Больше всего на свете Инга Ремарк, в девичестве Кукушкина, любила деньги. Она выросла в многодетной бедной семье на окраине подмосковного Реутова. Если бы она родилась где-нибудь в глухой провинции, то, наверное, жизнь ее сложилась бы примитивно: работала бы училкой, нарожала по семейной традиции кучу детей, садила бы, как вся страна, картошку. И, возможно, была бы счастлива. Но все сложилось так, как сложилось.

Под самым боком была Москва, которая ее манила, как высокая сияющая вершина. Еще подростком она каждую свободную минуту пыталась вырваться туда, чтобы просто погулять по роскошным улицам и площадям и посмотреть на богатых и счастливых людей.

На ее счастье или несчастье природа оделила Ингу довольно резвым умом и, что еще более редко встречается, фантастически эффектной внешностью. После окончания школы Инга Кукушкина на удивление легко поступила в престижный институт Мориса Тереза. На втором курсе она выскочила замуж в первый раз. За толстого сыночка проректора своего же института по административно-хозяйственной части. Через год они развелись, но за Ингой после законного раздела жилплощади осталась однокомнатная квартира в Беляево на улице генерала Антонова. И это была совсем невысокая плата за год жизни с таким тюфяком, который не умел даже толком одеть красавицу-жену.

Инге пришлось выкручиваться самой. Не ходить же, в самом деле, голой? Холодновато, Россия все ж не Африка!

Хорошо было богатеньким уродинам-студенткам, которым их папаши привозили из заграничных командировок потрясные тряпки. А что прикажете делать красавице из Реутова? Спать за «колготки» со студентами-иностранцами ей не хотелось. «Постельные вести» распространялись по их институту моментально, а репутацией девушка из бедной семьи рисковать не хотела. Шить она и вовсе не умела, к тому ж в негласной табели о рангах барышни в «самостроке» котировались чрезвычайно низко. Видно, студенты иняза не читали в детстве про Золушку.

Свои первые законные денежки, вполне приличные, кстати, Инга заработала на перепродаже джинсов. В родном Реутове местный делец Рустам даже и не заподозрил, что партию «Левайсов» ее однокурсник Вацлав привез на самом деле из Польши, а не из Америки, как утверждала Инга. За джинсами последовала «французская» парфюмерия, «итальянские» сапожки, и даже – удивительное дело – «португальские» парики! Польская легкая промышленность уже тогда работала без перебоев.

Но однажды ее после лекций вызвали в отдел кадров. Там почему-то сидел не их отставник-кадровик, а довольно симпатичный молодой человек с холодными глазами. Инга сразу все поняла. Молодой человек, представившийся как Антон Сергеевич, не стал тянуть кота за хвост и обрисовал ей две реальные перспективки.

Или она с треском вылетает из комсомола и, соответственно, из института за фарцовку, или подписывает соглашение о сотрудничестве.

– Ничего особенного мы от вас не потребуем, – пообещал ей молодой человек. – Только информацию. А мы закроем глаза на ваши маленькие шалости.

Она сотрудничала с Антоном Сергеевичем почти до окончания института. Лишь на пятом курсе, выйдя замуж за губошлепого белобрысого Михаэля Ремарка, она избавилась от звонков куратора из Конторы…

В Германии, куда привез ее ошалевший от любви Ремарк, Инге не понравилось. Глупый немец сделал свое дело, вывез за бугор, теперь эта лошадь оказалась лишней. И, вытребовав солидный, притом положенный ей по закону, куш, Инга устроилась в Амстердаме. От Ремарка остались лишь воспоминания и звонкая фамилия. Денег, вырученных за халупу в Москве, плюс куш от Ремарка, хватило на неплохую квартирку в полюбившемся ей городе. На прощание убитый горем Ремарк подарил ей щенка. Она не смогла отказаться, и ни разу не пожалела об этом решении. Вздорный Огурец оказался единственным представителем мужского пола, которого она любила бескорыстно.

Работы в Амстердаме хватало, тем более, что кроме почти «родного» английского и сносного немецкого, Инга довольно быстро освоила голландский. Переводила техническую документацию, участвовала в переговорах, уже в качестве синхрониста. Обрастала знакомствами, связями. И в русских кругах ее ценили за внешнюю легкость характера и немалые организационные таланты.

И вот, одним прекрасным амстердамским утром, когда она наслаждалась жизнью под чашечку капучино в кофейной на Лейденс-плейн, за ее столик подсел вежливый человек лет тридцати. Он не представился, а лишь передал привет от Антона Сергеевича.

– А если я откажусь? – с вызовом спросила она. – Что вы мне здесь-то сделаете?

– Вы же знаете, что у нас не только в анекдотах длинные руки. У вас будут неприятности с иммиграционными властями. Этого вам достаточно?

– У меня все в порядке с документами. Совсем скоро я получу голландское гражданство… – начала она, не слишком, впрочем, уверенно.

– Не получите, – с абсолютной определенностью заявил ее визави.

И она почему-то сразу поняла, что он вовсе не блефует.

– Допустим, я соглашусь. Но я и так столько лет пахала на вас бесплатно…

– Об этом можете не беспокоиться. Я уполномочен предложить вам регулярное материальное вспомоществование. Плюс мы будем помогать вам с работой. Так что сотрудничество наше будет взаимовыгодным во всех отношениях. Да, а куратором вашим теперь будет не Антон Сергеевич, а Игорь Леонидович. Приятнейших во всех отношениях человек. Желаю успехов! – И безымянный незнакомец исчез, чтобы никогда более не появляться в ее жизни.

Пару раз потом она встречалась со своим куратором, но, в основном, информацию передавала по телефону и международной экспресс-почте, благо, «эзоповым» языком она владела не менее живо, чем и прочими иностранными.