещё самоход мы с Семёном из запчастей собрали.

Мишка огляделся по сторонам. Сообразил, что сам всё рассказал. Нехотя спрыгнул на грунт, насупился:

— Фролу не говори, что я.

— Не скажу. А что, больше ничего механического?

— Да ещё тягач. Но он не рабочий. Так то не машина. — Презрительно сплюнул Мишан.

А я прищурился:

— Да не скажи, братуха. Тягач — машина, да ещё какая.

— Да чего в нём такого? Плуг таскать? Так и на быках можно..

Тягачами называли тракторы. От основного их занятия — тянуть. Я решительно тряхнул ветошью:

— Пошли тягач глядеть.

Мишка пожал плечами и пошёл к мастерской, на прощанье оглянувшись на грузовик. По дороге он всё-таки спросил:

— Чего интересного в тягаче? Ржавеет только и место занимает. Разберём скоро, да и всё.

— Эх, Миха. Вот всякие пушки, броневики, бомбовозы — мощные машины?

— Ага, слыхал про такое. Даже книжку с картинками у дядьки Семёна листал. В ней про это как раз написано.

— Те машины только убивать могут. А вот тягач — спасает. Он людей кормит.

Мишка согласно покивал, но было понятно, что только для вида. Я же говорил правду. Трактор для меня, как и для многих сельчан моего времени и моих предков — больше чем просто машина. То, чем была лошадь для крестьянина в старину, тем в двадцатом веке для него стал трактор. Сколько людей по всему миру спас трактор от голодной смерти? Именно он, вместе с комбайном, в разы, десятки раз увеличил производительность сельского труда и позволил накормить миллионы людей. Ещё миллионы людей освободил от тяжёлого изнурительного труда и позволил им отправиться к комфортной городской жизни. Это трактор изменил процент городского и сельского населения во всём мире. Но как всегда добро мало кто помнит. Над трактором смеются, его презирают и стесняются. Как много нынешних городских презрительно усмехаются при слове «трактор», не задумываясь о том, что без него их предки так бы и остались в деревне месить навоз, и они, соответственно — тоже. Хотя большинству из них лично я бы не доверил этот самый навоз грузить, не то, что — вносить. Но это уже вопрос качества человеческого материала, а не навоза.

Тягач стоял за мастерской. Внешне всё было на месте. Капот, сиденье, руль. Покрышки были интересные, кстати. Из пенорезины. Для быстроходных машин такие не годятся, так как быстро нагреваются и изнашиваются, но для тягача годятся вполне. Зато хоть по гвоздям езди — фиг проколешь. Этот красный, как помидор, трактор напоминал мне владимирский Т-25 ранних выпусков. Примерно в тех же размерностях и вместо кабины тент на подобие каркаса безопасности. А вот двигатель охлаждение имел водяное и, похоже, был низкооборотистый. У таких двигателей только один плюс — охренительный крутящий момент. Ещё бы, с такой длиной шатунов-то, и тяжеленным маховиком! Я обошёл тягач, пытаясь интуитивно определить неисправность. Рулевое вроде в порядке. Двигатель чистый. Мишка ходил за мной в благоговейном молчании. Как же — шаман, однако, приехал!

— Семён не говорил — что случилось с ним? — Поинтересовался я у Мишана. Он почесал затылок и неуверенно протянул:

— Вроде как со скоростями что-то.

— Ага.

Надо идти за ключами. Гадом буду — но причину поломки найду.

Причина нашлась, как только я снял полик площадки водителя и вскрыл коробку передач. Лопнула одна из вилок переключения. Я осмотрел её и решил заварить. Прочность, конечно, будет не та, но если пользоваться с осторожностью, то ещё походит. Время уже шло к обеду, так что надо было поторапливаться. Вместе с Мишкой мы на двухколёсной тачке привезли от грузовика в мастерскую силопроизводитель и сварочный аппарат. Это были самые габаритные из моих инструментов, особенно — производитель. Парнишка смотрел на них как на вершину технической мысли. Здесь Небесной Силой не пользовались, так что его удивление вполне понятно.

Когда мы везли оборудование, с крыльца церкви на нас неодобрительно смотрел бородатый священник в традиционном чёрном облачении. Видимо это и был тот самый отец Пётр. Мне от его неодобрения не было ни холодно, ни жарко, если честно. Хоть я и воспитывался в традициях православных, но на бытовом уровне особо верующим, а тем более фундаметалистом не был. Скорее даже наоборот — при всём традиционном, на уровне верований, восприятии христианства, я был так сказать «верующим атеистом». Как это так? Да так, как и большинство называющих себя православными христианами россиян. Отмечание основных церковных праздников, икона в доме и умение креститься соседствовали во мне с незнанием ни одной молитвы, непосещением храма и с нежеланием соблюдать посты и прочие атрибуты веры. При этом все знают о семи страшных грехах, но с удовольствием грешат. В церковь никого арканом не затащишь, но все с жаром отмечают церковные праздники со всенепременной пьянкой. Многие ратуют за восстановление храмов, но не жертвуют ни копейки на строительство, зато набирают кредитов на всякую хрень. Многие ходят на исповедь к батюшке, а на завтра идут к «магу» и «целителю» делать приворот или снимать порчу. Когда чёрный кот дорогу перебегает — мы крестимся, при этом плюём через левое плечо. Наверное это вековая черта русских — всё приспосабливать под себя. Только нам удалось совместить в себе христианство, язычество, атеизм и суеверия. И никто от дискомфорта не страдает, надо заметить. Около восьмидесяти процентов русских считают себя православными христианами, при этом только процентов десять являются практикующими верующими. Нормально ли это? Не мне судить. Можно ли верить в Бога и при этом скептически относиться к церкви? А кто его знает? Мы не западники, чтобы однозначно отвечать на сложные вопросы. У нас справедливость выше закона, на авось надеемся наравне с Богом, радуемся и Пасхе, и Масленнице, в драке не помогаем — а в войне побеждаем. В этом наша Сила.

Но я-то художник не местный — попишу и уеду, как говорится. А вот за Мишку немного тревожно. Как бы ему отец Пётр не инкриминировал «сотрудничество с врагами церкви». Но об этом я подумаю вечером, а пока займусь делом.

По идее надо бы сделать так называемый «кондуктор» — устройство, удерживающее свариваемые детали от деформации из-за неравномерного нагрева. Но в тягаче коробка передач довольно грубая и отклонение в пару миллиметров ничего не даст. Поэтому я просто зажал ту часть вилки, которая больше, в тиски, а меньшую доверил держать Мишке, показав предварительно — как правильно её держать. Завёл производитель, включил аппарат. Приставили общими усилиями вилку к направляющей, я велел парню зажмуриться и начал процесс. Знакомо запахло окалиной и горячим шлаком. В пару касаний «прикапнул» один фрагмент к другому. Отстранил Михаила, проверил правильность. Более-менее соответствует. Минут десять проваривал. Главная проблема была в том, чтобы вилку не «увело» во время остывания. Мишка предложил:

— Может водой полить?

— Ты что? Закалишь по месту сварки — станет хрупкой.

Я заглушил генератор, сел отдохнуть. Мишка присел возле сварочника и хотел что-то спросить, но так и остался с открытым ртом, потому что увидел нечто удивительное. Я проследил за его взглядом и усмехнулся. По дорожке к нам шла Калинина — собственной персоной. И не в дарёном домотканом платье, а в полевухе. Только без куртки. Я так понял, что поэтому Мишку и переклинило — зелёная футболка здорово натягивалась на третьем размере нашей «конторщицы». А в шестнадцать лет женские сиськи поинтереснее железок будут. Марика подошла к воротам мастерской, с ходу брякнув:

— И чего пялитесь?

Мишка только закрыл рот и нервно сглотнул, а я широко улыбнулся:

— И вам поздорову… Жалко что-ли? Красиво же.

— Всё понятно. Извращенец и пацан озабоченный. Хорошая компания. Я тут не показами занимаюсь.

— А чем, позвольте поинтересоваться, уважаемая свогра?

— Э… Может вам помощь нужна?

Твою дивизию! Что же такое творится? Об этом я и спросил Марику. Оказалось, что местные женщины начали приставать к ней с намерениями обменяться секретами домоводства, а под это дело и вызнать подробности наших приключений. Бедняжки! Откуда же им было знать, что Калинина и домоводство — вещи трудно совместимые. Она отбрыкивалась и отнекивалась, а в конце концов сбежала, переодевшись в привычную одежду. Но Калинина не была бы собой, если бы не сделала хитрый ход. Чтобы совсем не ссориться с кумушками, настроенными на устный вариант нашей эпопеи, она оставила вместо себя замену. Вернее — цинично и безжалостно прикрылась щуплым тельцем Нюты Фэ, оставив её женщинам с жирным намёком на то, что эта девчонка является непосредственной участницей многих интересных событий. Ню не смогла сопротивляться ни Калининой, ни — тёткам. За что теперь была терзаема чаем с вареньем и бесконечными расспросами.

— Ты страшный человек, Калинина.

— Знаю. А это что за мальчик?

— Это Михаил. Степанов.

Мишка засопел на «мальчика», но буркнул:

— Здравствуйте.

Я представил противоположную сторону:

— Это Марика Калинина.

— Привет. Так что, Фрам? Помощь нужна?

— Ну… Не вижу смысла заставлять тебя мазаться в ходовой смазке. Можешь просто компанию украшать и развлекать приятной беседой.

Пожал я плечами. Марика подбоченилась, невольно приняв позу манекенщицы, показывающей новую коллекцию нижнего белья — как бы уже начав украшать компанию, но при этом прищурилась:

— Хочешь сказать, что я плохо понимаю в технике и должна мебелью тут быть? Я тебе что — домохозяйка какая?!

Я неопределённо пожал плечами, с трудом сдерживая смех. Марика как всегда поддалась на мою подначку. А что до домохозяек — женская природа часто оказывается сильнее представлений о полном равноправии. Довольно большой процент женщин, не смотря на почти полное отсутствие препятствий для карьеры в большинстве профессий, добровольно становились домохозяйками, сосредотачиваясь на ведении хозяйства и занятии детьми. Причём процент становился тем выше, чем выше была социальная планка. То есть среди обеспеченных женщин процент добровольных домохозяек был выше, чем среди малообеспеченных. В среде так называемой аристократии почти сто процентов женщин занимались исключительно домом и детьми. Этому способствовало устройство образования Рассена. Главный принцип его гласил: не важно — как и кто учит, главное — чему. Дети вполне могли обучаться на дому, просто раз в стод они проходили обязательную аттестацию по определённому обязательному минимуму знаний. После окончания обучения каждый ребёнок сдавал государственные экзамены в учебных заведениях, либо при местных отделах ведомства просвещения. И всё. Начальное образование (примерно на уровне наших семи — восьми классов) было обязательным. Дальше по желанию. Хочешь — работай, хочешь — учись. Большинству нужных для общества и государства профессий можно было обучиться в государственных училищах. То же самое с наукой. А для всех желающих странного существовали платные негосударственные заведения. У коммерсантов и прочих самозанятых товарищей тоже были свои заведения. Платные, разумеется. Для учившихся в госзаведениях существовало распределение, но если за учёбу заплатить, то можно вполне законно в нём не участвовать. Справедливо, на мой взгляд. Страна восемь лет тебя грамоте учила, потом ещё три-четыре года — профессии. Будь добёр отплатить стране работой там, где она попросит. А если не хочешь, то отдавай бабки за обучение и вали на все четыре стороны. Что-то меня опять в политику потянуло. Тем временем Калинина с вызовом смотрела на нас. В основном на меня. Мишка просто завис, как старый «Пентиум». Ещё бы, баба прилюдно мужику перечит!. И сиськи!!

Я продолжал глумиться:

— Ну не знаю, Калинина. Ты в тягачах что-нибудь понимаешь?

— Можно подумать — ты у нас земледелец!

— Не земледелец, но квалифицированный ремонтник. Приедем домой — свидетельство покажу.

Марика фыркнула, пожав плечами. Взгляд её упал на Мишкин «трофей».

— Вот это аппарат!

Восхищённо выдохнула она и немедленно взобралась на сиденье. Мишка был счастлив и безмерно горд, словно генеральный конструктор корабля «Восток» в апреле шестьдесят первого. Я поплевал на остывающую вилку. Не шипело, значит можно ставить на место. Пока Калинина осматривала драндулет, а Мишка отирался рядом, я тихо ушёл к тягачу. Установил вилку на место, закрыл крышку, закрутил болты. Пришёл Мишка, а за ним Калинина. Она обошла вокруг тягача и уселась на чурбачке неподалёку. Мы с Мишкой поставили площадку водителя, подсоединили тяги. Встал вопрос — как заводить? На тягаче двигатель запускался с помощью маленького искровика, который в моей бывшей реальности на слэнге механизаторов назывался «пускачом». Но когда я попробовал завести искровик, то понял, что и его ремонтировать надо. Был вариант — запустить с буксира, но сейчас только размесишь двор. Я решил ремонтировать «пускач».

Время тем не менее подошло к обеду. Жрать уже хотелось, но не бросать же работу в паре шагов от завершения?

— Миха, поесть бы не мешало, ага?

— Угу.

— Может принесёшь чего-нибудь перекусить?

— Э… Ладно.

Мишка ушёл, а я стал оттирать с рук грязь. Марика вздохнула. Я спросил, макая тряпку в компрест:

— Ты чего?

— Надоело тут сидеть. Скорей бы уже домой.

— А где он — твой дом?

— В Синереченске у меня есть квартира. Или ты думаешь, что я в машине живу?

— Да нет. Просто я же не знал.

— Получила как сирота. У меня же родители на госслужбе были, когда… Когда погибли. Я не рассказывала разве?

— Нет. Говорила, что приютская.

— Да? Странно. Я думала, что рассказывала. Они были жизнеиспытателями, служили в ведомстве по борьбе с заразными болезнями. На одном из заданий они заразились, спасая население одного из приграничных районов, и умерли. Меня отдали в приют, потому что не знали о родне… Ты чего?

— Ась?.. А… Ну… Мои родители так же погибли. Слушай, может это редкое совпадение, но если они в одной команде были?.. Твои где были перед… Ну..

— В Зелёных Холмах.

— Оп-па… И мои там же.

Это я вспомнил о родителях Фрама. А действительно — наши с Марикой истории были на удиление схожи.

— Марика, тебе сколько стодов от роду?

— Семьдесят два с половиной примерно. А что?

Подозрительно спросила она. Даже лицом изменилась, а в голосе послышались нервные нотки. Я задумчиво ответил:

— Мне семьдесят шесть. У нас разница в возрасте совсем небольшая. Как звали твоих родителей?

— Ты же не думаешь, что..

— Я ничего не думаю. Как их звали?

Тут же вспомнился фильм о трёх мушкетёрах: «-Имя, сестра! Имя!». Но мне происходящее напоминало бразильский, твою дивизию, сериал.

— Стасия Поленина и Владим Калинин. А твоих?..

— Алекса Корбина и Дим Корбин.

— Фу-у-х!!.

Протяжно выдохнула Марика. Я сдержался, потому что где-то на задворках глубинной, фрамовской памяти шевелилось что-то. Я сосредоточился и потихоньку разгребал завалы обрывочных неясных воспоминаний.

— Чего ты молчишь?

— М?.. Да что-то припоминается. Подожди — я подумаю.

Прозрение пришло мгновенно, как фотовспышка. Прямо встал перед глазами участок документа, где было ясно написано, что до замужества мать Фрама звали Алексой Калининой. Это финиш, твою дивизию.

— Моя мать — Калинина до замужества.

— Что?!! Как?!! Это же..

— Ага. Большая вероятность того, что мы двоюродные брат и сестра… Ёперный театр.

— Но это же ерунда! Так не бывает!

— Подумай. Я читал документы родителей и точно помню, что они работали в ведомстве здравоохранения по части исследования заразы. Они поехали в Зелёные Холмы в семьсот семьдесят девятом, в самом начале болезни. Бьюсь об заклад — твои тоже.

— Да.

— А ещё я помню примечание, что ВСЕ в семье моей матери были так или иначе причастны к науке и медицине. Понимаешь? Все. Моя мать скорее всего сестра твоего отца. Двое с не самой распостранённой фамилией, одной профессии и в одном месте. Слишком невероятно для совпадения. Даже то, что твой дядя не знал обо мне — объяснимо. Если уж Поленины не знали о твоем рождении и замужестве твоей матери, то уж тем более они не знали обо мне. Нас и в приюты разные отдали потому что мы в разных семьях жили. Короче — условно мы двоюродные брат и сестра. Приедем домой и заглянем в архивы.

— И что теперь?. В уме не укладывается. Я не верю. Вот когда увижу документы… А пока — мы чужие люди. Понял?

— Понял.

— И чтоб — никто!

— Ага.

Калинина была похожа на богиню ярости. Кажется я догадываюсь в чем дело. Страх Марики понятен. Чуть было не переспала по пьянке с человеком, который оказался её практически братом, хоть и двоюродным. В Рассене, как и во многих странах Сферы, связь между кузенами считается стыдной. Так повелось. Этакий инцест-лайт. Поэтому становиться объектом насмешек и укоров мало кому охота. Хоть на Земле у нас даже браки между двоюродными родственниками разрешены, но мне тоже стало стыдно, что я чуть было не согласился тогда и в результате гипотетически мог кузину… Э… Того. Вернее могла она — меня, но это сути дела не меняло. И что же получается? Я теперь могу её сиськи обсуждать с другими мужиками только чисто академически? Эх..

Когда Мишка притащил узел с едой, мы сидел как ни в чём не бывало. Раз тайна, значит — тайна. Подкрепились свежим молоком с пышным, вкусным хлебом. Я что-то не заметил тут коровника, да и навозом не пахло. Рассказал Мишке о своем недоумении, а он обьяснил несоответствие. Мы, оказывается, сидели в центральном дворе станицы. Она была в плане устроена наподобие многогранника. В центре большой двор с мастерской, церковью, складами и прочим общественным хозяйством. Вокруг распаханы огороды и отгорожены выпасы для мелкого скота. По периметру шла цепочка укреплённых дворов, этаких мини-фортов. Между ними тянулась бревенчатая стена. Она защищала от дикого зверья и залётных мелких банд. Где-то недалеко от стены был и большой коровник, плодами которого мы подкреплялись. Снаружи от стены были пастбища для крупного скота и поля с зерновыми. Они же обеспечивали открытое пространство для наблюдения. Общее население станицы достигало трёх сотен человек. Из них около шести десятков были взрослыми мужчинами. Фрол и ещё десяток мужиков были теми, кто постоянно занимался охраной и отношениями с внешним миром. Остальные «вставали под ружьё» в случае большой тревоги.

Основательно. Вполне крепкое поселение. Под этот рассказ Мишки мы поели и отдохнули. Потом я до вечера возился с пусковым искровиком. Ох уж эти мне зажигания и карбюраторы! Уже в наступающих сумерках завёл его, а с его помощью завёл и основной двигатель тягача. Движок уверенно тарахтел, разогреваясь, и выбрасывая из выхлопной трубы редкие искры. Надо будет искрогаситель сделать, а то пожгут всю округу. На звук пришёл Фрол. Попросил долго не гудеть, а то служба скоро в храме. Мы заверили, что на сегодня закончили. Я заглушил тягач и вместе с Марикой пошёл в нашу горницу. Мишка попрощался и смылся к себе домой. Как оказалось — жил он на окраине, в одном из «фортов» и ему надо было успеть переодеться к службе. Пока ужинали, я приглядывался к Марике. Она была задумчива сильнее обычного. Пару раз я поймал на себе её взгляд и она каждый раз опускала глаза. После ужина все завалились спать. Я уснул быстро, не смотря на уже привычный вал сомнений и загадок.

С утра все разошлись по делам. Не я один нашёл себе занятие. Кто бы мог подумать, что Лекс, наш отец-командир и работодатель — неплохой наездник? Я понимаю, что кавалерия не так уж и давно сошла с полей боя, но в Рассене лошадь как средство передвижения встретишь нечасто и в военных училищах не преподают джигитовку. Автомобилизация сделала своё дело. Зато здесь и в Пограничье лошадь незаменима при поездках по бездорожью. Вот Лекс с Фролом и собрались на рекогносцировку на предмет просыхания дороги. Казаки, блин, дикоземские. Хотели взять с собой Калинину, но она отказалась на том основании, что лошадей боится. Ермолин стакнулся с удивительно похожим на него же мужиком, занимавшимся в станице оружием. Рыбак — рыбака, как говорится. Сошлись два балагура. Они засели в оружейной мастерской и занялись починкой местных карамультуков, а под окном млели сбежавшиеся мальчишки, слушая были и небылицы этих рассказчиков. Даже Тим и Вэсил нашли себе дело. Неизвестно — где и у кого они раздобыли снасти, но отправились они на рыбалку. Неподалёку протекала речка, снабжающая водой станицу, вот они и решили её исследовать на предмет рыбьего населения. Ню сегодня несла тот же крест, что и вчера — рассказывала кумушкам о своём бедственном житье-бытье. Наверное за эти дни у неё выработается стойкое отвращение к чаю с вареньем. Вобщем пожелание о минимуме контактов с местными так и осталось пожеланием.

Я с утра пошёл в мастерскую. Мишка был уже там и встретил меня вопросом:

— Доброе утро. А Марика придёт?

При этом он зарделся и потупил глазки аки девица. Я только пожал плечами:

— Не знаю. Пошли тягач заводить.

Я действительно не знал — где Калинина. Она ушла ещё до завтрака. Ушла в полевухе, но без винтаря, с одним только «Отверженным». Мишка чуть слышно вздохнул и пошёл за мной. Мы завели тягач, дали прогреться мотору. Я сел за руль и на пониженной передаче переехал с задворок к воротам мастерской. Там я попробовал включать различные передачи. Всё работало. С Мишкиной помощью нашёл в лопухах навесные орудия. М-да. По-очереди вывез их к мастерской. Заглушил тягач и занялся осмотром.

— Мишка, уголь есть?

— Ась?.. Есть, конечно.

Пока парень привозил со склада мешки с топливом, я разжигал горн. Кузнец из меня аховый, но кое-что всё-таки умею. А тут ювелирной точности и не требуется. Оттянуть лемеха на плуге, простучать нож косилки и всё в таком ключе. Зато я отдыхал душой. Занятие любимым и привычным делом здорово вытесняло из башки разную муть и сомнения. Пламя весело плясало под железным зонтиком горна. Пахло окалиной и дымом. Когда Мишка качал меха, то красивым фонтаном взлетали искры. Молот звонко брякал о детали. Красота. Пока налаживал плуг, на звук кузницы стали подтягиваться местные. Одному то подправить, другому это отковать. Меня особо ни о чём не расспрашивали, я особо ни о чём не распинался. Всё солидно и немногословно. Оживление наступало, когда разговор касался хозяйственных тем. Ход работ, планы и виды на урожай. Я удачно подал несколько дельных советов и в дальнейшем ко мне относились как к равному. Но ничто хорошее не длится вечно. В мастерскую влетел растрёпанный пацан лет десяти, крикнул:

— Дядька-механик! Тебя командир зовёт!

И умчался. Твою ж дивизию! Пришлось отложить инструменты и идти в «горницу». Когда уже подходил к крыльцу, из-за угла вывернула Калинина с озабоченным видом.

— Что там?

— А я знаю?

За столом сидел Нико и тихонько дёргал себя за бороду. Фрол стоял, прислонившись к стене и смотрел на нас. От стены к стене ходил Лекс.

— Наконец-то. Горев и Ренэске сейчас подойдут, не будем их дожидаться. Садитесь.

Я присел на лавку, Марика опустилась рядом. Сомов обвёл присутствующих взглядом и сообщил:

— У нас черезвычайная ситуация. Вкратце объясню: сегодня, во время осмотра местности, мы с Фролом..

Лекс мотнул головой в сторону казака..

— Наткнулись на раненого человека. Им оказался житель соседнего поселения. Он был в тяжёлом состоянии и плохо мог говорить, однако мы выяснили, что на них было совершено нападение. Часть жителей была убита, часть пропала. Но это не банда. Нападение было столь внезапным, что жители не успели подать эфиросигнал. Мы привезли пострадавшего сюда и незамедлительно послали разъезд на проверку. Он вернулся с неутешительными известиями. Почти половина жителей мертва, остальные исчезли. Результаты изучения следов говорят, что нападавшие не пользовались транспортом. На телах погибших нет огнестрельных ранений, только рваные раны в области живота или шеи…

Марика подала голос:

— Звери?

— Нет. Следы человеческие. Это ещё не всё. Только что пострадавший пришёл в сознание и сказал, что нападавшие похожи на вэйт.

— Как?!

Перебил удивлённый Нико. Я сдержал возглас удивления. А вот Марика довольно спокойно поинтересовалась:

— Чёрный Рало?

Лекс поморщился:

— Скорее всего.

— Что за Рало такое?!.

Не выдержал я. Лекс посмотрел на меня с некоторой досадой, но ответил:

— Культ Чёрного Рало. Древнее верование. Считалось изжитым, но время от времени ростки этого отвратительного культа прорастают в Дикоземье… И не только в Дикоземье.

— Это сектанты что-ли такие? И нахрена им люди?

— Ворбще-то информация секретна.

— Да к чёрту секретность! Если надо — я любую подписку подпишу.

— Каждый командир, отправляющийся в Дикие Земли, получает секретную директиву «Чёрная Книга» на подобный случай. В ней, помимо всего, есть упоминание культа Рало. При обнаружении этого культа любой командир обязан или уничтожить всех членов обнаруженной общины, или сообщить Ордену Любви координаты логова.

— Твою ж дивизию.

— Что?

— Ничего. Удивляюсь вот.

— Как командир отряда я приостанавливаю наше задание. Мы обязаны выполнить директиву. И тем более обязаны помочь людям. Вызывать Орден по ряду причин мы не можем. Приказываю подготовиться к операции по уничтожению. Свогра Калинина — приказываю провести разведку и обнаружить логово. Вам будет предоставлен проводник из местных.

— Слушаюсь.

— Свогр Корбин — приказываю обеспечить поддержку свогре Калининой.

— Слушаюсь.

— Остальные готовятся к операции под моим руководством. Приступаем… И ещё — информация о подготовке и проведении операции секретна.

Вслед за Марикой я стал собираться. Полевуха, РПС, самозарядка, бинокль. На улице мы сразу пошли к Калининскому вездеходу. На лошадях мы с Марикой не могём, а грунт вроде подсох. К нам подошёл бородатый мужик в поношенной военной робе без знаков различия. На плече у него висело ружьё, подозрительно напоминающее винтовки времён Первой Мировой. Типа «трёхлинейки» или «маузера», а может ещё какого «Спрингфилда». Короче — магазинная винтовка с продольно-скользящим затвором. Серьёзная вещь. У нас, на Земле, такие продержались на вооружении европейских армий около полувека. По этому показателю их превзойдёт только автомат Калашникова. Мужик внимательно разглядел Марику, скользнул взглядом по мне и спросил:

— На вашей машине поедем?

— Да. Я — Марика Калинина. Разведчица отряда.

— Хм. Я — Семён. Просто — Семён. Следопыт местный.

— Бонд. Джеймс Бонд.

Пробормотал я в сторону, как писалось в старых пьесах. Мне этот Джеймс. Тьфу!. Семён что-то не понравился. Но тем не менее я тоже представился:

— Фрам Корбин. Зампотех.

— Кто?

Заколдобился Сеня. Ага! Кто, кто… Конь в бушлате! Но вслух:

— Заместитель командира по технической части.

— А. Понятно. Поедем?

Марика села за водителя, я на переднее пассажирское наблюдателем, а Сэм на заднее — вместо компаса, ёперный театр. Калинина резко тронулась, заставив мотор протестовать отчётливым щёлканьем холодных клапанов. Вот так и нарываются на внеплановый ремонт ГРМ, блин. Извиняет Марику только срочность. Она сосредоточенно рулила, втыкая высокие передачи где только можно. Сэмэн жестами показывал ей повороты. Я держал самозарядку между колен и держался за поручень на рамке лобового стекла. Наблюдать во время такого родео было бесполезно. Тряска не давала расслабиться. После получаса петляний по лесной дороге Семён вдруг скомандовал:

— Тормози!

Марика дала по тормозам. Вездеход юзом протащился по влажной колее и затих. Семён проворно, словно и не трясся в машине, выбрался на обочину. Мы с Марикой тоже.

— Вот здесь следы от станицы уходят в Дичь… Пошли?

И мы пошли. Впереди шёл Семён, за ним Марика, а я сзади. На всякий случай приотстал шагов на двадцать и время от времени останавливался. Доставал бинокль, осматривал поляны. Чем дальше мы отходили от дороги, тем чаще я останавливался. Интуиция подавала сигналы о чём-то чужеродном. Нет, ощущения, что за нами наблюдают, не было. Было ощущение, что мы приближаемся к чему-то нехорошему. Я не мог объяснить это, но в животе холодело, в ногах появлялась напряжённость. Семён поднял руку. Марика тотчас вскинула самозарядку и смотрела на мир поверх прицела. Я поступил так же, но шарил стволом по задней полусфере. Именно так нужно делать, а не крутить головой. В случае чего стрелять нужно туда, куда смотришь и наоборот. Иначе секундное промедление с доворотом ствола и подъёмом его на линию прицеливания может стоить жизни. Есть, конечно, уникумы, которые здоровско попадают белке в зад, стреляя из «Винчестера» от бедра. Но это результат постоянных тренировок и просто понты. Можно ещё ходить как киношные фашисты, постреливая из пистолета-пулемёта Вальтера МП-40 от пуза. Ага, и ни какие у них не «Шмайсеры» были. Если кто-то называет знаменитый «немецкий автомат» «Шмайсером», а автомат Калашникова АК обзывает «АК-47», знайте — перед вами профан в оружейном деле. Немцы ловили партизан с пистолетами-пулемётами Вальтера в руках. А вообще, во Вторую Мировую самым массовым стрелковым оружием немцев был карабин Маузера 98К, а у наших самой массовой была трёхлинейная винтовка Мосина обр.1891/1930 года, позже ставшая карабином обр.1943 года, проще говоря — «трёхлинейка». Автоматы же в начальный период войны были только в отдельных взводах автоматчиков в составе стрелковых батальонов. Для сведения любителям американских компьютерных пострелушек — автомат с обозначением «АК-47» никогда не выпускался серийно. Это вам любой нормальный оружейник скажет. Но это всё лирика. Взгляд привычно шарил по кустам, ища объект угрозы. Палец лежал на спуске и был готов сделать движение. Адреналин начал свою работу. Я сделал шаг назад. Ещё один. И так до тех пор, пока не приблизился к Марике и Семёну.

— Что?

— Следов стало больше и появились следы людей в обуви.

— Пленников повели пешком?

— Ага. Но как их тащили досюда?

— На горбу, блин. Семён, что скажешь?

— Да видать на горбу и тащили. Босые следы мельче стали. Думаю — недалеко осталось. Обычные люди далеко не дойдут своим ходом.

— Как же вы столько времени жили и не знали об этих… Ну… Культистах?

— Да не было тут их! Я ж с детства всю округу как свои пять пальцев! Пришлые они!

Что-то вертелось в мозгу и сработало на слово «пришлые». Мать твоя — Патагония!

— Семён! Здесь река поблизости есть?

— Есть. А что.

Семён хотел задать вопрос, но в процессе задавания сам допёр до разгадки. Конечно же! Река! Эти ребята приплыли по реке! Дальше было дело навыков. Семён вывел нас к широкой реке, мы прошли по берегу несколько километров. Чувство злого места не улетучилось, а только уменьшалось или увеличивалось. Ещё полкилометра мы почти ползли, но нам удалось засечь лагерь раловцев. Часовых или иных сторожей на подступах не обнаружилось. Не знаю, на что надеялись эти господа. Может просто думали, что некому их преследовать? Хрен их знает. Скрывась в кустах, мы пытались рассмотреть происходящее в лагере. До него было метров семьсот. Сектанты расположились на берегу реки, под кронами маленькой рощи. А что? Лодки рядом, источник воды. Место опять же вокруг открытое. Именно поэтому наверное они часовых и не оставили — на глаза понадеялись. Местоположение их мы теперь знали, оставался один вопрос — где там пленники? Марика встала на колени, высунувшись в просвет между кустами дикой акации, вытащила свой потёртый армейский Б-3 и приникла к окулярам.

— Так. Э… Фрам, они все высшие!

— Чё?.. Как это?!

— Так это. Чёрные все. Чёрные вэйты. Понимаешь?. И похоже — голые. Или в трусах одних. Или… Повязки набедренные что-ли?

— Мужики одни — или равноправие?

— О, Семья!.. Ты без своих извращенств не можешь?!

— А что такого? Так поровну, или мне можно не смотреть? Я знаешь ли, не люблю на волосатых мужиков любоваться. Я по женским контурам больше.

Сбоку хрюкнул Семён, сдерживая смех. Мы хоть и общались шёпотом, но он всё слышал.

— Чтоб тебя, Фрам! Э… Не разбираю. Далековато. Волосы у всех длинные. А это что? Не пойму. Свинью потрошат? О, Проклятье Отверженных!

Марика бросила бинокль, быстро отвернулась со странным звуком и её стошнило. Мне стало страшно. Что такое разглядела Марика? Я достал бинокль, занял место Калининой. Ага. Вон они. Твою дивизию! Это действительно высшие вэйты!. Темнокожие, практически чёрные, с разноцветными длинными патлами. Почти поровну мужчин и женщин. По грудям определил. На них и вправду почти ничего не было, кроме каких-то коротких юбок из вроде бы светлой кожи. М… Светлой? Кожи?! В животе похолодело от невозможной догадки. Я перевёл взгляд чуть глубже в рощу и тотчас же пожалел о том, что мой бинокль увеличивает лучше Марикиного. Как описать увиденное? Сначала я подумал, что там разделывают свинью. На толстом суку за конечности была подвешена туша. Живот вскрыт и внутренности уже вынуты. Два вэйта снимали шкуру. Но… О, Господи! Это был человек! Распотрошенный, как свинья на мясокомбинате! Двое деловито сдирали кожу с тела, а ещё двое примеривались срезать мясо. Рядом горел костёр, около которого сновали эти… Существа. Вот один поднялся, подошёл к телу, оттолкнув одного из раздельщиков, отрезал ломоть плоти и отошёл обратно, откусывая от него на ходу. Это что же — они… Они едят человечину?! Я в ступоре опустил бинокль, чувствуя, как к горлу подкатывает желчный ком. Твою ж маковку-мать. Только бы не заблевать одежду. Невероятным усилием сдержал приступ рвоты, только сплюнул горькую, тягучую слюну. Ноги обмякли и задрожали. Хорошо, что я сидел. Посмотрел мутным от выступивших слёз взглядом на Семёна и сдавленно спросил сквозь сжатые зубы:

— У тебя желудок крепкий?

— Да вроде. А что там?

— На.

Я протянул ему бинокль и прикрыл глаза. Голова тихо кружилась. Перед глазами стояло тело, краснеющее голым мясом. Ох, мля!.. Теперь я понял, почему директива предписывает уничтожать всех и отчего был мрачен Лекс. Если ЭТО выйдет на свет божий — такое начнётся! Вэйты-людоеды! Этнические чистки и геноцид по всему Миру обеспечены. Реки крови прольются. Тут действительно надо этих… Этих почитателей Рало расстреливать, сжигать, а прах развеивать. И чтоб ни одна живая душа не проговорилась!. Я услышал, как сдавленно выматерился обычно сдержанный Семён. Тоже обалдел видать. Марика повернулась ко мне. Она была бледна, лоб в испарине, а под глазами появились тени. Глухо сказала, слабо ткнув рукой в сторону лагеря:

— Видал? Мне рассказывали, но я не верила. О, Семья!

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

— На уровне слухов. Я не настолько высокого полёта птица, чтобы мне показывали «Чёрную Книгу». Да я и не стремлюсь её прочесть. Меньше знаешь — крепче сон. Вобщем такое дело. Некоторые учёные считают, что вэйты имеют общее с хищниками. Оттуда и глаза большие, и уши остроконечные. Бред, конечно. Но с незапамятных времён существует культ Чёрного Рало. Понимаешь, почему чёрного? Так вот. Рало завещал своим последователям употреблять в пищу мясо людей, как существ, имеющих родство с травоядными. Самое страшное, что последователи систематически находятся. Причём они все высшие вэйто. Говорят, что при постоянном употреблении человечины адепты становятся очень сильными и быстрыми, как звери.

— Звери? Марика. Помнишь, как были убиты жители станицы? Только рваные раны. Словно звери их рвали. Не врут твои слухи, ох — не врут. И вполне возможно, что эти вэйто-звери нас почуяли. Сваливать надо. Приезжать сюда с пулемётом, гранатами и винтовками. Всех в общую яму, залить компрестом и сжечь. А тех, кто видел и слышал — под присягу о неразглашении.

— Наверное так и есть. Не знаю. Надо действовать. Семён, ты пленников видишь?

— Нет. Хотя… В сторонке кто-то сидит… Много.

Я потёр лицо, пытаясь разогнать муть.

— Короче, мальчики-девочки. Уходим.

Семён сказал, не отрываясь от наблюдения:

— Вы идите, а я попозже к дороге выйду и вас подожду. Только бинокль оставьте.

— А..

— Да мне одному проще будет. Не бойтесь за меня, я ж охотник.

— Хорошо. Мы уходим, но скоро вернёмся с подкреплением. Этих тварей упускать нельзя.

Мы с Марикой отступили по низинке и через довольно большое время вышли к машине. Долго мы шли из-за того, что во-первых — не очень уверенно ориентировались, а во-вторых — часто останавливались для обзора. Я крутил в голове варианты возмездия, чтобы не погрузиться в ужас происходящего. Самый лучший вариант был — охватить, прижать к реке. Но как быть с пленниками? Надо как-то отсекать раловцев от них. Оставим этот вопрос на Лекса и Марику, они в этом разбираются лучше. Как и чем прижимать? Допустим — собираем сводный отряд из нас и местных. У них тут в основном охотничье оружие. Дробовики всякие и прочие берданки. У нас две самозарядки, пулемёт и несколько ПП. Хм… В принципе семьсот метров — не так уж и много для самозарядки и пулемёта, но ПП и охотничьи ружья на столько не достанут. Эх! ПКМ бы сейчас, ствол к нему сменный, да несколько коробок по двести патронов! Мы бы сейчас тут нашинковали культятины-то! Но чего нет — того нет. Кстати, у меня в кузове лежит куча трофейного оружия! Как я забыл? Можно раздать местным.

— Фрам.

— Что?

— Сядь за руль. Я что-то хреново себя чувствую. Слабость.

— Ладно.

Я завёл машину и пока двигатель хоть немного прогревался — взглянул на Марику. Она сидела обняв винтовку и глядя в никуда. Вид у неё был какой-то подавленный. Надо же, как её это всё из колеи выбило. Развернулся. Вездеход переваливался по колеям, Марика бездумно держалась за поручень. Я поехал по нашим следам. Не смотря на хреновую дорогу и непривычное управление часть сознания, не занятого рулёжкой, сползала в мрачные раздумья.

Вот я и столкнулся со Злом. Злом нечеловеческим, чуждым. Страшно было не от самого факта людоедства, а от привычности и повседневности, с которыми действовали эти существа. А ведь это не просто извращённая вера. Это образ жизни. И эти бывшие вэйты наверное бросили спокойную, сытую жизнь и по собственной воле превратились в кровожадных существ. Я бы много проще отнёсся к ним, если бы они людей просто убивали или приносили в жертву. Я привык к жестокости и насчёт человеческой сущности иллюзий не питал. Но тут… Это новый уровень зла. А они, что самое страшное, даже не думают, что делают что-то плохое. Просто охотятся. Бр-р-р… Именно поэтому их нужно уничтожить, не взирая на пол и возраст. ЭТО не должно существовать. А ведь теперь, глядя на вэйто, я буду вспоминать тот сук и тело на нём. Сволочи! Так и до вэйтофобии недалеко! Да всем нам теперь нужна психотерапия, мать её!

Я сбросил скорость только перед самыми воротами в главный форт станицы. Видимо нас ждали, потому что Лекс с Фролом вышли к нам сразу, как только заглох мотор. Марика словно очнулась и сравнительно энергично выбралась наружу. Я видел, что Лекс ждал доклада именно от неё. И я заметил, как он ещё больше помрачнел, взглянув в глаза Калининой. Всё-таки между ними что-то есть… На совет меня позвали. Там кроме Фрола, Лекса и Нико присутствовали ещё и пара человек станичников. Марика доложила о результатах разведки. Я дополнил рапорт Марики своими соображениями. Лекс подумал и сказал, что мой вариант принимается как базовый и началось обсуждение. Я в него не лез, вставляя только редкие замечания и задавая трудные вопросы типа: как отсекать пленников от злодеев? План вышел такой. Одна группа переправляется на другую сторону реки и заходит раловцам в тыл, чтобы не дать им переправиться или уйти на лодках. Им, кстати, мы передавали трофейное оружие. Самая большая группа из станичных делает охват лагеря. Третья группа делает фланговый манёвр и отбивает пленников. Этой спецгруппой станет наша шестёрка. Нюта останется «в тылу». Нико доложил о нашем арсенале. Патроны были, хотя и в обрез. Так же было около десятка ручных гранат. Основная ставка делается на пулемёт Горева. У станичников с боеприпасами было похуже, но они должны были стрелять с малых диствюанций, а там и точность выше, и убойная сила.

Станичники ушли собирать отряды, наши стали проверять снаряжение, боеприпасы. У меня всё было готово, поэтому я думал над тем, как снизить наши риски. Гранатомёты, огнемёты. Этого нет у нас. Гранат ручных и то мало. Блин. Шевелится что-то в памяти. Эм… Твою дивизию! Зажигательная смесь! «Коктейль Молотова»!. Против «обычных» людей я бы не стал такое применять, но это не люди. В Великую Отечественную применялась жидкость КС, которая самовоспламенялась на воздухе. Порции КС запаивались в шарообразные стеклянные ампулы и либо сбрасывались с самолётов, либо выстреливались в сторону врага из ампуломётов. Об их устройстве я знал только название. Жидкость КС нам не сделать. И напалм тоже. Вернее напалм-то самодельный можно соорудить — вариантов состава множество, но вот применять его желательно с воздуха, а бомбардировщика у нас тоже нет. Да и оружие это весьма неприцельное. Зато можно применять бутылки с бензином! Ну или с его местным заменителем. Их даже много и не надо, десятка хватит. Главное — создать панику и сумятицу.

Я было хотел идти к Фролу с просьбой найти мне пустых бутылок, но вспомнил, что здесь со стеклянными бутылками может быть напряжёнка. Зато крынок глиняных полно и новых они себе наделают сколько захотят. Кстати, а где Мишан? Такая буча не может пройти мимо шестнадцатилетнего парня. Я вышел на улицу и направился было к мастерской, но Мишка сам выскочил из-за угла. На ловца, как говорится!

— Мишка! Подь сюда! Дело есть!

Михаил был одет почти по всей казачьей форме, даже фуражка была. Только нагайки за поясом не было. На плече висело потёртое ружьё. Орёл, ешь твою медь!

— Чего? Нас тут на охрану подняли. Я в передний десяток вхожу, мне к воротам надо.

— Обойдутся и без тебя. Обожди здесь.

Оставив озадаченного парня у крыльца, я вбежал в дом, нашёл Фрола:

— Фрол, Мишку я заберу пока? Есть одна мысля.

— Валяй.

Отмахнулся тот. Я выскочил обратно на крыльцо. Вокруг начиналась упорядоченная суматоха. Было видно, что такой всеобщей мобилизации не было уже давненько.

— Мишка, ты теперь со мной, Фрол в курсе дела. Значит так — нужны пустые крынки. Штук десять. Мастерская открыта?

Парень на пару секунд припух, усваивая информацию, потом кивнул:

— Открыта… Я щас крынки притащу!

Хороший парень, исполнительный. Главное — дисциплина. Он умчался, оскальзываясь на сочной травке, а я пошёл в мастерскую. В одном из углов нашёл ворох ветоши. Нарвал и свернул из них десяток двадцатисантиметровых жгутов. Это будут фитили. Чем заткнуть горлышки крынок? Пробки вырезать из дерева долго. Я где-то видел кусок толстой кожи, из которого всякие прокладки вырезали. Ага, вон он валяется. Если кусками кожи замотать горлышки, то хоть какое-то подобие крышек получится. Тем временем Миха притащил порцию крынок и убежал за второй. Я даже не успел спросить его о горючем. Мне нужно было то самое, которым заправлял он свой драндулет. Наш компрест не годился, потому что напоминал солярку и просто так не всыхивал. Пока прибывала вторая партия крынок специального назначения, я достал из специального гнезда РПС одну из выданных Нико гранат. С виду — натуральная немецкая «колотушка». Цилиндрический заряд на довольно длинной ручке. Такую бросать удобно. Можно ещё ей по башке треснуть, ха-ха. Рубашка гранаты была почти гладкая, с мелкой насечкой. Наступательная. Осколков даёт мало, радиус поражения метров пять. Ничего, сейчас мы из неё оборонительную сделаем. Я оторвал от куска ветоши полосу ткани, обернул в один слой вокруг рубашки гранаты. Из ведра с мелким металлическим ломом достал несколько железных обрезков, гнутых гвоздей. Примотнул их к рубашке вторым слоем. И так ещё несколько слоев. Граната потяжелела. Зато теперь осколков от неё будет много. Правда и кидать её надо из укрытия или из положения «лёжа». Как «лимонку». Вот, кстати, пример долговечности простых систем. С разными вариантами взрывчатки и запалов она под названием Ф-1 состоит на вооружении императорской/советской/российской армии больше ста лет.

Мишка приволок крынки и был отправлен за верёвкой. Опять я не спросил про горючку. Посмотрел на наручные часы. Ах да, я же давным-давно их приобрёл. Обычные механические наручные часы были, большие такие, «мужыцкие». Практически командирские. Вот только циферблат был с десятью делениями. В верху ноль, он же — десять. И разделён он был своеобразно. С восьми до двух сектор был окрашен в голубое. Это ночь. С двух до трёх в оранжевое. Утро. С трёх до семи в жёлтый — день. Ну и с семи до восьми оранжевый же вечер. Часы, блин, в стиле «оражевой революции». Ющенко бы за такие Тимошенко Юлю в рабство продал. Сексуальное, хе-хе. Другое дело, что кому она нафиг нужна?.. Интересно — как они сейчас? Как там их «рэволюцыя» поживает?

Мишка принёс верёвку и сразу же отправился за горючим. Такая должность у него — ходить. Называется: «принеси, подай, иди нахрен — не мешай».

— Так что мы делать будем?

Спросил Мишка, отдуваясь. Он только что притащил жестяной бидон с горючкой и теперь переводил дух.

— Делать мы будем, Мишан, зажигательные гранаты.

— Ага. А как?

— Сам не догадался?

— Ну… Наливаем горючее в крынку. Накрываем лоскутом кожи. Заматываем по горлышку верёвкой.

— Забыл вставить вот этот фитиль.

— Ах да! А я думал — как поджигать. Про фитиль не подумал как-то.

Мишка сконфуженно почесал затылок. А он догадливый. Хотя тут только идиот не догадается. Дальше мы эти гранаты делали. Мишка был на разливе, а я заматывал. В итоге у нас стояло десять крынок огненного боя. Мы нашли старый ящик из-под какой-то детали и составили крынки туда, проложив ветошью. Отнесли ящик к крыльцу штаба. Там уже собирался вооружённый народ. Молодёжь типа Мишки делилась на четыре группы и отправлялась сторожить форты. Мужики призывного, так сказать, возраста делились на две неравные части. Меньшая часть комплектовалась опытными людьми, им раздавали наши трофеи. Это был «Засадный полк». Они должны были засесть на противоположном берегу реки и ждать, когда твари побегут к воде в поисках спасения. И вот тогда они засадят. Большая часть комплетовалась «резервистами» с дробовиками и «берданками». Их задача была в наведении паники и оттеснении тварей к реке. Ну и участие в непосредственной утилизации, конечно. Всем приказано заряжать только картечью. Я шепнул пару слов Лексу и Фролу, получил удивлённое разрешение выступить. Вышел на ступени крыльца, взял из ящика одну из крынок:

— Бойцы!

Люди приготовились слушать, потому что обращение было нетрадиционным.

— Бойцы. Из отряда наступления мне нужны десять человек, крепких и сноровистых.

Отряд зашушукался, послышался выкрик:

— Зачем это?

— Объясню. Вот это.

Я поднял вверх крынку.

— Это зажигательная граната.

Как говорится — смех в зале.

— Ну да, неказистая. Но нам приятственность нужна или дело? А эти крыночки помогут шороху навести. Так есть среди вас десяток сильных и смекалистых?

Такие нашлись. Я подозвал их поближе и стал объяснять метод использования. Для поджига раздал по специальной спичке из своих запасов и по шершавому черепку, чтоб было по чему чиркать. Когда убедился, что все десять гранатомётчиков усвоили применение, то сошёл со сцены и присоединился к своим. Нико похвалил, Марика только одобрительно кивнула. Я ещё подумал — а не запатентовать ли мне после возвращения настоящий гранатомёт? Принципиальное устройство РПГ я знаю. Но я уже зарёкся прогрессорствовать на оружейной почве в промышленных масштабах. Сами додумаются. Уж лучше независимую подвеску автомобиля запатентовать или автоматическую коробку передач.

Вышел Фрол. Все взгляды скрестились на нём. Он прокашлялся и сказал:

— Слушайте все. Сегодня мы идём на бой с настоящей дьявольщиной. Помните, что все, кто там есть, это не люди и не вэйто. Это слуги Дьявола. Мы должны их уничтожить. Всех. Помните — там нет баб и детей, там только самцы, самки и детёныши. Никто не должен уйти… Нам помогут эти странники. Пусть они не нашей веры, но они точно так же ненавидят этих тварей. Командовать боем будет Лекс Сомов, я буду командовать засадным отрядом. Слушайтесь его как меня. Выступаем через час.

Фрол сошёл с крыльца, а на его месте появился местный священник. Он начал проповедь о слугах дьявольских и я потихоньку отошёл к машинам. До места встречи мы должны ехать на вездеходе Марики. Он шестерых увезёт. Броневик и грузовик оставим здесь. Уж больно они рычат. Местные поедут своим ходом. Часть верхом. Это будет наша кавалерия. У них даже шашки есть! Невероятно, но факт. Другая часть поедет на их местном грузовике. Он не рычит как наши и позволит сделать несколько рейсов, пока силы будут накапливаться и группироваться. Пока шла проповедь и служба, мы загрузились в вездеход. Мишка как-то умудрился с богослужения слинять и было вознамерился увязаться с нами, но я его обломал:

— Не, Миха. Это дело серьёзное, тут военное образование нужно. Оставляем тебя на охране машин и форта. Ты уж пригляди тут.

Мишка кисло кивнул. Что тут поделаешь. Я вынул из кобуры «Гром» и протянул парню:

— Бери. На всякий случай. Вдруг сородичи тех злодеев сюда наведаются, пока народу мало?

Мишка «Гром» принял, изумившись:

— А как же ты?.

— Я справлюсь. У меня самозарядка…

Он ушёл, а мы поехали. Нам не было нужды присутствовать на молитве. За рулём сидела Марика. Кажется она оправилась от стресса. Лекс сидел на переднем пассажирском. На заднем сидели Нико, Тим и Вэсил с пулемётом в обнимку. Я примостился рядом с радиоящиком. Главной моей заботой было — не вывалиться из машины на кочке и не потерять винтовку. Попутно думал о предстоящем бое. Волновался, если честно. Вот перед боем с разбойниками не волновался, а тут аж в животе холодело. Мысленно проверял снаряжение — в каком кармане что лежит. Пейзажи проходили мимо сознания. Да и на что там смотреть? Леса, перелески и поляны. Деревья на вид вполне земные. Трёхголовых змеев и прочих чудовищ нет. Только небо цвета абрикосового варенья могло бы привлечь внимание, если бы давно не стало привычным. Я вообще скоро начну забывать голубое небо.

Вездеход остановился. Мы были на том самом месте, где оставляли его в прошлый раз. Здесь нас должен ждать Семён. Его не было видно, но это не значило, что его тут нет. Все вышли из машины, послышались щелчки предохранителей. Я тоже кнопочку-то сдвинул, затвор передёрнул. Вэсил вытащил пулемёт, повесил его на ремне на шею, ленту повесил через руку. Рэмбо, твою американскую сто первую водушно-десантную дивизию. Ещё бы с голым торсом и повязкой вокруг башки пошёл, ага. Тим шёл с ним вторым номером, поэтому тащил запасные ленты в брезентовых кофрах. Сам пулемёт был похож на помесь немецкого легендарного МГ-42 и нашего РПД. Дырчатый кожух вокруг ствола, газоотводная трубка. Ну да, автоматика на газовом двигателе тут известна. У нас те же винтовки СВТ ещё до ВОВ были на вооружении, а они тоже на пороховом движке. Моя самозарядка тоже на нём. До местного «калаша» или «армлайта» — сущие шаги. Осталось изобрести промежуточный патрон и удачно свести в одной конструкции разные технические решения.

Хрустнула ветка. Отряд среагировал как положено. Марика упала на колено, водя винтовкой по кустам, я тоже. Вэсил приготовился стрелять в стиле того самого Рэмба, которого не видел никогда, то есть — широким веером от пуза. Тим, Нико и Лекс тоже целились из автоматов. Из кустов послышалось:

— Это я, Семён.

Твою ж медь! Я готов был ему по шее навесить. Нельзя же так пугать. Мы чуть пол-леса не выкосили. Нервишки, хе-хе. Семён выбрался из зарослей, подошёл. Был он какой-то нахохлившийся, словно больная птица. Протянул мне бинокль:

— Держи.

Семён сел на бампер, потёр лицо ладонью.

— Пленных ещё около двух десятков. Было больше. Все сидят чуть в сторонке. Не то — связанные, не то — ещё что, но почти не двигаются. Эти… Твари. Похоже не собираются с собой никого брать. Они… Мясо они заготавливают. Как мы — кабанятину.

Семён вдруг надрывно закашлялся. Нервное это. Насмотрелся мужик. Выглядел он сейчас — краше в гроб кладут. Я-то удивительно быстро от шока отошёл. А что? Тут меньше сотни на мясо заготовили. Трагедия. А у нас в сороковых сотни тысяч на удобрения, абажуры и ремни пустили, на жир и духи. И ничего — человечество отряхнулось и уже зубоскалит над теми временами. Подумаешь — мильён туда, мильён сюда. Статистика. И эти привыкнут. Вот это и страшно. Человек такая скотина — ко всему привыкает.

Семён попил водички, от еды отказался. Ему сейчас надо было нам путь показать, потом вернуться и встретить основные силы. Поэтому ждать мы никого не стали, а пошли за проводником. Колонна сложилась сама собой, мы это не отрабатывали. Впереди шёл Семён со своим карабином. Оружие у него висело на плече стволом вверх и к быстрому приведению в боевое положение было не способно. Но это не так. Я видел хитрый приём, когда казалось бы безобидно висящее оружие одним ловким движением оказывалось в руках стрелка. Скорее всего Семён этим приёмом владеет. За ним шла Марика, контролирующая переднее направление. За ней — Лекс и Нико, державшие под наблюдением перёд-лево и перёд-право соответственно. Тим и Вэсил — лево-зад и право-зад. Ну а я замыкал колонну и держал заднюю полусферу. Шли одной тропой, но я время от времени отходил с неё чтобы подняться на холмики и осмотреть местность в бинокль. Жаль, что оптики на самозарядке нету. На километре я мухе в глаз наверное не стрельну, но на пятистах метрах в грудную мишень попаду скорее всего. Дело в оптике. Хотя в общем-то прицел самозарядки был расчитан на стрельбу до двух тсед, то есть до километра. Просто он был обычный, открытый. А это не очень удобно, пусть теперешние мои глаза и видели получше и подальше. Кстати, я когда-то читал про так называемый апертурный прицел. Считается, что он точнее обычного открытого. Но что это за зверь и с чем его едят — не помню. Какая-то пластинка с хитрой дырочкой перед глазом вроде. Ну да Бог с ней. Обойдёмся тем, что на руках.

Час примерно движения в таком порядке — и мы уже можем наблюдать в бинокли лагерь тварей. Там всё спокойно, если этот адский мясокомбинат можно назвать спокойным местом. По плану мы подбираемся как можно ближе к лагерю со стороны пленников и тихо лежим до того момента, когда группа охвата начнёт штурм. Это легко сказать — подобраться поближе. Фиг его знает какова чувствительность этих гадов? Это самое узкое место нашего плана. Сейчас ветер дует в сторону реки. А вдруг повернёт на лагерь и эти твари учуют запах? Вдруг неожиданно хрустнет ветка? План держится на соплях, но другого нету. Семён пожелал нам удачи и ушёл обратно к дороге. Мы последний раз осмотрели местность впереди и поползли.

Ага, именно поползли. На пузах. Тихонько и аккуратно, стараясь не шевелить высокую траву. Твою дивизию! По лесу и то бы проще было подобраться. Но твари тоже не дураки, выбрали же рощу-островок. Ползи теперь в этом зелёном море и молись, чтобы тебя не заметили. Движемся мы цепочкой. Как ползущая впереди Калинина останавливается, так и мы останавливаемся. Ёшь твою медь. Я столько даже в армии не ползал. Кажется, что прошло полдня. Уже успел стать ненавистным запах полевых цветов, которые сами так и тычутся в нос. Только бы не чихнуть. Но вот цепочка остановилась. По условному жесту мы расползаемся в стороны. Медленно и печально. Не дай Боже повалить высокий какой-нибудь репей. А теперь — ждём. Не спать. Ждать. Слушать. Но пока вокруг только стрекочут местные кузнечики да жужжат пчёлы. Баюкают, сволочи насекомистые. Не спать! Свет ещё как назло жарит оранжевым огнём прямо в спину, так-растак! И ни облачка же. Только недавно дожди шпарили, а теперь опять сушит вовсю. От земли ощутимо парит. Душно. Не спать! Пока силы соберутся, пока сгруппируются. Час-полтора. Выспаться успеешь, блин… Не спать!!. Хоть щипли себя за задницу, хоть губы в кровь кусай — но не спи! Чего бы придумать? Анекдоты самому себе рассказывать? Земные подзабыл, а местных не знаю… Вот получу сто штук, куплю лёгкий грузовичок. Пикапчик лучше. За запчастями и покупками до Сосновска ездить — самое оно. Может даже ТЗГМ продам. Тогда мастерскую расширю, займусь чисто ремонтами. Дом перестрою. Второй этаж хочу. С прицелом на семью. А что? Парень я сейчас молодой, за такого положительного в Макаровке… Да что там — и в Сосновске любая за такого выйдет. Мне, конечно, не любая нужна. Повыбираю… А какая мне нужна? Красивая. Ага… Умная. Угу… Заботливая. Да… Чтоб любила. Хм… Молодая. Ну, это не проблема… Под такой портрет кандидатур уже меньше… А Лани бы подошла… Блин!!! Да ёшь твой барабан! Не сметь! Она вэйта. Какя же семья? А дети?.. Вот хрен тут уснёшь, с такими-то мыслями…

Далёкий выстрел прозвучал совершенно неожиданно. Сразу донёсся визг. Почти человеческий. И началась беспорядочная стрельба. Я приподнялся, встал на колено, поднёс к глазам бинокль. Не свой, кстати. Мой, самый мощный, был временно у Лекса. Он пока наш общий Суворов, Кутузов и Жуков в одном лице, ему и наблюдение хорошее нужно. А я и обычным, армейским биноклем обойдусь. Выстрелы стали чаще, визг и рёв усилились. Вот чёрные фигуры мелькают среди деревьев. В месте, где должны быть пленники, почти никого. Двое скачут, мечутся. Я оторвался от бинокля, вопросительно глянул на Лекса. Тот словно почувствовал взгляд. Коротко глянул на меня, на Марику, и сжал в кулак расставленные пальцы, мол — гасите. Бинокль на ремешке уже висит, а самозарядка упирается прикладом в плечо. Вот в прицеле чёрная фигура. Я поймал секунду, когда она замерла, и мягко потянул спуск. Грохнул выстрел, звякнул затвор. Слева бахнула самозарядка Калининой. Обе чёрные фигуры пропали. Лекс снял с шеи ремень ПП и сказал:

— Вперёд.

Мы не ломанулись как на штурм Зимнего. Все шли, держа оружие у плеча и выцеливая возможного врага. Только Вэсил изображал не то — Джона Рэмбо, не то — Шварценнегера из фильма «Хищник». А похож! Мышцев бы ему поднарастить. Но это я краем глаза заметил, а так-то смотрел только вперёд. До места метров четыреста. Получалось, что мы заходим во фланг. За рощей вой усилился. Наверное применили мои «зажигалки». Триста пятьдесят метров. Что-то мелькнуло чуть в стороне от точки. Остановка. Ствол выцелил поднявшуюся из травы фигуру. Бах-звяк! Фигура упала. Контроль. Фигуры нет. Пошёл дальше. Триста метров. Первые выстрелы со стороны реки. Ага, засада засадила. Двести пятьдесят метров. Выстрел от Марики. Двести метров. Две фигуры от костра. Беру одну в прицел. Мушка на линии с грудью. Бах-звяк! Бах-звяк! Контроль. Короткая очередь Вэсила. От второй фигуры летят брызги и её отшвыривает за деревья. Контроль. Чисто. Сто пятьдесят метров. Выскакивают трое — один побольше и двое поменьше. Очередь Тима и Нико. Троица с визгом оседает в траву. Мозг под действием лошадиной дозы адреналина отключил ненужные сейчас эмоции. Нет ни жалости, ни сочувствия — ни-че-го. Пятьдесят метров. Вот сидят пленники. Почему сидят? Почему не пытаются бежать? Привязаны? От костра бегут трое чёрных. Очень быстро бегут. Невозможно быстро бегут! Бах-звяк! Бах-звяк!! Бах-звяк!!! Одного снял! Только одного! Остальных срезали Лекс и Нико. А в магазине ещё восемь патронов. Подошли вплотную. Тим и Вэсил чуть ушли вперёд — сейчас выберут позицию и дадут жару. Твари-то на наш участок поломятся, тут сравнительно тихо. Я повесил самозарядку на шею и опустился возле одного из пленников. Мужчина в домотканой рваной одежде сидел, подвернув под себя ноги, и мерно раскачивался взад-вперёд. Я заглянул ему в лицо и даже отшатнулся — он глупо, бессмысленно улыбался. По подбородку стекала слюна из приоткрытого рта. Да твою ж дивизию! Что тут за срань творится?! Я обернулся к другому пленнику. Женщина. Молодая. Длинноволосая. Она бездумно хихикает, раскачиваясь туда-сюда. Большие голые груди раскачиваются в такт — разорванная в хлам кофта съехала с одного плеча. Да ёперный театр!. Они ж обдолбанные в сиську! Их чем-то опоили!

— Лекс! Их надо положить всех! Иначе шальными пулями побьёт!

— Уводить.

— Приглядись! Они одурманены!

— Верно. Кладите всех на землю! Марика! Нико! Слышали?!

Мы валили несчастных на бок. Большинство продолжало лыбиться лёжа на сырой земельке. Одна девушка вдруг на некоторое время выпала из нирваны в нашу реальность и снова впала, но уже в истерику. Марика хрястнула ей пару пощёчин и та отрубилась. Вдруг в разнородный шум стрельбы вломился стрёкот пулемёта. Это по наши души гости! Я снова взял в руки самозарядку. Пулемёт зашёлся длинной очередью. Вдруг справа, от реки, затрещали кусты и на нас вываилась группа. Детей?! Как же. Как так? Стрелять в них? Но как только я разглядел одного из «ребёнков», то сразу нажал на спуск. На руках этого, твою медь, ребёнка были трёхсантиметровые когти, сквозь растрёпанные розовые волосы торчали острые уши. А рожа! Рожа-то! Нос приплюснут, большие, огромные глаза горят злобой. Оскал мелких острых зубов. Какой, мать его через оглоблю, ребёнок? Чертёнок скорее. Пуля разворотила ему шею — аж брызги полетели. Но тварь только захрипела и рванула на нас, как и её сордичи. Кстати — да! «Она», а не «он». Бляха медная, блестящая! Охренеть — стресс. На меня летела дикая, чёрная, голая девочка со зверской рожей и разорванной шеей! Ну нахер!! Я на автомате шмальнул в неё ещё два раза. Один раз попал. Пуля вынесла ей сердце и половину лёгкого наверное. Только тогда девочка-тварь сдохла. А её «одноклассники» пёрли на нас как стая бешенных бабуинов. Пять моих пуль кому-то что-то отстрелили или прострелили, а затвор звякнул в последний раз. Хорошо, что два ПП на близком расстоянии позволяют создать стену свинца, через которую даже исчадия ада не могут пролезть. Я быстро, очень быстро перещёлкнул магазин и дёрнул ручку затвора. Но стрелять пока было не в кого. Перед нами валялись окровавленные тела. Некоторые ещё двигались. Какие живучие!

Мать моя женщина! Чуть менее покруче, чем в фильме «Хищник»! Где, мать его австрийскую, Шварценнегер с «миниганом»?! Он был бы тут очень в тему! От реки больше не стреляли. От поля выстрелы стали редкими. Добивают наверное. Мы стояли возле лежащих пленников, пеереводя дух. Нико с Лексом по очереди перезарядились. Пахло горелой смазкой, порохом, горячим металлом и свежей кровью. Уши заложило и похоже — надолго. Хотя нет. Более-менее слышно. Среди деревьев показались две фигуры, но это были Вэсил с Тимом. От пулемёта шёл лёгкий дымок. Чем хуже «минигана»?

— Что там?

— Всё кончено, командир. Всех положили. Там — Тим ткнул большим пальцем за спину — Там добивают тварей. А у вас как?

— Норма. Не расслабляйтесь.

Мы стали обходить место плена по кругу. Вдруг остались выжившие раловцы? Совсем живых не было. Были раненые. Мы их без особых сожалений добивали. Я лично прикончил пару чертей. Каждому всадил по пуле в лобешник. Одного из них я рассмотрел поподробней. Несмотря на то, что в прошлом это был вэйт, сейчас я видел гуманоидного хищника. Да, похоже учёные, которые говорят о наследственности хищников, не так уж и неправы. По сторонам головы торчат остроконечные уши. Большие, похожие на кошачьи глаза горят недобрым огнём. Лицо вытянуто в высоту, а во рту, вернее — уже в пасти, торчат острые, нечеловеческие зубы. На верхней челюсти яственно выделяются клыки. В остальном тело вполне человеческое, если не считать когтей на руках. Остров доктора Моро какой-то. Мутация? Я не генетик и вообще не знаю — возможно ли такое? Мне почему-то полезли в голову истории про оборотней, вервольфов и прочих упырей. Может тут вирус какой замешан? Типа прказы? Сюда бы вместо фермера — десант наших учёных. А так только одни догадки.

От той стороны рощи слышалась перекличка казаков, азартно добивающих «чертей». Щёлкали одиночные выстрелы. Мы закончили обход и теперь собрались возле бывших пленников. Было решительно непонятно — как их выводить из-под кайфа? Идти они не могут, говорить не могут, нихрена не соображают. Как их отсюда увозить? Хорошо, что не мне решать эту задачу. От берега показалась группа людей с винтовками. Это оказался Фрол с частью засадников. Он с брезгливостью обошёл кучку практически детских тел и поинтересовался:

— Вижу, что и вам досталось. Все целы?

Лекс ответил, вешая автомат на плечо:

— Да. А у вас?

— У нас тоже. Вот у большого отряда один убитый. Шею разорвали ему, сволочи.

Фрол вздохнул, а потом уставился на сидячих людей:

— А… А чего это?

— Одурманеные они. Чем — неизвестно. Когда придут в себя — непонятно. С ними надо что-то делать.

— Ага. Пришлю сюда грузовик. Основные силы уйдут пешком.

Понятно. Присылай сюда охрану и мы тоже двинемся. Наше дело сделано. Только проследи, чтобы тела стащили в кучу. Их нужно обязательно сжечь.

— Не сомневайся. Сожжем. Огнём очистим нашу землю от дьявольщины! Пойду распоряжаться.

Ещё бы. Операция закончена и Лекс больше им не командир. Я повесил самозарядку на плечо и осмотрелся в поисках пятачка земли, не залитого кровью или не засыпанного гильзами. Такой нашёлся возле дерева. Я прислонился спиной к стволу, съехал и блаженно вытянул ноги. Самозарядка лежала под рукой. Остальные тоже расслабились. Победа, чо. Марика присела возле девки, которой надавала лещей и пыталась привести её в чувство. Вэсил ковырялся с пулемётом. Тим пытался прикрыть обрывками одежды ту бабу, с сиськами. Мне, лично, было пофиг. Лекс отошёл в сторону, достал из-за пазухи большой блокнот и стал в нём что-то писать. Отчёт наверное. Ничто, как говорится, не предвещало. И вдруг…

Произошедшее длилось несколько секунд. Я только прищурился на пробивавшийся сквозь листву свет, как боковым зрением увидел стремительную тёмную фигуру, метнувшуюся откуда-то сверху, но не на меня. Она прыгнула на Лекса. Пока мои руки вскидывали карабин к плечу, пока глаза брали фигуру в прицел — фигура сцепилась с командиром. Стрелять было нельзя. Можно попасть в него. Вдруг прозвучал глухой выстрел «Вина» и тварь подбросило над Лексом. Я не успел нажать на курок от неожиданности, зато грохнул выстрел «Отверженного» Марики. Раловца отбросило на ствол дерева, словно ему вдарили в грудак кувалдой с размаху. Он не успел упасть. Ещё три почти слитных бабаха превратили его голову и грудь в кровавое месиво из мозгов, плоти и костей. На землю ссыпалась каша. Марика стояла в классической стойке для стрельбы с двух рук. Из чертовски внушительного ствола револьвера тянулся дымок. Секунды три-четыре всё длилось. Максимум-пять. Все бросились к Лексу. Тот уже поднимался, держа в руке спасший его «Вин». На правом плече, возле шеи, куртка была разодрана, а на коже кроваво проступал след от укуса. Видимо тварь хотела вцепиться в шею, но немного промахнулась. Чёртово зверьё! Лекс как-то заторможенно опустился на землю, словно был в шоке. Нико на ходу рванул нить перевязочного пакета, я достал аптечку. Роняя содержимое, достал ампулу с противошоком и одноразовый флакон с дезинфектором. Плеснул на укус из флакона, прижал протянутый Нико пакет к ране. Сорвал с ампулы колпачок, вотнул её иглой в плечо недалеко от укуса. Выдавил содержимое, отбросил израсходованный шприц-тюбик. Пока приматывали пакет, Лекс молчал. Вдруг рядом с ним опустилась на колени Марика. Лекс, которго начала бить мелкая дрожь, каким-то неверным, расфокусированным взглядом посмотрел на неё и прошептал:

— Ма… Мари… Ты здесь?

Марика взяла его за руку. Он как-то успокоился:

— Слава Семье… Мари… Я ничего не… Не вижу. И… Не слышу… Мысли путаются… Мари. Позаботься о дочке… О Рине… Не… Не бросай… Её…

Лекс как-то резко замолчал, перекосился, словно скрученный судорогой. Ешь твою дивизию! Это что — укус ядовитый?! Но он дышал. Мелко, прерывисто, но — дышал! Марика же… Твердокаменная Марика молчала, сжимая одервеневшую руку Сомова. По её лицу текли крупные слёзы. Она провела ладонью по щеке Лекса:

— Не уходи. Как ты можешь бросать меня, дочь, родителей?. Останься… Борись! Борись, говорю тебе!!. Сопротивляйся же!!!

Мы, пряча взгляды друг от друга бессильно отстранились. Невыносимо было смотреть на мучения нашего командира и друга, на горе Марики. А она отпустив руку, взяла лицо Лекса, немигающую маску, в ладони. Приблизилась почти вплотную:

— Ты же не трус? Не сдавайся, милый мой! Ну поборись же! Прошу тебя! Умоляю, Лекс!.. Не уходи, Сомов, мать твою!

Лицо Лекса не дёрнулось. Он был неподвижен. Только дышал быстро, с присвистом. Марика зажмурилась, брызнув горькими горячими слезами и уткнулась в грудь Сомова. Её плечи тряслись, но наружу не прорывались рыдания. Я только расслышал:

— Сволочь ты, Сомов. Я же люблю тебя.

Твою дивизию. Я поднял лицо к Свету, что начал меркнуть. Как погано устроен мир. Почему хорошие люди уходят недожив, недопев, недолюбив, а всякая мразь и скверна живёт и здравствует? Что Земля, что Мир. Везде несправедливость. Да стоят ли они хоть копейку? Вдруг меня пронзило озарение. Я скомандовал оторпевшему Тиму:

— За мной. Всё тяжёлое бросай здесь.

Сам стянул РПС, положил самозарядку и присел рядом с Марикой:

— Продержитесь пару часов. Разожгите большой костёр — мне нужен будет свет. Он не умрёт. Обещаю тебе, сестрёнка. Мы ещё на вашей свадьбе напьёмся. Продержитесь. Я скоро.

Я никогда в жизни так не бегал. Мы пробегали мимо потянувшихся к дороге казаков, встретился нам и грузовик, едущий за пленниками. Дыхание пропало и открылось вновь. Сзади упрямо топал Тим. Мне не было дела до возможных опасностей. Я не думал о них. Думал только о скорости, как не попасть ногой в яму и не упасть. Вот и вездеход. Двигатель взревел, протестуя. Да нахрен тебя! Тим плюхнулся на сиденье позже, чем машина рванула с места. Безумная гонка по лесной дороге. Потом я такого повторить точно не смогу. А сейчас я слился с вездеходом, крутя руль, играя педалью газа так, чтобы выдрать из мотора максимум мощности. Временами вездеход не улетал с дороги только благодаря колее, по которой катился как по рельсам. Стало заметно темнее. Я врубил фары. Тим сидел вцепившись в поручень, белый как полотно, но спокойный. Уверен — если бы я сказал, то он ещё бы и подталкивал машину. В ворота форта я влетел не оглянувшись даже на молодняк, порскнувший в стороны. Слышались возмущённые крики, ругань. Нахрен их тоже. Некогда мне. Вездеход ещё юзил по сырому грунту возле ТЗГМа, когда я, не глуша движка и не выключая фар выскочил наружу. Тим за мной. Тент зашнурован? Некогда расшнуровывать! Охотничий нож с треском вспорол ткань. Я взлетел в кузов, крикнул Тиму:

— Лови!

И кинул в прореху ящик с артефактом. Выпрыгнул следом. Тим плюхнулся на заднее сиденье с ящиком в обнимку. Именно для этого я и брал его с собой — держать этот ящик, который сейчас ценой был в человеческую жизнь. Движок снова взревел, из-под колёс полетела грязь и мы помчались обратно. Свет фар метался по стене леса, я вёл больше на инстинктах. Пару раз мы чувствительно приложились передним мостом в неровности дороги и в подвеске что-то заскрипело. Фигня. Лишь бы доехать. Свернули с дороги и мчались уже по следу грузовичка. Дорога успела наториться. Впереди показалась россыпь звёзд. Звёзд? Да нет же. Это костры. Немалый отряд казаков остался с ночёвкой. Зачем? Ах да! Кремация завтра. Всё из башки вылетело. А вон в стороне одинокая звезда. Это наш костёр. Молодцы! Разожгли, послушали меня. Скрип в подвеске перешёл в скрежет. Дотянем, не вопрос. Уже видны фигуры людей около огня. Под машиной что-то хрустнуло и правый передний край просел. Ч-ч-чёрт! Рессора!.. Ну да и фиг с ней. Лишь бы мост не вывернуло. Я остановился.

— Тим, вынимай ящик. Вон наши.

Выключил фары, заглушил движок. Мы понесли кофр к костру. Бегом понесли. Нам навстречу побежали Вэсил с Нико. Да мы сами донесём.

На подстилке из травы лежал Лекс. Странно лежал, словно на камнях. Голова его лежала на коленях Марики. Она сидела, подвернув под себя ноги и склонившись над Лексом. Волосы были распущены и лица её я не видел. Мы поставили ящик около них и только тогда Марика взглянула на меня. Красные, припухшие от слёз глаза с надеждой блеснули из-за прядей светлых волос. Я опустился на колени перед ящиком. Марика отвела волосы с лица и спросила:

— Что это? Это же…

— Да. Это он и есть. Артефакт.

— Но чем он может помочь?

— Я скажу. Только не спрашивай про то, откуда что знаю. В этом ящике аппарат для скорой медицинской помощи. Не спрашивай — откуда он. Ты всё равно не поверишь.

Я отщёлкнул крепление. Лёгкий пшик. Медуза на подложке не шевелилась. Блин, как её включить-то?. Хоть бы инструкцию какую. Я осторожно взял прибор в руки. На ощупь медуза напоминала густой кисель в резиновой грелке. На месте медузы обнаружился знак красного креста. Не долго думая, я нажал на него. Спасибо, интуиция. Прямо на внутренней стороне крышки ящика проступили слова: «Активируйте прибор реанимации. Для этого приложите его к чистой коже возле раны».. Я попросил Марику:

— Распахни куртку ему.

Как только она выполнила просьбу, я положил это «солнышко» на грудь Лекса. Ну и что? Медуза лежала как ни в чём ни бывало. Я уж протянул руку, чтобы её снять, как вдруг прибор начал чуть заметно светиться. Словно в том же блюде киселя загорелся красный светодиод. Марика тихо ахнула. Я наоборот затаил дыхание. На крышке текст сменился: «Идёт диагностика. НЕ ТРОГАТЬ ПРИБОР!». Я испуганно отдёрнул руку. И вовремя. Медуза словно покрылась тёмным туманом. Но, приглядевшись, я понял, что это не туман, а тонкие-тонкие нити-щупальца. Они втыкались в кожу одна за одной и вскоре уже казалось, что прибор пришит к коже сотнями тонких стежков. Красный свет в толще медузы сменился жёлтым. Через некоторое время текст на крышке поменялся: «Диагностика завершена. Организм отравлен нервно-паралитическим ядом животного происхождения. Хотите узнать качественный и количественный состав яда? Нажмите ДА или НЕТ». На крышке появились крупные надписи «ДА» и «НЕТ». Я нажал на «НЕТ». Текст снова сменился: «По данным анализа лечение представляется возможным. Успех гарантируется на 90 %. Начать процесс синтеза антидота? Нажмите ДА или НЕТ». Конечно же — Да! Нажал на соответствующую надпись. Появилась надпись: «Ожидайте. Антидот синтезируется» и появилась полоса, постепенно сдвигающаяся вправо. Марика шёпотом спросила:

— Ну что? Работает? А?.

— Кажется — да. Противоядие готовит.

Марика с уважением взглянула на светящуюся кляксу:

— Умница. Готовь, хороший мой.

Я впервые видел сюсюкающую Калинину. Ради спасения любимого человека она на всё готова. Тим, Нико и Вэсил смотрели чуть ли не с благоговением на мои действия. Это для них как магия. Для меня-то шок, а для них-то? Полоса дошла до конца. Возник вопрос: «Применить антидот? Нажмите „ДА“ или „НЕТ“». Да. Прибор сменил цвет на зелёный. Через минуту Лекс вдруг расслабился. Лицо перестало напоминать фаянсовую маску, потеплело. Марика с радостью прошептала:

— Сработало. Смотрите — сработало!

Появилась надпись: «Антидот введён. Расчётное время выздоровления — трое суток (земн). Выключить прибор? Нажмите „ДА“ или „НЕТ“». Я нажал «Да». Медуза потемнела, втянула нити. Я взял её и положил обратно в кофр. Надпись на крышке пропала. Щёлкнул замок. Вот и всё. На меня навалилась страшная усталость. Я лёг на спину и постарался максимально расслабиться. Послышался тихий, слабый голос Сомова:

— Где я? Что случилось? Марика?