XXXI

Белов и Лайза расположились на удобном кожаном диване в кабинете доктора Вонсовского, который пребывал в состоянии сильного возбуждения.

—          Ты, Саша, как всегда, верен себе, — говорил он, меряя шагами расстояние от окна до противоположной стены. — Учудил, право слово, учудил. Нормальные герои всегда идут в обход. А пойти обычным путем, как все — тебе слабо, романтик чертов?

Лайза с удовольствием его поддержала.

Станислав Маркович! Я каждый день говорю ему то же самое. Говорю, говорю... Но он ведь никогда никого не слушает!

Белов рассмеялся, привлек Лайзу к себе и звонко поцеловал ее в щеку.

—          Зато я тебя люблю, лучик мой! — сказал он с забавной улыбкой.

Ватсон вздохнул; так вздыхает учитель при виде расшалившихся школьников.

—          Дорогие мои, давайте смотреть на вещи серьезно. Ладно, Саша, Сергея я с божьей помощью заштопал. Допустим, все пройдет нормально, и инфекции не возникнет. Раны полностью затянутся. Ну, скажем, недели через две. Только тогда он сможет приступить к интенсивным тренировкам. Что остается? Полтора месяца до боя?

—          Он справится, — сказал Белов и добавил что-то совсем уж непонятное: — Ему Хозяин поможет.

—          Саша, что за бред, какой еще хозяин? — удивился Ватсон. — Хозяин должен быть в голове! Бой за титул — это тебе не первенство общества

«Урожай». Ты, случайно, не забыл об этом? Кто мы такие? Просто дилетанты. А будущему чемпиону мира нужна команда!

Белов встал и подошел к окну. За ним расстилались городские кварталы: пятиэтажки, башни, окна и крыши, одинаковые, похожие друг на друга, как лекала. Зато жили в них разные люди. Каждый со своей особинкой. А Ватсон говорит — обычным путем. Какой еще обычный путь?

—          Мы справимся, — упрямо повторил он.

Лайза за его спиной делала Ватсону отчаянные знаки: мол, прекрати спорить! Все равно ни к чему хорошему это не приведет. Но доктор не внял голосу разума. Точнее, он хотел, чтобы его услышал Белов.

—          Саша, спортивная медицина...

—          Не слишком отличается от военной, — закончил за него Белов. — Ты спасал ребятам жизни в Афгане, неужели сейчас ты готов опустить руки и сдаться? Повторяю еще раз свое предложение: мы, ты и я, едем в Штаты со Степанцовым и делаем все, чтобы обеспечить его победу.

Ватсон почесал гладко выбритую голову. Он посмотрел на Лайзу, потом — на Белова. И вдруг отчетливо понял, что Белов — не его пациент; Он не нуждается ни в поддержке, ни в психоанализе. Он сам по себе, и поэтому каждый раз достигает поставленной цели. Доктор подошел к своему рабочему столу и сел в кресло.

—          Ну я бы не ставил вопрос так категорично. Что значит сдаться?

—          Ты в команде? — напрямую спросил Белов.

—          Ну-у-у, если так ставить вопрос... — Ватсон двумя движениями руки пригладил густые усы. — Да!

—          Отлично! Вот и берись за дело! Обследуй его с ног до головы, подбери нужный режим тренировок и питания. Займись им хорошенько, чтобы через два месяца он был в отличной форме.

—          Отличная форма! — скептически усмехнулся Ватсон. — Четыре рваные раны на груди — это ты называешь отличной формой? Какого черта тебя вообще донесло в тайгу?

—          Да! Зачем, спрашивается? — Лайза тоже очень хотела получить ответ на этот вопрос...

Белов исчез неожиданно, ни о чем ее не предупредив. Все эти три дня Лайза не находила себе места, а когда он вернулся с раненым Сергеем, то поняла, что, видимо, она еще недостаточно волновалась.

— Все очень просто, — ответил Белов. — Человек начинает действовать наиболее эффективным образом, только когда находится на грани жизни и смерти, у края пропасти. Опасность мобилизует скрытые резервы организма. И ты, — обратился он к Ватсону, — как психолог, должен хорошо это знать.

—          Ну положим, это азбука, — пробурчал доктор. — Кто спорит? Еще у древних персов была поговорка типа тоста: пусть дети наших врагов вырастут в роскоши. Дураку понятно, что комфорт расслабляет. И Федор говорит, что Господь Бог, когда изгонял Адама с Евой из рая, специально не снабдил их автомобилями, лифтами и кондиционерами, а бросил в эктремальную ситуацию. Хотел, для их же пользы, чтобы они пахали в поте лица. На почве, зноем раскаленной...

—          Мы будем драться. И мы победим, — заключил Саша.

Лайза покачала головой. Воспоминания о событиях в Лас-Вегасе не давали ей покоя. За последнее время они несколько притупились, но теперь снова ожили.

—          Саша, — сказала она. — Ты забываешь об этом ужасном человеке в большой белой шляпе. Как быть с ним?

Белов беззаботно рассмеялся и пожал плечами.

—          Вот это как раз — самая легкая из всех проблем. Тебя она не должна волновать.

—          Что? Один на один? С ножом? Как на медведя? — ехидно спросил Ватсон.

—          Один-то я, конечно, не справлюсь, — сказал Белов, вставая. — Но разве не для этого существуют друзья?

Степанцов быстро пошел на поправку. Ватсон первый раз в жизни столкнулся с подобным случаем. Он был уверен, что раны, нанесенные диким зверем, обязательно воспалятся, но ничего подобного не произошло. Станислав Маркович провел первичную обработку раны, иссек загрязненные края, назначил курс антибиотиков и наложил стягивающие швы. Он считал, что ушивать наглухо пока еще рано. Первые три дня Сергей спал. Он просыпался только для того, чтобы поесть. И аппетит у него был отменный.

Тренировочным процессом в спортшколе по-прежнему ведал Федор. Он так вжился в роль, что уже и не мыслил себя в другом образе. Лукин разгуливал по улицам Красносибирска в выцветшей рясе и серебристым свистком на шее, чем немало веселил горожан.

С пацанами он был требователен и строг, но не менее требовательным он стал к самому себе. Рано утром, придя в школу, он первым делом снимал рясу, переодевался в пузырящиеся на коленях треники вкупе с ветхой майкой с надписью «Москва-80» и открывал настежь все окна, чтобы хорошенько проветрить помещение. Затем он вместе с двумя странниками из Дома Сорского мыл все полы, чтобы дети не дышали пылью.

В десять утра, когда приходили воспитанники, Лукин начинал занятия. Он бегал и прыгал вместе со всеми и выглядел при этом очень потешно. Во время подтягиваний на перекладине (пока он мог сделать это всего два раза) лицо его становилось свекольного цвета, и мальчишки опасались, как бы новоявленного тренера не хватил удар. К счастью, этого не случилось.

Федор притащил из приюта домашний кинотеатр — подарок неизвестного благодетеля — и крутил пацанам записи с боями великих боксеров, а сам вслушивался в слова комментатора. Постепенно ему стало казаться, что он кое-что понимает в искусстве кулачного боя, тем более что в прошлом, когда он бомжевал и побирался Христа ради, его били часто и со знанием дела.

Регулярные физические нагрузки пошли ему на пользу: животик, придававший ему аэродинамическую форму, почти исчез. Лукин помолодел и с некоторых пор стал выгодно отличаться от своих собратьев из Дома Сорского здоровым цветом лица.

—          Так что важнее, дух или тело? — посмеивался над ним Ватсон, который тоже, не забывал о школе и регулярно в нее наведывался. — Учись у Гиппократа: знаешь, что такое психосоматическое единство организма? Это значит, одно зависит от другого.

—          Священство выше царства, дух выше материи, — стоял на своем Федор. — А если по-твоему рассуждать, то получается, что любой инвалид или хроник непременно должен быть слабаком. А они могут над землей парить, силой воли побеждать зло! В том-то и суть христианства, что слабые, и убогие, и нищие духом внидут в царствие небесное и узрят Бога. А те, кто при жизни по ним ходил, знаешь, как будут наказаны? Думаешь, на сковородках черти их будут жарить? Фигушки! Они будут лишены блаженства и радости видеть Господа! Страшнее этого ничего нет!

Лукин долго размышлял, пытаясь подвести теологическую базу под процесс оздоровления организма и, наконец, нашел достойный аргумент.

—          Сознание, то бишь дух, дано нам Богом в ощущениях, оно с Божьей помощью и заставляет тело мутировать, — заявил он Ватсону и на этом посчитал дискуссию закрытой.

По просьбе Степанцова Белов разыскал Светлану Козыреву и предложил ей работать в спортшколе. Федор горячо поддержал эту идею и сумел должным образом развить. Он предложил Светлане заняться еще и питанием детей. Многие из них были из так называемых неблагополучных семей, где родители пропивали все деньги, и поэтому не дотягивали по весу до возрастной нормы. Они отставали в развитии и с трудом справлялись с возраставшими нагрузками. Понимая, что проблему необходимо срочно решать, Федор бросился к Светлане.

Едва появившись на пороге, он закидал ее каверзными вопросами.

Голубушка, Светлана Александровна! — сказал он. — А вы, к примеру, борщ варить умеете?

Светлана настороженно покосилась на визитера: уж не собирается ли этот бородач к ней свататься? Видела она Федора второй или третий раз в жизни и еще не знала, что он великий путаник и специалист по усложнению простых вопросов.

—          Умею. — призналась она нехотя.

—          Йес! — крикнул Лукин и перенятым у ребят жестом выбросил вверх сжатый кулак, но тут же снова посерьезнел и спросил. — А еще что-нибудь, кроме борща? Уху, к примеру, или там, щи из брюссельской капусты?

Оказалось, Светлана умела готовить все, и это было здорово, то, что надо. Они пришли к соглашению, и теперь специально отряженный для этой цели экс-бомж из Дома Сорского каждое утро привозил свежие продукты, а Светлана, пока шла тренировка, готовила обед.   ~

После тренировки она рассаживала мальчишек за длинным столом на втором этаже бывшей прачечной и кормила сытным обедом. Хватало на всех; более того, никому не возбранялось прийти поужинать; специально для этого Лукин держал школу открытой до позднего вечера. Ужином он заведовал сам, потому что Светлана в пять часов вечера брала судки с едой и уходила в клинику Ватсона покормить Сергея.

Доктор долго к ней присматривался, а потом поздравил Сергея с удачным выбором пассии. Сказал, что таких женщин, мол, днем с огнем не сыскать, и даже сам Лев Николаевич Толстой при всей его тонкой организации и женоненавистничестве вряд ли смог предъявить ей претензии. Наташа Ростова отдыхает!

—          Редкий экземпляр фемины! признался он как-то в разговоре Белову — Можешь мне поверить, уж я-то на всяких насмотрелся. Обычно баба сосет из мужика энергию, а эта наоборот. Веришь ли, она только мимо пройдет, а я уже так заряжаюсь, что готов хоть сейчас марафон бежать. Не девка, аккумулятор.

—          Аккумулятор, говоришь? — неодобрительно покачал головой Белов. — Ты вот что, доктор, поаккуратней с клеммами, а то током шибанет! У нее, кстати, будущий муж — боксер, ты не забыл?

—          Саша! Ну как ты мог подумать? — оскорбился Ватсон, но на лице его появилось смущенное выражение.

Что и говорить, Светлана ему нравилась. Она не могла не нравиться; Эта женщина вдруг как-то необыкновенно расцвела. Теперь ей не приходилось каждый день думать о том, чем накормить сына. Она стала больше внимания уделять внешности, одежде. Да и Вадик как-то повзрослел; забыл о прежних хулиганских замашках.

Вечерами Сергей и Светлана подолгу гуляли вокруг клиники. Ватсон, скрепя сердце, приветствовал эти прогулки; считал, что Сергею они только на пользу. Однажды утром Ватсон завел Степанцова в перевязочную и снял повязку. Раны на груди, стянутые временными швами, и не думали нагнаиваться.

—          Отлично, голубчик! — пропел Ватсон, разрезая шелк. — Будем накладывать постоянные. Я, конечно, не пластический хирург, но уж постараюсь, чтобы ничего не было видно.

Сергей терпеливо перенес процедуру. Ватсон немного лукавил. Он успел проштудировать массу учебников по косметической хирургии, и швы получились на славу — внутрикожные, почти незаметные. Конечно, следы от медвежьей лапы все равно остались, но из бесформенных багровых рубцов они превратились в белые узкие шрамы. За шовным материалом доктор ездил в краевой центр и выбрал самый лучший — тонкий рассасывающийся кетгут.

Кроме того, он просидел не одну ночь, обложившись пособиями по диетологии и спортивной медицине. В основном это были англоязычные книги, и тут пришла на помощь Лайза. Она переводила Ват-сону самые трудные моменты, а тот записывал все на диктофон.

—          По крайней мере, — сказал доктор, — нашего Сергея никто не сможет уличить в применении допинга. По одной простой причине — я даже не знаю, что это такое и как его использовать.

—          Даже узнавать не стоит, — согласилась с ним Лайза.

Они все, как-то незаметно для себя стали называть Степанцова «нашим Сергеем».

 

XXXII

Боксер стал необычайно популярен в Красносибирске. Каждый хотел ему чем-то помочь и быть хоть в чем-то полезным. Клиника доктора Вонсовского напоминала штаб. Ему даже пришлось поставить у себя в кабинете еще один диван, чтобы ликвидировать дефицит посадочных мест.

Улучив свободную минутку, Белов, Федор, Лайза, Витек, Светлана, — словом все, прибегали сюда и начинали обсуждать предстоящий бой. К счастью, проблема с тренировками решилась сама собой. Сергей был профессионалом высокого уровня. Он привык доверять своему телу, а тело само интуитивно подсказывало, что надо делать. Белов раздобыл записи боев Ларри Пейтона за предыдущие пять лет. Степанцов внимательно ознакомился с ними, делая заметки в толстом блокноте, а потом объявил, что ему необходим спарринг-партнер. Ватсон, посмеиваясь, предложил попробовать в этой роли Лукина. А Белов намекнул, что и сам может вспомнить молодость и надеть перчатки. Но Сергей лишь покачал головой.

—          Нет, ребята. Мне нужен профессионал, с таким же почерком, как у Пейтона.

Наивная в спортивных делах Лайза поинтересовалась, какой почерк у Пейтона?

—          Ларри уже в возрасте. Через пару лет ему стукнет сорок. Он — блестящий тактик и стратег. Вы заметили, что он начинает боксировать только в пятом-шестом раунде, а до того — отсиживается в глухой, обороне? Кроме того, Пейтон — настоящий панчер.

—          Что это такое? — удивился Ватсон. — Может, ты хотел сказать — пинчер? Который доберман?

—          Панчер, — пояснил Степанцов, -- это боксер, который может решить исход боя одним-единственным ударом. Он может проигрывать по очкам и еле стоять на ногах, но один четкий удар, попавший в цель, срубает противника наповал. У Пейтона это — правый апперкот.. Удар снизу. Ларри принимает соперника, дает ему повиснуть на себе, входит в клинч и какое-то время держит все удары. А потом... — Сергей взял в руки пульт и включил режим замедленного воспроизведения. — Смотрите! Одно и то же. Правой он даже не бьет, а отталкивает противника от себя. Сам в это время делает шаг назад, закручивая тело по часовой стрелке. Одновременно следует удар на отходе: как правило, это короткий левый крюк в голову. Он не вкладывает в этот крюк большой силы — просто заряжает себя для следующего удара. Противник переводит защиту в верхний ярус — поднимает руки и пытается подсесть — пропустить перчатку Ларри поверх головы. Но он забывает, что этот ничего не значащий крюк — лишь отвлекающий маневр, выход Пейтона на ударную позицию. И вот тут-то... Правый апперкот, прямо в подбородок, Пейтон распрямляется одновременно с ударом и резко закручивает корпус — но уже против часовой стрелки. Кулак идет по короткой траектории и не успевает хорошенько разогнаться, но, тем не менее, апперкот получается очень сильным. Судите сами. Противник приседает — выходит, он движется навстречу удару; Пейтон выходит из клинча и распрямляется — стало быть, к удару прибавляется сила ног; третий компонент — раскручивание корпуса. Вот и все.

После такого панча никто не встает. Рефери наклоняется над телом и вынимает капу изо рта.

—          Так просто? — разочарованно протянула Лайза. — А я-то думала, что боксеры просто лупят друг друга перчатками...

—          Просто? — улыбнулся Сергей. — В каждбм виде единоборств — будь то бокс, борьба самбо, дзюдо или карате — у настоящего мастера есть своя коронка — прием, отшлифованный до совершенства. А искусство как раз заключается в том, чтобы вовремя его применить. Пока я знаю одно — нельзя подпускать Пейтона близко к себе. Необходимо держать его на дистанции. Поэтому мне нужен опытный спарринг-партнер, который предпочитает ближний бой. Побоксирую, а там, глядишь, нужное решение найдется само собой.

Белов внимательно выслушал его доводы и счел их убедительными.

—          Хорошо, — сказал Саша. — У тебя есть на примете подходящий боксер для спарринга?

Степанцов задумался.

—          Да, пожалуй. Есть один такой, как раз работает в моем весе. Николай Гудков. Но только... Он живет в Питере, и...

—          Это не твоя проблема, — отрезал Белов. — Витек! — обернулся он к Злобину. — Ты все слышал? Николай Гудков из Питера. Послезавтра он должен быть здесь:

—          Не вопрос, шеф, — отозвался Витек.. — Я даже не спрашиваю, живым он нам нужен или мертвым. На месте соображу.

Все рассмеялись. Витек начал прикидывать, успеет ли он на сегодняшний вечерний, рейс.

—          Да-а-а... — задумчиво произнес Сергей. --Драться с таким соперником нелегко. С -Лейтоном главное — все время быть предельно внимательным. Не зря же существует боксерская поговорка: у панчера всегда есть шанс.

Белов сидел, погруженный в свои мысли. Видимо, они были далеки от бокса. Услышав слова Сергея, он встрепенулся и стукнул кулаком в ладонь.

—          Точно. Здорово сказано!

«Панчер! — обрадованно подумал он. — Ну конечно, мне тоже нужен панчер! Обязательно!»

Время, оставшееся до боя, летело быстро. Но еще быстрее Степанцов набирал форму. Ватсон смотрел на него и никак не мог нарадоваться. Он заставлял Сергея взвешиваться по три раза на дню; все боялся, что боксер перевалит верхнюю планку полутяжелого веса. Раны больше не давали себя знать. В двигательной активности не было никаких ограничений. Степанцов бегал, прыгал, работал с отягощениями и боксировал столько, сколько считал нужным.

В шесть утра он просыпался, выпивал белково-витаминный коктейль, делал получасовую разминку и потом убегал на десятикилометровую пробежку. После пробежки Сергей в течение часа занимался физическими упражнениями в щадящем режиме, а потом шел завтракать. В меню преобладали овощи, фрукты и различные соки.

Немного отдохнув после еды, Степанцов выходил на ринг. Николай Гудков оказался хорошим спарринг-партнером. Ему не хватало чемпионского характера, но это был исключительно грамотный и рассудительный боец. Перед боем они вместе с Сергеем разрабатывали тактический рисунок поединка, а во время боя Гудков сознательно сдерживался, чтобы не нанести слишком сильный удар. Все-таки точный и сильный удар полутяжа наносит некоторый ущерб организму.

Ватсон, переживая за своего питомца, носился вокруг ринга и постоянно напоминал Гудкову об осторожности — так, что однажды Николай не выдержал и сказал, подставляя обе руки под невидимые наручники:

— Может, вы меня лучше свяжете, Станислав Маркович?

Ватсон стал вести себя более сдержанно, но по его лицу было хорошо видно, что эта напускная сдержанность дается ему с трудом. Каждый спарринг снимали на видеокамеру, стоявшую на штативе. После тренировочного боя Сергей и Николай просматривали пленку, делали друг другу замечания и делились впечатлениями. Закончив разбор полетов, оба шли обедать. После обеда Сергей обязательно полтора часа спал, а во второй половине дня приступал к силовым тренировкам.

Ватсон не ограничивал его в легко усваивающихся углеводах и воде; вместе с тем, он вел строгий учет белкам и жирам. Мышцы, находящиеся в состоянии постоянной нагрузки, могли начать расти. Это означало бы пару лишних килограммов. С другой стороны, от нагрузок мышечные волокна распадались, и организму требовался новый строительный материал.

Поэтому Ватсон каждый раз с калькулятором в руке до грамма рассчитывал количество, мяса в тарелке Сергея. Зато Гудков ел, сколько хотел.

Так шел день за днем. Однажды, просматривая очередную запись, Степанцов воскликнул:

—          Черт возьми! Кажется, я нашел!

Что-нашел? — не понял Николай.

—          Я нашел отличный подарок для Пейтона. Это классный сюрприз.

—          Расскажи, — попросил Гудков, но Сергей лишь отмахнулся.

—          Завтра. Сегодня я еще раз все хорошенько обдумаю, а уж завтра...

—          Ну ладно. Подождем до завтра, — ответил флегматичный Гудков, и они отправились обедать.

Белов тоже не терял времени даром. Через генерала Введенского оц навел справки о Буцаеве, и оказалось, что Роман Остапович — личность в некотором роде примечательная. Саша сидел у себя в кабинете и раз за разом перечитывал его интерполовское досье, помеченное грифом «Совершенно секретно».

В чем-то эта подготовка напоминала работу Степанцова по изучению Пейтона. Сергей знал о нем все, и Белов теперь знал все о своем противнике.

Боксер готовил сопернику неприятный сюрприз, и Белов придумывал комбинацию за комбинацией. Степанцов понимал, что на стороне Пейтона будет почти вся публика в Мэдисон-Сквер-Гардене, и Белов наверняка знал, что американская полиция всегда примет сторону американского гражданина, коим Буцаев являлся уже семь лет. Наконец, Сергей осознавал тот факт, что ему необходимо победить чисто и убедительно, поскольку надеяться на лояльность рефери не приходилось. Да и Белов не тешил себя иллюзиями — встреча предстояла на чужой территории, и помощи ждать было неоткуда. Но.;

«У панчера всегда есть шанс», — твердил про себя Белов и улыбался...

Все утро следующего дня Степанцов ждал и не мог дождаться спарринга. С трудом сдерживая торжествующую улыбку, он натянул тренировочные перчатки — мягкие, с увеличенным слоем поролона. Нанести такими нокаутирующий удар было практически невозможно. Ватсон и Гудков почувствовали его настроение и приготовились к неожиданностям. Противники нырнули под канаты, попрыгали несколько раз на месте, словно проверяя на прочность настил ринга.

— Готовы? — спросил их Ватсон, выступавший в качестве рефери и ассистента одновременно.

Оба закивали головами, качая маятник и нанося друг другу удары на расстоянии.

Ватсон включил видеокамеру и ударил в гонг. Бойцы сошлись в центре и принялись работать по обычной схеме. Гудков взял на себя роль второго номера; он не атаковал, а, только защищался, стремясь измотать противника, и при первом же удобном случае лез в ближний бой. Степанцов работал первым номером. Он, напротив, наседал на Гудкова, навязывая ему свою манеру боя и скорость. В ближний бой не лез, предпочитая держать среднюю и дальнюю дистанции.

Первый раунд прошел очень технично. Степанцов ни на секунду не забывал о том, что он должен именно боксировать. И даже заставил себя вообразить, что перед ним не добродушный здоровяк Гудков, а пресловутый нокаутер Пейтон. Примитивный размен ударами при встрече с ним ни к чему не приведет.

Более того, он может оказаться опасным — в-правой перчатке Пейтона спрятана очень эффективная противотанковая пушка. Эти установки Сергей должен был хорошенько запомнить, чтобы в настоящем поединке действовать автоматически, ни о чем не задумываясь.

Прозвучал гонг. Бойцы разошлись по углам. Степанцов еще раз все мысленно прикинул и приготовил козырного туза. Ему очень хотелось посмотреть, как поведет себя Гудков.

Пейтон, конечно, другое дело. Все-таки он — боец мирового - уровня, и его трудно чем-либо удивить. Но все же Сергей очень рассчитывал на некоторое замешательство. Хотя бы полминуты. Этого ему было бы достаточно. Он начал боксировать во втором раунде, как обычно. Наступал, бил классические двойки и тройки, и как только противник пробовал сократить дистанцию, тут же отходил.

Он атаковал Гудкова в очередной раз, разорвал дистанцию и... быстрым движением поменял стойку. Теперь он стоял, как левша, выставив вперед правую руку. Гудков отреагировал не сразу. Он начал с джеба, но Сергей быстро сместился вправо и кроссом пробил через его левую руку. Удар получился несильным, но тревожащим.

Никодай стал поворачиваться следом за Степанцовым, но Сергей резко изменил направление и закрутил движение в обратную сторону. Теперь он сам бил джеб за джебом, а левую руку держал заряженной — на тот случай, если противник увлечется обороной или атакой и забудет про печень, которую он прикрывает правым локтем. Тогда быстрый выпад вперед — и удар по корпусу!

Так и произошло. Степанцов был от природы правшой, поэтому джебы получались сильными, увесистыми; Гудков с трудом их парировал. А когда его правый локоть на миг оторвался от реберной дуги, Сергей сделал ложный замах правой и тут же провел удар левой в печень. Николай выстрелил правой, но Степанцов уже отступил и тут же поменял стойку Он заметил, что спарринг-партнер стал медленнее — значит, удар достиг цели.

Получив преимущество в скорости, Сергей стал навязывать свой стиль боя. Он кружился вокруг Николая, постоянно атаковал и создал несколько опасных моментов. Если бы это происходило в реальном бою, то Степанцов стремился бы добить соперника. И у него наверняка бы получилось.

После третьего раунда они вместе просмотрели видеозапись.

—          Ошеломил, — честно признался Гудков, держась за правый бок. — Знаешь, мне кажется, тебе надо было идти до конца. Боль пришла не сразу, но потом... Если бы ты еще раз попал по печени — все! Можно было открывать счет.

Сергей улыбнулся.

—          Я видел. Но, ты же не Лейтон, а с Пейтоном лучше перестраховаться.

—          Да, пожалуй, ты прав, — согласился Гудков.

—          Я еще хорошенько все обмозгую, — заявил Степанцов, — а завтра, попробую предложить что-то новенькое. Посмотрим, как ты отреагируешь.

—          Ну что же? Пробуй. Ради котлет, которые жарит твоя Светлана, я готов терпеть многое, — ответил, Николай. — Хоть еще полгода.

Боксеры рассмеялись. Сергей радовался тому, что нащупал нужный ход. Смена стойки — технический прием, известный давным-давно. Но в профессиональном боксе относятся к нему скорее, как к эффектному трюку, нежели к эффективному оружию. Он редко у кого получается. Задумка хороша, но реализация, как водится, хромает. А у него должно получиться! Иначе — чемпионский титул так и останется у Ларри Пейтона. Значит — нужно доработать коронку, отшлифовать и дождаться нужного момента. И тогда Пейтон дрогнет.

 

XXXIII

За месяц до боя Ватсон перестал появляться дома и окончательно переехал в свою клинику, поселившись в соседней с боксером халате. Он контролировал каждый шаг Степанцова и опекал его с не меньшим тщанием, чем Лукин своих питомцев. В последнее время Ватсона волновала одна проблема, слишком деликатная для того, чтобы ею можно было с кем-нибудь поделиться.

В одной из книг по спортивной медицине Ватсон вычитал, что спортсменам в преддверии крупных соревнований секс абсолютно противопоказан. Ватсон долго прикидывал все возможные за и против. Так ли это на самом деле? По размышленьи зрелом доктор пришел к выводу что лучше не рисковать. Сергей был неженат. На переезд из Москвы в Красносибирск он согласился легко. Стало быть, размышлял Ватсон, постоянной дамы сердца у него нет. «То есть как это нет? — обрывал он себя. — А Светлана?»

Он давно заметил, что Степанцов к ней неравнодушен; как, впрочем, и она к нему Их крепнущее чувство мог не заметить только слепой. К счастью... К счастью для Ватсона, а для Сергея и Светланы — наверняка к сожалению. К счастью, тренировочный день был расписан по минутам. Строгий режим не оставлял влюбленным времени для свиданий. Сергей, как настоящий профессионал, был очень дисциплинирован и умел контролировать свои желания. Ну а Светлана, как настоящая женщина, обладала изрядным запасом терпения. И все же, памятуя о вреде секса в данной ситуации, Ватсон боялся оставлять их наедине...

Сергей и Гудков закончили очередной спарринг. Ватсон выключил видеокамеру и тут же накинул на Степанцова халат, чтобы тот не простыл. У спортсменов, эти сведения Вонсовский почерпнул из той же книги, отдающих все силы тренировкам, значительно ослабляется иммунитет. Любой маломальский сквозняк может вызвать тяжелую простуду

—          Так! — строго прикрикнул Ватсон. — Теперь в душ! Через час — обед!

Он посмотрел на часы: все должно идти строго по графику. Сейчас выдалось время записать наблюдения в тренировочный дневник. Суть подготовки к бою заключается в том, чтобы выйти на ринг, находясь на пике физической и психологической формы. Пик должен был наступить ровно через месяц — значит, оставшиеся тридцать дней надо понемногу наращивать нагрузку и темп. По капельке, по ступеньке, заставить организм бойца сосредоточиться на одной-единственной задаче — разорвать соперника в клочья.

Ватсон открыл толстый блокнот и достал ручку. Он уже приготовился записывать, как вдруг... в коридоре послышались быстрые шаги. Дверь открылась, и на пороге появился Белов.

—          Ватсон! — сказал он. — Ты мне нужен.

Белов, не обращая внимания на протесты доктора, взял его под руку и вывел на улицу.

—          Давай немного прогуляемся, подышим свежим воздухом.

Они пошли по зеленой аллее, уходящей от здания спортшколы. Белов достал из кармана фотографию и протянул Вонсовскому.

—          Что ты можешь сказать об этом человеке? Станислав Маркович взял снимок. Практикующий психиатр обязан быть неплохим физиономистом. Раньше, когда Ватсон был увлечен хирургией, он считал психиатрию чуть ли не лженаукой. Нет, конечно, он не ставил вопрос в такой категоричной форме; просто у него, как у человека рационального и трезво мыслящего, возникали вполне обоснованные сомнения: «Может ли один человек залезть в голову другого человека и покопаться в чужих мыслях? И если может, то не нанесет ли это вреда? Причем — обоюдного?»

Затем, когда его жизнь круто повернулась, и он переключился с хирургии на психиатрию, доктор понял, что врачевать душу — занятие более сложное, чем лечить тело. Он ни за что не признался бы в этом Лукину, но про себя думал, что, в целом, они оба делают одну и ту же работу. Просто Федор воздействует... как бы это помягче выразиться? На простецов, привыкших принимать все на веру. И тогда немудреные проповеди Лукина срабатывали безотказно. У Ватсона другое дело. К нему приходили люди заведомо недоверчивые, считающие, что им уже ничем нельзя помочь, и, тем не менее, остро нуждающиеся в помощи.

Близкая работа с людьми его многому научила. Например, Ватсон великолепно качал маятник, если пользоваться жаргоном психиатров. То есть, он умел вовремя и незаметно останавливать нарастающую активность больного. Сбивать его с толку неожиданным и невинным вопросом. Как в теннисе — мячик налево, мячик направо. Таким образом, накопившаяся отрицательная энергия не выплескивалась одномоментно в виде нервного припадка, а растрачивалась потихоньку, и к концу сеанса перед Ватсоном сидел уже совсем другой человек — спокойный и ублаготворенный.

Доктор внимательно всмотрелся в лицо незнакомца.

—          Ну что я могу сказать? — начал он. — Наверное, не так уж много — по фотографии-то...

—          А ты попытайся, — попросил Белов.

—          Хорошо. -- Ватсон остановился, ненадолго задумался и начал. — Начнем с глаз. Темные, скорее всего, карие. Крупные глазные яблоки, веки — с миндалевидным разрезом, у наружных углов — сеть морщин. Все эти признаки говорят о человеке умном и незаурядном. Он смотрит прямо в объектив, но при этом выглядит напряженным. В его взгляде чувствуется скрытая агрессия. Посмотри, как развиты складки мягких тканей лица, особенно — продольные и поперечные морщины на лбу. Этот человек часто дает волю чувствам, причем — чувствам негативным, таким, как возмущение или гнев. На щеках тоже есть морщины, но я бы сказал, что они не носят эмоционального характера, а скорее, речевого...

—          Что это значит? — перебил его Белов.

—. Такие морщины возникают у людей, которые являются носителями английского языка. Вот, итальянский, к примеру, вовсе не вызывает морщин, а в английском очень много звуков со сложной артикуляцией. Поэтому англичане и американцы всегда выглядят старше своих лет.

—          Тут ты угадал, — усмехнулся Белов. — Ему приходится говорить на английском. Продолжай.

—          Взгляни на губы. Какой у них характерный очерк! Это губы человека надменного, причем его надменность обусловлена достаточно высоким социальным статусом. Ну и... п.о аккуратной и красивой стрижке, по ухоженной коже я могу сказать, что это — состоятельный человек. Обрати внимание на брови. Этому мужчине — за сорок лет. Вторая гормональная перестройка уже началась, но на коже нет сосудистых звездочек, а в бровях — длинных остистых волос. Значит, он их удаляет. Выщипывает. Следит за собой. Ну, как, совпадает?

Белов кивнул.

—          К сожалению, — продолжал Ватсон, — я не вижу его зубов. Состояние зубов может очень многое сказать о человеке, тем более — англичанине или американце. У них ведь визит к стоматологу — это тяжелый удар по бюджету. Поэтому, исходя из качества работы дантиста, можно судить о толщине кошелька пациента.

—          Хорошо. Что еще?

—          Ну, еще остались кое-какие мелкие признаки. По форме уха, козелка и противокозелка, лобным буграм, скуловым костям и выдающейся дуге нижней челюсти я делаю заключение о том, что этот человек — властный, корыстолюбивый и жестокий, не привыкший не останавливаться ни перед чем.

Белов с восхищением посмотрел на приятеля.

—          Слушай! Все в цвет! Может, тебя надо звать не Ватсоном, а Шерлоком Холмсом?

Доктор скромно улыбнулся; но все же было видно, что сравнение с великим детективом ему польстило.

—          Но самое главное, Саша... Этот человек — полная твоя противоположность. Ты открыт, а он, наоборот, скрытный и лживый. Ему нельзя доверять. Ни в чем и никогда.

Белов задумался.

—          Наверное, ты прав... — сказал он после паузы. И потом, желая сменить тему, спросил; — Как там наш боксер?

Ватсон удивленно пожал плечами.

—          Как паровоз. Сметает все на своем пути. Я никогда еще не видел столь замечательный образчик человеческой породы. Не знаю, насколько хорош этот Ларри Пейтон, но, думаю, ему не поздоровится. По крайней мере, Гудков, — доктор понизил голос, — уже еле держится. На одном только самолюбии.

А противопоставить ничего не может. Да тут еще Сергей один трюк придумал — закачаешься! — Ватсон махнул рукой, давая понять, что он не завидует: ни Гудкову, ни Пейтону.

—          Хорошо, — обрадовался Белов. — Как думаешь, когда нам надо выезжать?

—          Нам надо быть в Нью-Йорке самое позднее — за неделю до поединка, а лучше — за десять дней. Иначе Сергей не справится с акклиматизацией и сменой часовых поясов.

- — Ладно. Договорились. Через две недели вылетаем в Москву. С визами проблем быть не должно — федерация профессионального бокса подаст письменную просьбу в Госдепартамент США. Все пойдет по плану.

Белов развернулся и уже хотел было уйти, но Ватсон остановил его.

—          Саша! Да?

—          Я... Хотел тебе сказать... То есть, спросить... Словом, ты не сердишься, что я тогда не поверил во всю эту затею?

Белов беззаботно улыбнулся.

—          Ну ведь поверил же?

—          Сейчас — да, — кивнул Ватсон. — А тогда, месяц назад — нет. Мне это казалось чем-то несбыточным. Невозможным.

Улыбка медленно сошла с лица Белова, он стал серьезным.

—          Нет такого слова, Ватсон. Все возможно, надо только хорошо постараться. И во всем идти до конца. — Он задумался, словно вспоминал нечто, доставлявшее ему радость и боль одновременно. — Побеждает тот, кто никогда не сдается, — произнес он слова Фила, пожал Ватсону руку и пошел прочь по аллее.

—          Ты же никогда не сдаешься, — сказал вполголоса Ватсон, глядя Белову вслед. — Наверное, поэтому все время побеждаешь.

 

XXXIV

Две недели пролетели незаметно. Настало время уезжать: сначала — в Москву, оттуда в Нью-Йорк. Ватсон стал понемногу сдвигать тренировки. Он заставлял Сергея позже ложиться и позже вставать, прибавляя каждый день по часу. Теперь Степанцов просыпался в восемь вечера и тренировался ночами. Его могучий организм выдержал и, эту нагрузку.

Ватсон сделал это не случайно. Он хотел, чтобы Сергей, очутившись в Нью-Йорке, как можно быстрее привык к смене биоритмов. Двенадцатичасовая разница во времени не должна была сказаться на его боеспособности; нельзя было оставлять Пейтону даже надежду на превосходство.

В день отлета Белов, желая укрепить боевой дух Сергея, организовал прощальный обед. Правильнее было бы назвать его прощальным завтраком, поскольку было всего девять утра. Степанцов и Гудков только что закончили спарринг. Лицо у Николая было уставшим, все тело болело, и он даже не надеялся, что ему удастся впихнуть в себя хоть кусочек.

Мощные удары по корпусу сотрясли все внутренности, и желудок сворачивался при одной только мысли о предстоящей трапезе. Степанцов, наоборот, выглядел бодрым и свежим — как обычно выглядит человек, занимающийся любимым делом, к тому же, если это дело у него хорошо получается. Он вышел из душевой, и Ватсон заставил его надеть толстовку из плотной ткани и шерстяной спортивный костюм.

На втором этаже спортшколы были составлены в один длинный ряд столы. На белоснежной скатерти стояли различные салаты, закуски, соленья. Центр занимало огромное блюдо с горячими пирожками. Вокруг стола хлопотали Светлана, Лайза, Лукин и Шамиль.

Тренировки у мальчишек были отменены еще три дня назад, когда они стали пересекаться по времени со спаррингами Степанцова. Но пацаны не возражали: они понимали, что лежит на чашах весов.

На улице раздались звонкие голоса; это стали собираться воспитанники Сергея (и Федора, конечно же). Мальчишки наперегонки взбегали по лестнице и рассаживались за столами.

На улице, в тылу здания, дымил двухведерный самовар. Когда-то покойный Шамиль выкупил его в пункте приема цветного лома, выправил, заново пропаял, облудил и начистил до зеркального блеска.. Федор, учитывая торжественность момента и количество гостей, настоял на том, чтобы принести самовар в спортшколу.

Вскоре подъехал Белов. Он вылез из машины, Витек за ним следом. Они последними вошли в зал. Вся команда была в сборе; можно было начинать.

Степанцова посадили во главе стола. Уловив затылком легкий сквознячок, Ватсон нахмурился, выбрался из-за стола и плотно затворил распахнутое настежь окно позади Сергея. Затем для верности повесил ему на шею вместо шарфа красное махровое полотенце.

Степанцов спокойно воспринял это проявление заботы. Никому из присутствующих и в голову не пришло смеяться или шутить, все понимали, что поставлено на карту. Сергей потянулся было за пирожками, но Ватсон ловко подсунул ему тарелку с. куриной грудкой, приготовленной на пару, и горсткой риса. Затем, сжалившись, подвинул соусник с соевым майонезом.

Белов сел справа от Степанцова, Ватсон — слева. Федор принес закипевший самовар. Лайза и Светлана накладывали сорванцам полные тарелки. Злобин, исполнявший обязанности начальника охраны, скромно пристроился у стены, как бедный родственник. Белов сделал ему знак рукой:

—          Витек, садись! Поешь.

—          Попробуйте пирожки, Витя! — ласково сказала Светлана, накладывая ему полную тарелку.

То ли случайно, то ли по иронии судьбы, но перед Беловым и Ватсоном оказались тонкостенные стаканы в мельхиоровых подстаканниках, взятые в тренерской. Им это ровным счетом ничего-не говорило, а для Степанцова явилось неким символическим знаком.

Он еще не забыл привычки своего прежнего тренера, Савина.

Самовар решили на стол не ставить; больно уж он был большой. Его перенесли в дальний угол комнаты: женщины наливали в кружки и стаканы кипяток и разносили гостям. Федор сгорал от нетерпения: его охватил ораторский зуд. Он не стал дожидаться, когда все чашки наполнятся, а встал и громким кашлем прочистил горло. Белов взглянул на часы: впадая в раж, Федор не всегда мог самостоятельно остановиться. Чаще всего ему требовалась помощь.

—          Други мои православные и представители других уважаемых концессий! — патетически начал Лукин. — Все вы прекрасно знаете, по какому случаю мы сегодня собрались, поэтому подробно рассказывать об этом не буду. Но! Если кто из вас все-таки забыл, то я напомню — коротенько, буквально в двух словах...

—          Минут на сорок, — ехидно вставил Ватсон.

Федор сделал сердитые глаза и постучал ложечкой по своей чашке.

—          Так вот, любезные моему сердцу братья и сестры, — продолжал он. — Сегодня мы провожаем... — он замялся — прозвучало как-то нехорошо, почти как «в последний путь». — То есть — встречаем... — Федор задумался: опять не туда. — В общем, чествуем, дети мои, чудо-богатыря земли русской, замечательного искусника кулачного боя Степанцова Сергея! Ура! — он зааплодировал первым.

Присутствующие поддержали его. Федор снова постучал ложечкой по чашкё, призывая всех к вниманию.

—          Милостивые господа-товарищи! — возгласил он с энтузиазмом. — Таланты и воля Сергея известны всем, и я не буду расписывать их в деталях и красках. Я хочу сказать о другом. Мы все — крошечные пылинки, затерянные в необъятных просторах космоса. Окружающий нас мир жесток и враждебен. Что греха таить? Порой не у каждого из нас хватает сил жить достойно как и полагается человеку. Я вот, например, одно время сильно водочкой баловался. А потом понял — водка это болезнь, как СПИД или гепатит Б. Я обратился к Господу, молился денно и нощно, и с Божьей помощью перестал каждодневно убивать себя алкоголем! — он поднял чашку, демонстрируя, что в ней налит свежий, душистый чай. —

Странники мои без определенного места жительства, что нашли приют в Доме Нила Сорского, тоже не отличались ангельским поведением. Да и вы, младая поросль, — обратился он к сорванцам, — тоже отравляли себя сигаретами, клеем, а то и чем похуже.

Мальчишки были более непосредственными, чем взрослые. Они смеялись, кричали и свистели. Поднялся такой крик, что Федору стоило немалых усилий утихомирить бывших беспризорников и хулиганов.

— Куда я клоню, друзья мои любезные? — повысил он голос, перекрывая невообразимый шум. — А вот куда! В каждом из нас есть искра Божий. В ком-то еле теплится, а в ком-то горит ярким пламенем. Но Он никогда нас не забывает. И точно так же, как мы верим в Него, Он верит в нас. Верит, что проснутся силы в нашей душе, и сделаем мы свою жизнь счастливой. Благодать Его безгранична. Добро, дарованное Им, приходит к нам не напрямую, будто по почте, а через других людей. И Сергей наш Степанцов знаменит не только тем, что искусен в художестве мордобития, но еще и тем, что через него пришло к нам в город Добро. И сам он тоже толику доброты Божьей получил не по Интернету, а через друзей и от друзей. Стало быть, за что я хочу выпить? В смысле — поднять чашку чая? За добрых людей, что окружают нас. Все мы, даже плохие, по сути своей добрые и хорошие, нельзя только об этом забывать. Пойти по кривой дорожке легко; лукавый мостит ее соблазнами и греховными удовольствиями. Зато тому кто идет путем праведным, дает Господь душевное умиротворение. Так давайте же не будем никогда забывать, что мы — русские люди; трудно нам живется в юдоли нашей страданий и скорби, но мы все вынесем и не посрамим земли нашей! Аминь, товарищи!

Федор сунул в рот серебряный свисток и трижды оглушительно свистнул.

—          Нуты архимандрит! — уважительно сказал Витек. — Аж до подмышек пробрало!

Тут все разом заговорили вразнобой; громко, смеясь и размахивая руками. Степанцов не выдержал и встал.

—          Ребята! — сказал он. — Друзья! Знаете, я подумал, что сегодня — один из самых счастливых дней в моей жизни. Я вот сижу тут с вами за одним столом, и так все у нас хорошо! Ну, прямо, как большая дружная семья, — он взглянул на Светлану и она смущенно отвела взгляд, — Здесь я наконец-то почувствовал себя дома. И я очень дорожу этим чувством. Поэтому даю вам честное слово — я вернусь. И вернусь с победой. Но только она будет не моя, а наша общая. Спасибо вам за все.

Ватсон потрепал его по спине.

—          Ну-ну, Сергей, возьми себя в руки. У нас — режим, — но при этом было видно, что он гордится своим питомцем и сам растроган едва ли не до слез.

Степанцов сел. Он сказал далеко не все, то хотел сказать. Когда он говорил о семье, то думал о Белове. По крайней мере, ни у него не возникало сомнений, что Белов — глава этой семьи. Человек среднего роста, с ладной фигурой и доброжелательным лицом, он умел быть жестким и требовательным.

Он излучал загадочный магнетизм и притягивал к себе людей. Он был стержнем, осью, звездой, вокруг которой крутились планеты. Если бы не он, Степанцов никогда не приехал бы в Красносибирск и не стал бы тренироваться, и вряд ли решился бы принять участие в титульном бою. Беспризорники так бы и бегали по улицам, а пьяные бомжи валялись в подворотнях. Все это так. И все это сделал он, Белов. Но сказать об этом вслух у Сергея не повернулся язык. Да и надо ли обо всем этом говорить?

Как ни странно в этот момент Белов думал почти о том же. Ни деньги, ни власть, ни бизнес как образ жизни уже не доставляли ему удовольствия. На самом деле, кроме чувства к Лайзе, у него сейчас были две страсти: экстрим и помощь людям. От этого он ловил кайф, как наркоман от кокса. Но он никогда не забывал о той грани, перешагивать которую ни в коем случае нельзя. Не он сотворил этих людей; он только помог им жить достойно, предложил варианты, создал условия. Попросту говоря, в трудный момент оказался рядом. Конечно, это уже немало, и кое-какие заслуги у него есть, но все же...

Прав был Федор. «Помоги в Божием деле, и Бог поможет тебе...» Ведь он, Саша Белов, лишь человек. И сам он — далеко не совершенство. И ему еще многое предстоит пройти, многое преодолеть и вынести, чтобы стать еще сильнее и поделиться своей силой с теми, кто слаб и сбился с пути. Все эти мысли промелькнули в его голове за несколько минут выступления Сергея:. Саша подумал, что не стоит делать их достоянием всех. Лучше оставить при себе.

В этот момент в кармане пиджака зазвонил мобильный. Белов, извиняясь, пожал плечами. Он взял телефон и вышел в соседнюю комнату. Саша ждал этого звонка. Звонил старый преданный друг. Странное дело — круг замкнулся! Белов вовсе не был суперменом, как это могло показаться со стороны. Он тоже иногда нуждался в помощи.

—          Да! — отрывисто сказал Белов.

—          Я в Москве. Остановился в «Мариотте», — по-военному четко прозвучал знакомый голос.

—          Жди меня завтра после трех, — сказал Белов и нажал, отбой.

На сердце стало покойно и легко.

«Вот и мой панчер с нами, — подумал Белов. — А коли так, вообще бояться нечего. Сергей будет в полной безопасности».

После торжественного обеда-завтрака они все сфотографировались на фоне спортшколы. Со стены фасада, разрисованной красками из аэрозольных баллончиков, улыбался легендарный боксер Виктор Агеев...

Тем же вечером Белов, Степанцов, Лайза, Ватсон и Витек сели в самолет. Николай Гудков летел с ними до Москвы. Там он делал пересадку на рейс до родного Питера, а вся команда следовала дальше, в Нью-Йорк.

«Команда... — усмехался Белов. — Бригада!»

 

XXXV

Буцаев со своими подручными обедал в «Гамбринусе». Он, как всегда, был одет в белый костюм, еще роскошнее предыдущего. Новая шляпа лежала рядом; на стуле. В ресторане все было по-прежнему. Храбинович в своем углу хлебал жидкую овсянку и ковырял вилкой копченую скумбрию. В огромных аквариумах плавали диковинные рыбы, шевелили длинными усами лангусты, воздевали к потолку клешни воинственные крабы. Часы, стоявшие в углу, хрипло отсчитали двенадцать ударов. Все было по-прежнему... Все, кроме двух обстоятельств.

Первое: Роман Остапович потерял деньги. Не такие уж и большие, если разобраться. Двести тысяч он поставил на то, что Степанцов проиграет, и он проиграл. Храбинович обещал выдачу два к одному; следовательно, Буцаеву полагался выигрыш в размере четырехсот тысяч. Однако он зарвался и поставил еще двести тысяч на пятый раунд, а Сергея признали побежденным в шестом. Стало быть, они законным образом вернулись к Храбиновичу.

В итоге у Буцаева так и осталось четыреста тысяч, но... Хитрый букмекер взял свои два процента — восемь тысяч зелененьких американских долларов. Конечно, это сущие пустяки, но для Буцаева это было что-то вроде злой насмешки.

И второе обстоятельство, которое в значительной степени перевешивало первое, — то, что Роман Остапович потерял лицо и в своих глазах, и в глазах своих нукеров. Посудите сами, разве можно считать солидным человека, который едет в Вегас, чтобы уладить миллионное дело, а вместо этого банально получает по морде? Да еще в такой глумливой форме?

Буцаев вспомнил драку в душевой. Душевая стала для них всех лобным местом, то есть, местом, где все они получили в лоб. Разумеется, Роман Остапович тяжело воспринял поражение и не без основания считал, что смыть этот позор может только кровь ненавистного врага.

Было бы наивно полагать, что такой человек, как Буцаев, сидел, сложа руки. По своим каналам он выяснил о Белове все, что мог. История Бригады и ее трагический конец; роковой выстрел в аэропорту и тернистый путь оставшегося в живых бригадира наверх; наконец, прошлогодняя операция по освобождению сына, блестяще проведенная Беловым на Ближнем Востоке, — все это немало впечатлило Романа Остаповича. Противник был не прост, ох, как не прост!

Единственное, что хоть как-то утешало Романа Остаповича — это серебристый «Стингрей». Можно сказать, боевой трофей, одновременно служивший моральной компенсацией. Машина была слишком приметной, чтобы ей можно было открыто пользоваться. Но благодаря этому разыскать её не составило труда. Спорткар стоял в дальнем углу автомобильной стоянки в аэропорту Лас-Вегаса.

Буцаев узнал, что Белов той же ночью улетел в Нью-Йорк, оттуда в Москву. Проследить его перемещения было нетрудно — фамилии всех пассажиров вносились в единую базу данных американских авиалиний. Понимая, что Белов больше не вернется, Буцаев отдал распоряжение своим подручным, и они угнали «Стингрей» со стоянки. Затолкали его в арендованный трейлер и доставили в гараж босса.

Буцаев сознавал, что мчаться по горячим следам за Беловым в Россию — не просто глупо, но й опасно. Он не забыл Уголовный Кодекс страны, которую покинул много лет назад. За преступление, которое в Штатах или в Европе каралось несколькими месяцами тюрьмы, в России можно было схлопотать десятку лагерей, а то и больше.

К счастью, судьба улыбнулась Буцаеву: матч за звание претендента обернулся скандалом. Хьюитта дисквалифицировали, а Степанцова вновь пригласили драться. Это обстоятельство давало ему надежду на новую встречу с Беловым. А значит, появляется шанс поставить его на место. О, этот мерзавец узнает, что такое вендетта по-буцаевски!

От мыслей о сладкой мести его оторвал Храбинович. Старик повернулся к Буцаеву и, хитро улыбаясь, произнес:

— Уважаемый Роман Остапович! Что вы думаете о предстоящем бое? Или вы больше на боксеров не ставите? Не страшно. Я принимаю и на тараканьи бега.

Буцаев позеленел от злости. Стараясь, чтобы его голос звучал как можно безразличней, он ответил:

—          Что-то нет азарта, Соломон Маркович. Как-то это все... — он сделал пренебрежительный жест, давая понять, что считает игры на тотализаторе детской забавой.

—          Ваше право, любезный! — хихикнул Храбинович. — А то, может, небольшую ставочку? Говорят, русский сегодня прилетает в Нью-Йорк. Я слышал это по телевизору.

Буцаева захлестнула горячая волна гнева. Еле сдерживаясь, он произнес:

—          Да и черт с ним, Соломон Маркович! Пусть прилетает.

Но слова Храбиновича, такие невинные с виду, сделали свое дело. Есть больше не хотелось. Буцаев сорвал салфетку скомкал и бросил ее на стол. Он поднялся; вместе с ним вскочили Гога и Хасан. Хасан что-то дожевывал на ходу; Гога сделал мощное глотательное движение, которое сделало бы честь крупному удаву, и спросил:

—          В чем дело, босс?

Буцаев, не говоря ни слова, решительно направился к выходу. У дверей он бросил подскочившему официанту:

—          Запиши на мой счет! — и вышел на улицу.

Рядом с лимузином курил скучающий Реваз. Увидев

босса в недобром расположении духа (последние два месяца он постоянно пребывал в недобром расположении духа), Реваз распахнул перед ним дверцу автомобиля: Куда?

—          В аэропорт! — бросил Буцаев.

Сиденье казалось ему жестким. Буцаев ерзал и так, и этак, пытаясь устроиться поудобнее, но не мог избавиться от ощущения, будто в его филейных частях засела докучливая заноза. И Роман Остапович знал, что это за заноза. Ему не терпелось узнать, прилетел Белов вместе с боксером или нет.

В аэропорту имени Кеннеди Буцаев прямым ходом направился к диспетчеру — высокой симпатичной мулатке с крашенными в соломенный цвет волосами. Он остановился перед стойкой, вежливо снял шляпу и, приложив ее к груди, растянул губы в приторной улыбке. А когда та встретилась с ним взглядом, самым чарующим голосом, на какой был способен (для общения с девушками лучше всего подходит грудной низкий тембр), спросил, можно ли посмотреть список пассажиров, прилетающих рейсом из Москвы? Девушка, уловив его слабый русский акцент, кивнула и открыла соответствующее окно в компьютере.

—          Кто конкретно вас интересует?

—          Конкретно? — Буцаев замялся. — Сергей Степанцов...

Диспетчер нашла в списке фамилию боксера.

—          Да, мистер Степанцов летит этим рейсом.

Роман Остапович изобразил на лице радостную физиономию.

—          О, как мило! Это мой друг. Скажите, а нет ли случайно в числе пассажиров Александра Белова?

—          Он тоже ваш друг? — с профессиональной учтивостью поинтересовалась девушка, прокручивая список пассажиров в обратную сторону.

—          Это мой заклятый друг, — пробормотал по-русски Буцаев, одновременно кивая девушке с самой благожелательной улыбкой.

Он с замиранием сердца ждал ее ответа. Как ему хотелось, чтобы Белов оказался в списке пассажиров! И почему эта крашеная дура так долго и тупо пялится на экран монитора! «Давай же, мормышка черная! Скорей уже читай!» проклиная американцев с их патологической политкорректностью, мысленно подгонял ее Роман Остапович.

—          Да, есть Александр Белов, — подтвердила мулатка. — Он тоже летит этим рейсом. Самолет уже находится в зоне видимости наших радаров; думаю, через час вы сможете встретить своего друга.

Буцаев радостно потер руки, перегнулся через стойку и, понизив голос, сказал:

—          Если бы вы знали, как я рад! Я так по нему соскучился!

Он поблагодарил девушку, надел белую шляпу с широкими полями и отошел от стойки. Блонд-мулатка презрительно скривила губы.

—          Куда катится мир? — сказала она в спину удаляющемуся Буцаеву. — И этот — тоже педик. Белый костюм, дурацкая шляпа! И встречает такого же педика, как он. Нормальных мужиков уже не осталось!

Роман Остапович, как охотник в засаде, простоял целый час у перегородки из толстого прозрачного пластика, боясь пропустить Белова. Наконец, когда пассажиры, прибывшие из Москвы, потянулись к стойкам паспортного контроля, Буцаев увидел его.

Белов шел рядом с боксером, по другую руку от него вышагивала как всегда изящно одетая Лайза. Его враг ничуть не изменился со времени их последней встречи. Та же уверенная походка, гордо поднятая голова.,. Дорогие ботинки цвета спелой вишни, темно-синий летний итальянский костюм, белоснежная рубашка были ему к лицу Это Буцаев вынужден был признать с болью в сердце и скрежетом зубовным...

—          Эй! — крикнул он, переступая ногами на месте, как застоявшийся конь: он прекрасно понимал, что через перегородку Белов ничего не услышит, но все же не смог совладать с охватившими его эмоциями и снова закричал: — Эй, я здесь! — и махнул несколько раз рукой, как будто стоял на мавзолее в красный день календаря...

То, что случилось в. следующее мгновение, несказанно удивило Буцаева. Словно уловив его мысленный сигнал, Белов обернулся и встретился с ним взглядом.

Саша остановился и подошел к стеклу; как сделал это когда-то в свой прошлый приезд. Только тогда он радостно улыбался Лайзе, а сейчас — иронично — Буцаеву. Они встали, глядя друг другу в глаза, как два боксера на ринге в последние секунды перед боем. Время для них прекратило свое течение.

Поединок этот длился с полминуты. Наконец Роман Остапович недобро ощерился; тонкие стрелки его черных усов дрогнули и погнали время вспять: без двадцати четыре, без четверти три, без десяти два... Он со значением кивнул Белову, отвернулся и зашагал прочь. И ни разу не оглянулся.

Для Саши эта встреча не стала сюрпризом. Он ожидал чего-то подобного и был к этому внутренне готов. Когда он подошел к встревоженной Лайзе,

Степанцов уже стоял в очереди к столику паспортного контроля.

—          Нас встречают, — сказал ему Белов совершенно спокойным голосом.

Лайза схватила его за руку и с дрожью в голосе сказала, что ей страшно.

—          Не бойся! Все под контролем, — успокоил ее Белов, показывай на группу из трех человек, прибывших другим рейсом.

Один из них, лысый, с объемистым черепом классической формы, здорово смахивал на певца Розенбаума, только без кофра с гитарой. Второй, с простым русским лицом, глазел на заокеанские чудеса как деревенский увалень, впервые попавший в большой город. Он довольно заметно прихрамывал на одну ногу. Третий старался не привлекать к себе внимания, но, увидев его, забыть уже было невозможно. Мощная статная фигура, короткий, с проседью, ежик стриженых волос, сильные руки, загорелое лицо старого вояки, на котором выделялся белый шрам... Панчер, у которого всегда есть шанс. Дмитрий Андреевич Шмидт.

— Лайза, — тихо сказал Белов. — Никогда ничего не бойся. Нас не выбить из седла. Никому!

Частично, успокоенная Лайза прижалась к нему плечом. Так ей было спокойнее.

Черный лимузин уносил Буцаева обратно в город. Ему и в голову не пришло следить за боксером и Беловым. Уже одно то, что они прилетели вместе, говорило о том, что они и в дальнейшем будут действовать вместе. А какой смысл следить за боксером, если с этой задачей гораздо лучше справятся пресса и телевидение? Нет, он думал совсем о другом: о том, как уничтожить Белова.

С одной стороны, Роман Остапович понимал, что этого ухаря голыми руками не возьмешь. У него было предчувствие, что в открытом противостоянии Белов снова окажется сильнее. Этот типу с был первым человеком на его жизненном пути, перед которым он так позорно спасовал. Буцаев никак не мог взять в толк, почему? Может, Белов его сглазил?

Но, с другой стороны, весь его криминальный опыт подсказывал ему, что на любого молодца можно найти управу. «Все мы смертны и все под Богом ходим», — думал Буцаев.

Нет, Белова надо уничтожить не с помощью грубой силы, а хитростью. Даже не хитростью, а умом! Но вместе с тем сделать это не исподтишка, а громко, даже с грохотом! Дать хороший урок этим зарвавшимся новым русским, которые в последнее время повалили -в Америку обделывать свои темные делишки.

Словом, расправа должна быть показательной, но Роман Остапович при этом останется за кадром, в тени. Как это осуществить технически, Буцаев пока не знал. Выстрел из винтовки с оптикой в данном случае не годился — слишком банально и традиционно для Америки.

Расстрел из автоматов в стиле Коломбо Белые Гетры? Уже ближе к идеалу, но... Клиент должен помучиться перед смертью, умереть в адском пламени в страшных муках. А смерть через расстреляние, как говорили раньше в России, слишком гуманна для такого человека, как Белов. Что же в этом показательного? К тому же — небезопасно. В двадцать первом веке палить в Нью-Йорке из автоматов себе дороже. Полиция тут же оцепит весь район, и кто-нибудь из стрелков обязательно попадется в лапы копов, а уж потом ниточка приведет к Буцаеву.

И пусть официально никто ничего не докажет, Романа Остаповича замучают проверками и инспекциями. За ним установят наблюдение, потом к делу подключится налоговая служба... Словом, кончится спокойная жизнь. Нет, расстрел тоже не годился. Нужно найти другой способ наказания провинившегося. Буцаев лихорадочно метался от варианта мести к другому, но ничего гениального в голову не приходило...

Реваз, сидевший за рулем, опустил перегородку из пуленепробиваемого стекла, отделявшую салон от водителя.

—          Босс! — сказал он. — Вы не забыли, что через два дня наступает срок выплаты страховки за автомобили?

Буцаев отмахнулся.

—          Отстань! Не до того сейчас! Мне и так... — он осекся, поднял глаза на Реваза. — Что ты сказал?

—          Я сказал, что пора выплачивать страховку на следующий год, — несколько испуганно повторил Реваз, и загодя начал оправдываться. — Все-таки лимузины — вещь дорогая, и...

Роман Остапов мгновенно ушел в себя и уже его не слушал. «Лимузин... Страховка...» — завертелось у него в голове, как пластинка...

 

XXXVI

На выходе с таможенного досмотра Степанцова караулила целая толпа репортеров. Все случилось так быстро, что никто и опомниться не успел. Невесть откуда набежали журналисты с диктофонами; пузатый здоровяк легко вскинул на плечо профессиональный «Бетакам» и включил яркую лампу подсветки; дикторы спортивных каналов, модно одетые и с безупречной стрижкой, наперебой тыкали в лицо Сергею микрофонами, напоминавшими противотанковые гранаты в поролоновых чехлах.

Степанцов отвечал на вопросы, такие традиционные и предсказуемые, что ему даже не приходилось задумываться над ответами. Белов и Лайза не успели вовремя увернуться, и теперь их тоже осаждала пишущая и снимающая братия.

Саша старался отделаться общими фразами, а Лайза, как человек, гораздо лучше знающий американскую специфику, тут же завела разговор о благотворительности; в частности, о спортшколе «Гладиатор», открытой по инициативе директора Красносибирского комбината, и о том, что Степанцов в ней преподает. Тут уж не было смысла скрываться, Белову пришлось признать, что он и есть тот самый спонсор спортивных учреждений из далекой заснеженной Сибири.

Камеры мгновенно повернулись к нему. В Америке очень любят слова спонсор, меценат и филантоп. Улыбающееся лицо смущенного Белова показали в новостных выпусках два общенациональных канала и четырнадцать кабельных. Импровизированная пресс-конференция продолжалась почти полчаса. Ватсон, Витек и Шмидт не стали дожидаться ее окончания. Они сели в такси и отправились в гостиницу, номера в которой были забронированы заранее — еще по факсу из Москвы...

Вся беловская команда поселилась в «Хилтоне». Саша с Лайзой и боксер с Ватсоном расположились в номерах по соседству. Витек и Шмидт жили на том же этаже напротив. Первым делом Белов купил всей компании американские мобильные телефоны. Российские не годились — в Штатах действовал другой стандарт GSM. К телефонам добавили гарнитуру: наушник и небольшой микрофон. Таким образом, без особенных затрат они получили возможность поддерживать постоянную связь между собой.

По мысли Белова, никто не должен был знать, что Шмидт, Витек и Ватсон имеют к нему отношение. Саша заперся в своем номере, попросил Лайзу уйти в соседнюю комнату и его не беспокоить, а сам набрал номер Дмитрия. Следовало наметить план дальнейших действий. Бывший шеф безопасности Бригады был настроен агрессивно и решительно; он советовал Белову не дожидаться нападения, а нанести упреждающий удар. «Нетчеловека — нет проблемы», — приводил он в качестве аргумента бессмертную фразу товарища Сталина.

Белов же считал, что после любого убийства проблемы только начитаются. И если ты начинаешь убивать, то сам теряешь право на жизнь. Но говорить об этом Шмидту он не стал, потому что... Потому что достаточно было сказать нет…

«Дело может плохо кончиться, — увещевал его Шмидт. — Когда ты одумаешься, будет уже поздно».

«Нет, — возражал Белов. — Пусть все идет, как идет. Будь начеку. Пока просто прикрывай нас и, если что, вступай в дело...»

В этот момент в дверь их номера постучали. Лайза вздрогнула и бросилась в комнату к Белову.

— Саша! — громко сказала она, показывая рукой на входную дверь. — Это он! Тот самый человек, я чувствую это!

Шмидт слышал весь их разговор по телефону и представил, что будет, когда они откроют стучавшему без всякого фейс-контроля. Он крикнул в трубку Белову;

—          Саша, ни в коем случае не подходи близко к двери! Подожди! Я сейчас сам посмотрю!

Шмидт тихо открыл дверь своего номера и вышел в коридор. Перед беловским «люксом» стоял человек в белом костюме и белой же шляпе с широкими полями. Он был один. Шмидт с независимым видом продефилировал мимо, встал у лифтов, чтобы перекрыть путь возможному подкреплению и тихо сказал в микрофон: Саша! Это он. Один.

Саша распахнул дверь и снова встретился лицом к. лицу с Буцаевым. Но теперь Роман Остапович был сама любезность.

—          Здравствуйте, Александр Николаевич! — произнес он и учтиво поклонился. — Вы позволите мне войти?

Белов оглянулся на Лайзу которая встала так, чтобы незваный гость ее не видел. Она отрицательно замотала головой, так интенсивно, что это могло отрицательно сказаться на состоянии ее шейных позвонков.

—          У меня нет времени для разговора, — нетерпеливо произнес Белов, сжалившись над нею. — Если вы хотите что-то сказать, я вас слушаю.

Буцаева передернуло от его тона, но он сумел взять себя в руки.

—          Простите, что отрываю вас от дел, — сказал он. — Я сожалею, что наша предыдущая встреча прошла так неудачно. Всему виной недостаток информации. У меня есть извинительные обстоятельства: я не знал, кто вы такой.

Белов сказал, что извинения принимаются.

—          Я хочу сгладить возникшую неловкость. Поверьте, никому из нас этот конфликт не нужен. На улице, перед входом в отель, стоит ваш замечательный «Стингрей». Пришлось поменять замок зажигания, а в остальном он как новенький. Вот ключи.

Буцаев полез в карман пиджака. Белов внутренне приготовился выбить пистолет, если тот его достанет, но внешне остался совершенно спокойным. Буцаев действительно достал ключи и протянул их Белову. Саша с непроницаемым лицом взял их, подбросил на, ладони й вопросительно взглянул на гостя.

—          Я понимаю, — продолжал тот, — что дружбы между нами быть уже не может, но, по крайней мере, враждовать нам тоже незачем. Как вы думаете?

Белов молча кивнул. Он внимательно следил за лицом Буцаева. Ему вспомнились слова Ватсона: «Этому человеку нельзя доверять ни в чем и никогда».

—          Что я еще могу сделать, чтобы загладить свою вину? — спросил Буцаев.

Белов пожал плечами.

—          Спасибо, ничего не нужно.

Роман Остапович вдруг театрально всплеснул руками и схватился за голову.

—          Простите, ради бога! Как же я мог забыть? Вам и вашему подопечному наверняка потребуется подобающее транспортное средство. У меня как раз кое-что для вас есть. Девятиметровый лимузин — «Кадиллак»! Роскошная машина. На такой ездит сам президент Буш.

— Уж не тот ли самый, что я видел в Лас-Вегасе? — спросил Белов.

—          Именно так, — улыбнулся Буцаев, — точно такой же. У меня их два, — добавил он гордо.

—          Ну что же? Спасибо за предложение, я подумаю.

—          Стоит вам захотеть, и машина в вашем распоряжении. Я могу дать своего водителя. Бой состоится через несколько дней: представляете, какой будет фурор, если претендент на звание чемпиона мира подъедет к «Мэдисон-Сквер-Гарден» на солидном авто? Это просто необходимо для раскрутки Сергея на нашем континенте. Примите это как дань глубокого уважения и робкую попытку примирения.

—          Хорошо, я подумаю. А сейчас — извините, я занят,— и Белов выразительно потянулся к ручке двери.

—          Простите, если помешал вам, — снова запел ту же песню Буцаев. — И еще раз тысяча извинений.

Белов закрыл дверь у него перед носом. Выглядело это довольно невежливо, но Саша и не думал церемониться. В задумчивости он подошел к Лайзе, отвел ее к дивану и сел рядом.

—          Ну и что ты обо всем этом думаешь, Лайзик?

Девушку била нервная дрожь, и уже за одно это Буцаева стоило бы спустить по пожарной лестнице. Он и сам чувствовал себя на грани срыва: разговор дался ему нелегко. Но было одно обстоятельство, которое нельзя было не учитывать.

—          Саша, не верь ему! — воскликнула Лайза. — Это плохой, злой, гадкий человек!

—          Я все знаю — Белов подошел к окну и выглянул на улицу.

Внизу, уменьшенный расстоянием до размеров игрушечной машинки, стоял серебристый «Стингрей». Проходя мимо него, прохожие останавливались, с интересом рассматривали и, восхищенно покачав головой, шли дальше.

Раздался стук в дверь и одновременно голос в наушнике сказал: «Это я, открой». Белов, погруженный в свои мысли, совсем забыл о том, что не отключил мобильный, и Шмидт слышал весь их разговор с Буцаевым.

Он открыл дверь и впустил Дмитрия. Они прошли в номер.

—          Чего ты с ним цацкаешься, я никак не пойму! Грохнуть его, и дело с концом, — возмутился Шмидт.

Белов взял его за плечо и посадил на диван рядом с расстроенной Лайзой, а сам остался стоять.

—          Ты же видишь, он хочет мира, — сказал он, не будучи, впрочем, вполне уверенным в своих словах.

— «Хочешь мира — готовься к войне!» — процитировал Шмидт поговорку древних римлян.

—          Дима, ты все время забываешь одну вещь. Мы здесь на чужой земле. Прессе только и нужен скандал с участием русских. Любая шумиха может повредить Сергею. И потом, я уже не Саша Белов, а крупный бизнесмен, директор крупнейшего алюминиевого комбината. Вспомни пресс-конференцию в аэропорту. Положение обязывает. Ты же не думаешь, что я его боюсь?

Шмидт с укором посмотрел на Белова.

—          Мне это даже в голову не пришло.

—          Правильно делаешь. Его — не боюсь, но это еще не значит, что я ничего не боюсь. Мне есть что терять. Например, комбинат. Спортшколу. Дом Нила Сорского. Я не вправе рисковать чужими судьбами. Я давно уже не волк-одиночка, на мне лежит большая ответственность. Но даже это не самое главное. А главное то, что я не хочу никого убивать, Даже такую мразь, как Буцаев. К тому же им дело не ограничится, придется мочить его шестерок.

Потом копов, которые выйдут на наш след, и пошло-поехало. Ты что, забыл, как начинаются войны?

—          Ты прав, как всегда, — вздохнул Шмидт. — Я этого не учел.

—          Зря, Дима, зря. Поэтому я тебя прошу: до боя — никаких инцидентов. Ладно?

Шмидт кивнул, но в глазах его при этом загорелись лукавые огоньки.

—          Саша, обещаю: я ничего с ним не сделаю. До боя, — последние слова он выделил особо. — А пока — дай-ка мне ключи от этой крошки, я хочу проверить, все ли с ней в порядке. Не исключено, что твой «Стингрей» нашпигован пластидом, как пояс шахида,

Белов отрицательно покачал головой.

—          Думаю, «Стингрей» чист, но ключи, извини, все равно не дам. За машиной могут следить, а я не хочу

светить тебя раньше времени. Поэтому я спущусь сам и перегоню машину в подземный гараж. .

—          Ты что, с ума сошел? — воскликнул Шмидт.

Лайза молитвенно сложила руки:

—          Саша! Заклинаю тебя, не делай этого! Забудь про «Стингрей»!

Белов с трудом сдерживал накопившееся в нем напряжение. С одной стороны, на него давил огромный груз ответственности за чужие судьбы и жизни, но, с другой, шестое чувство, невероятно обострившееся за последние месяцы, подсказывало, что опасности следует ждать не с этой стороны.

Проще всего было бы крикнуть: «Хватит! Я лучше вас знаю, что делать!» Но зачем обижать близких? Зачем повторять пройденное? «Легче сдерживаться перед посторонними, случайными людьми, чем в отношении, тех, кто всегда находится рядом», — подумал Белов. Он взял себя в руки и тихо сказал:

—          Ребята... Прошу вас, ответьте мне только на один вопрос. Вы мне верите?

Шмидт и Лайза переглянулись.

—          Ну да, верим, — ответил Шмидт за обоих.

-- Я часто ошибался? — спросил Белов. — Я часто делал не то, что нужно?

—          Что-то не припомню, — признался Шмидт.

—          Тогда, пожалуйста, поверьте мне и в этот раз. Поверьте и помогите, когда я вас об этом попрошу. А пока не мешайте, ладно?

Белов стоял посередине гостиной. В его ладной фигуре было столько силы и решимости, что даже Шмидт не нашелся, что ответить. Это был какой-то новый Белов, которого они еще никогда не видели. Он говорил, как Саша, двигался, как Саша, вел себя, как Саша, но вместе с тем от него исходила такая мощная энергия, что, казалось, воздух вокруг него начал электризоваться и потрескивать.

—          Я спущусь и поставлю «Стингрей» в гараж, А потом мы с Сергеем сядем в такси и поедем в «Мэ-дисон-Сквер-Гарден», осмотреть ринг. А тебе, Дима, я советую остаться в гостинице и не светиться раньше времени. Лайза, ты тоже никуда не выходи, я скоро вернусь.

Белов вышел из номера, оставив Шмидта и Лайзу в полном недоумении. В самом деле, что он мог объяснить? Что все в этой жизни взаимосвязано и все имеет свой смысл? Что человеку, осознавшему свое предназначение, нечего бояться случайностей? Что сила Алатырь-камня надежно охраняет его не только в тайге, но и в каменных джунглях? Зачем вообще что-то объяснять? Зачем говорить, лучше делать.

Саша спустился на улицу и подошел к «Стингрею». Он сел за руль и увидел на пассажирском сиденье визитку из плотной синей бумаги с золоченым обрезом. «Boutsaev limousine company» — было написано на визитке. Чуть ниже по-русски: «Г-н Буцаев. Компания по прокату лимузинов».

Белов взял маленький прямоугольный кусочек картона в руки. Он долго смотрел на него, словно хотел увидеть в строгой латинице и в широко раскинувшейся кириллице какой-то скрытый .смысл или знак. Наконец он вздохнул и через силу улыбнулся.

—          Хорошо, — сказал он вполголоса. — Пусть будет по-твоему.Если я откажусь, ты редь все равно не отстанешь?

Он взял мобильный и набрал номер, указанный на визитке.

—          Алло! Роман Остапович? Говорит Белов.

—          Я вас внимательно и с удовольствием слушаю, Александр Николаевич, — голос у Буцаева был мягким и скользким, будто его тщательно смазали машинным маслом.

—          Ваше предложение насчет лимузина остается в силе?

Повисла пауза. Буцаев от удивления не мог вымолвить ни слова. Ему не верилось, что все, что ему рассказывали про Белова, совершеннейшая чушь!

Неужели этот карась настолько глуп, что клюнул на такую простую наживку?

—          Разумеется, Александр Николаевич, — с трудом сдерживая охватившее его волнение, ответил Буцаев.

—          Отлично. Мне потребуется автомобиль, но только в день боя.

—          Ну отчего же? — возразил для формы Буцаев. — Я могу и раньше...

—          Нет, — перебил его Белов. — В день боя, не раньше.. Надеюсь, мы все в нем поместимся?

—          Конечно, Александр Николаевич. Вам не будет тесно, гарантирую.

—          Спасибо, я позвоню вам через неделю, — сказал Белов и положил трубку.

Теперь он точно знал две вещи. Первое, Буцаев ни за что не упустит возможности отправить его на тот свет всеми доступными способами. И второе, что целую неделю они будут в полной безопасности.

 

XXXVII

Накануне боя Белов, Сергей, Лайза и Ватсон отправились в знаменитый стейк-хауз «Палм-Ту», расположенный на Второй авеню. Шмидта и Витька они с собой не брали — из соображений конспирации. Белов много слышал об этом ресторане, но не бывал в нем еще ни разу. Лайза, напротив, как истая жительница Нью-Йорка и манхэттенская леди, посещала его довольно часто.

Они вошли в помещение и были поражены царившей в заведении атмосферой. Казалось, время здесь остановилось лет пятьдесят назад, а то и больше. Пол был покрыт густым слоем опилок, а стены — карикатурами известных актеров, политиков, журналистов и бизнесменов. С кухни доносился запах жареного мяса и лука. Компания устроилась за одним большим столом и заказала мяса. Много мяса. По подсчетам Ватсона, Степанцов мог набрать еще целый килограмм веса, но ни граммом больше.

—          Это — твоя последняя еда перед боем, — предупредил доктор боксера. — Завтра -- только соки, фрукты и зеленый чай.

Официант принес здоровенные порции: мясо сочилось кровью. Стейки лежали на огромных оловянных тарелках, напоминавших руль тяжелого грузовика. Ножи и вилки были украшены вензелями с датой «1938».

Белов, Лайза и Ватсон взяли себе пива; Сергею в этом маленьком удовольствии было отказано. Душистое мясо таяло во рту. Мужчищы поливали его лимонным соком; Лайза выбрала фирменный соус, подававшийся в большой фаянсовой плошке. Они ели и болтали о всякой ерунде. О предстоящем бое никто не сказал ни слова; все понимали, что завтрашний день принесет множество хлопот и переживаний, так зачем раньше времени расходовать нервную энергию? Они просто наслаждались едой и приятной компанией.

—          Мне здесь нравится, — сказал Белов. — Надо сказать Степанычу, пусть откроет в Красносибирске такой стейк-хауз: Не все же ему пекарнями заниматься.

—          Где мясо брать? — возразил Ватсон. — Не в магазине же покупать.

—          Конечно, нет. Для этого дела нужна целая ферма и стадо . примерно голов на шестьсот, — Белов уже начал мысленно прикидывать, чего сколько потребуется, чтобы реализовать эту затею. — А что? К югу от Красносибирска полно мест для выпаса. Возьмем землю, построим ранчо, зимний коровник, силосную яму...

—          Я первый пойду в ковбои, — мечтательно сказал Ватсон. — Всегда хотел носить кожаные штаны и целый день сидеть в седле.

—          Не забудь про шляпу! — размахивая вилкой, сказал Степанцов. — Настоящую ковбойскую шляпу!

При слове «шляпа» за столом повисло молчание. Потом Белов, прерывая затянувшуюся паузу, сказал:

—          А не заказать ли нам еще пива?

Не дожидаясь официанта, он встал и подошел к стойке бара. Принес несколько холодных запотевших бутылок «Миллер лайте» и разменял пару долларов на монеты по двадцать пять центов. Затем подошел к музыкальному автомату — чудищу из далеких пятидесятых, — бросил монету в прорезь и выбрал мелодию.

Автомат захрипел, заскрипел, забурчал, но потом настроился на нужный лад, и из старинных, обрамленных медью динамиков полилась нежная мелодия старинной ковбойской песни о любви — той самой, что звучала в фильме «Телохранитель», но не в исполнении голосистой Уитни Хьюстон, а непритязательной, но душевной Долли Партон.

Белов подошел к Лайзе.

—          Мэм, вы позволите пригласить вас на танец?

Лайза отложила салфетку и кивнула — сдержанно

и немного свысока, как и положено манхэттенской леди. Они танцевали, забыв обо всем на свете. Вся жизнь уместилась в три короткие минуты, наполненные музыкой, танцем и любовью.

Все, что будет завтра — завтра и будет. А сегодня — они были молоды, веселы и счастливы. Оттого, что любили друг друга и были вместе. Вернувшись в номер, они всю ночь напролет занимались любовью и уснули только под утро, утомленные и переполненные друг другом до краев.

Последняя ночь перед боем выдалась бессонной не только для Белова, Лайзы и Ватсона (Степанцов-то как раз спал, как убитый; доктор поражался его выдержке и воле), но и для господина Буцаева.

Запершись вместе со своими подручными в гараже, он готовил лимузин к последней поездке.

—          Это будет что-то феерическое! — то и дело восклицал Роман Остапович, намекая на разрушительный салют, который он намеревался устроить для Белова.

Страховые взносы за все машины были выплачены сполна, так что Буцаев ничего не терял. Пользуясь криминальными связями с итальянской «коза ноетра», он вышел на отставника из ФБР, специалиста по взрывному делу. Старый негр сильно пил и за соответствующее вознаграждение был готов на все.

—          Мне нужно сделать так, чтобы все это выглядело... Словно бы они подорвали себя сами. По неосторожности, — объяснил Буцаев.

—          Это как? — не понял взрывник.

—          Ну, как? Русская мафия, арендовала у земляка лимузин, а сами перевозили в нем черт знает что... Наркотики, оружие, взрывчатку... Понятно?

В прессе поднимется шумиха, раскопают сомнительное прошлое Белова, уцепятся за это, как за основную версию, а с меня и взятки гладки. Ясно?

—          Окей!— ответил негр и приложился к плоской фляжке, некоторой плескалось кое-что покрепче холодного чая с лимоном. — Все сделаем, но,

сами понимаете, это будет стоить.

—          Делай! Деньгами не обижу, — пообещал Буцаев.

Негр подошел к лимузину и внимательно осмотрел машину.

—          Но для этого, думаю, придется выпотрошить салон. Понимаете, если крепить бомбу под днищем, ничего не получится. На этом автомобиле — максимальная степень защиты. Лимузин может перевернуться, а люди не пострадают. Кроме того, любая экспертиза без труда обнаружит, где было установлено взрывное устройство. Нет, взрывчатка должна быть в салоне и в багажнике. Тогда все будет правдоподобно,

—          Хорошо, — согласился Роман Остапович. — Что для этого нужно?

—          Всего-то ничего, — беззаботно отозвался негр и снова полез за фляжкой. — Снять сиденья, обивку и облицовку дверей. Мы обложим капсулу салона изнутри и поставим радиоуправляемый взрыватель. Для правдоподобия подкинем пару пистолетов и «узи»: их придется спрятать под сиденьями.

После взрыва в салоне будет такая каша, что никто и не разберет, что произошло. По крайней мере, будет понятно главное — бомба находилась в машине.

—          Мне нравится ваша идея, — сказал Буцаев. — Приступайте.

Отставник сделал изрядный глоток из фляжки.

—          Э-э-э, нет, ребята. Мое дело все, что горит и взрывается. Но я никогда не работал автомехаником. Так что разбирать салон вам придется самим.

Он уперся, как осел, и сдвинуть его с этой позиции не удалось даже Буцаеву с его неограниченными финансовыми возможностями. Выхода не было.

Доверить эту работу механикам Роман Остапович не мог, поэтому пришлось, переодевшись в комбинезоны и засучив рукава, потрошить роскошный лимузин самим. Буцаев, Реваз, Тога и Хасан, сопя и отдуваясь, долго копались в «Кадиллаке». Они действовали медленно и осторожно, чтобы ничего не поцарапать и не оставить следов. Взрывник, откровенно ухмыляясь, следил за их мучениями.

—          .Эй, парни! — сказал он. — У вас, случайно, нет баскетбольного щита? Боюсь, заскучаю, а так — хоть мячик по кольцу побросаю.

—          Нет, никаких щитов! — резко ответил Буцаев и вполголоса добавил. — Черный — он и есть черный.

Если он не гонит рэп, то играет в баскетбол. Заканчивает играть в баскетбол и начинает гнать рэп. Третий вариант — делает то и другое одновременно.

К двум часам ночи они аккуратно сняли с лимузина сиденья и внутреннюю облицовку дверей. Специалист заложил плоский пакеты с взрывчаткой СИ-4, поставил радиоуправляемые взрыватели и привел их в состояние готовности.

—          Теперь надо только взять пульт, — отставник показал небольшой продолговатый пульт дистанционного управления, — снять блокировку, — он откинул с красной кнопки пластиковый колпачок, — и нажать на...

—          Достаточно, — перебил его Буцаев и отобрал пульт. — Дальше я уж как-нибудь сам разберусь.

Он отдал негру конверт с обещанным гонораром и подвел к выходу из гаража. Бывший фэбээровец вмиг протрезвел:

—          Что? Ночью? В русский район? Это негуманно! Отвезите меня в Гарлем!

Буцаеву некогда было с ним препираться. Он достал из-за пояса пистолет и приставил его ко лбу взрывника:

—          Чего ты разорался? Сейчас темно. Если не будешь улыбаться, тебя никто и не заметит. Пошел!

Гога и Хасан вытолкали негра за дверь и заложили ее на тяжелый засов. Им еще предстояла долгая и кропотливая работа — поставить все на место.

Теперь они действовали вдвойне осторожно, опасаясь задеть взрывчатку. Для безопасности Буцаев запер пульт в сейф — боялся, что на него кто-нибудь наступит или сядет по рассеяности. К рассвету все было готово. Самый внимательный глаз не заметил бы, что панели и сиденья снимали. В потайные местечки багажника Реваз положил автомат «узи» и две «беретты» со спиленными номерами.

Буцаев отступил на шаг от лимузина и полюбовался сделанной работой.

—          Так! Теперь — срочно помыть, начистить и отполировать! — распорядился он.

Гога и Хасан побежали за керхерами, воском и полировальными полотенцами.

—          Ну, вот и все! — сказал Буцаев. — Как вам это понравится, господин Белов?

 

XXXVIII

Несмотря на то, что поспать удалось всего два с половиной часа, Белов чувствовал себя бодрым и полным сил. Он осторожно откинул легкое атласное покрывало и поднялся с кровати. Лайза что-то пробормотала во сне "и перевернулась на другой бок. Саша осторожно поцеловал ее в лоб и накрыл обнажившееся плечо.

—          Спи, любовь моя, — прошептал он и пошел в ванную:

Лайза могла спать хоть до вечера, а ему нужно было присутствовать со Степанцовым на утреннем взвешивании и последней предматчевой пресс-конференции.

Белов принял душ, побрился, надел легкие летние джинсы, белую рубашку и мокасины на босу ногу. Он вышел в коридор и постучал в соседний номер.

Сергей уже проснулся — его разбудил Ватсон. Доктор, уже одетый, сидел на кровати: он осунулся, под глазами, как нарисованные, темнели круги от недосыпу, бесчисленных чашек кофе и сигарет. Все-таки он очень переживал за своего подопечного. Белов крепко хлопнул его по плечу и весело спросил:

—          Привет, Ватсон! Минздрав интересуется знать, как там хрипы в легких себя имеют? Хрипят или уже все, трындец им наступил?

Доктор покосился на дверь спальни, где одевался, готовясь к выходу, Степанцов, и шепотом ответил:

—          Я боюсь, Саша...

—          А ты не боясь, док! Наше дело правое, — сказал Белов и покровительственно похлопал его по лысой голове. — Кураж! Сегодня у нас обязательно должен быть кураж! Порвем америкосов в клочья!

Белов понимал, почему Ватсон чувствует себя не в своей тарелке. Все-таки сегодня он выступает в необычном для себя качестве: спортивного врача. Но Саша был уверен, что боевой дух не менее важен, чем профессионализм, хотя Ватсон, несомненно, врач от бога. Уверенность Белова была настолько заразительной, что доктор заметно приободрился. Белов взял его за плечи и подвел к двери.

—          Спускайся, бери такси и поезжай в «Мэдисон-сквер-гарден». Мы с Сергеем приедем на «Стингрее».

Давай! — и, не дожидаясь никаких возражений, Саша «мягкой лапой» вытолкнул Ватсона в коридор. ,

В это время Сергей вышел из спальни, неся с собой две рубашки. Он прикладывал их к телу и качал головой, явно не зная, какую надеть.

—          Оставь их! — сказал Белов. — Ну-ка, покажи, что получилось!

Он подвел Степанцова к окну и принялся рассматривать его левое плечо. На округлости литой дельтовидной мышцы красовалась свежая татуировка, сделанная в Москве — голова оскалившегося медведя.

—          Отлично! — констатировал Белов. — А шрамы?

Четыре параллельных розовато-белых рубца тянулись наискосок от плеча к животу.

—          Красавец! — сказал Саша. — Надень майку и спортивный костюм. Главное — прихвати с собой это, — он достал из кармана джинсов ожерелье из медвежьих когтей, сделанное Акимом. — Хотят «русского медведя»? Они его получат!

Его веселый задор передался и боксеру. Сергей быстро натянул белую майку и спортивные штаны, накинул куртку Они спустились в подземный гараж и сели в спорткар.

—          Старый знакомый! — сказал Степанцов, любовно поглаживая переднюю панель «Стингрея».

—          Стартуем! — отозвался Белов и повернул ключ зажигания.

Мощный двигатель коротко взревел; машину ощутимо качнуло. Саша нажал на газ, и «Стингрей», взвизгнув покрышками, рванул вперед.

- Буцаев ходил по офису не находя себе места. Неужели этот Белов в последний момент что-то почувствовал? Почему он до сих пор не звонит? Роман

Остапович уже сам собирался позвонить, но вдруг услышал удивленный возглас Гоги:

—          Босс! Смотрите-ка, он там!

—          Где там? — повернулся на голос Буцаев.

Гога, развалившись, сидел, на вращающемся стуле и жевал «ройял чизбургер», запивая его горячим кофе из бумажного стаканчика.

—          В телевизоре! — пояснил Гога и ткнул пальцем в экран.

Спортивный канал транслировал предматчевую пресс-конференцию. На экране за столом сидели Белов и боксёр. У обоих на шее были какие-то странные ожерелья, а Степанцов еще и демонстрировал красивую татуировку на левом плече...

Утреннее взвешивание показало, что вес обоих бойцов, и Степанцова, и Пейтона, находится в границах, установленных для полутяжелой весовой категории. Последующий медицинский осмотр подтвердил, что ни один из них не имеет заболеваний, которые могли бы помешать принять участие в поединке. За-Гем настала очередь журналистов. Они задавали одни и те же вопросы, надеясь спровоцировать скандал. В боксе это часто бывает — спортсмены, заводя себяи друг друга, начинают драться еще на предматчевой пресс-конференции.

Но Пейтон носил чемпионский титул уже давно. Он привык к разного рода нападкам и провокациям, поэтому вел себя крайне сдержанно и корректно. Он только один раз сказал, что находится в блестящей форме и имеет очевидное преимущество в виде колоссального опыта, которое обязательно постарается реализовать.

Когда тот же вопрос задали Сергею, тот ответил коротко.

—          Победит сильнейший.

—          Вы уверены, что сильнейшим окажетесь вы? — спросил журналист.

Сергей улыбнулся и сказал:

—          Подождите до вечера. Тогда все и увидим;

Следующий вопрос был адресован Белову:

—          Что за странные ожерелья на вас надеты?

Саша рассмеялся.

—          Сувенир. Результат встречи с медведем в сибирской тайге. Он подарил нам свои когти на память.

—          Вы думаете, что это поднимет шансы Степанцова на победу?

—          Давайте не будем торопить события; — повторил Саша слова Сергея. — Пусть поединок расставит все на свои места. А попусту вращать языком — это не в наших правилах.

После этого оба боксера ответили на несколько ничего не значащих вопросов, пожали друг другу руки, поднялись и ушли. Пресс-конференция закончилась.

Через минуту мобильный Буцаева зазвонил. Он включил трубку и услышал знакомый и ненавистный голос:

—          Роман Остапович? Это Белов. Роман Остапович, я хочу, чтобы вы подали лимузин к «Мэдисон-сквергарден». Мы сядем в него после боя.

—          Может быть, перед? — спросил Буцаев.

—          Нет, Лишняя помпезность нам ни к чему. А вот после боя — совсем другое дело. Думаю, он будет кстати.

—          Хорошо, как скажете, — согласился Буцаев.

—          Да, и вот еще что, — будто вспомнив о чем-то, сказал Белов. — Ваш водитель мне не потребуется. У меня есть свой.

—          Александр Николаевич! — умело разыгрывая обиду, воскликнул Буцаев. — Неужели вы мне не доверяете?

—          Конечно, нет, — честно признался Белов.

—          Очень жаль, — сказал Буцаев. — А впрочем, это моя вина. Но я постараюсь ее искупить.

—          До встречи.

—          Всего хорошего, — Буцаев повесил трубку, посмотрел на Гогу, Хасана и Реваза, потом перевел взгляд на лимузин, стоявший за стеклянной перегородкой, отделявшей офис от гаража.

Белов, сам того не ведая, снял мучавший Буцаева вопрос, как быть с водителем. Он предполагал, что, доставив лимузин, Реваз притворится больным и тем самым вынудит Белова сесть за руль.. А теперь...

—          Радуйтесь, остолопы! — сказал он своим подручным. — По крайней мере, никому из вас не придется сидеть за рулем, когда этот гроб на колесах взлетит на воздух.

«Мэдисон сквер гарден», Мекка мирового профессионального бокса, сиял множеством разноцветных огней. Казалось, несколько атомных электростанций работают, чтобы обеспечить светом все это великолепие. Огромный зал вмещал пятьдесят тысяч зрителей, желавших полюбоваться на настоящую мужскую забаву. Красный квадрат ринга готовился принять бойцов, их честный пот, а если потребуется, и кровь.

В половину девятого, за полчаса до боя, к зданию подъехали два одинаковых, как однояйцевые близнецы, черных лимузина. В одном из них сидели Буцаев, Хасан и Гога. За рулем второго был Реваз. Машины, мягко затормозив, остановились на парковочной площадке перед дверями. Буцаев степенно вылез из салона и увидел поджидавшего его Белова.

—          Вот ваша машина, Александр Николаевич! — сказал он.

—          А вот мой водитель, — Белов показал на плотного мужчину с холодными серыми глазами, — Знакомьтесь; Дмитрий Шмидт. А это, — повернулся он к другу, — мистер Буцаев.

—          Нет проблем, я вам полностью доверяю, — Буцаев в знак миролюбивых намерений поднял кверху и показал открытые ладони. — Реваз, отдай ключи!

Тощий лысый коротышка вручил Шмидту ключи от лимузина.

—          От всей души желаю вам победы! — сказал Буцаев и протянул Белову руку.

Саша сделал вид, будто не заметил его жеста. Он отвернулся и посмотрел куда-то вдаль,

—          Победа... — мечтательно сказал он. Затем взгляд его снова стал жестким; он посмотрел Буцаеву прямо, в глаза и повторил слова, сказанные Степанцовым на утренней пресс-конференции. — Пусть победит сильнейший:

Белов развернулся и быстро пошел к входу. Буцаев не нашел, что ответить.

 

XXXIX

Огромный зал был залит ослепительно-ярким светом. Публика томилась в ожидании зрелища. Время от времени по рядам проносился шум, раздавались хлопки, свист и крики. В раздевалке Белов проводил последний инструктаж. Он уже переоделся и теперь был в простых спортивных штанах и белой футболке.

—          Делай все, как запланировали, и все будет в порядке,— говорил он боксеру, поправляя на нем красный шелковый халат с белой надписью Russia.

— Иди до конца. Ничего не бойся. Рубись! Мы победим!

Степанцов рассеянно кивал; было видно, что он слышит едва половину слов Белова. Ватсон возился с чемоданчиком; суетливо перекладывал флаконы с коллодием и вазелином, тщетно пытаясь скрыть свое волнение. Белов достал из сумки белое полотенце секунданта. И заметил, как напрягся Степанцов —  взгляд его стал чужим и враждебным, словно он ожидал чего-то подлого, вроде удара в спину.

Саша повертел в руках белую материю.

—          Я вот что думаю, — с расстановкой сказал он. — Белый флаг нам не понадобится!

Степанцов, набычившись, молчал. Белов решительно смял полотенце и бросил в угол. Он вытащил из сумки старенькое, ветхое полотенце с олимпийским мишкой. Рисунок кое-где стерся, сама ткань истончилась, но от него веяло каким-то теплом.

—          Мне кажется, это больше подойдет. Не возражаешь?

—          В самый раз. Когда мне было четыре года, у меня было точно такое же.

—          Вот и отлично! — Белов ударил Сергея по перчаткам. — Не люблю красивых фраз, но помни: за тобой — Светлана, Федор, Ватсон, я и вся Россия.

Мы с тобой и есть Россия. Будь сильным !-

Степанцов кивнул, попрыгал на Meetе и нанес несколько сокрушительных ударов невидимому противнику. Ведущий вызывал боксеров на ринг. Белов похлопал Сергея по плечу.

—          Пора! Пошли за победой!

Степанцов мгновенно изменился. Он полностью переключился и больше не реагировал ни на какие внешние раздражители; в голове была только одна мысль

— о предстоящем бое. Белов повернулся к нему спиной, Сергей положил руки ему на плечи. Позади боксера, с чемоданчиком в руке, встал Ватсон. Они на секунду замерли, а потом, словно повинуясь какой-то неслышной команде, двинулись на ринг. До начала поединка оставалось несколько минут.

Два роскошных черных лимузина стояли рядом. Шмидт с наигранно-восхищенным видом обходил машину. Он цокал языком и качал головой, повторяя одно и то же:

—          Вот это да! Вот это да!

Эти слова предназначались Ревазу. Коротышка нервно курил, прислонившись к «Кадиллаку».

—          Значит, он бронированный? — Шмидт постучал костяшками пальцев по кузову.  4

—          Защита класса «А», — ответил Реваз, выпуская дым. — Выдерживает очередь из автомата Калашникова и взрыв противотанковой гранаты.

—          Что, везде-везде бронирован? — не унимался Шмидт, заглядывая под днище.

На самом деле, он давно уже понял, что из себя представляет этот черный «Кадиллак», но ему был нужен благовидный предлог для осмотра. Опытному спецназовцу хватило беглого взгляда, чтобы убедиться, что, по крайней мере, внешне с машиной все в порядке.

—          Внизу стоит броневая плита толщиной полтора сантиметра, — сказал Реваз. — Она выдерживает взрыв двух кило тротила.

Консильеро Буцаева тоже понимал, что интересует Шмидта, но делал вид, будто ни о чем не догадывается. Так они и разговаривали: не особенно пытаясь обмануть друг друга.

—          Ну, надо же! — воскликнул Шмидт. — Настоящий танк!

—          Моторный отсек надежно защищен, — поддакнул Реваз. — В колесах — специальные вставки. Даже если пробить все шины, автомобиль может поддерживать скорость до восьмидесяти миль в час.

—          Великолепная техника! — притворно изумился Шмидт. — Пойду, полюбуюсь, что там внутри.

Он сел за руль, и лицо его моментально изменилось: из приторно-глуповатого сделалось серьезным и напряженным.

—          Полный абзац, — задумчиво пробормотал Шмидт, зная, что за тонированными стеклами его не видно. — Но почему у меня такое чувство, будто с

этой машиной что-то не так?

Он опустил перегородку и перелез на заднее сиденье. Нет, вроде все было в порядке. И все-таки интуиция, которая никогда его не подводила, говорила обратное.

Шмидт вернулся на водительское сиденье, вышел на улицу и направился ко второму лимузину Реваз, уже успевший сесть за руль, опустил стекло и натянул на лицо приветливую улыбку.

—          Там, на центральной панели, — сказал Шмидт, — какой-то экран. Я что-то не пойму, зачем он нужен.

Реваз почесал в затылке.

—          Это... система спутниковой навигации. Она вам вряд ли потребуется...

—          Нет, на всякий случай, — настаивал Шмидт, — покажи, как она работает.

Коротышка раздраженно вздохнул, но согласился. Он сел в буцаевский лимузин и активировал экран бортового компьютера

—          Смотри...

Шмидт слушал и все время кивал. Но при этом он успел внимательно осмотреть салон второго «Кадиллака». От его цепкого взгляда не укрылось ни малейшей детали, и, закончив осмотр, Шмидт пришёл к неожиданному выводу. Неужели...?

—          А чем это пахнет? — перебил он Реваза.

—          Лавандой. Босс любит, когда пахнет лавандой, — коротышка показал на хрустальный флакон с густой бледно-зеленой жидкостью.

—          Ясно. Значит, говоришь; нажать на эту кнопку? Ладно, понял. Слушай, а настроиться на трансляцию боя можно?

—          Конечно. Для этого надо выйти в меню... — Реваз продемонстрировал, что и как нужно сделать. — Выбери спортивный канал, и вот... Пожалуйста.

На жидкокристаллическом мониторе буцаевского лимузина появилось четкое изображение: рефери, вызвав бойцов на центр ринга, давал последние наставления.

—          О! Здорово! Пойду-ка к себе, не хочу пропустить такое представление.

Шмидт вернулся к лимузину, предназначавшемуся для Белова, и сел за руль. Едва закрыв массивную, скрадывающую все звуки дверь, он достал мобильный и набрал нужный номер.

—          Витек! Требуется твоя помощь! Слушай и запоминай...

Шмидт быстро рассказал Злобину, что надо делать. Затем он откинулся на сиденье и стал ждать. От согласованности их действий сейчас зависело очень многое.

А в это время на экране монитора, укрепленного на передней панели «Кадиллака», два боксера — Степанцов и Пейтон — сходились в центре ринга, чтобы выяснить, кто из них более достоин звания чемпиона мира.

 

XL

Звонкий удар гонга возвестил о начале поединка. Титульный бой состоял из двенадцати раундов, но мало кто предполагал, что он может продлиться так долго; скорее всего, дело закончится нокаутом, причем гораздо раньше. Мнения специалистов и спортивных журналистов относительно того, кто победит, разделились почти поровну. Половина прочила победу Пейтону, другие находили шансы Степанцова более предпочтительными.

Боксеры сошлись в центре красного квадрата и стали медленно кружить то в одну, то в другую сторону. Пейтон не торопился переходить в наступление.

Сергей, помня о той сокрушительной силе, которая была скрыта в правой перчатке чемпиона, тоже не спешил наседать. Они словно исполняли военный танец, не желая приближаться друг к другу Это прощупывание противника, выбор дистанции и позиции для атаки продолжалось почти минуту и, несомненно, было более выгодно Пейтону, поскольку именно в его выносливости сомневались скептики, а он сейчас совсем не тратил сил.

В какой-то момент Степанцов это понял и двинулся вперед более уверенно. Теперь он не давал Пейтону маневрировать; быстрыми перемещениями отсекал пути отступления, оттесняя противника в угол. Его левая рука атаковала под разными углами, нанося джеб за джебом; правой Степанцов постоянно делал обманные движения, показывая, что он заряжен на сильный удар.

Пейтон отстреливался и наивно пытался поймать Сергея на встречном движении; но Степанцов все это прекрасно видел по работе ног Ларри. Когда Пейтон переносил тяжесть тела на переднюю ногу, Сергей на мгновение замирал, откладывая удар; затем делал обманное движение корпусом и вместе с ударом шел вперед. Он отсекал Пейтона от пространства ринга, постепенно загоняя чемпиона в угол, тогда как сам оставался свободен.

Естественно, Лейтону- это не понравилось; если с первого же раунда упустить позиционное преимущество и позволить противнику диктовать ход поединка, то ничем хорошим это не кончится. Бокс — это сила, техника, тактика и стратегия, но в не меньшей степени бокс — это борьба двух характеров. И когда один из бойцов начинает доминировать, это означает, что он получил психологическое превосходство. И рано или поздно Это превосходство выльется в несколько хороших ударов, ставящих точку в поединке.

Этого Пейтон допустить не мог. Волей-неволей ему пришлось обороняться более активно, угрожая хитроумными контратаками. Но Степанцов без труда читал рисунок боя. Он ускорил темп, тем самым заставив и Лейтона действовать быстрее. Атаки стали более острыми, а удары — тяжелыми. В этот момент прозвучал гонг, и первый раунд закончился.

Сергей вернулся в угол.

— Все правильно! — говорил Белов, обмахивая его полотенцем. — Дави его, не отпускай! Раскручивай на активные действия, не давай отдыхать. Побольше атакуй — стандартными комбинациями, И главное — не зажимайся! Чувствуй себя свободным!

Степанцов понимал, что Саша все говорит правильно. Во втором раунде надо обязательно прибавить. Сил у него было полно; главное — не растратить их попусту, выплеснуть энергию в мощные удары, достигающие цели. Прозвучал гонг. Степанцов вскочил со стула и бросился вперед.

Шмидт сидел перед экраном монитора лимузина, но не обращал внимания на порхавших по рингу боксеров. У него было более важное задание. Он разбил улицу на секторы и старался каждому уделять внимание с небольшим перерывом в секундах. Вдруг из-за угла показался странный субъект. Он едва держался на ногах, выписывавая невообразимые кренделя, но каким-то чудом умудрялся удерживать в руке огромный, толщиной с пожарный рукав, хот-дог, обильно смазанный кетчупом и горчицей. Время от времени он останавливался и пытался откусить изрядный кусок, но коварная земля уходила из-под ног, и человек снова начинал балансировать, стараясь обрести шаткое равновесие.

Он приблизился к лимузину, где сидел Шмидт, и еле заметно подмигнул. Немного прошел в сторону багажника и оперся спиной на машину. Теперь обе руки у него были свободны, и человек, крепко обхватив хот-дог, снова поднес его ко рту. Шмидт через наружное зеркало следил за всеми его перемещениями.

Едва он увидел, как пьяница пристроился к лимузину, Шмидт выскочил на улицу и схватил любителя хот-догов за шиворот.

— Эй! А ну пошел отсюда! Гоу, гоу! — добавил он для ясности по-английски.

Бродяга был вовсе не маленьким, но, видимо, сил у него совсем не осталось — все ушло на борьбу с гравитацией. Пьяница покачнулся, а здоровенный пинок, которым Шмидт сопроводил свои слова, резко изменил направление его движения.

Мужчина полетел прямиком на второй черный «Кадиллак». Хот-дог вырвался у него из рук и плюхнулся на моторный отсек лимузина, заставив Реваза вздрогнуть. Бродяга бросился ловить свой ужин, но сделал это так неаккуратно, что вся горчица, перемешавшись с кетчупом, выдавилась на лобовое стекло и сверкающий капот. Придурок продолжал хлопать по нему обеими руками, будто ловил убегающую мышь.

Реваз выругался и вылез из-за руля. На помощь ему пришел Шмидт, и они вдвоем принялись мутузить пьяного бездельника. Он не пробовал защищаться — только закрывал голову руками. Он даже не ругался, что, вообще говоря, было несколько странно, а только все время повторял: «Ноу! Ноу!»

Наконец Ревазу и Шмидту стало жаль бедолагу, и они его отпустили. Пьяница вытер лицо рукавом, отбежал на безопасное расстояние и, выставив вверх средний палец, снова закричал: «Ноу!» Шмидт запустил в бродягу остатками растоптанного хот-дога, и он, еще раз проорав свое «Ноу!», скрылся за углом.

Шмидт покачал головой и процедил сквозь зубы:

—          Дубина! Говорил же ему: кричи «фак»! Неужели так трудно запомнить?

Но в целом он остался доволен спектаклем. Витек, хоть и не знал по-английски ничего, кроме «йес» и «ноу», выглядел убедительно. Во всяком случае, Ре-ваз ему поверил.

Коротышка всплеснул руками и, глядя на жирное отвратительное пятно, блестевшее на капоте, сокрушенно сказал:

—          Придется мыть машину. Босс будет недоволен.

—          Конечно, недоволен! — поддакнул Шмидт. — Может, тебе по-быстрому смотаться на мойку?

Реваз молча прикидывал, успеет ли он обернуться до выхода Буцаева.

Шмидт словно прочитал его мысли.

—          Успеешь, — сказал он. — Сейчас... — он заглянул в салон. — Всего-то второй раунд.

Реваз посмотрел на часы, потом на пятно из горчицы и кетчупа. Затем снова на часы... И махнул рукой.

—          А, ладно! — он сел за руль, завел двигатель, и черный лимузин сорвался с места.

Шмидт проводил его взглядом. Когда «Кадиллак» скрылся за поворотом, движения Дмитрия стали вдруг резкими, и порывистыми. Он запрыгнул в салон, выключил трансляцию боксерского матча, вышел в главное меню и нашел систему спутникового слежения за наземными объектами. Благодаря своему увлечению самолетами он изучил современные навигационные системы вдоль и поперек. Шмидт выбрал из списка буцаёвский лимузин и нажал «ввод». На экране показалась мерцающая точка, удалявшаяся на северо-запад от «Мэдисон сквер гарден».

В стекло с противоположной стороны кто-то постучал. Шмидт отключил блокировку замков и открыл дверь. Витек скользнул на переднее сиденье.

—          Ты чего так сильно пинаешься? — сердито сказал он.

—          Чтобы все выглядело по-настоящему.

—          По-настоящему? — Витек потер ушибленное место. — В следующий раз ты будешь бродягой, а я сяду за руль. Тогда посмотришь, что значит «по-настоящему».

—          Если мы сейчас с тобой оплошаем, — веско сказал Шмидт, продолжая наблюдать за светящейся точкой на экране, — то, следующего раза может и не быть. Понял?

Витек кивнул. Шмидт медленно тронул машину с места. Он ехал на северо-запад, следом за «Кадиллаком» Буцаева. Компьютерная система работала в режиме спутниковой навигации, поэтому он не мог видеть трансляцию боя...

 

XLI

Второй раунд и перерыв уже закончились, и начался третий раунд. Степанцов постарался взвинтить темп до предела. Он работал обеими руками, наскакивал на Пейтона, бил классические комбинации — двойки и тройки — и вовремя уходил от ответных ударов, особенно остерегаясь правой руки Ларри.

Пейтону ничего не оставалось, кроме как принять навязанные ему правила игры. Стоять у канатов было себе дороже: тогда длиннорукий Степанцов расстрелял бы его со средней дистанции. Чемпион мира пробовал сбить накал. Он несколько раз пытался провести акцентированный удар в корпус претендента, но его железный кулак неизменно попадал в пустоту

Когда удары не достигают цели, боксер устает гораздо сильнее, чем если бы он бил по защите соперника. К середине третьего раунда Пейтон оставил эту затею — , сбить скорость Степанцова несколькими точными ударами в туловище. Он больше не шел вперед, а, наоборот, терпеливо дожидался Сергея, вытягивая его на себя.

Но Степанцов хорошо знал этот прием. Хотя он и действовал очень быстро, но при этом был весьма расчетлив. Любые попытки Пейтона войти в клинч он пресекал молниеносным уходом на дистанцию; причем отходил всегда с ударом, так что Ларри не решался его преследовать.

Степанцов разрывал расстояние, делал короткую паузу, за которую успевал наметить новые направления атаки, и снова шел вперед. И шел обязательно с ударом. В третьем раунде он полностью овладел ситуацией на ринге. Пейтон держался хорошо, но только сам Сергей видел, чего ему это стоило. Не имея возможности сблизиться и войти в клинч, он принимал тяжелые удары Степанцова. И хотя Ларри пока не плыл и полностью ориентировался в обстановке, но ему нечего было противопоставить, он не мог взорвать ход поединка. В перерыве, перед четвертым раундом, Белов спросил боксера:

— Может, отпустишь немного? Если Пейтон выстоит, что тогда?

Они оба прекрасно понимали, что будет тогда. Пейтон начнет отыгрывать отданное преимущество — удар за ударом, ситуацию за ситуацией. Измотанный Степанцов сбавит обороты, и бой пойдет под диктовку чемпиона. Перед ними стоял выбор: провести пару раундов вполнакала, экономя силы до финала боя, либо пойти до конца, выложиться, не жалея ни соперника, ни себя.

— Воды! — прохрипел Сергей и наклонил голову.

Ватсон полил ему из пластиковой бутылки на затылок и шею; затем Степанцов прополоскал рот и выплюнул воду в ведерко. Медведь на его плече хищно скалился. Он был точь-в-точь таким, какого они встретили на пустынной поляне в сибирской тайге. Широкая грудь боксера вздымалась; четыре параллельных шрама стали еще заметнее.

До гонга оставалось несколько секунд. Сергей собрался. Он, не отрываясь, следил за Пейтоном и пробовал угадать: хватило ли чемпиону этой минуты, чтобы передохнуть? Перед глазами плавали темные мушки; сердце работало в предельном режиме, насыщая мышцы свежей кровью, но мозг оставался холодным. Степанцов чувствовал огромную силу за своей спиной; прочную, будто каменная стена. Отступать было некуда, да и незачем.

—          Я сейчас его прикончу, — тихо сказал Сергей.

Белов кивнул и хлопнул боксера по плечу.

—          Тогда — вперед!

Прозвенел гонг. Этот звук еще висел в воздухе, а Степанцов уже был на середине ринга. Пейтон успел сделать лишь два шага из своего угла. Сергей резко сократил расстояние и, не раздумывая, ринулся в бой. Казалось, действовать быстрее, чем в третьем раунде, было уже невозможно, но Степанцов превзошел себя.

Красные перчатки мелькали в застывшем воздухе так быстро, что боковые судьи не успевали фиксировать удары, которые Сергей наносил с такой силой, что настил ринга дрожал под его ногами. Он шел ва-банк; так, словно забыл, что у панчера всегда есть шанс.

Реваз подъехал к бензоколонке «Тексако». К счастью, мойка была свободна. Он загнал лимузин на автоматический конвейер, вышел из машины и направился к магазинчику, чтобы расплатиться. Пожилой пузатый мужчина в зеленой бейсболке, дежуривший на заправке, неохотно оторвался от экрана телевизора.

—          Что желаете? — хрипло спросил он — таким тоном, словно хотел сказать: «А не пошел бы ты, парень, куда подальше».

—          Помыть машину, — ответил Реваз и сел на высокий табурет рядом со стойкой. — Как дела? — спросил он, кивнув в сторону телевизора.

— А-а-а... — пузатый махнул рукой. — Старик Ларри как-то очень быстро спекся. Полгода назад он отделал Джона Чивера, как котлету. Но этот русский очень хорош. Парень здоровый, как... — он помолчал, подбирая подходящее сравнение. — Как... медведь, во! Остается надеяться только на знаменитый пейтоновский панч, во всем остальном Ларри проигрывает. Реджи! — крикнул он куда-то в подсобку.

На пороге возник молодой негр в комбинезоне и форменной спецовке.

—          Реджи, иди помой лимузин мистера! — приказал ему дежурный в бейсболке.

—          Ага! — сказал негр, нажал на большую кнопку включения щеток и не тронулся с места. — Сейчас!

Реваз давно жил в Штатах и понимал, что призывать негра проявить трудолюбие в такой момент может только очень наивный человек или святой вроде Иоанна Второго, Папы Римского. Но, поскольку Реваз не был понтификом, да и наивность как-то подрастерял на кривых дорожках своей жизни, он только вздохнул и заказал себе кофе. Пузатый налил ему в пластиковый стаканчик коричневой бурды. Реваз с опаской отхлебнул и поморщился. Но выбора не было. Приходилось пить, что дают.

Он поднял глаза на экран, чтобы хоть как-то скрасить неприятное впечатление от местного кофе и нерасторопности этого болвана Реджи. То, что творилось на ринге, невозможно было описать.

Сергей применил домашнюю заготовку — смену стойки. Ой закрутил движение по рингу в одну сторону, потом вдруг резко повернул туловище и вместо традиционной левосторонней стойки занял правостороннюю, как у левши. Пейтон был сбит с толку, но не показал виду. Он попробовал достать Степанцова в корпус, но Сергей отскочил и снова стал правшой.

Каждую новую атаку он начинал в новой стойке и наконец добился своего — в какой-то момент Ларри запутался и пропустил длинный левый хук. Голова его дернулась, ноги подогнулись. Пейтон ухватился рукой за канаты и опустился на одно колено. Рефери грудью бросился на Степанцова, оттесняя его в сторону, но Сергей и не думал бить поверженной) противника. Он стоял и ждал, когда рефери скомандует «Бокс!».

На счет семь Пейтон встал на ноги. При счете восемь он поднял перчатки, показывая, что может продолжать поединок. Рефери что-то спросил у него, и Ларри кивнул.

Но теперь уже Степанцов понимал, что нельзя Отпускать противника на перерыв. Все надо решить в этом раунде. Сергей смял и ошеломил Пейтона. Он зажал несчастного в угол и бомбардировал его со средней дистанции, используя весь свой богатый технический арсенал. Хуки, прямые, снова хуки, свинги, опять хуки и апперкоты градом сыпались на чемпиона.

Ларри пробовал наносить контрудары, но не мог оторвать рук от головы. Малейшая потеря контроля грозила плачевными последствиями. Пейтон двинулся вперед, пытаясь навалиться на Степанцова и уменьшить силу этих сокрушительных ударов. Он всего лишь на секунду убрал защиту, но этого мгновения Сергею хватило, чтобы нанести размашистый . удар правой по пологой дуге. Траектория его была такова, что локоть Сергея оказался выше кулака;

Степанцов бил немного сверху вниз, поскольку Пейтон стоял в низкой стойке. Кулак Сергея наткнулся на перчатку Пейтона, что немного ослабило удар, иначе это был бы неминуемый нокаут.

Однако чемпион, которому, по всему, оставалось считанные минуты, а то и секунды носить этот гордый титул, снова покачнулся. Сергей увидел, как дернулись его глаза. Невероятным усилием воли Пейтон заставил себя удержаться на ногах, хотя логичнее и правильнее было бы опуститься на колено и немного передохнуть, пока рефери ведет счет. Но, видимо, Ларри Пейтон был уже в таком состоянии, когда человек перестает думать логично.

Его мотало из стороны в сторону, но инстинкт бойца не позволял ему упасть. И Степанцов этим пользовался; он методично выцеливал подбородок Пейтона, чтобы добить его наверняка. Нанести такой удар, после которого уже невозможно подняться. Публика, неистовствовала. Все прекрасно понимали, что происходит на ринге — смена чемпиона.

Пейтон отклонился назад, прижался к канатам и потом попробовал уйти нырком, но наткнулся на свое же фирменное оружие — мощный апперкот правой, который пришелся точно в подбородок. Пейтона отбросило назад, и он без чувств рухнул на спину. Рефери грубо оттолкнул Степанцова и нагнулся над Пейтоном — вытащить изо рта капу Он скрестил руки над головой и махнул секундантам теперь уже эксчемпиона. На помощь Ларри спешил доктор.

—          Шит! — выругался пузатый, в сердцах сорвал с себя бейсболку и шмякнул ее об пол.

Под кепкой у него оказалась большая лысина, покрытая рыжим пушком. По бокам, над ушами и сзади свисали длинные сальные пряди.

—          Что творит этот русский! — воскликнул дежурный, призывая Реваза в свидетели.

Реваз кивнул и посмотрел на мойку — долго ли еще собирается возиться этот Реджи? Бой уже закончен, Пейтона усадили на стул и доктор светит ему фонариком в глаза, проверяя реакцию зрачков на свет. Через несколько минут состоится объявление победителя, а там уж совсем недолго ждать того момента, когда боксер, усатый доктор и Белов с его тощей подружкой выйдут из «Мэдисон Сквер Гарден» и усядутся в лимузин, начиненный взрывчаткой. В этот момент лимузин босса должен стоять рядом — Роман Остапович желает лично присутствовать при фейерверке.

— Надо было поставить на него хотя бы десятку, — сказал толстяк, поднимая бейсболку и снова водружая ее - на лысину — Но кто же знал, что все будет именно так?

Реваз вспомнил конфуз Буцаевд двухмесячной давности. «Кто ж знал?» Никто. Всегда возникает ка-кой-то непредвиденный, неучтенный заранее фактор. В прошлый раз таким фактором стало упрямство Степанцова, а потом невесть откуда взявшийся Белов. Но уж в этот раз все пройдет, как надо, по плану, потому что все схвачено! Колокольчик над дверью зазвенел, и вошел недовольный Реджи.

— Готово, мистер! со злостью сказал он, вытирая руки тряпкой. — Из-за вас я пропустил самое интересное, — добавил он, ткнул пальцем в телевизор Я. сделал вполне понятный жест — сложил большой, указательный и средний пальцы в щепоть и потер ими друг об друга.

Реваз усмехнулся. Он расплатился с дежурным и не стал брать сдачу — сдвинул два бакса и мелочь по стойке в сторону Реджи. Тот сделал кислую мину и Сказал, что, наверное, бой за звание чемпиона мира побольше стоит, однако деньги взял и сунул в карман синего комбинезона. Реваз вышел из магазинчика на улицу и с удовольствием вдохнул; прохладный, с примесью бензина, воздух. Лимузин, чистый и сухой, стоял перед выездом из мойки.

Реваз сел за руль и внезапно почувствовал что-то не то. Вроде все было, как обычно, и вместе с тем — не совсем. Что-то...

«Запах!» осенило его. Он был слишком слабым. Реваз оглянулся — хрустальный флакон с лавандовым маслом стоял на месте. Он повернул колпачок, открывая флакон: босс любит, когда пахнет сильно.

Реваз завел двигатель, включил фары и поехал назад, к «Мэдисон Сквер Гардену». На экране телевизора рефери взял Степанкова за руку и поднял ее вверх.

Белов давно забыл, когда плакал последний раз, кажется, на похоронах Коса, Фила и Пчелы. Сама жизнь отучила его от сантиментов, он и не думал, что в этом мире осталось что-нибудь, способное вызвать у него слезы, но все же это произошло...

Российский триколор, висевший рядом с американским флагом, начал медленно подниматься вверх, под самый потолок. Раздались торжественные звуки гимна. Весь зал встал, выказывая уважение мужеству бойца, который сегодня оказался сильнее, и стране, которую он представляет. Белов замер на ринге рядом со Степанцовым. Он скосил глаза на Ватсона — густые усы доктора дрожали. Саша знал, что он чувствует. То же самое, что и все они — гордость за свою Родину, за Россию.

Перед глазами одна за другой вставали картины долгого и тяжелого пути, который им пришлось пройти, прежде чем настал долгожданный миг триумфа. И почему-то... глаза защипало, а сердце забилось сильнее от радости. Белов запрокинул голову, но одна слеза все-таки скатилась из уголка глаза, оставляя блестящую дорожку на щеке, и упала на красный настил ринга. Хорошо, что этого никто не видел. Когда гимн отзвучал и вооруженные микрофонами репортеры, протискиваясь между канатами, полезли на ринг, Белов шепнул боксеру:

— Пора!

Сергей дал на многочисленные вопросы один, зато полностью исчерпывающий ответ:

—          Вы сами все видели. Мне нечего добавить.

Он взял чемпионский пояс и повесил его на плечо. Повернулся и поклонился на все четыре стороны. Затем подошел к сидевшему в своем углу Пейтону и поблагодарил его за честную игру. Менеджеры экс-чемпиона мира тут же подскочили к Белову с предложениями о реванше, но он сказал, что не готов сейчас обсуждать эти вопросы. Он схватил халат Сергея, полотенце с олимпийским Мишкой и, нырнув под канаты, ловко спрыгнул с ринга.

Боксер и Ватсон спустились вслед за ним, и они быстро пошли по коридору образованному охранниками в бушующей толпе. Немного не доходя до раздевалки, Саша вдруг свернул в сторону и знаком приказал остальным следовать за ним.

—          Надо выбираться отсюда, — пояснил он, накидывая на плечи Степанцова красный шелковый халат,

—          К чему такая спешка? — поинтересовался Степанцов.

—          У меня такое ощущение, — Белов помедлил, — что нам предстоит еще один раунд. И, может быть, самый тяжелый.

 

XLII

На площадке перед главным входом народу было немного. Зеваки еще не успели переместиться из зала на улицу. Белов, все еще с полотенцем в руке, Степанцов в красном халате и Ватсон с чемоданчиком в руке проскочили между рядами секьюрити и подбежали к лимузину. У машины их ждала Лайза. Шмидт прикрывал отход. Он проследил, чтобы все сели, и прыгнул за руль, отметив, как заметался у борта второго лимузина лысый коротышка, водитель Буцаева.

В объемистом чреве беловского девятиметрового «Кадиллака» уже сидел промокший до нитки Злобин.

Саша посмотрел на него с удивлением и бросил ему полотенце Сергёя:

—          На, оботрись, что с тобой случилось? Ты что, в заливе искупался?

—          Да так, — сказал тот, вытирая мокрую голову, — машину мыл. Керхерком.

—          Хорошо что керхерком, — пошутил Белов, — а не чем-нибудь в рифму. А зачем мыл?

Шмидт опустил перегородку, отделявшую передние сиденья от салона, и крикнул:

—          Некогда объяснять! Держитесь крепче, взлетаем! — и лимузин, распоров темноту яркими лучами фар, рванул вперед.

Белов обернулся. Позади них Буцаев, Гога и Хасан торопливо грузились в свой лимузин. Роман Остапович размахивал руками и ругался, судя по его виду, не выбирая выражений. Лайза тоже видела это. Губы у нее задрожали, она зябко передернула плечами,. и тихо сказала Саше:

—          Этот человек в белой шляпе... Я знала, что он не остановится...

—          Точно, сам не остановится, если ему не помочь из гуманных соображений,— согласился Шмидт и добавил уже другим тоном: — Осторожно!

Он заложил резкий вираж, пустив почти четырехтомную машину в занос. Сказалась выучка спецназовца: Шмидт умел водить все, что движется, начиная от газонокосилки и заканчивая боевым вертолетом. При прочих равных условиях — а ведь лимузины были похожи, как две капли воды, — у Буцаева не было никаких шансов догнать Белова.

Реваз среагировал с опозданием: их лимузин, визжа покрышками, проскочил нужный поворот. Пришлось останавливаться и сдавать назад.

За это время Шмидт, пробившись сквозь решетку бруклинских улиц, выехал на набережную Потомака и уже подъезжал к Бруклинскому мосту.

—          Слушайте, что вообще происходит? — спросил окончательно сбитый с толку Ватсон.

—          По-моему, нас элементарно хотят мочкануть, — жизнерадостно ответил слегка подсохший Витек и хлопнул сидевшего напротив него на заднем сиденье боксера по колену.

Сергей поправил накинутый на голое тело красный халат с надписью Russia. Четыре шрама на груди боксера снова побелели и стали почти невидимыми. По его лицу блуждала счастливая улыбка. Казалось, переплет, в который они попали, его мало волнует. Чемпионский пояс он держал на коленях.

Ватсона, наоборот, била нервная дрожь. Он заявил, что ему надо срочно выпить, и открыл мини-бар, вделанный в боковую стенку лимузина. В нем зажегся свет, и на подносе выехали хрустальные стаканчики. Доктор взял было один, но в этот момент Шмидт заложил очередной крутой вираж; стаканчик упал .на пол и закатился под сиденья.

—          Ладно, потом выпью, — пробормотал Ватсон и закрыл бар.

—          Например, на собственных поминках, — уточнил Витек и, увидев изменившееся лицо Лайзы, сконфуженно извинился: — Пардон, это я опять удачно пошутил.

Белова вдруг сдержанно рассмеялся, а потом, заметив недоумение в глазах друзей, сказал:

—          По крайней мере, я уверен в одном: при любом раскладе мы обязательно попадем во все сводки новостей.

—          Честно говоря, я не настолько тщеславен, — заметил Ватсон. — И вообще...

Он не успел договорить. Раздался звонок радиотелефона, вмонтированного в стену лимузина. Все замолчали. В наступившей тишине хорошо было слышно, как глухо работает подвеска мчавшейся на полной скорости машины. За темными тонированными стеклами мелькали городские огни. Звонок повторился, потом еще и еще раз. Белов взял трубку...

Буцаев уже понял, что лимузин Белова им не догнать. С каждой минутой тот уходил, отрывался все больше и вскоре мог оказаться вне зоны действия пульта дистанционного управления. Медлить было нельзя. Роман Остапович снял трубку радиотелефона. Ему ответил Белов. Буцаева неприятно поразило то обстоятельство, что голос у его врага был самый обычный, ни следа, ни намека на волнение или страх в нем не было. «Ничего, посмотрим, как ты у меня запоешь через минуту», — подумал Роман Остапович.

—          Александр Николаевич? — вкрадчиво начал он. — Что же вы убегаете, любезный?

—          Это вам только кажется, — ответил Белов. — Просто не могу без быстрой езды, бессмысленной и беспощадной. Это ведь у нас национальная русская болезнь.

—          Ах, ты поклонник быстрой езды! -- язвительно произнес Буцаев, переходя на ты. — Насмотрелся я на таких ездоков. На словах вы все герои, а как доходит до дела, сразу в кусты. Жаль. Сначала я думал, что ты достойный противник, а оказалось так себе, слабачок. Отказался от водителя...

Решил, что я киллера подошлю? Напрасно. Буцаев так грубо не работает. У меня другие методы, более интеллигентные. Ты ведь меня боишься?

—          Я похож на человека, который кого-то боится? — совершено искренне удивился Белов.

Буцаев жестом велел Ревазу остановиться. Второй лимузин тем временем подъезжал к Бруклинскому мосту. Роман Остапович нажал на кнопку электропривода: в крыше открылся люк. Буцаев встал и высунулся из него почти по пояс — не пропускать же такое зрелище. Он достал из нагрудного кармана пиджака пульт, вытащил из него антенну.

—          Хотел бы я в этот, момент видеть твое лицо, — мечтательно сказал он в трубку.

—          Лицо как лицо, — беззаботно отозвался невидимый Белов. — Самое обыкновенное.

—          Да? А если я скажу, что машина, в которой ты едешь, нашпигована взрывчаткой? И через секунду я отправлю тебя в твой последний полет.

Словно в доказательство, своих слов он откинул пластиковый колпачок блокировки на пульте дистанционного взрывателя и положил большой палец на красную кнопку. Лимузин Белова быстро удалялся. Гога не выдержал и потянул Буцаева за рукав:

—          Давайте, босс! Уйдут ведь! Уйдут! Не видно будет.

—          Хочешь что-нибудь сказать напоследок? — спросил Буцаев.

—          Напоследок? — задумался Белов. — Да, пожалуй, что и ничего. А, нет, знаешь, тут сильно воняет лавандой, а у меня на этот запах аллергия...

«Лавандой? — мелькнуло в голове у Буцаева. — Откуда там могла взяться лаванда?»

Но было поздно — он уже надавил на красную кнопку В его «Кадиллаке» вспыхнул огненный шар. Мгновенно раздувшись, он почти разорвал машину пополам.

Оглушительный взрыв потряс набережную. Из того места, где был открытый люк, к ночному небу взвился ослепительно-оранжевый язык пламени...

Шмидт сбавил скорость, притерся к парапету и затормозил. Все пассажиры лимузина, не отрываясь, как завороженные, смотрели на медленно оседавший столб огня и дыма,

— Чуяло мое сердце, что здесь что-то не так, — Белов вытер мгновенно выступивший на лбу пот и повесил трубку: говорить было больше не с кем. — Так мачо не блефовал? — спросил он у Шмидта.

—          Ну что ты, Саша! — с осуждением в голосе сказал тот, — разве такими вещами шутят?

—          И ты меня не предупредил? — продолжал наседать на него Белов. — Какого черта?

—          А ты разве спрашивал? Да потом, я и сам не знал наверняка. Так, на всякий пожарный подстраховался. Береженого бог бережет. Потрошить лимузин на предмет заминирования не было времени, а на вид они ничем не отличались. Вот я и решил сделать рокировочку по-ельцински.

—          Хорош гусь! — негодовал Белов. — Нет, пожалуй, с тобой я раньше времени поседею.

—          Доверяйте профессионалам! — Шмидт широко улыбнулся и не удержался от того, чтобы похвастаться.— Спецназ он и в Америке спецназ! Правда, Витек весь вымок, когда менял номера на этих чертовых лимузинах, но со своей задачей справился отлично! А лаванда? Это уже я догадался.

—          Нет, раз уж мы остались живы, за это надо выпить, — произнес Ватсон и снова полез в мини-бар. — Витек, ты, вроде, уже подсох, горло не хочешь промочить?

—          Наливай, док, но по первой пьем, не чокаясь! — воскликнул Злобин. — Да, товарищ Буцаев вылетел с треском. Как говорится, легок на поминках...

—          Смотрите! — Лайза вытянула руку в сторону набережной. — Что это там летает? Такое круглое?

Белов пригляделся. Сверху по спирали, то планируя, то кувыркаясь, опускался на землю какой-то предмет, хорошо заметный на фоне темного неба; Он действительно был круглый и походил на очень большой капустный лист.

—          Шляпа... — догадался Саша. — Дурацкая белая шляпа.

Теперь можно было никуда не торопиться. В мини-баре оказалось отличное виски двенадцатилетней выдержки. Они ехали в гостиницу, смакуя благородный напиток. На душе у всех было легко и покойно, как бывает только у победителей, которым пришлось заплатить за свою победу немалую цену. И только Шмидт переживал, что дегустация проходит без него: он был за рулем.