Девочку звали Шачи. Она приходила на двор для игр, где собирались дети. Индра всегда замечал её. Он пока ничем не выделялся среди других. Разве что своим несходством. И несходство это нельзя было считать его достоинством. Индра ещё не прибирал волос, как было положено мальчикам воинского сословия, не носил долгополый, перекрученный через грудь плащ и не имел рисованых знаков на плечах. Ничего этого он не имел. Не имел потому, что ему не полагалось иметь. Пока. Впереди мальчика ждало первое в его жизни воинское испытание по обряду марутов.

Шачи не обращала внимания на своего диковатого сверстника, хотя опытный взгляд взрослого человека распознал бы в её равнодушии робкие оттенки интереса. Того интереса, что тщательно скрывают, и главным образом, от самих себя. Ей было слишком очевидно всё не нравящееся в этом мальчишке, и всё-таки её юные мысли странным порядком частенько спотыкались о непонятность его существа. Хотя вполне возможно, что это только казалось. Точнее, могло показаться взрослому глазу. Ведь действительно, кто из пятилетних малышек осознаёт свои чувства, таит свои симпатии, придавая им значение? Таких нет.

Но такой была Шачи. Её глубокие, умные глаза, казавшиеся всем печальными, на деле несли отпечаток внутренней сосредоточенности, отпечаток того, что можно было бы назвать взглядом в собственную душу.

Девочка распознавала в Индре не просто маленького, неплаксивого упрямца, ей был заметен гордый человек с чувством собственного достоинства, очень похожим на её собственное. И всё же этот человек пока ещё не интересовал гордую Шачи.

Индра простился с Гарджой до осени. Отец отправился охранять горные пастбища вайшей. Так, как это делал только он.

Перед уходом Гарджа долго говорил с Ашокой. Об Индре. Гарджа не мог остаться, чтобы защитить мальчика. Воин надеялся на Ашоку, но человек с татуированным лицом был слишком щепетилен в вопросах чести и порядка. Он оказался перед выбором: либо нарушить обычай и принять чужого, либо оставить мальчика безродным до той поры, пока не объявятся его родичи. А что если они вообще не объявятся? В этом случае он должен был бы стать слугой своего названого отца, потеряв сословную принадлежность.

Вероятно, из бывших детей слуги получаются скверные. Если их господами становятся бывшие родители.

Ашока решил, что Индра будет готовиться к обряду. Пока за ним не придут адитьи. Придут или не придут, после обряда мальчик станет марутом. Ему даст благословение праматерь марутов Варкарья. Тогда уже его примет родовой клан.

И потянулись дни. Индра понемногу привыкал к новой жизни. С утра, после жертвоприношения, все мальчики отправлялись на охоту. Так называлась их игра. И ему нашлось в ней место.

* * *

Кумара-рита огрел Индру палкой.

— Ты что, не знаешь, что передвигаться нужно только бегом? — спросил он гневно. Индра не знал, что передвигаться нужно только бегом, но не признался в этом. Знал ли он? Ха! Какие могли быть сомнения! Просто мальчик позволил себе нарушить правила, как старый, видавший виды охотник, иногда делающий себе поблажки.

— Нельзя нарушать правила, — сказал кумара-рита.

— Почему? — спросил Индра.

— Погибнешь.

Они побежали на круг, перед которым остальные мальчики выполняли ритуальный танец охотников. Посреди круга лежала волчья шкура, изображавшая данава. Охотники двигались вокруг неё под бой барабана, то приседая к земле и раскладывая копья, то вдруг вспрыгивая и потрясая копьями перед драным телом демона.

— Смотри и запоминай, что они делают. Объяснять не буду. Объяснения нужны только дуракам. Индра смотрел и запоминал. Три шага вправо, потом присели. Повернулись на корточках в сторону, три шага влево, прыжок и снова присели. Ерунда, легко запомнить.

Барабан стал бить чаще, и молодые охотники припустили пляса. Индра смотрел на них, как заворожённый. Только теперь он понял, что это такое. Боевой пляс. Копья вздрагивали зубатыми остриями, взметались к небу, не прерывая своего слияния с руками охотников, и тут же замирали в угрожающей близости к волчьей шкуре.

Наконец барабан замолчал. Кумара-рита обратил взор к небу:

— О Рудра, великий охотник Неба! Даруй победу нашим копьям!

Мальчики закричали: «Сувара!» и, потрясая оружием, столпились вокруг старшего.

— Охота началась! — крикнул кумара-рита. Он указал жестами, кому что нужно делать. Несколько человек побежали по тропинке в сторону гор. Ещё несколько человек принялись высматривать следы, то и дело склоняясь над землёй и принюхиваясь. Сам вождь охотников ткнул пальцем в пятнистую зелень тисовой рощи, что начиналась за городом, и побежал в том направлении рыскучим, танцующим бегом. Оставшиеся последовали за ним. Про Индру забыли.

«Должно быть, они будут охотиться в роще,» — решил мальчик. Он поднял своё копейко и тоже побежал, но вдруг раздумал и остановился. «Нет, вряд ли они будут охотиться в роще. До обеда ещё далеко, а роща совсем рядом. Чем же заниматься потом? И тех других мальчиков кумара-рита послал в горы… они будут охотиться в горах!» — догадался Индра.

Он не стал тратить время рыском по запутанным лесным следам. Индра сразу побежал к месту охоты. К тому месту, где, по его расчёту, все и должны были встретиться.

В городе, против обычного, оказалось немноголюдно. Прохожие без интереса замечали бегущего мальчика с длинной заострённой палкой, служившей ему копьём. Дорога вела в гору, мимо садов, стоящих в зелёной засыпи листвы, мимо белоградых стен, за которыми выглядывали верхние оконца домов с поднятыми завесями, через площадь, со стоящим посредине колодцем, выложенным тёсанным камнем, и дальше, такими же улицами и переходами.

Скоро Индра устал и уже едва волочил ноги. И эта улица закончилась, но горы не приблизились ни на шаг. Мальчик отдышался, посмотрел по сторонам и понял, что заблудился. Он ещё никогда не убегал так далеко один. Совершенно незнакомые загороди обступали его со всех сторон, сжимая улицу ломким, неровным обхватом.

— Скажи, как мне выбраться из города? — обратился мальчик к седоволосой женщине, идущей вдоль осыпавшейся стены. Женщина остановила взгляд на молодом охотнике.

— А куда тебе нужно? — спросила она тихо.

— В горы, там мы охотимся на данавов, — гордо произнёс, Индра показав своё копьё. Глаза женщины тронуло умиление. Слишком робкое, чтобы согреть их улыбкой.

— Здесь кругом горы, куда ни посмотри.

— Мне нужно туда, где лес.

— А-а, — поняла женщина, — значит, тебе придётся идти обратно. До площади, а там искать другую улицу. Она будет справа от поваленного дерева. Ты знаешь, где право, а где лево?

— Конечно, — хмыкнул Индра. Он помахал подсказчице рукой и, довольный собою, побежал в указанном направлении

Женщина продолжила путь, но остановилась и с задумчивым вниманием вернула взгляд на маленького охотника. Что-то в его лице показалось ей трогательно знакомым. Настолько знакомым, что душа заволновалась пробуждённой мукой. И надеждой.

— Индра, — позвала она тихо. Дрогнувшим голосом.

Мальчик не слышал её муки. Он убегал. Смешным детским утопом. Убегал ловить своих демонов.

— О чём задумалась? — спросил адитью проходивший мимо Свадиватар. Воин перенёс взгляд по направлению этой тревоги.

— Так, о разном, — прошептала женщина, поспешив вернуть себя прежним заботам.

Индра выбрался из города. Амаравати остался позади. Широкими дворами и садиками, сливавшимися с лесом. Мальчик постоял возле плетня, глядя, как трудолюбивые люди вычёсывали коз, вспомнил про охоту и побежал дальше. Тропинка вела его к зелёным увалам рассыпавшейся горы. Таким великим, что, забравшись на один из них, Индра увидел весь Амаравати. До самой долины.

Молодой охотник постоял немного на холме, глядя на город, и поспешил дальше. Теперь Индре предстояло найти след данава. Индра обнюхал тропу, но она ничем не пахла. «Глупости, — подумал мальчик, поняв всю бесполезность этой затеи, — человеческий нос не может снюхивать следы. Они ничем не пахнут.» Индра подумал и решил, что человек не такой принюшистый к запахам из-за собственного отказа совать нос в чужие следы. Может быть, он когда-то посчитал, что это неблагородно?

Мальчик продолжил рыск. Здесь удобнее всего было забираться в горы. Должно быть, и другие следопыты воспользуются его путём. Нет, данав сидел где-то дальше. Ничто вокруг не вы давало подготовленного места побоища с демоном.

Индра поднял голову и осмотрел согнутую спину горы. Там, наверху, мелкой колючкой щетинился лес. Правее и значительно ниже расползлась тисовая роща. «Стоп!» — сказал себе мальчик. Ну конечно, как же он не догадался сразу! Никто не поймает данава раньше, чем к нему подберётся кумара-рита. По-другому и быть не могло. Ведь кумара-рита ведёт охоту. Значит, нужно опередить вождя! А главное — выследить.

Индра поднялся ещё выше. По вытянувшейся вверх земляной просыпи. Она, точно рубец, рассекала травяную щетину горы. Было страшновато. Мальчик даже присел на корточки. Здесь гулял ветер, и на облёт этого громадного мира, вырвавшегося во все стороны от Амаравати, не хватало взгляда. Далеко внизу густела тисовая роща. Тропинка огибала склон и тянулась к перевалу. Путь от рощи до перевала был как на ладони. Никаких данавов!

Скоро показались и первые охотники. Они высыпали из рощи и дружно двинули к тропе. Значит, Индра был прав. Они идут сюда же. Пока кумара-рита приведёт своих воинов, Индра будет уже на перевале. Мальчик сполз на животе по насыпи, сгребая ногами землю под собой, спрыгнул на тропинку и поспешил к заветной цели.

Он слышал, как клокотало его сердце. «Только бы успеть!» — твердил Индра. Ему казалось, что рыскуны уже совсем близко. Сейчас они настигнут беглеца и все его старания окажутся напрасными. Но молодые маруты не смогли бы угнаться за Индрой, даже если бы разглядели его на своём пути.

Достигнув перевала, мальчик увидел широкую каменистую равнину. Тяжёлые ломаные плиты завалили её до самого подножья скалистых гор. Лучшего места для охоты было не придумать. Где-то здесь прятался данав. Но где? Времени на размышления у юного охотника уже не оставалось. Индра ещё раз осмотрел всё вокруг. Осмотрел просыпи мелкого камня по высохшей земле, развалы дырявчатых, истресканных плит между каменными исполинами, что бросали глубокие синие тени…

Непродуваемое каменное брюхо долины распахнулось перед маленьким воином. Где-то заблудился ветер. Он гудел в каменном жерле разломанных скал. Ветер, должно быть, обходил равнину стороной. А может просто не мог вычерпать её горячую душноту.

Индра уже знал место утайки демона. Глаз мальчика заприметил стайку взволнованных стервятников, что копошилась возле одной из дальних скал. Птицы то взлетали, то садились, обмахивая скалу могучими крыльями. Иные наблюдали за происходящим со своих мест. Что-то привлекло их внимание. «Архари!» — грозно крикнул Индра, подняв копьё. Почему именно «Архари», он и сам не знал. «Архари» — и всё! Теперь это был его клич.

* * *

Молодые охотники онемев смотрели на маленького Индру, восседавшего на камне. Он будто прирос к копью с нанизанной на него шкурой волка. Вокруг валялись обрывки верёвок, которыми кумара-рита крепил шкуру к высохшему можжевеловому стволу, тряпичные потроха демона и перья стервятников.

— Ну? — спросил мальчик, обведя всех недружелюбным взглядом.

* * *

Подготовка к обряду шла полным ходом. По научению вождя молодых марутов, Индра отыскал в горах орлиную коноплю — мурву. Выстегал жилистые стебли, промял их давилкой, растягивая волокно, надрезал зелёную, канавчатую шкуру растения, стараясь не повредить ворсистым ниткам его сердцевины, и осторожно извлёк их наружу. Всё это он сделал сам. Не сразу. Не сразу его детские пальцы находили именно тот путь, что требовался для достижения правильного результата.

— Лучше сейчас превозмочь свою немочь, чем потом поплатиться, когда тетива лопнет при первом же выстреле, — сказал кумара-рита. Индра вытягивал шерстистый волос мурвы, складывал его один на один, распрямлял и перекручивал. Когда волосяных ниток набралось на палец толщины, оба конца верёвки привязывали к тростниковой растяжке. И уже после этого равномерно погружали будущую тетиву в густой, смолистый сок индиго. Он должен был пропитать каждый волосок.

Тетиву пришлось перевязывать не меньше десятка раз. Распутывать, перебирать и связывать снова. Ладошки Индры покрылись чёрной, несводимой коркой высохшей смолёвки.

Наконец тетива пропиталась полностью. Она была вязкой, набухшей и совсем ещё непригодной для отводимого ей дела. Теперь её следовало высушить. Кумара-рита не мог прикасаться к создаваемому Индрой оружию. Таковым значилось условие ритуала. И вождь молодых охотников не прикасался.

— Смотри, если пересушишь, всё придётся начинать сначала, — сказал старший мальчик своему подопечному. Индра не хотел всё начинать сначала. Он и так потратил уже десяток дней на поделку будущего оружия. Потому Индра каждый день проверял подвешенную, утянутую грузом тетиву. Её нельзя было трогать пальцами. Пока не просохла. Только нюхать.

Однажды Индра пришёл к старой смоковне, на ветке которой и отвисала жила. Чтобы пронюхать её и убрать травинкой заползших в смолу муравьев. Мальчик нашёл неломкую травинку, обкусил самый кончик, вихрастый и обсыпанный мелким травяным зерном, и уже взялся искать налипших муравьев, как вдруг жила привлекла его внимание. Она стала тоньше. И она больше не пахла смолой. Индра попробовал её пальцами. Так и есть, жила подсохла и только слегка пачкалась. Волосок уложился к волоску. Все они вплелись в крепкую, невытяжимую вереву. Вот она, настоящая тетива арийца! Мальчик готов был расцеловать этот моток чёрной, чуть пачковатой верёвки. Радостный Индра прибежал на двор, где все остальные соревновались в метании дротиков.

Двое юных марутов, прикрываясь громадным плетёным щитом, бегали перед охотниками. Щит был тяжёл и несворотлив. Его перемазали вязкой известью и навтыкали между прутьями перьев. Щитоносцы бежали в сторону толпы и останавливались на отмеченном рубеже.

— Сейчас ты узнаешь, что такое чакра, — сказал один очень уверенный в себе охотник кому-то из недоверщиков. Он внезапно выбежал вперёд, навстречу приближающейся мишени, и, вскинув руку, метнул круглый кремнёвый диск. Камень со свистом перехватил расстояние и ударил в щит. Так уверенно и точно, будто других путей для него и не существовало.

— А я думал, что чакра — это стрела, — сказал Индра стоящему рядом вождю.

— Чакра — это диск, который бросают в голову врагу, — пояснил кумара-рита. Очень уверенно и даже немного устало. С чувством знатока, которому надоело общаться с любителями.

— Вот, — протянул ему Индра моток тетивы.

— Готова, — только и сказал вожак молодых охотников, рассмотрев жилу.

Индра побежал на поиски подходящего дерева. Для лука. Выбегая со двора, мальчик столкнулся с Ашокой.

— Ну как идёт ваша охота? — спросил человек с разукрашенным лицом.

— Хорошо. Чакру бросаем.

— Бросают неверных жён, — уточнил Ашока, — а чакру метают.

— Вот, — показал Индра моток тетивы. Ашока повертел жилу в руках и вернул довольному собой хозяину.

— Подходит. Да. Люди живут вместе, а выживают поодиночке. Запомни это, — сказал он и пошёл мимо.

По улице, горбясь под наплечной ношей, брели вайши. Они разносили молоко. К их приходу служанки обычно стояли возле ворот с чёрными, выжженными котелками. Мен проходил по пятому дню недели, когда в Амаравати сходились пастухи и поделыдики. Кшатрии получали свою долю коров и тут же меняли её на молоко, мясо, муку, масло, шкуры, шерсть и невыгораемую посуду.

Потом вайши разносили всё это по домам. Таская на себе засаленную поклажу. И так до следующего мена.

Индра увидел Шачи. Она шла с подружкой ему навстречу.

— Вот, — протянул Индра девочке моток тетивы.

— Что это? — спросила Шачи.

— Тетива для лука. Настоящая.

— Подумаешь! — отвернулась гордая девочка, и подружки перешли на другую сторону улицы.

— А-а, что ты понимаешь! — крикнул Индра и побежал дальше. Ему следовало отыскать чёрный орешник. Где-то у подножья зелёных гор. В роще за городом. Как думал Индра.

* * *

Когда вечером мальчик, усталый, ободранный и злой, вернулся в казарму, кумара-рита встретил его с косой усмешкой.

— Почему ты мне не сказал, что нигде поблизости от Амаравати нет чёрного орешника? — едва сдерживая слезы крикнул Индра.

— Потому что ты не спрашивал.

— Да, не спрашивал. Но ведь ты сам говоришь, что спрашивают только дураки.

— А почему же ты не подумал?

— О чём? — простонал Индра.

— О том, малыш, что Амаравати — город воинов. Здесь живёт семь воинских родов и более сотни кланов. Как же может поблизости от такого места расти чёрный орешник?

— Это тебе не дудочки срезать! — вмешался в их разговор Кутса и тут же получил от вождя оплеуху.

Индра превозмог слабинку. Совладал с этим плаксивым детским протестом против несправедливости. В детстве её очень трудно затерпевать. Трудно видеть, что она повсюду и что она часто и зовётся правдой. Это потом привыкаешь. В детстве, когда себя ещё любишь, трудно понять, почему всё идёт не так, как хочется.

Индра силился спросить, где растёт этот проклятый орешник, но упрямая, несговорчивая гордость держала мальчика за язык. Она не хотела, чтобы кумара-рита применил по отношению к нему свою поговорку. Про дурака. Индра не спросил. В нём было то, что разглядела Шачи. Достоинство. С достоинством труднее жить, но если бы мальчик выбирал, как ему жить и в чём преимущества простой жизни, то его расчёт уже бы не считался достоинством.

Этой ночью мальчик, против обычного, спал легко и свободно. Его сон не сдерживало посягательство вредной на слова, насмешливой над слабым и беспощадной к чужому детству мальчишной общины. Он отпустил её от своих ушей и от своего сердца. Им владел чёрный орешник. Его сердцем. Только чёрный орешник. Где бы он ни рос. Да хоть бы и на краю Арваты, всего обозримого и необозримого мира, пройти который до сих пор по силам было только богу Вишну. А теперь мальчик собирался спать. Его дух бродил там, где рос чёрный орешник. Казарма осталась по другую сторону реальности.

* * *

Неделю искал Индра подходящее дерево. Он вспомнил, что оно не росло в горах. Вспомнил, когда забрался уже так высоко, что пережитая им недавно охота против этого лазания показалась бы просто прогулкой по равнине. Индра искал его везде. Всякий, кто в это время спешил в Амаравати, мог видеть маленького мальчика, одиноко слоняющегося среди паровых лугов и некошеных пастбищ. Что он там делал, этот мальчик, не знавший ещё сословного отличия? Бывший никем. Ни воином, ни жрецом, ни вольным скотником. Ни даже шудрой. В его возрасте ещё не заботятся о том, чтобы кем-то быть. Другие не заботятся.

Индра нашёл своё дерево. Когда он вернулся в город со срезанной ветвиной, всё происходящее принималось мальчиком уже спокойно и равнодушно. Он где-то потерял собственные обиды, наивные детские ожидания и такие же наивные представления о правильном и неправильном. Он знал, чего стоит справедливость. То есть правильность. Та правильность, которая не бралась с неба, а доставалась упорством и беспощадностью. У него был лук, и это было справедливо.

* * *

Индра тянул тетиву. Выдавливая маленькой ладошкой неходкое древцо лука. Стрела прыгнула с руки и, кувыркнувшись, села в землю. Позорно. Но Индре нравилось. Пока. Хотя и с трудом. Ашока пристально наблюдал за молодым лучником.

— Хороший лук! — как бы между прочим сказал мальчик.

— Что в нём хорошего? Лук как лук, — ответил старый воин, хотя Индра и не думал, что тому понадобится переговариваться с незадачливым стрелком.

— Все луки разные! — серьёзно возразил мальчик.

— Э-э, чепуха. Никогда не хвали оружие.

— Почему? — удивился Индра.

— Так делают только посторонние. Да и вообще, не оружие красит воина, а воин — оружие!

Индра подумал: «У этого человека, что ни слово, то наука. На всё есть своя мудрость.»

Ашока продолжал наблюдать за старания ми ребёнка. Не уходил, смотрел и молчал. Его интерес к Индре начал досаждать маленькому стрелку. Кому же понравится присутствие строгого зрителя, если спектакль ещё не готов! Словно предупреждая назревающий детский протест, Ашока заговорил:

— Какой прок от лука, если стрелять не умеешь?

— Я умею, только… только привыкнуть к этому не могу.

— Ладно уж, «привыкнуть», — не зло передразнил Ашока. — Из лука так не стреляют.

Он подошёл ближе и принял из рук мальчика оружие:

— Смотри!

Воин прошёл пальцами тетиву, оценивая её на ощупь. Так, как это делал Гарджа. Потом поставил лук на землю и надавил на него сверху. Древко податливо согнулось. «Сейчас сломает! — вспыхнуло у Индры в голове. — Все труды насмарку!» Но Ашока и не думал ломать драгоценное оружие, а только лишь примечал место перегиба древка. Он сделал надрез костяным ножом в самом сгибе.

— Палец держи ниже, здесь должна находиться стрела. И помни: если твой лук пересохнет, он сломается именно в этом месте. Потому не оставляй его вблизи очага. И от солнца убирай подальше, — Ашока приложил стрелу, соединил её пазок с тугой жилой, скрепив это сращение согнутыми пальцами, — перед тобой три предмета: древко, тетива и стрела. Какой из них главный?

Индра задумался. Ашока умышлял в этом немудрёном вопросе своё тайное коварство. Никто бы и не подумал, что скрывалось здесь за беззаботным детским ответом. Характер!

— Стрела!

— Правильно, — кивнул воин, вдруг почувствовав неожиданное душевное облегчение. Почему-то. Будто от этого зависела судьба мальчишки.

— Правильно, — повторил он. — Хотя большинство говорит: «Древко!» Оно же больше. Или тетива. Сколько сил забрала. Сколько работы! А? Только для того чтобы эта невзрачная тростинка метнулась в сторону врага. Но так и устроена жизнь, что в сторону врага посылают самый простой предмет, оставляя его многотрудную основу у себя в руках.

«Опять наука! — со скукой подумал Индра. — И откуда он берёт эти свои поучения?»

— А насчёт стрелы — правильно, — продолжал Ашока, — ведь именно она вступает в бой. Тот, кто выбирает другое, увлечён только стрельбой, а не самим поражением цели… Дальше. Никогда не начинай выцеливание, растягивая лук. В этот момент оружие к бою ещё не готово. Держи стрелу твердо и обязательно поперёк древка. Ровно поперёк!

Индра не отрываясь смотрел на своего наставника. На его узловатые сухие руки, что будто вросли в ходкую разверть лука, подчинили её своей воле, показав, кто здесь над кем хозяин.

— Твой взгляд должен касаться только наконечника. И ничего другого!

— А как же цель? — возразил Индра.

— Цель нужно видеть не глядя на неё. Пока ты различаешь её не глядя, — дистанция пригодна для стрельбы. Если же цель совершенно сливается с фоном — значит, ты стоишь слишком далеко, — Ашока разжал пальцы, и стрела, прошипев, ударила в плетёный щит.

— Дальше — сам, — воин вернул мальчику оружие и занял наблюдательную позицию. Больше он не сказал ни слова. Индра стрелял, вспоминая и путая все наставления, а Ашока немо взирал на это бесполезное дело.

Вечером Индра был уже твердо уверен, что лук — самая бесполезная вещь на свете. Правда, совесть робко подсказывала мальчику, что только в его руках. Но всё равно. Самая бесполезная.

Следующий день и ещё день, и ещё много дней Индра только тем и занимался, что спорил с противником этой истины, который, по странному недоразумению, отыскался в нём самом. Этот противник всё ещё теребил лук, доводя Индру до исступления. Он звался Сыном Гарджи, или Сыном Воина, и потому мальчик не мог не считаться с ним. И вот однажды, когда Индра уже успокоился и ему было решительно всё равно, Сын Воина взял лук, приложил к нему стрелу и выстрелил. Легко и уверенно. Будто он был Ашокой. Или Гарджой. И стрела так просадила плотину щита, что Индра не мог извлечь её обратно. Сын Воина победил! Правда, потом Индра ещё долго сбивался при стрельбе и бил себя тетивой по руке, и ломал подсадок, и кувыркал стрелу по воздуху, но власть над луком медленно шла к его рукам.

«Никогда не доверяй оружию больше, чем самому себе!» — сказал однажды Гарджа, собираясь брать цену за арийских коров. Но что это значило, Индра так и не понял. Не понимал этих слов он и сейчас, когда спал в обнимку с луком, когда ел кашу, держа его на коленях, когда не выпускал его из рук, отправляясь по своим детским затеям.

Подошёл день обряда. Жрецы-адхварьи омыли Индру, как полагалось по этому случаю. Волосы Индры смазали жиром, отчего они потемнели и выглядели мокрыми. Он заплёл себе в косицу стебель мандрагоры. Наудачу. По совету кумара-риты.

Мальчика подвели к требищу марутов. Седой хотар посмотрел на Индру сдвинув косматые брови.

— Ты видишь тот жертвенный столб? — спросил жрец юного воина. Индра кивнул.

— Когда забьют барабаны судьбы, я смажу его жиром. Как и положено при жертвоприношении. Пока жир не высох, ты должен поймать дичь и принести её сюда. Наша праматерь Варкарья примет твою жертву, и ты станешь кшатрием. Но поспеши, ты должен успеть это сделать, пока не высох жир. Хотар повернулся к столбу и невнятно зашепотал заклинание. Адхварьи поднесли ему чашу. Со свежими подтёками. Старец опустил в неё пальцы, передавая содержимому тревожную зыбь. Потом его пальцы скользнули по столбу, теряя мутные окатыши жира. Индра смотрел замерев. Как заворожённый.

— Ты ещё здесь? — спросил хотар не оборачиваясь. Мальчик попытался ответить, но у него не получилось.

— Поспеши, праматерь уже ждёт.

Все, кто видел маленького охотника, покидавшего Амаравати, все, кто его хоть как-то знал, сейчас находились в предвкушении чего-то скандально необычного. Даже Кутса, долго внушавший себе, что, кроме непуганых горлиц, под стрелу Индры ничего не попадётся. Но Кутса просто завидовал ещё не добытому лесному трофею и надеялся на горлиц. Но его ожидания не оправдались.

Индра пришёл под вечер, волоча за собой ещё сырую, только освежеванную шкуру волка.

— Скажи, хотар, — крикнул мальчик ещё издали, — праматерь возьмёт мою жертву, или мне ещё походить?

— Что? — возмутился было старец. — Ты принёс волка?

— Почему волка? Данава! Разве это плохая жертва?

— Данава? — недоверчиво переспросил хотар.

— Данава, — подтвердил Индра. Если ей мало шкуры, можно вернуться за мясом. Я закопал его от ворон. Правда, туша тяжёлая, и самому мне её не дотащить.

— Но помогать нельзя… — только и вымолвил озадаченный старец.

— Нельзя, — кивнул Индра, — я знаю, таковы условия. Так, может, она возьмёт шкуру? А с мясом потом решим.

— Скажи, как тебе удалось победить волка?

— Данава, — поправил жреца Индра.

— Ну да, данава.

— После того как я потратил много времени, гоняясь за дичью, я решил, что это несправедливо.

— Что несправедливо? — не понял хотар.

— Несправедливо то, что из нас всё время кто-то один гоняется за другим. Пусть теперь будет наоборот.

— Что? Как «наоборот»? — глаза жреца округлились.

— Да так. Пусть теперь бы кто-то из них поохотился и на меня.

Воцарилась продолжительная тишина. Старый хотар марутов смотрел на малыша, такого с виду беззащитного и беспомощного, который говорил странные вещи. Слишком умные или слишком глупые. Хотар пока не разобрал. Охотник говорил, что сделал себя… живцом для волков. Этот малыш. Тот, что с виду едва бы справился с домашней кошкой.

— Что же было дальше? — наконец спросил старец.

— Я намазал ноги коровьим помётом, накрыл голову шкурой и пошёл туда, где недавно видел волчью стаю. Я видел волков, когда искал чёрный орешник. Там было несколько молодых псов. Они играли в охотников. Должно быть, им ещё никогда не приходилось охотиться на корову. А в это время молодые волки начинают самостоятельную охоту. Об этом мне рассказывал Гарджа.

— Дальше.

— Так вот. Я пришёл на тот луг, потоптался, обломал несколько кустов и после этого дал дёру. Недалеко от того места течёт ручей. Мне пришлось как следут ополоснуться, чтобы смыть с себя все запахи. Но прежде я подвёл следы к высокому шесту, на который повесил шкуру.

— А дальше ты спрятался и стал выжидать.

— Верно.

— Волки вышли посмотреть, кто шумел на их лугу, и учуяли следы коровы.

— Верно, — подтвердил маленький охотник. — Так и было.

— Но ведь это шкура матёрого волка, который преспокойно мог тебя разорвать.

— Он пришёл потом. Когда молодые бегали перед шестом и скребли его когтями. Пришёл посмотреть, что у них там происходит.

— Ты выстрелил?

— Да. Я попал ему в шею. Когда он умер, молодые псы облизали его, повыли и разбежались.

— Ясно. Что ж, я думаю, праматерь Варкарья примет твою жертву, — старец сделал жест жрецу-агнидху, и тот принялся доставать огонь. Из сухой доски, пропекая её трением.

Когда священная солома приняла тлеющую подпалину и занялась бодрым, разносистым пламенем, хотар вознёс руки к небу и громко вскричал:

— Свага!

Жрец бросил шкуру в огонь, и все смотрели, как Агни боролся с сыриной. Он задыхался дымом, когда слизал весь мех. Индра с ужасом думал, что огонь сейчас потухнет. Что праматерь не питается данавами. А может быть, это был не данав. Просто волк. Такой же охотник. Но ведь, случись ему справлять обряд своей праматери, и жертвой мог бы стать Индра. Сегодня один охотник был удачливее другого. Правда, удачливому не исполнилось ещё и шести лет…

Агни скрутил и расплавил кожу. Праматерь приняла жертву.