XXII
Самые худшие предположения Степанцова, к счастью, не оправдались. Мальчишки восприняли его как безусловный авторитет. Но Сергей прекрасно понимал, что отныне он балансирует на грани: один неосторожный шаг в сторону, и все! Авторитет начнет убывать.
Попросту говоря, бомжата открыли ему кредит доверия, а уж остальное — будет этот кредит расти или, не дай бог, уменьшаться — зависело от него самого.
В день открытия он провел ознакомительную экскурсию. Потом прочитал долгую лекцию об истории бокса, о великих чемпионах, о том, какой это прекрасный и трудный вид спорта, требующий большого мужества и полной самоотдачи. Пацаны, сняв обувь, расположились прямо на настиле ринга. Бомжи из Дома Сорского сидели вдоль стен и на подоконниках.
Пока он говорил, никто не проронил ни звука. Закончив, Сергей спросил:
— Какие будут вопросы?
И тут началось. Он отвечал без передышки полтора часа, и решил, что это была самая трудная пресс-конференция в его жизни. Здесь нельзя было врать ни единым словом: дети очень остро чувствуют фальшь, хотя сами не прочь прихвастнуть и пофантазировать. Ответив на все вопросы, Степанцов взял ручку, толстую тетрадь и записал всех воспитанников. Набралось тридцать шесть человек.
— Значит, так! — сказал он. — Тихо! — Голоса мгновенно смолкли. — Завтра, в десять утра — первая тренировка. В двенадцать — вторая. Когда лето закончится и начнется учебный год, будем назначать время попозже, а пока лучше заниматься с утра. Разделитесь на две равные группы.
Сергей вытянул руку. Пацаны послушно разбились на две группы и встали: одни — справа от Степанцова, другие — слева.
— Вы, — показал он на тех, что справа, — приходите в десять. А вы — в двенадцать. На этом на сегодня все. Жду вас всех завтра. До свидания.
Ребятишки стали расходиться. Сергей стоял и смотрел, как они толкутся в дверях. Первый раунд он выдержал. Каково-то будет дальше?
— Послушай, Федор, — обратился он к Лукину, когда все мальчики вышли. — Чего это тебя вдруг понесло? Богатырь земли русской? А в следующий раз ты меня как назовешь? Ильей Муромцем?
Федор лукаво усмехнулся в бороду.
— Пойми, Сергей: ты больше себе не принадлежишь. Ты для них — герой, на которого они будут равняться. Запомни это, и, как говорится — в добрый час, с богом! — и Лукин ознаменовал его крестом.
«Вот ведь черт бородатый! — подумал Степанцов. — Святого он из меня хочет сделать, что ли?» Но вслух ничего не сказал. Понимал, что Федор прав.
Отныне ему придется быть с собой построже.
На следующее утро Сергей поднялся в шесть часов и побежал на разминку. Хороший из него будет тренер, если сам он растеряет спортивную форму.
Впрочем, тяжелый физический труд на стройке в течение месяца был ничуть не менее напряженным, чем привычные тренировки.
Для начала он наметил пробежку в пять километров. Потом решил постепенно увеличивать дистанцию. От порога Дома Сорского уходила узкая асфальтированная дорожка. Она упиралась в небольшой лесок, синевший вдали. Степанцов направился туда.
Он взял нужный темп и спокойно трусил, прислушиваясь к телу. Мышцы понемногу разогревались и становились более эластичными; с каждой минутой они требовали все большей нагрузки. Но Сергей пока не ускорялся. Он знал, что торопиться не стоит. По левую руку от него стояли пятиэтажные дома из серого силикатного кирпича. Затем дома сменились двухэтажными приземистыми бараками, построенными, наверное, еще при Сталине в заботе о благе рабочих.
Сергей видел запыленные стекла, покрытые паутиной трещин; неопрятные занавески и засыхающие цветы на подоконниках. Было видно, что здесь живут не очень обеспеченные и не самые благополучные люди. Степанцов натянул на голову капюшон ветровки и ускорил бег," подумав, что, возможно, некоторые из его воспитанников живут именно в этом квартале.
Сергей невольно сравнил увиденное с картинами из своего детства: тоже не слишком счастливого и не всегда сытого. С тех пор прошло пятнадцать лет, но немногое изменилось. Унылая действительность российской глубинки не отпускала его; от нее нельзя было так просто отгородиться, натянув поглубже капюшон. Нет, это не выход — закрывать глаза. Выход — вот он, в ежедневной работе. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком — только так можно выстроить здание. В этом он убедился на собственном опыте.
По правую руку стояли машины; старые, проржавевшие-автомобили неизвестного года выпуска. Хозяева не особенно старались продлить их жизнь; четырехколесные друзья гнили на стоянке, выстроившись в длинный ряд.
Краем глаза Сергей заметил мелькнувшую за автомобилями тень и насторожился. Он продолжал бежать — размеренно и неторопливо — и вместе с тем внимательно следил за происходящим вокруг. Тень метнулась снова; послышался тихий неприятный звук — скрежет стекла по металлу.
Степанцов поравнялся с тем местом, где он впервые увидел неясную тень, и вдруг стремительно метнулся в сторону Сергей проскочил между зеленой «копейкой» и темно-синей «Волгой» и резко развернулся.
У «копейки» не было заднего стекла. Оно лежало на земле; из проема торчали ноги в стоптанных кроссовках.
— А ну-ка вылезай! — негромко крикнул Сергей.
Обладатель стоптанных кроссовок, поняв, что его поймали с поличным, бросил старую дешевую магнитолу, которую хозяин машины поленился вытащить из гнезда, и пробовал вылезть через переднюю дверь, но она оказалась закрытой, а Степанцов был начеку
Он крепко ухватил воришку за ногу и вытащил его на свет божий.
Злоумышленником оказался щуплый пацан лет десяти-одиннадцати. Он вырывался изо всех сил, но не произнес ни звука и все норовил укусить Сергея за руку. Что-то в чертах лица или в повадках чертенка показалось ему знакомым.
— Эй! Прекрати дергаться! А то... — Степанцов взял паренька за воротник черной куртки, оторвал его от земли и несколько раз энергично встряхнул. — Все равно не уйдешь.
Демонстрация силы подействовала. Мальчишка шмыгнул носом и затих.
— Ну что? Бить будешь? — угрюмо спросил он, не поднимая головы.
— Нет, поговорить хочу, — ответил Степанцов. — Не убежишь? Тогда отпущу.
Пацан поднял глаза на Сергея.
— Не-а, не убегу, — сказал он.
— Вот и хорошо. Только — давай-ка уйдем отсюда. Не ровен час, застукает нас хозяин. Некрасиво будет. Краденое вернем.
Степанцов кинул приемник через окно на сиденье, оттащил воришку на дорожку и здесь отпустил.
— Ты кто такой?
Парень сплюнул сквозь зубы, достал из кармана сигарету, зажигалку и закурил.
— Козырь я, — ответил он с вызовом.
— А-а-а, Козырь. Теперь понятно.
Степанцов молниеносным движением выбил сигарету изо рта мальчишки.
— Ты чего? — вскинулся тот.
— Ничего. Я с тобой разговариваю, а ты токсико-манишь. Отравляешь себя, чтобы казаться взрослым дураком. А знаешь, что курение индейцы придумали? У них других развлечений не было в тропическом лесу. И кстати, курили они по-другому — через нос. Разжигали из табака костер, вставляли в ноздри трубки и через них выдыхали дым. Хочешь попробовать? Вставим тебе два бычка в носяру, подпалим и посмотрим что получится. Может, тебе тоже понравится?
— Да пошел ты! — огрызнулся пацан и принялся искать сигарету в траве.
— Не стоит, — сказал Степанцов.
Он первый нашел сигарету и втоптал ее в землю. Козырь... Он уже где-то слышал эту кличку, вот только никак не мог припомнить, где и от кого. Что-то такое случилось, по всей видимости, не очень приятное, и это «что-то» было напрямую связано с прозвищем Козырь. Сергей медленно стянул капюшон с головы и вдруг увидел, как побледнел мальчишка. Его губы затряслись, глаза округлились.
Степанцов почувствовал напряжение в его движениях и интуитивно понял, что парень сейчас попытается дать деру. Сергей положил руку на худое плечо.
— Ты чего дрожишь?
Малец не отвечал.
— Ты меня знаешь?-- спросил его Степанцов, рассчитывая на то, что слух о новой спортшколе наверняка уже разнесся по всему Красносибирску.
— Я тренер.
— Чего ты докопался? — внезапно взорвался пацан. — Нету у меня твоего фотоаппарата, нету! Понял? Потерял я его! Потерял!
Все стало "на свои места. Теперь Сергей понимал, почему парень показался ему чем-то знакомым. И кличка Козырь сразу всплыла в памяти вместе с картинкой аэропорта и убегающего пацана.
— Так это был ты... Тогда все ясно. Где ты живешь? Пошли к родителям.
Парень снова начал вырываться, но Сергей не отпускал.
— Еще потрясти?
— Хватит! Что я тебе, груша, что ли?
Степанцов рассмеялся. Он вдруг представил себя со стороны: здоровый дядя, ростом за сто восемьдесят, трясет щуплого пацана.
— А как тебя зовут? По-настоящему? — не переставая смеяться, спросил он.
Мальчишка одернул куртку, отряхнулся и только после этого ответил:
Вадим, — с очень серьезным видом сказал он.
— Вот что, Вадим, — Сергей присел на корточки рядом с ним;, отряхнул его грязные джинсы и куртку. — Давай сразу обо всем договоримся. Я не собираюсь на тебя жаловаться. Про фотоаппарат тоже забудем. Я просто хочу поговорить с твоими родителями.
— Просто поговорить? — в голосе мальчишки слышалось недоверие.
— Я никогда не вру, — заверил его Степанцов. — Может, они еще спят? Время-то раннее.
Перед глазами встала обычная картина: грязная, захламленная квартира; пустые бутылки по углам; красное, опухшее лицо отца; всклокоченные волосы матери. Наверное, этот паренек рос в не самых лучших условиях, и вряд ли его можно винить в том, что он по утрам вскрывает чужие машины. Как ни крути, среда очень многое определяет.
. — Не-а, — махнул парнишка. — Мамка скоро должна прийти с работы.
— А отец?
— Мамка одна у меня, — ответил Вадим.
Ну да, знакомая история. Очень часто мужчина, вместо того, чтобы стать опорой всей семьи, превращается в обузу и исчезает. Сергей взглянул на спортивные часы «Casio», которые всегда надевал на пробежки, чтобы точно фиксировать хронометраж. Без четверти семь.
— А что у тебя мамка, по ночам работает?
— Ну да, — с грустью ответил пацан. — Сейчас позавтракает, переоденется и снова на работу пойдет.
— Понятно, — кивнул Сергей. — Ну показывай, где живешь.
Степанцов полагал, что Вадим отведет его в один из близлежащих бараков, но на деле все оказалось гораздо хуже. Позади двухэтажных неказистых домишек начинался густой запущенный сад. На ветках висели маленькие сморщенные яблочки, сплошь червивые. Корявые стволы яблонь растрескались; кое-где кора сходила с них, как обожженная кожа. Земля заросла сорняками; среди них валялись разбитые бутылки, пакеты от чипсов, обертки от конфет и жевательной резинки. Вадим взял вправо, огибая невысокий покосившийся заборчик, настолько ветхий, что Степанцов опасался глубоко дышать, чтобы не повалить его.
— Ого! Далеко же ты забрался! — сказал Сергей.
Мальчишка втянул голову в плечи и продолжал идти. Наконец впереди показался деревянный домишко. Он выглядел, как декорация из фильмов про войну: почерневшие трухлявые бревна, провалившаяся крыша, скособоченная печная труба... Во второй ступеньке крыльца зияла огромная дыра.
— Вот здесь, — сказал Вадим. Он присмотрелся: в одном из окошек тускло горела лампочка. — Мамка дома. Уже пришла.
Степанкову только сейчас пришло в голову, что нехорошо идти в гости с пустыми руками, однако "Возвращаться было поздно. Последний круглосуточный магазин, который он встретил на своем пути, располагался рядом с Домом Сорского. Шалопай прошел через распахнутую калитку (присмотревшись, Сергей увидел, что она не распахнута, а просто стоит, прислоненная к забору, поскольку петли давно сгнили) и махнул Степанцову: айда! Сергей догнал его и спросил громким шепотом:
— Постой! Как зовут? Мать-то?
— Светлана...
— Ага... А по отчеству?
— Александровна.
— Хорошо. Понял.
Степанцов отстранил Вадима и первым подошел к дому. Подниматься на крыльцо он побоялся, поэтому постучал в то окно, где горел огонек.
— Светлана Александровна!
Он увидел чистые вышитые занавески. Его поразило, что окна были тщательно вымыты. И вообще, по женской части все было сделано на совесть, заботливо и старательно. А вот по мужской...
Занавески .распахнулись, и в окне показалось женское лицо. Степанцов замер. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. Никаких похмельных мешков под краснымй глазами. Да и не глаза вовсе, а глазищи: огромные, на пол-лица, зеленоватые, как нефрит! И темно-русая коса — густая, в руку толщиной, свешивалась на грудь. Женщина смотрела на него с тревогой и удивлением.
— Светлана Александровна, можно мне с вами поговорить?
Степанцову стало неудобно. Он представил, что должна чувствовать эта женщина. Рано утром, в семь часов, к ней является незнакомец с очень красноречивой внешностью: коротко стриженый, нос перебит, брови — в рассечениях. В общем, бандитского вида подозрительный субъект.
Но женщина лишь кивнула: кротко и, одновременно, со сдержанным достоинством, и знаком показала, что сейчас выйдет. Через несколько мгновений она показалась на пороге, и Степанцов остолбенел. На ней был простенький застиранный сарафанчик, сшитый по моде шестидесятых годов; но он так ладно облегал стройную, с приятной полнотой, фигуру, что дыхание перехватывало. Женщина стояла и молчала, нервно кусая губы. Вадим расковырял носком кроссовки ямку в мягкой земле, потом вздохнул:
— Ну ладно, вы тут разговаривайте, я пойду
Он взбежал на крыльцо. От Степанцова не укрылось инстинктивное движение Светланы; едва мальчик исчез в дверном проеме, она закрыла его собой, будто хотела защитить от грозящей опасности.
— Я... это... — заготовленные слова куда-то подевались; непонятно почему, но Сергей чувствовал себя глупо, словно это его поймали за чем-то нехорошим. — Светлана Александровна! — собрался он. — Я тренер в спортивной школе. Собственно говоря, я еще не начал заниматься с ребятами.
Сегодня как раз первый день. Я боксер...
Женщина слушала его молча, не проронив ни слова.
— Короче говоря... — он еще больше запутался: при чем здесь дурацкое «короче»? — У вашего сына — хорошие задатки. Я бы хотел, чтобы он у меня занимался. Думаю, это пойдет ему на пользу...
Степанцов перехватил ее обеспокоенный взгляд и заторопился.
— Вы на меня не смотрите, что нос сломан и все такое... Это— не обязательно. С ним все будет в порядке, обещаю. Да и вообще, лучше, по-моему, спортом заниматься, чем по улицам без дела бегать.
Он смешался, как мальчишка, и сам не мог объяснить, что с ним происходит. На ринге и то ему было бы легче. Струйки пота побежали между лопатками.
Сергею почему-то показалось, что от ее ответа будет зависеть вся его дальнейшая жизнь.
Светлана смахнула с лица выбившуюся прядь.
— Хорошо, почему нет? — тихо сказала она.
Из-за ее спины, как маленький бесенок, возник
Вадим.
— А у меня формы нет! — заявил он.
— Найдем форму, — ответил Степанцов, не сводя глаз со Светланы. — Это не проблема. У нас хорошие спонсоры. Алюминиевый завод. Все найдем...
Светлана кивнула.
— Ладно, — еще тише сказала она и повернулась вполоборота к двери. Она будто спрашивала: «Это все? Больше ничего?».
Степанцова переполнило хорошее, теплое, похожее на радость, чувство.
— Вадим! — повысил он голос. — Я тебя жду в двенадцать. Ты понял?
— Угу! — раздалось из дома. Сергей смущенно развел руками.
— Ну, вот и все. Извините за беспокойство. До свидания!
— До свидания, — сказала Светлана. Степанцов направился к калитке, ощущая спиной ее взгляд. Вдруг он остановился и, нахмурившись, обернулся.
— Да, кстати... Можно мне Вадима на пару слов? С глазу на глаз?
— Конечно, — Светлана скрылась в доме; на крыльце показался мальчик.
— Иди-ка сюда, — уже строго сказал Степанцов. Парень нехотя подошел. Сергей протянул ему руку:
— Сигареты и зажигалку. Давай сюда.
— Ишь, чего захотел... — начал было пацан, но Степанцов крепко схватил его за локоть.
— Я сказал: отдай мне сигареты и зажигалку, — произнес Сергей таким тоном, что мальчишка не осмелился перечить. Опасливо покосившись, он выложил полупустую пачку «Примы» и дешевенькую пластмассовую зажигалку. — Еще раз увижу — получишь по лбу! В двенадцать чтобы был. Все. Пока.
Степанцов раздавил пачку в кулаке и пошел прочь. Он больше не оглядывался, но чувствовал, как из-за занавески за ним следят большие зеленые глаза.
Смотрят на него — быть может, с затаенной надеждой. И как их можно обмануть?
Наступил день, на который было назначено общее собрание работников комбината. Последний разговор с Лайзой заставил Белова взволноваться. Ему казалось, что американка, не вникая в суть российских реалий, витает где-то в облаках и никак не желает спуститься на грешную российскую землю.
Оттого и встреча с неприглядной действительностью станет для нее болезненной — чем-то вроде падения.
Несколько раз он порывался сказать ей об этом, но Лайза выглядела такой веселой и уверенной в себе, что Белов осекался и замолкал. В столовой висело объявление, написанное на ватмане аршинными красными буквами. Оно гласило, что такого-то числа, в обеденный перерыв состоится общее собрание всех работников, но Белов не особенно надеялся на то, что приглашение сработает.
«Наверняка большинству все пофигу, мужикам важнее забить козла, — думал он. — Представляю, как будет расстроена Лайза, увидев на площади жалкую кучку — вместо четырех тысяч рабочих».
Без четверти двенадцать на площади перед заводоуправлением одновременно, но с разных сторон, появились Витек и Степанцов. Боксер нервничал и торопился.
— У меня — тренировка, — объяснил он причину своего волнения. — Я оставил с ребятами Федора и теперь волнуюсь.
— А чего волнуешься? — не понял Белов.
— А-а-а, — махнул Степанцов. — Не знаю. Волнуюсь и все. За эти два дня стал, как наседка. Переживаю за каждого.
— Это хорошо, — сказала подошедшая к ним Лайза. — В тебе просыпается чувство ответственности.
Она выглядела превосходно. Небесно-голубые легкие брюки, ослепительно-белая шелковая водолазка, вокруг шеи — яркий платок, сразу привлекающий внимание. Белов подумал, что лучше ей было бы одеться в бушлат и сапоги: страшно далека она от народа.
— Не думал, что это когда-нибудь случится, — смущенно сказал Сергей. — А тут вдруг... как-то сразу.
— Мне кажется, тебе пора подумать о семье, — быстренько поставила ему диагноз Лайза.
Мужчины переглянулись. Белов взглядом спросил Лайзу, в чем дело.
— А что? — Лайза обезоруживающе улыбнулась. — Ответственность делает мужчину сильнее. Это относится и к боксерам, и к директорам алюминиевых комбинатов.
— Сейчас нам представится прекрасная возможность лишний раз в этом убедиться, — немного язвительно заметил Белов. — Ты готова выслушать, что думают русские мужики о женском вопросе?
Лайза только усмехнулась в ответ. На площади постепенно стал собираться народ. Сначала — в маленькие разрозненные кучки, но потом, когда закончился обед у рабочих горячих цехов, люди повалили такой дружной гурьбой, что Белов не мог сдержать удивленного возгласа:
— Вот это да! Динамики работают? — спросил он у Витька.
— А хрен ли им сделается, шеф! — отозвался тот, но увидел укоризненный взгляд Белова и доложил по форме: — Работают, Александр Николаевич.
Можно начинать.
— Ну что ж? С богом!
Белов, Лайза, Степанцов и члены профсоюзного комитета поднялись на балкон, тянувшийся вдоль всего второго этажа здания заводоуправления. Белов поприветствовал и поблагодарил всех собравшихся. Затем он вкратце рассказал о проделанной за последнее время работе. Упомянул и о спортивной школе. Подозвал Сергея и вручил ему микрофон.
За все время короткой речи Степанцова не покидало ощущение, что он смотрит в глаза людям, от которых, в конечном счете, зависит и судьба спортшколы «Гладиаторъ», и всего комбината. Сергей просил их поддержать Белова в его стремлении организовать городскую жизнь по-новому. Он говорил, что не все богачи-олигархи только и делают, что сосут кровь из народа, что талантливые предприниматели такое же достояние России, как великие спортсмены, ученые или полководцы. Он говорил все это искренне, и рабочие это почувствовали. А главное — у него было лицо человека, который так и не научился врать.
Когда Сергей закончил, половина площади взорвалась криками и аплодисментами. Он подумал, еще совсем недавно эти люди, наверное, со злобой говорили бы, что руководство таким образом отмывает украденные у народа деньги. А сейчас все понимают, что Белов действует в их интересах. Люди устали от того, что их постоянно обманывают. Им хочется верить во что-то хорошее. А Белов не врет. Сергей поднял в приветственном жесте руки и тоже стал хлопать, адресуя свои аплодисменты собравшимся. Когда хлопки стихли, Белов снова подошел к микрофону.
— А сейчас перед вами выступит Елизавета До-нахью. В свое время она оказала большую помощь, комбинату и теперь хочет выступить с новым предложением, которое, надеюсь, пойдет нам всем на пользу.
Лайза приосанилась. Она выступила вперед, очаровательно улыбнулась и помахала всем рукой.
— Добрый день! — сказала она. — Я благодарна вам за доверие. За то, что согласились выслушать меня. Мне очень приятно находиться среди вас, в обществе сильных мужчин, рядом с .которыми любая женщина будет чувствовать себя защищенной.
Белов не верил своим ушам. Сначала у Сереш прорезался талант оратора, а теперь и Лайзы! Неужели это входит в обязательный набор добродетелей манхэттенской леди? Люди на площади притихли и внимательно слушали. Никаких смешков и неодобрительных реплик.
— Вы сделали очень многое, — продолжала Лайза. — Вы сами, день за днем, строите свою жизнь. Новую жизнь. Й у вас это здорово получается.
Достойно. Красиво, По-мужски! — она потрясла сжатым кулачком. — В. первый раз я была в Красносибирске два с половиной года назад и должна отметить, что за такой короткий срок очень многое изменилось. Угрюмых лиц на улицах стало меньше, а улыбок — больше. Мужчины ходят в спортзал, в бассейн, следят за своим здоровьем. Это прекрасно. Разве можно не любить подтянутого, стройного, спортивного мужчину? Конечно, нет. Поверьте, это я вам, как женщина, говорю.
Ответом ей был легкий гул одобрения. Белов отметил про себя одну странность — он не ощущал неприязни по отношению к Лайзе. Ее слушали внимательно и даже — с интересом.
— Мужчины, дорогие мои! — Лайза распалялась буквально с каждой минутой. — Вы — молодые, сильные, красивые. Разве вы не хотите, чтобы рядом с вами были такие же женщины? Не сомневаюсь, что хотите. А что для этого нужно? Что нам, женщинам, нужно? Не так ужи много — вашу любовь и заботу. Я хочу...
Белов обводил взглядом все четыре тысячи рабочих и видел, как люди кивают Лайзиным речам. Она говорила очень убедительно. Приятный тембр голоса и правильно рассчитанные интонации завораживали. Казалось, вздумай она заявить, что дважды два — пять, и все поверят.
Лайза умело подвела базу под необходимость создания центра досуга. По ее славам выходило, что затрат на это потребуется совсем чуть-чуть, зато польза будет огромная.
Крепкие мужики в брезентовых робах загудели:
— Конечно! Давай, чего уж там?
— Клуб нужен! А то и пойти некуда!
— Ага! И новогодний бал — как в «Карнавальной ночи»!
Белов думал, что ослышался. Рабочие так легко согласились облегчить заводскую казну. Более того, им понравилась эта идея!
— И по секрету, — Лайза лукаво взглянула на Белова, — хочу вам сообщить еще кое-что. В настоящее время руководство завода разрабатывает программу жилищного содействия молодым семьям. А что? Детский садик у нас прекрасный, а вот детишек там, по-моему, не хватает. Или вы забыли, что для этого нужно делать?
Грубоватая, на грани фола, шутка пришлась как раз кстати. Она и стала той убедительной точкой, поставленной в конце выступления. Лайза зааплодировала — рабочие подхватили.
— Ты с ума сошла, — вполголоса сказал Белов, наклоняясь к Лайзе. — Какая программа содействия молодым семьям?
— Что значит «какая»? Каждой семье — отдельную квартиру! — так же, почти не разжимая губ, ответила Лайза.
— Мы не потянем! — заявил Белов.
— Еще как потянем! — возразила Лайза. — Конъюнктура на рынке цветных металлов благоприятная, я подскажу тебе несколько нестандартных ходов, чтобы заработать побольше... Все будет хорошо.
— Ох, Лайза! Знал бы я... — Белов покачал головой.
Рабочие стали расходиться по цехам. Через пять минут площадь опустела. Степанцов быстро попрощался и убежал, перепрыгивая через две ступеньки. Белов взял Лайзу под руку и отвел в кабинет.
— Ну? И как тебе это удалось? — спросил он, едва закрыв дверь.
— Я же говорила: ты недооцениваешь женщин, — улыбнулась Лайза.
— Ну тебя-то сложно недооценить.
— А я и не имела в виду себя.
— Тогда кого?
— Женщин вообще. У рабочих ведь есть жены. Ты думал, чем я занималась целый месяц?
— Понятия не имею, — честно ответил Белов.
— Проводила работу с женами — чтобы они разъяснили своим мужьям, что к чему. Кстати, возьми на вооружение. Действует безотказно.
— Ловко!— восхитился Белов.
— Просто! — сказала Лайза. — Закон природы. Женщина всегда пойдет за мужчиной. В том случае, если он идет в нужном ей направлении.
Крыть Белову было нечем. Он смотрел на Лайзу — радостную и разгоряченную успехом — и улыбался. В последнее время он все чаще и чаще думал, что они — прекрасная пара, во всем под стать друг другу. И вдвоем они могут добиться гораздо большего, чем поодиночке.
Степанцов не переставал сам себе удивляться. Совсем недавно ему казалось, что мужчина в его возрасте уже окончательно сформировался; круг его воззрений и пристрастий четко определен, и меняться ему ни к чему,
Однако то, что творилось с Сергеем, было неожиданностью прежде всего для него самого. Ответственность за воспитанников не стала обременительным грузом; напротив, она явилась новым стимулом. Сергей вдруг почувствовал, что может что-то сделать для этих обделенных судьбой мальчишек. Конечно, он даже не рассчитывал, что заменит кому-то отца; надеяться на это было бы смешно и глупо, но, по крайней мере, он мог стать достойным звания учителя. И Степанцов старался изо всех сил. Он заметил, что стал относиться к себе еще требовательнее и строже. Удивительно, но ему это даже нравилось.
Вскоре Сергей сделал еще одно открытие. Раньше он считал, что ничего не боится. Оказалось, что это не так. Боится, и еще как. Но боялся он не за себя, а за ребят. Опасался, что упустит момент, не сумеет вовремя объяснить им, где проходит грань между злобой и спортивной злостью, без которой в боксе делать нечего. Следующей новостью стала для него боль. Сам он давно привык переносить ее и порою — не замечать. Это естественно для бойца.
Забыть про боль — значит шагнуть в новое измерение, раздвинуть свои горизонты.
Теперь он был не только бойцом, но и тренером. И — странное дело! Каждый удар, каждое попадание отзывалось в его сердце. Особенно — почему-то удары, которые пропускал Вадик, бывший уличный хулиган по кличке Козырь. Сергей выделял его среди прочих, но изо всех сил старался не показывать виду; наверное, потому, что сам прекрасно понимал причину этого предпочтения.
Первая неделя занятий подходила к концу. Степанцов проводил тренировки каждый день, не боясь перегружать мальчишек. Он полистал педагогическую литературу, изучил возможности детского организма с его способностью быстро восстанавливаться и морем нерастраченной энергии, которая без тренировок нашла бы другой, куда менее желательный, выход. Перемена деятельности позволила ему по-другому взглянуть на недавние, но уже казавшиеся такими далекими события собственной жизни...
