Все братаны и с той и с другой стороны были, конечно, на шестисотых «меринах» и навороченных джипах с кенгурятниками. У большинства из них были такие образцово бандитские рожи, будто их перед стрелкой долго-долго гримировали — брили наголо на широких мордах рисовали шрамы, на бугаистые шеи наворачивали в три слоя златые цепи вроде той, со знаменитого дуба, а короткие пальцы надували при помощи неведомых технологий до толщины сарделек...

Половина братков красовалась в малиновых и ярко-желтых пиджаках. Вторая половина, — все как на подбор, — с автоматами наперевес, в спортивных костюмах «Адидас» исключительно ядовитых расцветок. Преобладали лиловые и фиолетовые тона. Такая вот картинка, достойная пера:

Это были две преступные группировки: «солнцевские» и «казанские». Банды выстроились на пустыре возле каких-то складов двумя полукольцами друг против друга. Сквозь строй бандитов с одной стороны вышел огромный детина с тремя золотыми цепями на могучей шее и огромным, никак не меньше наперсного, золотым же крестом на груди.

Прямо не уркаган, а вроде как миссионер! Все в нем было чрезмерным: и слишком большие руки, поросшие слишком густым рыжим волосом, и слишком бегающие, слишком свирепые глазки, и слишком яркие белого металла пуговицы слишком желтого пиджака.

Сквозь строй его супротивников просочился маленький худосочный человечек с огромной головой. И тоже в цепях — кот ученый! Он, казалось, немного стеснялся своего интеллигентски-затюханного вида, поэтому гнусавил на манер пацанов из глухой провинции:

—        Я не понял, — гундосил он, помахивая пушкой. — Че ты мне предъявляешь, в натуре? За базар ответишь, Зеленый!

—        За базар, Буцефал, я отвечу, а вот кто ответит за беспредел?

—        Я беспредел не одобряю. В чем конкретно твоя предъява? — Буцефал сдвинул брови, не то хмурясь, не то пытаясь таким образом заставить шевелиться единственную извилину за лобной костью.

В чем конкретно?! — Зеленый побагровел. — Пять моих пацанов реально за хрен собачий положили, это тебе не конкретно?

—        А я-то здесь при чем? — почти искренне изумился хилый Буцефал. — Кто положил, с того и спрашивай.

—        Я и спрошу, со всей строгостью спрошу... Огонь, пацаны! — заорал вдруг Зеленый, как командир перед атакой, а сам слишком проворно для своей комплекции юркнул за спины своих гвардейцев...

Раздался грохот автоматных очередей, камера выхватила садистские ухмылки стрелков и содрогавшиеся в их руках от ярости, плюющие огнем и гильзами «калаши»... Вот на желтых и малиновых пиджаках появляются, как после перфорации, черные дырочки от пуль, вот с дикими криками падают друг на друга раненые бандиты, вот оператор меняет ракурс и показывает сверху заваленное трупами поле боя... А потом экран заволокло дымом, и все смолкло.

Подавленные этим зрелищем потребители кинопродукции испуганно притихли, поэтому смех Саши прозвучал в зале неприлично громко. С момента появления на экране обеих бандитских стай он хохотал, не переставая, так, что на него стали оборачиваться и шикать.

Сидевшая рядом Аня схватила его за рукав и дернула на себя, будто пыталась остановить:

—        Сань, ты чего?

—        Ой, Анька, ну и насмешили меня эти пацаны, — с трудом сдерживая похожий на рыданья смех, простонал Белов. — Кто такую лажу придумал-то?

—        Ну, это ж кино, Саш, кино, искусство... — попыталась вразумить его Аня.

—        Сам вижу — не театр. Это ж просто хрень какая-то...

—        Погоди, сейчас моя сцена будет. — Аня даже напряглась, пред и кушая свое появление на экране...

Она стоит на Тверской возле Пушки среди других ночных бабочек. На ней коротенькая блестящая юбка, белая шелковая блузка с декольте до пупка, сверкающая бижутерия. Фигурка что надо! Мимо путан медленно-медленно катит заморская тачка — тысяча девятьсот лохматого года выпуска «мерин». А в «мерине» все тот же Зеленый, все при тех же цепях, но уже в кожаном пиджаке и синей рубашонке.

Зеленый, оценив товар, выхватывает взглядом кокетливо выставившую вперед ножку Аню, манит скрюченным пальцем. Девушка, радостно вспыхнув, окидывает товарок гордым взглядом и, походкой модели, от бедра, направляется к гостеприимно распахнутой дверце допотопного авто., Позвякивают серебряные браслеты на Аниных запястьях, яркая искорка — красновато-оранжевый отсвет фонаря на мачте городского освещения — вспыхивает на золотой цепи на шее Зеленого. Машина торжественно удаляется вниз по Тверской, в сторону Кремля.

—        Ну, как? — спросила шепотом Аня, наклонившись к Саше.

—        Что как? — удивился он.

—        Как тебе мой эпизод?

—        И это все? — бестактно спросил Белов.

—        Что все? Нормальная роль! — обиделась Аня.

—        Вообще-то классно! На уровне современных требований, — спохватившись, похвалил подругу Белов.

—        А не заметно, что тушь потекла? — -никак не хотела успокоиться Аня.

—        Все в полном порядке, — обнадежил ее Саша. — Так ты еще ты там появишься?

—        Нет, это все. Там больше женщин нет по сценарию. Это ж крутой боевик, — пояснила Аня.

—        А-а, тогда понятно, — протянул Саша немного разочарованно.

Но, если честно, ни фига он не понял. Э,то вот из-за нескольких минут фильма, из-за этой роли без слов, Ань-ка так волновалась перед премьерой? Специально платье покупала, туфель пар сто перемеряла? Н-да, странные эти люди — актеры.

Но еще больше, чем эти, простительные в общем-то, всплески актерского тщеславия, Сашу доставали заполонившие экраны примитивные фильмы о русских криминальных делах. Тема была самоокупаемой и поэтому модной. Режиссеры, даже именитые, дружно бросились снимать фильмы про братков. Получалось нечто близкое к идиотизму, пародия не то на американские боевики, не то на милицейскую криминальную хронику.

Пацаны в этих лентах больше всего походили на придурков, временно выпущенных из сумасшедшего дома. Говорили киношные братки на безумном слэнге, от которого вяли уши.

Но самое, пожалуй, потешное было то, что роли авторитетов и их подручных исполняли известные всей стране актеры. Вся команда Гиммлера из «Семнадцати мгновений весны» ухитрилась порулить мафиозными структурами. Даже милейший Штирлиц, и тот отметился.

Сегодняшнего Зеленого Саша тоже узнал — этот толстый жизнерадостный актер вовсю рекламировал отечественное пиво. Там, «под сенью струй» золотого цвета, раскованный и добродушно-настырный, он выглядел куда как органичнее, чем на этой топорно снятой, запредельно-идиотской стрелке.

В реальной жизни все было и скучнее и проще. А иногда, между прочим, и смешнее. Но только вот кровь была, к сожалению, настоящая...

В отличие от фильма, банкет после него удался на славу. Саша впервые оказался на большой тусовке в Доме кино. Самое удивительное, что на премьеру этой абсолютно бездарной ленты съехались толпы известных актеров. Понятно^ что не столько для просмотра, сколько ради собственно тусовки. Тут все друг друга знали, при встрече преувеличенно громко ахали и целовались чуть ли не в засос. Что не мешало им тут же после этих иудиных поцелуев передавать следующим знакомцам сплетни о предыдущих, или, если сплетен не доставало, просто всласть позлословить. Не корысти, а искусства ради. Актеры ведь как дети, а дети — они бывают жестоки, бессознательно жестоки. Во всяком случае, в рассказах Ани все выглядело именно так.

От киношника Фила Саша знал, что вообще нынешний отечественный кинобизнес — это черная дыра. Здесь отмывались колоссальные деньги. Откат в кинопроизводстве- обычно бывал не меньше ста процентов. Но лучше — двести.

Саша даже журил Фила, что тот занимается не совсем своим делом. А именно, собирается не зарабатывать на кино, а в него вкладывать. Ну да ладно, должно же у человека быть хобби.

Аня, как ни удивительно, была здесь персоной довольно известной. Хотя бы судя по тому, как много киношных людей подходило к ней с поздравлениями по поводу премьеры фильма.

—        Поздравляю, дорогая! Такие роли тебе всегда удаются, — с фальшивой приторной улыбкой подошла к Ане молодая актрисулька. Кажется именно из тех, что толпились на панели в давешнем фильме:

—        Спасибо, дорогая, — с той же ядовитой патокой в голосе поблагодарила Аня.

Саша только усмехнулся, наблюдая, как Аня и девица с приклеенными улыбками трижды соприкоснулись щеками.

А знаменитостей-то вокруг! Что кур в курятнике! Знакомых лиц было на самом деле очень много.

—        Смотри, смотри, Табаков! — по-детски радовался Саша. — А вон — Армен Джигарханян.

—        Тише, тише, а то всех распугаешь. — Аня была довольна тем, что она такая крутая. Почти своя среди этих знаменитостей.

—        Молодец, деточка! Поздравляю! Нельзя зарывать такой талант в землю!— обняла и поцеловала Аню в щеку подвыпившая актриса.

Саша узнал ее, хотя и не помнил фамилии. Когда-то давным-давно он видел ее в фильме про войну, там она была хорошенькой санитаркой с удивленными глазами.

Сейчас глаза ее уже ничему не удивлялись, а щеки покрывал нездоровый румянец — то ли сетка старческих жилок, то ли просто слишком яркая косметика. Дама со следами былой красоты на лице...

—        Спасибо, огромное спасибо! — любезно раскланявшись с актрисой, Аня повернулась к Саше, притворно закатила глаза и скорчила смешную рожицу. — А вон, смотри, видишь там, у колонны, с Табаковым разговаривает? — шепотом сказала она, стирая платком со щеки «поцелуй актрисы».

—        И кто это? — Саша без всякого интереса посмотрел на невысокого паренька, явно своего ровесника.

Может на год-другой помладше. Паренек говорил с мэтром как равный, лучезарно улыбаясь и бойко, жестикулируя. Похоже, рассказывал что-то комичное — Табаков расплылся в улыбке, как его знаменитый кот Матроскин.

—        И кто этот солнечный мальчик? — еще раз повторил Саша.

—        Скоро его все узнают. Он актер театра Табакова. А сейчас на TV подвизается. «Куклы», передачу, смотришь?

—        Бывает, — кивнул Саша.

—        Так вот, это Сергей Безруков. И он там, в «Куклах» Ельцина озвучивает и добрую половину других героев, — с энтузиазмом объясняла Аня.

—        Ань, ты что, к нему неравнодушна, что ли? — Саша испытующе взглянул на раскрасневшуюся подругу.

—        Ну что ты, Саш, я тебя люблю, — почти искренне сказала Аня. Она уже знала, что шутить с Беловым на эти темы не следует: в этом случае ему почему-то изменяло чувство юмора. А ее инстинкт самосохранения не подводил почти никогда. — Может, познакомить?

Саша еще раз бросил взгляд на бойкого молодого человека. Тот, откидывая со лба челку, уже что-то впаривал Михаилу Казакову, который в ответ на его слова кивал и невозмутимо попыхивал трубкой.

— Боюсь, пока рылом не вышел, — неловко пошутил Саша. — Поехали к тебе. Надоело мне здесь.