— Дасы, — говорил Насатья, — не могут называться людьми. Это демоны, и ничто в мире не приблизит их к нам. Пример этого мерзавца Пипру будет тому подтверждением.

— Нет, — возразил Индра, — не так.

Он помолчал, озадачив ашвинов, и довершил мысль:

— Чёрные поодиночке могут быть и неплохими. Могут быть сговорчивыми, понимающими и верными, даже похожими на нас. Поодиночке. Но когда они вместе, в чёрных срабатывает инстинкт волчьей норы, их коллективное бессознательное. Коллективное животное, делающее даса зверем. Или зверьком, всё равно.

Индра вспомнил молодого дана, чья жизнь оборвалась так нелепо и беспричинно. Братья почувствовали, как Нами вернулся в мысли воина.

— Ты говоришь: «Это — нелюди», — продолжил Индра вздохнув, — а я с этим спорю. Нет, Человек отразился в них какой-то стороной своего существа. Но дасы всегда останутся по другую сторону происхождения, и потому нам не сойтись в общем бытие. Нам не изменить дасов ни уговорами, ни силой оружия, ни властью своего разума. Есть только одно средство борьбы с ними, в том случае, разумеется, если соседство дасов вынудит нас пойти на это, защищая своё жизненное пространство. Кровь! Перерождение. В третьем поколении они потеряют свои родовые инстинкты, родовую память, в пятом — облик даса, а в седьмом они станут детьми Ману. " Благородными ".

Арийцы слушали кшатрия, и каждый соглашался с его мыслями по-своему. С разной степенью допущения того, что дасы тоже люди.

— А что, собственно говоря, произошло? — вдруг спросил Насатья, наблюдая мрачные лица товарищей. — Один демон зарезал другого. Это ли повод для уныния?

Наступила тишина. Овражек с запруженным ручьём, в котором арийцы купали коней перед новым переходом, наполнился тревожным ожиданием словесной битвы. Индра поднял глаза на попутчиков:

— Нами отличался от них. В нём означился Человек.

— Какой человек — Дану или Ману? — попытался вникнуть Насатья. — Мне кажется, что ты себе противоречишь.

Индра искал поддержки рассудку в мудром хозяйстве души.

— Противоречу? Может быть. Я тоже человек, могу и противоречить себе. Но что я знаю твердо, так это о необходимости иметь и среди них верных людей. Вскорости такие люди нам понадобятся. Как бы это правильно ни было, ждать до седьмого поколения не всегда возможно. Верность требуется уже сейчас. А её нужно завоевать. Понимаешь?

— Верность дасов — вещь надёжная, — вмешался Риджишван, всё время молча наблюдавший за спором своих освободителей. — Она сродни верности собаки. Я прожил среди них несколько лет, видел всякое. Меня хотели убить, съесть, выменять на пленённого сородича, снова убить, принести в жертву, и всё-таки я заверяю: если дасу к кому-то привяжется душой, это будет верность самой преданной собаки. Но когда эти «собаки» оказываются в своей стае, в них пробуждается инстинкт крови и они забывают хозяина. Лучше не попадаться им на пути. Тут я согласен с Индрой.

— Да уж, собаки, — вздохнул Индра. — Они, как известно, не любят злых хозяев.

— Но и безвольных не признают, — уточнил Насатья. — А насчёт того, что ты — человек и можешь заблуждаться, нет, извини. Ты — вождь, дорога убедила нас в этом, — он посмотрел на брата и, найдя поддержку в его глазах, продолжил:

— А вождём нельзя быть наполовину. Это не только безнравственно перед твоим народом, но и преступно.

— У меня нет народа, — возразил Индра.

— Есть, — проявился Дасра, — правда, небольшой: нас всего только двое.

— Почему двое? — вмешался Риджишван. — Трое.

* * *

Шушна был тем проклятием арийцам, которое обрушилось на их головы, вопреки предсказаниям старцев. Не холод вовсе опустошил арийские пастбища, не наводнение, а жара и страшная засуха. Шушна жрал всё живое. Сперва он выпил воду, опустошив ручьи и колодцы, потом пожёг траву и наконец добрался до коров. Такой падёж скота, как в это лето, не помнил ни один долгожитель. Люди ещё как-то спасались. Ходили в горы за льдом, плавили его и пили пресную, безвкусную вытопь.

Те, кто жил далеко от горных вершин, копали колодцы. Мотыгами, дробильниками, плоскотелым камневищем. Вода залегала всё ниже, и копать её приходилось всё труднее и труднее. 'Воду вычерпывали, наполняли ею сухие ямы, но она в ямах не держалась, и через день черпали снова или рыли на новом месте.

Атитхигва долго слушал Индру. Не перебивал его и не останавливал. Временами казалось, что хотар настолько поглощён своими мыслями, что воин утруждается впустую, и всё идёт мимо ушей Атитхигвы. Но едва Индра замолкал, пытливые глаза огнепоклонника дёргали его нетерпеливым взглядом. Подгоняли рассказывать дальше.

— Нет никаких морских колесниц. Ума данов хватило только на бревно, — подытожил Индра. Однако подобный вывод мало интересовал бхрига. Было очевидно, что поиск «морских колесниц» — не самая занимательная сторона этого сюжета. Атитхигва думал о другом.

Индра заглянул в его глаза, стеснённые тайной каких-то сомнений, и растормошил друга на откровенность:

— Ну что? Насколько я понимаю, твои мысли далеки от этой проблемы.

Хотар скривил губы.

— Вала не даёт мне покоя, — заговорил он. — Твой рассказ о стычке с Намучи, сома и эффект превращения. Почему Вала?

— Тут как раз нет ничего удивительного. Вала мстил клятвопреступнику. Мы же клялись его именем.

— И мстил твоими руками?

— Верно, — кивнул Индра.

— Нет, здесь что-то другое. Не кажется ли тебе странным настойчивая непримиримость вашего противопоставления? Будто бы ты примерил его суть, а он — твою. Чтобы узнать друг друга изнутри. Не кажется ли тебе, что вы — противоположные отпечатки того явления, что зовётся Человеком. А? Вот и познакомились.

— Выходит, я — «отпечаток»? — безрадостно спросил Индра.

— Уверен.

— Но отпечаток чего?

— Возможно, новой человеческой формации. Но разговор сейчас не о тебе. Разговор идёт обо мне.

— ?!

— Значит, — продолжил Атитхигва задумчиво, — если я хлебну сомы, то перевоплощусь в … Агни.

Индра поменял оттенки удивления.

— Мне кажется, — заговорил воин, — что ты должен пояснить свои мысли.

— Да, — очнулся хотар, — я действительно должен тебе всё объяснить. Понимаешь, несколько месяцев стоит ужасная жара. Всё выгорело, земля испеклась, высохли колодцы. Мы спасаемся здесь, у реки, но вайши из горных долин обречены на гибель. Если жара продержится ещё какое-то время. Они просто уже не смогут прийти сюда. Четыре дня пути без капли воды по выжженной равнине! Люди умрут, только начав путь к воде!

Мы не сомневались, что эта засуха — проклятье Агни. Но за что? За что самый великий из богов вдруг решил извести мором собственный народ?

Бхриги в последнее время приносили Агни много жертв. Мы усердны в молитве как никогда, но жара не спадает. И люди гибнут от безводья. Так вот, сдаётся мне, что это вовсе не Агни сотворил. Понимаешь, не Агни!

— Но кто тогда?

— А вот это я и хочу узнать.

Индра покачал головой:

— Ты даже не можешь себе представить, что сома сотворит с мозгами, телом, духом.

— Но ты же выжил?

— Возможно, это было чудо.

— Чудеса любят повторяться!

— Чудеса не повторяются вообще.

— Всё, хватит, — решительно сказал хотар, — мы в ответственности за тот народ, в чью судьбу принесли перемены. Мы ответственны делом за слово. Право ответственности — отличительный признак истинного вождя. Запомни, Индра. Готов ли ты ответить за свои поступки?

— Я? За какие поступки?

— За свои.

— Разумеется.

— А за поступки других — всех, кого ты увлёк за собой?

Индра промолчал. Хотар заглянул ему в глаза:

— Но ведь это ты их увлёк. Может быть, им это не нужно? Ведь ты сейчас решаешь, что им нужно. Да? Они сами тебя об этом попросили? В том-то и дело, дружок; только мера личной ответственности даёт тебе право претендовать на власть. Подумай, готов ли ты ответить за всё. Вдруг люди разочаруются в ожиданиях, в надеждах? И готов ли ты ответить за богов? За их милость? А то получится, как с морскими колесницами. Столько времени потратить, рисковать жизнями товарищей, и чего ради?

Пообещаешь людям счастье, новые земли, победы над дасами, а потом окажется, что ничего этого и нет. Всё иначе. Но ведь ты обещал. Обещал не то, что они увидели. Во всяком случае, каждый ожидал увидеть другое. И спросят они за то, что ожидали и не получили. Простят ли они?

Людям нужны виновные. Так проще жить, когда знаешь, что за немилости собственной судьбы есть с кого спросить. Вот и подумай, готов ли ты к этому. Подумай. Чтобы не разочароваться в себе самом. Ты ведь, поди, думал, что вождизм — это только власть, а оказалось — ответственность за людей.

— Странный у нас разговор, — заметил Индра. — В этом ли дело? Да и какое это имеет значение? Нет ещё такой проблемы. Ведь никто не готовится к ней заранее. Мы вообще заговорили о соме… Постой, а ведь ты знал, что у дасов нет никаких кораблей. Знал, демон! Э-э, я-то, дурак, доверился другу. Наставнику. Такой путь! Чуть не подохли…

— Брось, — холодно остановил кшатрия Атитхигва. — Знал я или не знал, какая разница! Ты должен был испытать колесницы в пути, и ты их испытал. На хорошем расстоянии и в подобающих условиях. Я имею в виду эту стычку с инородцами. И людей, которых ты познал, благодаря выпавшим на твою долю испытаниям. Всё впрок. А насчёт твоей готовности властвовать над людьми, так больше мне и не о чем тебя спросить, Кавья Ушанас, и пожелать уже стало нечего. Кроме того, что ты услышал.

Он грустно улыбнулся и ушёл. Оставив Индру в лёгком замешательстве от этой последней фразы.

Некоторое время спустя, в пещерку над рекой, где Индра собирался предаться неторопливому духотворчеству отшельника, снова став дней на пять — не больше Кавьей Ушанасом, нагрянул какой-то встревоженный бхриг с говорнёй, из которой стало ясно, что с хотаром происходит недоброе.

Посыльный с надеждой взирал на кшатрия, известного огнепоклонникам в образе воина-мудреца, хотя такая категория общественного достоинства ещё и не фигурировала в привычностях арийских племён.

Индра почему-то, требовался бхригам для скорейшего разрешения ситуации с Атитхигвой. Что там произошло? Посыльный твердил только то, что хотар обезумел, и бхриги боятся за его жизнь.

Скоро всё объяснилось.. Безумие Атитхигвы имело посвящение. Вполне определённому человеку. Этим человеком был Кавья Ушанас. Атитхигва звал воина-риши, пытаясь что-то сообщить ему из мрака своего помешательства.

Индру наполняли недобрые предчувствия. Слишком свежи были его воспоминания о Вале, о власти сомы над рассудком и нравом опьянённого.

Сома сделала своё дело. Хотар дрожал, пробираемый её бушующей энергией, задыхаясь и утопая в поту. Он будто метался внутри самого себя, пытаясь вырваться наружу. Каждая мышца его тела была охвачена движением. Казалось, безумные глаза жреца ничего уже не различают. Однако стоило Индре приблизиться, как Атитхигва хрипло заговорил, обращаясь к воину:

— Тебе я скажу имя демона, убившего землю жаром. Подойди ближе. Его имя — Шушна. Но охотится он не за травой и не за коровами. Ему нужен ты.

Индра чувствовал удивительный жар, сжигающий хотара. Испекающий воину лицо. Будто перед ним сейчас находилось не живое существо, а горящая головешка. Атитхигва продолжил:

— Шушну породил Вьянса, обличье которого ты убил. Ты убил Вьянсу, но не убил Дасу, способного рождаться вновь и вновь. Берегись, воин, ракшаса, идущего за тобой по пятам.

— Оборотень! — взбодрился кшатрий, вспоминая порушенные им когда-то крепости Шамбары. — Где же мне найти его?

Атитхигва не слышал. Его поражённый рассудок уходил в небытие.

— Спеши, иначе он заберёт всё живое, — прохрипел хотар, давясь словами, и рухнул на землю.

Атитхигва был очень плох. Он не приходил в себя, и жрецы подумывали о новом хотаре. Индра всё время сидел возле друга, но пользы в том и надобности не наблюдал. Воин не мог покинуть Атитхигву, однако собственная бесполезность теперь, когда Индре был дорог каждый день, каждый час в борьбе за жизни арийцев против Шушны, угнетала его больше, чем неведение дальнейшей судьбы друга.

Бхриги, понимая ситуацию, обступили воина, и совет их окончательно подтолкнул Индру в дорогу. Нужно было действовать. Может быть, откупить собственной жизнью судьбы арийцев у проклятого Шушны? Ведь речь шла о мести демона. О его желании драться с Индрой. Так за чем дело стало? Если это цена избавления, — стоило ли тянуть? Воин собирался в дорогу.

Теперь его сопровождало десять колесниц. Ашвины проросли в возбуждении шального духа перемен, в предстоянии Великого похода и передела мира. Всех возбуждало приближение нового будущего. Каким бы оно ни оказалось.

Огромные, готовые лопнуть, кожаные бурдюки с водой, первыми заняли места в колесницах. Теперь и людям и лошадям хватало питья до Амаравати. А что было дальше? Разговоры о предстоящем поединке Индры и демона засухи тревожили и без того боевое настроение колесничих. Что было дальше? Дальше, в азарте противостояния, люди должны были найти свою судьбу и принять её или не принять. В случае, если бы Индра проиграл. Будет вода — будет и жизнь. В случае, если он выиграет. Никто в этом не сомневался.

А сам Индра думал о последних словах Атитхигвы. В предстоящем поединке кшатрий решал не только проблему собственного достоинства, — он теперь отвечал за человеческие судьбы, которые переплелись с этой проблемой.