I

Два месяца назад Белов решил принять предложение Рыкова и перебрался из Москвы в Красносибирск. Ярославу, жившую у него на старой квартире, он взял с собой, а дед Афанасий еще раньше вернулся в свои родные места.

После плена и издевательств Омара Ярослава похудела, осунулась… Первое время после переезда она сидела дома и никуда не хотела выходить. Плакала по ночам. Саша не лез ей в душу. Спали они в разных комнатах… Белов, как мог, старался успокоить ее и думал, что время сотрет воспоминания о плене, все забудется и они станут жить как муж и жена. И детей еще нарожают.

Однажды он пришел с работы, видит — она плачет на кухне, стал успокаивать, обнял, но не совладал с собой — все же живой человек, здоровый мужик, возбудился от близости любимой женщины, стал расстегивать пуговицы на блузке. И тут с Ярославой случился нервный припадок — она упала на пол и стала просить прощения у Белова: Саша никак не мог понять, в чем же она перед ним виновата…

Он взял ее на руки, отнес в спальню и положил на кровать. Сам сел рядом, попросил рассказать о том, что ее угнетает. Ярослава и сама была готова это сделать, тем более что Саша всегда вел себя как разумный человек, располагающий к открытости.

Оказалось, Омар взял ее силой, как только они прибыли в Хасавьюрт. Несмотря на ее сопротивление, несмотря на то, что она сломала ему при этом руку! А потом он велел приковать ее цепью к железной кровати и каждый день приходил к ней в подвал, бил ее и насиловал, пользуясь ее беспомощностью.

Саша догадывался о том, что заставляет Ярославу так часто плакать, особенно по ночам, но не спешил лезть с расспросами и бередить еще не зажившую рану.

Он сам себя винил в том, что Омару удалось похитить Ярославу, и раз уж так произошло, делать нечего. Поэтому рассказ Ярославы его не удивил:

— Я тебя люблю, и то, что было с тобой в плену, для меня не имеет значения, — сказал он, погладив ее по голове. — Омар наказан, он мертв, и чем быстрее ты забудешь то, что с тобой произошло, тем быстрее мы сможем жить нормально, как муж и жена.

— Это еще не все, — сказала Ярослава, утирая слезы.

«Что еще? — с тревогой подумал Александр. — Неужели она полюбила Омара? Она же еще девчонка, а он был ее первым мужчиной, и, может быть, она не может его забыть?» Эта мысль вызвала у Белова всплеск ревности, он едва сдержался и принялся уговаривать себя, что его любимая женщина ни при чем, Омар мертв — злиться не на кого, только на самого себя за то, что дал арабу возможность похитить ее. Ярослава подняла на него полные слез глаза.

— Если выгонишь меня, помни, что мне идти некуда, — сказала она.

— Что ты говоришь такое? — Он вскочил и принялся ходить по комнате. — Я тебя люблю, как я могу тебя выгнать?

— Я беременна… — тихо произнесла Ярослава.

Виктор Петрович Зорин принимал Рыкова в своем шикарно обставленном кремлевском кабинете. Его опала завершилась, как он и предполагал, триумфальным возвращением в Москву. Друзья из администрации президента сумели уверить Батина, что госчиновники такого уровня на дороге не валяются, что он больше пользы принесет Отечеству в Москве, нежели на Дальнем Востоке. Но перед возвращением Зорину пришлось помотаться по европам, естественно, по делам государственной важности.

Поэтому, хотя со дня освобождения Рыкова из плена минуло уже два с половиной месяца, встретиться им все никак не удавалось. Виктор Петрович колесил по Евросоюзу, обремененный делами, а Рыков в Красносибирске снова брал бразды правления в свои руки. Но Зорин понимал, что в нынешней ситуации худой мир с Рыковым важнее доброй ссоры с ним же, и встреча с красносибирским олигархом состоялась по инициативе Зорина. Формальным поводом послужило желание лично поздравить Рыкова с удачным освобождением из чеченского плена.

Зорин, честно говоря, догадывался, что тот не только подозревает его в причастности к своему похищению, но может иметь прямые доказательства его к этой авантюре отношения. Если принять во внимание, что во время захвата Рыкова погибла его жена Татьяна, то нетрудно предположить, какой оборот может принять эта встреча. Но будучи опытным игроком и сведущим человеком, Зорин решил перехватить инициативу и убедить Рыкова, что его роль в похищении и отстранении Олега Алексеевича от должности директора алюминиевого комбината сильно преувеличена.

Однако Рыков с самого начала их встречи повел себя очень сдержанно, никаких обвинений Зорину не предъявил, поэтому Виктор Петрович избрал для общения панибратски-дружеский тон.

— Ты налегай на икорочку, — указывал он вилкой на открытую банку с черной икрой после того, как они выпили за встречу по рюмочке коньяка, — восстанавливай силы. Небось, в зиндане тебя чеченцы икрой-то не кормили?

Он расхохотался, но заметив отсутствие реакции со стороны собеседника, внезапно погрустнел, нахмурился и покачал головой. Потом вздохнул, дружески похлопал Рыкова по плечу.

— Вот ведь как бывает в жизни-то. Какие испытания она нам посылает… — сказал он с таким видом, будто и он вместе с Рыковым сидел в холодном зиндане, переносил тяготы и лишения плена.

Оказалось, что подлец Рыков умеет держать паузу не хуже Станиславского. Он безмолвствовал, а Зорину приходилось выкручиваться и придумывать темы для разговоров. Чтобы скрыть замешательство, Виктор Петрович с озабоченным видом встал, прошелся по кабинету туда-сюда и сказал:

— Ты молодец, Рыков, что, вернувшись из плена, вот так, — он сжал свой большой кулак, — за комбинат взялся. Без тебя шалтай-болтай все шло. Хоть и пытался, как мог, твой младший братец Матвей Алексеевич, которого мы посадили временно исполнять твои обязанности, старался не ударить в грязь лицом, да опыта маловато у него пока и хватка не такая твердая, как у тебя. Приходилось ему постоянно все подсказывать, помогать. Меня он постоянно отвлекал по пустякам. Смешно подумать — звонил мне по три раза на дню. Конечно, как твой зам по социальным вопросам и быту он еще тянет, но без тебя как без рук. Нету у тебя надежного помощника, чтобы комбинат можно было на него оставить, даже на банальный случай твоей командировки или отпуска. Нету…

— Теперь есть, — сказал нейтральным тоном Рыков.

— Уж не Белова ли ты имеешь в виду? — нахмурился Зорин, резко обернувшись. — Учти, эти твои самовольные перестановки на ключевых постах в комбинате совету директоров не слишком нравятся. И мне лично тоже не нравятся, потому что Белова этого я знаю уже достаточно давно и не с лучшей стороны.

Рыков счел за лучшее промолчать, не вступать в полемику с Зориным. Все равно Виктор Петрович не может приказать ему убрать Белова с должности, может только порекомендовать, а эти рекомендации чиновника, хоть и владеющего солидным пакетом акций алюминиевого комбината, Рыков все-таки может пропустить мимо ушей.

— И опять же, хочу заметить, — продолжил Зорин, ступая по кабинету, — ты продвигаешь Белова наверх, а своего родного брата Матвея сместил с должности директора по социальным вопросам и быту, отправил его работать на унизительную должность директора Дворца Культуры. Да, я согласен, за время твоего отсутствия он там накуролесил, убытки большие понес комбинат от его руководства. Понятно, что он по своим организаторским способностям не способен управлять даже баней, но все же даже это не дает тебе права так с ним поступать. Запомни, кто в. нашу колоду попал, тому пути вниз "уже нет, путь даже рухнет и развалится все, чем он командовал, ему путь или наверх, или на параллельную по статусу должность. А твой поступок всю нашу номенклатурную систему ценностей подрывает. Я заставить тебя не могу, но прошу, верни Матвея на место, дай ему толкового зама и пусть он сидит, руководит соцкультбытом. Это несложно. Да и на этом месте он вреда большого не причинит.

— Хорошо, я сделаю это, — согласился Рыков.

Он понимал, что этой уступкой Виктору Петровичу на некоторое время отвлечет его "внимание от персоны Белова, так ему ненавистной. Рыкову крайне неприятно было общаться с Виктором Петровичем, но приходилось. Он, конечно, уже не такой вельможа, как раньше, но напакостить при желании может, и даже очень.

Младший брат Рыкова, Матвей, о котором говорил Зорин, пока Рыков-старший сидел в плену, ничего не предпринял для того, чтобы спасти брата, потому что давно мечтал занять его место в руководстве комбината. Рыков хорошо знал своего брата — хоть и одной с ним крови, а. полная противоположность ему — завистливый, жадный, трусливый и тупой. Вытащил его Рыков буквально за уши из рядовых инженеров, устроил на хорошее место, но младший брат его только позорит да за спиной пакости готовит.

Поэтому Рыков и решил отправить Матвея туда, где ему и место было — во Дворец Культуры директором, но вызвал этим поступком недовольство Зорина. Виктор Петрович явно младшего Рыкова приучил к хозяйской своей ноге, не давал в обиду.

Они поговорили еще какое-то время о делах на комбинате, после чего Зорин стал с намеком поглядывать на часы. А потом открытым текстом сообщил, что его ждет сегодня Сам, Батин то есть, нужно, мол, подготовиться. Рыков с плохо скрытой иронической улыбкой откланялся и вышел из кабинета Зорина.

Хотя билет на самолет у него был на завтрашний день, засиживаться в Москве Рыкову было некогда. Он сел в машину и велел водителю ехать в аэропорт. Столько у него идей накопилось, столько своих ошибок хотел он исправить, которые осознал только в чеченском плену, в зиндане, что не сиделось на месте…

Семен — смотрящий за Красносибирском, посаженный на это место от столичных воров, выглядел интеллигентно, как профессор математики — тонкие очки в дорогой оправе и хороший дорогой костюм французского пошива. Аккуратную стрижку и идеально ровные усики его припорошила легкая седина, говорящая о том, что обладателю когда-то черных, как смоль волос, в жизни иногда приходилось нелегко.

Хотя кличка у него была Семен, но звали его Сергеем, и смотрящий очень не любил, когда в глаза его называли по кличке. Для всех своих бойцов и для людей посторонних он был Сергеем Сергеевичем. Водки смотрящий не — пил, сигарет не курил. В своей организации он поддерживал четкую иерархию и железный порядок.

Иначе и нельзя было, потому что теснили местных бандитов приезжие уголовники во главе с криминальным автритетом по кличке Грот, который был тоже посажен в Красносибирск от блатных, но на другое дело — контролировать цепочку переправки оружия из Сибири на Кавказ. Но Гроту места было мало — он хотел взять под свой контроль весь Красносибирск. А Семен ему в этом препятствовал.

Случались стычки, в которых не было победителей, и все оставалось на своих местах, пока вдруг Грот внезапно не исчез. Поговаривали, что за ним из столицы приехали фээсбэшники и смыли его в унитаз. Остатки команды Грота разбежались, кое-кто примкнул к братве Семена, но уже на вторые роли. Таким образом, остался Семен в городе один от бандитов посаженный, и не было у него конкурентов, если не считать милицию, которая то и дело прищемляла его пацанам хвосты, а то и другие места.

Сам Семен очень любил волейбол, оттого заставлял своих бандитов по пятницам проводить товарищеские матчи между бригадами различных районов города. Поначалу бандиты, привыкшие пятницы проводить с пивом и телками в бане, тихо роптали, но потом втянулись и стали даже получать удовольствие от игры. Играли они. в спортзале одной из городских школ, когда уроки уже заканчивались и школьники покидали помещение.

Саша Белов после встречи с наркобароном подъехал на «лексусе» к школе и услышал доносящиеся сверху из спортзала удары по мячу и веселые, задорные крики с легким матерком. Он вышел из машины и, на этот раз взяв Витька с собой, прошел в школьные двери, криво исписанные отнюдь не законами физики, а словами, которые приличные людей не говорят вслух.

Они прошли по длинному пустому коридору, где гулким эхом отдавались их шаги, и остановились у двери спортзала.

— Эй, пацаны, кого ищем? — спросил громким голосом детина из раздевалки.

Он был и в ширину, и в высоту примерно одинаков и в школьной раздевалке смотрелся, как патиссон, засунутый в банку из-под шпрот. Громила переодевался после игры, поигрывая накачанными мышцами. Рядом с ним переодевался второй мужчина лет тридцати — с татуированными руками и внешностью бойца Коза Ностры — итальянский нос, близко посаженные глаза и смуглая кожа. Типичный гангстер из Голливудских фильмов.

— Нам Семен нужен, — сказал Витек.

— По поводу? — насторожился громила.

— Мы договаривались с ним в волейбол поиграть, — ответил Белов.

— А кто такие будете? — деловито спросил громила.

— Саша Белый, — ответил за Александра Витек, как будто это он был Саша Белый.

Тот из бойцов Семена, который был похож на гангстера, услышав ответ, безмолвно вышел из раздевалки в спортзал и через минуту вернулся, вертя на своем татуированном изображением перстня пальце связку ключей. Настороженность на его лице сменилась благодушием.

— Побудем пока минут десять в каморке физрука, — предложил он, — у братвы сейчас полуфинал, а Семен судит, он отойти не может, иначе они все там раздерутся. А минут через десять они закончат играть, вся братва свалит по домам, никого не останется, кроме нас, Семена и вас. Чтобы чисто поговорить. Заодно Семен передал, что с тобой, Саша Белый, хочет один на один в волейбол сыграть. Как ты?

— Нормально, — ответил Белов и еле заметно улыбнулся.

Манера разговора похожего на гангстера бойца Семена напомнила Саше его погибших друзей Космоса и Пчелу. Они любили вот так же «чисто по-пацански базарить». Сначала дурачились, а потом прилипло — не оторвешь.

— Меня вообще-то Дуба кличут, — представился «гангстер», протягивая Саше татуированную руку, — а этого кинг-конга — Герман.

Белов и Витек пожали ему руку, потом подошел и Герман. Его пожатие похоже было на давление стотонного пресса. Вообще местные бандиты выглядели добрейшими людьми, но Белов-то знал, что это впечатление обманчиво — как-никак сам эту школу прошел.

Это сейчас они тише воды, ниже травы, а начни с ними чего делить, превратятся в волков. Приставят ствол к голове, скажут, извини, мол, братан, ничего личного, мне самому ты очень симпатичен, но, понимаешь, так сложились обстоятельства! И нажмут на спуск.

— Как насчет чифиря? — спросил Дуба, отворяя двери с нацарапанной по краске надписью «физрук, тупой мудак», которые находились как раз напротив спортивного зала. — У меня кипятило из бритв тут есть, банка закипит через десять секунд.

— Я бы попил, — сказал Витек, который на свалке пристрастился к чефиру.

Дуба обернулся, пристально посмотрел на него и спросил:

— Слышь, братан, ты на Ревде в девяносто пятом на строгаче не чалился? А то я гляжу, физиономия у тебя знакомая?

— Не чалился я на Ревде, — ответил Витек, — в девяносто пятом я в танке горел на площади Минутка в Грозном.

— Обознался я, значит, — сказал Дуба, крутя ключ в раздолбанном замке каморки физрука, и тут до него дошел смысл сказанного. — Так ты, чего, братан, с чеченами воевал, что ли?

— С боевиками я воевал, — ответил Виктор, — а не с чеченцами. Чеченцы это народ такой, а боевики — они национальности не имеют — просто уроды.

— Тебе видней, — сказал Дуба и отступил, приглашая войти.

Белов зашел в тесную каморку, заставленную спортивным инвентарем и кубками, с маленьким столом, узким окошком и одним стулом. За ним зашел Виктор. Герман тоже хотел зайти, но Дуба поймал его за рукав и сказал:

— Слышь, ты бы побыл пока снаружи. Ну куда ты при своих габаритах лезешь? Ты в. гараж заходишь, плюнуть некуда, а. тут и так тесно.

Герман сжал кулак, похожий на крупный арбуз, и занес его над головой Дубы. Тот моментально признался, что совершил ошибку, понял, раскаивается и даже сам готов побыть пока в коридоре. В каморке они поместились с трудом, но веселый балагур Дуба не давал им скучать, рассказывая забавные истории из своей богатой событиями уголовной жизни, оттого сидели они в тесноте, да не в обиде.

Белов чифирь пить не стал, дождался, когда братва, которая играла в спортзале, начнет расходиться. Из спортзала вышел одетый в адидасовский костюм седой мужчина, в котором по уверенному взгляду Саша угадал Семена. Белов попросил у Дубы его кроссовки на игру и направился вслед за местным смотрящим в спортзал.

 

II

— О тебе, Белый, легенды ходили, — сказал Семен, сделав первый удар по мячу.

Крученый мяч перелетел через сетку, как пуля, Саша едва успел его отбить. Вообще-то он не слишком волейболом увлекался, но отступать было не в его правилах. Он ничего не ответил Семену. Ну, ходили Легенды — и хорошо, развенчивать «культ личности Белова» он не собирался. И так уже совершил ошибку, сказав цыганскому Барону, что того Саши Белого больше нет, и ничего хорошего из этого не вышло. Для него самого тот человек — Саша Белый — умер, а для окружающих он еще жив, и пусть так оно и будет пока.

Семен играл хорошо, Саша едва поспевал отбивать его мячи — ему не до атаки было, лишь бы удержаться. Да и видно было, что Красносибирский авторитет решил загонять Белова, играл со злостью, бил без пощады, чтобы Саша не мог мяч поймать. Если бы Семен сейчас выиграл, то психологически одержал бы победу над Беловым и тогда в предстоящем разговоре все преимущества оказались бы на стороне Семена. Понимая это, Александр не сдавался — на него работал тот факт, что Семен перед встречей с ним провел уже три игры и подустал.

Закончили вничью, присели рядышком на лавочке, тяжело дыша. Семен достал из сумки бутылку минеральной воды, открыл ее и протянул Белову. Тот с удовольствием отхлебнул — пить хотелось страшно.

— Наша вода, красносибирская, — пояснил смотрящий, внимательно отслеживая реакцию гостя, — не то что в Москве — водопроводного розлива. Эта точно подземная. Скважина триста метров глубиной. Теперь вот выпускаем минералку, в бутылках.

— Сам бурил или с братвой? — пошутил Белов, но Семен на шутку не отреагировал.

Было видно, что местный авторитет совсем не рад встрече с Белым. Наверняка он почувствовал угрозу своему положению среди уголовников Красносибирска — у Саши Белого все-таки авторитет был о-го-го даже по московским меркам, не говоря уже о провинции. А Красносибирск был территорией Семена, на которой он кормился и с которой только что вытеснил Грота. И «ни пяди своей земли» он никому отдавать не собирался. А Белов, по его представлениям, именно за этим приехал в Красносибирск!

— Что в наши края привело? — спросил Семен, открывая еще одну бутылку с местной минералкой для себя. В Москве, что ли, тесно стало?

Белов и не надеялся, что его примут тут, в Сибири, с распростертыми объятиями — варягов на Руси со времен Рюрика не любят! И на комбинате тоже косились на него всякие там директора по снабжению, помы по кадрам и прочие заместители — все, кто в местной номенклатурной колоде давно был тасован-перетасован. Естественно, никто из них Белова в свою игру принимать не хотел. В лицо, конечно, улыбались радушно, рады, мол, безумно вас лицезреть, а на самом деле все затаились пока и ждали, на чем же можно будет его подловить да набок завалить. Так и Семен себя вел. С виду вроде радушный, минералочкой угощает, а в глазах ненависть — сожрал бы.

— Мне с тобой, Сергей Сергеич, делить нечего, — ответил Белов, — я на твой кусок не зарюсь. Вы же тут на золоте сидите, а из деревянных плошек жидкие щи хлебаете. Самому не надоело, что в городе беспредел и нищета? У тебя же две дочки растут, я знаю, за них тебе не страшно?

— Тому, кто моих девочек тронет, — хмуро произнес Семен, — я лично башку снесу. Это все в Красносибирске хорошо знают. А вырастут мои дочки, у меня денег хватит, чтобы их отсюда отправить на ПМЖ в столицу или в Питер. А то и вообще за границу отправлю учиться.

— Так значит, Красносибирск для тебя — охотничьи угодья? — поинтересовался Белов. — Сам охотишься, а другим фиг с маслиной?

— А ты сам-то не такой, что ли? — усмехнулся смотрящий. — Ангел белокрылый? Я-то знаю, что ты деньгу хочешь поиметь на нашем алюминии, ты же на нем в Москве и поднялся. Не так, что ли? Что ты мне тут сказки рассказываешь о собственном бескорыстии?

Конечно, все было не так просто, как казалось Семену, Да, когда-то поднялся он, Саша Белый, на самый верх, зато потом скатился вниз по наклонной плоскости на самое дно. И богат был, от баксов прикуривал, и чифирек с бомжами на свалке пивал… Так что все у него уже в жизни было. Недавно еще ходил по людям, да что там по людям — по трупам… Да еще поплевывал на них сверху… А теперь понял, что трижды прав Борис Гребенщиков, когда поет: «Если хочешь стоять, нужно держаться корней». А разве корни не те люди, по которым он раньше ходил и которые не глядя топтал? Но говорить об этом, объяснять, по полочкам раскладывать Саша не стал. Просто ответил:

— Нет, не так. Деньги меня не интересуют…

Для первого знакомства достаточно информации. Да и Семен Саше понравился — не обычное быдло отмороженное, мужик с головой, видимо, тоже его судьба не в ту сторону закинула в свое время, как, впрочем, и самого Белова. Повернись дело по-другому да будь Россия родная нормальной страной — может, стал бы тогда красносибирский авторитет учителем в школе или тренером по волейболу.

— Слышь, Белый, ходят слухи, это по твоей наводке Грота менты скрутили? — за-дал вопрос Семен. — Типа откат это за то, что он тебя убить хотел и чеченцам сдал?

Белов усмехнулся… Ему было ясно, как рассуждает Семен, расклад простой: Грот наехал на Белова, тот вывернулся и в свою сторону накатил на Грота. Вывод — Грота сдал Белов. Саша не стал ни отпираться, ни кивать головой, мол, я Грота наказал. Не было еще случая, чтобы он кого-то сдал Введенскому, а тем более ментам. Руками фээсбэшников устранил несколько криминальных авторитетов, что было, то было. А вот до мелкого стукачества не опускался. Но какой смысл оправдываться? Он просто поинтересовался:

— А сам-то ты как относишься к тому, что какие-то уроды продают ваххабитам оружие и потом из этого оружия наших парней в Чечне убивают?

— Мне до этого дела нет, — сказал Семен, — у Грота был свой бизнес, у меня свой, и мы не пересекались.

— Ой, не звезди, братан, — покачал головой Саша, — будто я не знаю, что Грот хотел тебя из города выдавить. А насчет того, что тебе дела нет, тоже не прав. У тебя две дочки, их в армию не возьмут, а были бы у тебя два сына, ты бы по-другому рассуждал.

— Никак бы не рассуждал, — возразил Семен, — отмазал бы их от армии и все…

Как бы ни юлил Семен, Саша видел, что мужик он нормальный и промысел Грота не одобряет, но привык — это твой огород, это мой, ты в мой не лезь, и я в твой не полезу. А где-то в глубине души благодарен он был Белову за то, что Грота из города выдернули, хотя никогда в этом не признается.

— Пошли, что ли? — предложил Саша. — Наигрались вроде.

Семен согласился и поднялся с низкой лавки, которая была рассчитана на учеников младших классов.

Семен негласно подчинялся самому большому человеку в городе — директору комбината Рыкову, стало быть, Белов теперь для него был вроде коллеги. Но Семен подчинялся Рыкову не напрямую, а косвенно — через больших московских паханов, которые с общероссийскими паханами были на короткой ноге. А выпади Рыков из Зоринской колоды, что, собственно, сейчас и происходило, Семену сразу же из Москвы последовала бы команда — поддержки Рыкову не давать, а то и наоборот — вызвать беспорядки.

Рыков до плена хорошо подкармливал братву Семена. Расчет был прост и безотказно работал почти во всех промышленных городках России. Ведь лучше было досыта кормить И давать жировать двум десятым населения — как раз столько было бойцов у Семена, — чем всех оставшихся работяг обеспечить нормальной зарплатой и пропитанием.

Бригада Семена играла роль овчарок при стаде овец. Помимо мелких разборок с матереющими юнцами, Жаждавшими урвать свой кусок, и наведения порядка в мелко-уголовной среде, братва Семена исполняла функции политической полиции.

Например, когда по указке Зорина, который мечтал занять место Рыкова, в городе устраивались демонстрации типа «Рыкова долой» или «Рыков, вали домой», то тогда приезжали Дуба с Германом и еще пара человек и демонстрацию разгоняли. Со стороны складывалось впечатление, что довольные жизнью бьют недовольных. Прямо-таки классовая борьба. Но это были вынужденные меры.

По-другому поставить дела на комбинате Рыков до своего чеченского плена не имел возможности, ведь большая часть прибыли уходила в Москву в карманы нескольких человек, именуемых ныне олигархами, а значительно меньшая оставалась в городе и. дробилась на крохи — зарплату рабочим, на социальные нужды, на закупку оборудования для производства. Честно говоря, самого Рыкова такой дисбаланс вполне устраивал, ведь он и сам относился к числу олигархов и из прибыли комбината в карман не капало даже, а рекой текло.

А оттого и Семен оставался при своей должности «главной овчарки», сдерживающей народный гнев. Он же контролировал и другие испытанные временем способы, позволявшие народный гнев сильно смягчить. Он контролировал продажу дешевой водки и оборот наркотиков, прикрывая Барона, на этом имел свою «копейку» и тоже ничего менять не собирался.

А поскольку теперь Рыков решил ломать сложившийся порядок вещей — не только самому жировать, но дать народу жить нормально, то Семен с братвой мог остаться без привычной работы и встать в оппозицию к грядущим переменам во главе своей серьезной боевой силы, а непререкаемым авторитетом подсоединить к этой силе не слишком разбирающихся в политических перипетиях работяг.

Для первого раза результат их встречи все-таки был положительным. Хоть вопросов никаких и не решали, но и не стали друг другу омерзительны, а это уже неплохо. Белов вышел из спортзала и увидел, что Дуба что-то убежденно доказывает Витьку.

— Я тебе говорю, что в чифирь надо добавлять щепотку соли, — говорил он, сдержанно жестикулируя, — проверено сто раз. Крепость заварки просто отличная.

Витек не спорил. Белов, выйдя из спортзала, отдал Дубе кроссовки, надел свои ботинки, кивнул Виктору и пошел по коридору по направлению к выходу. Витек, хромая, поспешил за ним.

— Слышь, Витек, ну ты все понял? — крикнул вслед Дуба. — Если кто в этом городе на тебя наедет, звони, не стесняйся, я ему кишки отобью.

— Договорились, — сказал Витек и пояснил Белову: — Дуба с Германом ребята-то нормальные.

Белов нехотя кивнул. Нормальные, только когда ты с ними заодно. Но встанешь в оппозицию, станут другими.

Александр Белов и Диктор Злобин поздно вечером приехали в трехкомнатную квартиру, которую Рыков предоставил Саше и Ярославе. Ярослава ждала Сашу с работы и как обычно нервничала. Маленький животик стыдливо скрывала под просторным халатом.

После того разговора с Сашей она попросила найти для нее врача, который согласился бы сделать аборт. Она поздно поняла, что беременна, а теперь кто сделает аборт на таком сроке? Только если уговорить за деньги.

Но Белов был категоричен — ребенок будет жить, он не виноват в том, что его отец террорист Омар. У него уже маленькие ножки и ручки есть, и сердце бьется — Белов видел во время УЗИ эту «фасолину». И к тому же это была первая беременность Ярославы — сделай она аборт, еще неизвестно, будут ли у нее потом дети.

Нельзя сказать, что решение это далось Белову легко. Бывало, ночами ему хотелось выть от досады, что не уберег, он тогда свою любимую, что похитил ее Омар, как Черномор Людмилу у Руслана, первым воспользовался ее красотой. Но Черномор был старым и немощным, потому с Людмилой ничего не случилось, а Ярослава вот забеременела.

Разум ему подсказывал, что ревновать нельзя — это мерзко и грешно, Ярослава не виновата ни в чем, а эмоции душили его. Бывало, любуется ею, как она на кухне управляется, а потом вспомнит Омара, и комок в горле. Дал сама Ярослава забыть не могла — для нее близость с мужчиной была связана с болью и отвращением. Пытался Белов все наладить, но видя, что причиняет любимой только страдания, отстал. Вот так и жил — вроде мужик здоровый, а никакой интимной жизни. Изменять же Ярославе не мог, потому что любил ее. Оставался для него один выход — с головой погрузиться в работу, что он и сделал.

Витек, проводив Сашу до двери, хотел сразу же уйти — он поселился этажом ниже в такой же квартире, как и у Саши, тоже предоставленной всей компании Рыковым. Только жили они в той квартире втроем — все друзья Белова.

Доктор Ватсон, который тоже теперь работал в структуре Белова его замом по кадрам, Витек, совмещавший обязанности водителя и личного телохранителя Белова, и Федор, который работать не хотел, лежал на диване, размышлял и читал толстые книги. Он отпустил длинную бороду и ходил в домотканой рубахе, подпоясанной бечевой.

Друзья Федора не осуждали, на работу не гнали, позволяли заниматься философией по той причине, что после плена и Чечни он резко бросил пить: Друзья боялись спугнуть его трезвость, как синичку, случайно севшую на открытую форточку, потому потакали его безделью и о работе даже не заикались. К тому же расходов от Федора почти не было — мяса, рыбы, масла и другой нормальной человеческой пищи он теперь не ел — стал вегетарианцем. Кушал только пророщенное зерно и перемолотый в миксере овес, запивая несладким чаем.

Арсений Степаныч Власов с ними в Красносибирск не поехал, остался в Москве заниматься бизнесом, но наказал Белову, если освободится должность не меньше замминистра — немедленно ему звонить и приглашать.

В этом же подъезде Рыков предоставил квартиру и чеченцу Шамилю с семейством, благодаря дочери которого Зареме им удалось бежать из зиндана. После того как чеченская девочка помогла бежать из плена русским, всей их семье оставаться на территории Ичкерии стало небезопасно, вот Рыков с Беловым и перетащили их в Красносибирск.

Ярослава к возвращению Белова приготовила цыпленка в духовке и пригласила их с Виктором к столу. Только они сели, как в дверях появился Федор. На нем была коричневая ряса с капюшоном, похожая на одеяние монахов-бенедектинцев, за плечами холщовый вещевой мешок, в руках посох, увенчанный крестом. Видимо, куда-то собрался философ далеко и надолго.

— Ухожу я от вас, братья и сестры, — с печалью в голосе сказал он, — нет в вашем бытие истины и веры. Занимаетесь мышиной возней, а о душе и думать забыли.

— Ну вот, начитался своих дурацких книжек, — сказал Витек, — хотел же я их выбросить, но не успел.

Федор пропустил замечание Виктора мимо ушей, потому что взгляд его был устремлен в вечность.

— И куда же ты направляешься? — спросил Белов.

— Поеду в Москву собирать заблудших, — ответил Федор, — потом с ними уйду в леса, будем строить скиты и жить

далеко от цивилизации. Как мы с вами жили когда-то на свалке и были свободными. А теперь вы опять влезли в этот суетный мир, устроились в нем поудобнее и цепляетесь лапками за блага, как пауки за паутинку! Мерзко мне с вами, поэтому я ухожу!

— Погоди, Федор! — Белов попытался удержать его.

— Бесполезно, Саша, — махнул рукой Витек, — он если чего в голову втемяшит, уже ничем не выбьешь. Лучше бы, правда, он водку пил, чем занудничал у меня над душой целыми днями. Пусть идет куда хочет, комнату его я пока занимать не буду. Поскитается голодный и вернется, не денется никуда. Взрослый мужик, а дурью мается. Тут на днях деревянный меч себе строгал, так я его выбросил.

Федор вздохнул с горечью и обидой за выброшенный меч — символ своего новорожденного христианского братства, повернулся и ушел, плотно затворив — за собой дверь. Саша сказал, что все-таки надо было его остановить, попытаться отговорить от глупой и опасной затеи, а Виктор ответил, мол, не связывать же его, взрослый человек, а в психушку сдавать товарища своего не совсем хорошо. Оказалось, что Федор давно собирался скиты какие-то строить, жить, как в Древней Руси, общиной, охотой и собирательством, а назвать все это — «Братство Деревянного Меча». Тренировался спать на голом полу, чем сильно раздражал Витька, когда тот об него спотыкался.

Ватсон и Витек идеи Федора о жизни в ските от Саши скрывали, чтобы не забивать ему голову пустяками — у него на комбинате было дел не разгрести: Пока Рыков в Чечне в зиндане сидел, столько было своровано и поломано, что на год работы хватило бы, а года у Саши не было, надо было уложиться максимум в месяц.

После ужина Саша Белов прошел в свой кабинет — маленькую комнату со столом и компьютером — скопилась уйма бумаг, которые требовали досконального просмотра. Только он уселся поудобнее в кресло, как в прихожей раздался звонок. Ярослава открыла дверь, Саша прислушался и узнал голос Рыкова. Оказалось, что тот прямо с самолета и сразу к нему. Ярослава предложила поужинать, и Рыков не отказался. Прошли на кухню, Саша рассказал о своем визите к Барону и разговоре с Семеном, а Рыков вкратце рассказал о своем разговоре с Зориным. Стали пить чай. Ярослава ушла смотреть телевизор — ей были скучны их производственные дела.

Белов отхлебнул крупнолистовой чай, заваренный прямо в чашке и спросил:

— Олег Алексеевич, а расскажи мне подробно, как ты на место генерального директора алюминиевого комбината попал, ты же вроде из рабочей семьи, не блатной? В общих чертах ты рассказывал, а поподробнее? Мне для работы это нужно знать.

Рыков усмехнулся, залпом выпил еще не остывший чай, поставил чашку на стол и ответил:

— Отец с матерью на этом комбинате с самого первого камня работали. Я выучился в институте в Москве, тоже вернулся сюда. Сначала мастером был, потом начальником литейного цеха стал. Это ты знаешь. В Советское время комбинат крепко на ногах стоял, а как началась перестройка, так и пошла свистопляска. Генеральный директор был мужиком старой закалки, растерялся в новых рыночных условиях, привык ведь, что производство и сбыт налажены, все работает, как часы, а тут вдруг — бац! Все поломалось. Да и не мог он ничего сделать — все в стране летело в тартарары. А он еще и в пенсионном возрасте был, кондовый такой производственник. Руки опустил, стал на пенсию проситься. На его место хотели из Москвы директора сунуть, да никто не шел сюда — в тех условиях в кресло директора садиться — что голову на плаху класть.

— А ты не испугался? — спросил Белов.

— А чего мне было терять? — ответил Рыков. — Ниже, чем я был, я бы в любом случае не упал, а народ честным путем меня выбрал генеральным директором. Знаешь, это я потом уже, гораздо позже узнал, что Зорин с компанией крест на комбинате поставили, решили своего старого директора, который комбинат не смог на плаву удержать, спасли от позора, а мне дать повластвовать пару лет, списать на меня все грехи и смыть, в унитаз. Устроили якобы демократические выборы, дали народу почувствовать либеральность руководства. Зоринской компании все равно было кого выберут — они были стопроцентно уверены, что комбинат не вырулит уже, сдохнет и развалится. Я знал это, потому из кожи вон лез, чтобы комбинат на ноги поднять. Вот этим кулаком самолично прикладывался в морду, если саботировали или воровали. Но все равно дело было гиблое — будущего я не видел, комбинат медленно умирал. Акции ничего не стоили вообще, но я их скупал сколько мог и у кого мог. И знаешь, что мне помогло?

— «Черный» четверг августа девяносто восьмого, ты говорил, — ответил Белов.

— Да, — кивнул Рыков, — «четверг» тоже помог, но я тебе скажу, что никакой «четверг» не спас бы комбинат, не будь я сам цепким, как клещ! Продукция нашего комбината в основном шла за рубеж за доллары, а доллар вдруг стал стоить в пять раз дороже. А зарплаты-то остались в рублях, налоги в рублях, все в рублях, кроме нашей продукции, которая уходила теперь в пять раз дороже. Дышать стало легче, акции подскочили в цене, мне в карман деньги стали течь рекой. Зорин и компания зашевелились, стали проявлять интерес.

— И ты стал олигархом, — подсказал Белов, — вошел в их круг.

— Да, я вошел в их круг, — ответил Рыков, — но все равно остался для них чужим, непонятным со своими «дурацкими», на их взгляд, идеями. Я-то думал — раз мне Бог дает деньги, то я должен помогать тем, кто в них нуждается, стал заниматься благотворительностью, но мне в Москве намекнули, что «общепринято» более одного процента прибыли на благотворительность не давать, а я, как в Библии написано, делился десятиной. Пришлось урезать финансирование «благих дел» под давлением сверху. Потом я хотел зарплату рабочим поднять раза в два, прибыль это позволяла, так Зорин мне сказал, что это «ударит по карманам акционеров», а Красносибирское «быдло», мол, и за миску супа работать будет, ему деваться некуда, так что нечего рабочих баловать. Мои экологические программы совет директоров не утвердил, мне прямым текстом сказали, что безработных в Красносибирске много, если часть народа от плохой экологии подохнет, проблем будет меньше. Но я не сдавался, продолжал город обустраивать, в-спорт, в культуру деньги вкладывал. Я здесь родился, я пацаном здесь бегал, я каждому новому зданию радовался и фонтаны все в городе, которые в моем детстве били, восстановил. Хотел в Красносибирске создать оазис благополучия.

— И вот тогда-то тебя похитили, и ты попал в Чечню, — догадался Белов, — и к этому Зорин причастен.

— Жена моя погибла, когда меня захватывали, — ответил Рыков, — а я даже и не хоронил ее. Вот приехал, памятник поставил, оградку заказал. Любил я свою Татьяну, Саша, сильно любил, хоть прожили мы вместе почти двадцать лет, все равно любил как в первый день. Вот как ты Ярославу любишь.

— А дети? — осторожно спросил Саша. — Почему нет?

— Бог не дал, — коротко ответил Рыков и продолжил: — Так что хоть и знаю, что мое похищение Зорин организовал, а что я с ним сделаю? Не в суд же мне идти. И вендетту по-корсикански затевать я тоже не могу. Время пройдет, Бог рассудит и всех накажет, кого положено. А кого положено наградит, так ведь Федя говорил?

— Так, — согласился Белов и припомнил, что Федор пустился в странствие.

Хотел сказать об этом Рыкову, да тот поднялся из-за стола и засобирался домой. Белов решил не грузить Олега Алексеевича — у того и так забот полон рот — целый комбинат на плечах.

 

III

Утром субботнего дня за чашкой кофе Шмидт развернул газету и сказал Ольге, которая красилась у зеркала:

— Ты смотри-ка, Белов опять на первой полосе. Спас директора Красносибирского комбината из чеченского плена. Два с лишним месяца назад это случилось, а только сейчас напечатали.

— Не бог весть какое событие, чтобы торопиться! — сказала Ольга, резко нагнулась через стол, выхватила у Шмидта газету и, пробежав заметку глазами, добавила: — Вот гад этот Белов, всегда умудрится выкрутиться из любой ситуации и оказаться наверху. Орден Мужества получил вместо того, чтобы сгнить в тюрьме. И сейчас на первой полосе. Никакой справедливости нет в жизни! Когда же ему воздастся по заслугам?

Ольга отбросила газету и увидела стоящего в дверях кухни Ивана, одетого по-уличному — он как раз собирался покататься на скейте во дворе. Иван смотрел на мать с нескрываемой детской ненавистью, сдвинув брови к переносице.

— Ты что, Ваня? — удивилась Ольга.

— Не смей так про папу говорить! — хмуро буркнул Иван. — Он хороший!

— А ты откуда можешь знать, хороший он или плохой? — взорвалась она. — Часто ты его видел? Он вон жив-здоров, а до тебя ему никакого дела нет! Не заботится о тебе!

— Он обо мне не заботится, зато ты меня уже достала, вот тут сидишь! — сказал Ваня, проведя ребром ладони по горлу, повернулся и быстро пошел к двери.

— Я тебя достала? — в сердцах крикнула Ольга. — Мать тебя достала! Ну и убирайся, звереныш неблагодарный, тогда к своему папаше!

— И уйду, — буркнул Ваня.

Выходя из квартиры, он сильно хлопнул дверью. Наверняка мать думает, что он вернется с повинной толовой и будет просить прощения. Нет, не вернется. Он-то знает, что отец носа не кажет, потому что мама ему запретила с ним видеться. А если так, то Ваня сам отца найдет. Москва не такой уж большой город. Время есть — каникулы, до сентября он не вернется в интернат для детей российской элиты. Так что, если даже в Москве отца нет, то поедет туда, где он сейчас находится.

Иван прыгнул в стоявший на остановке троллейбус и поехал в сторону метро. По пути думал о том, что мать все еще считает его маленьким, помыкает им, а у него отцовский характер уже проявился, самостоятельный, сильный, независимый. А мать признавать этого не хотела, пыталась выбить из него беловскую натуру.

А как выбьешь, если она в генах сидит и никаким воспитанием этого не переделать?

Еще она сильно задолбала Ваню со своей скрипкой. Из самой ни фига скрипачки не получилось, так надо сына мучить, заставлять смычком струны шлифовать. Ну накой она ему сдалась, эта скрипка? Не нравится Ивану на ней играть. То ли дело, когда он с отцом оставался, папка ему давал из Пистолета пострелять. Шмидт, конечно, тоже мужик неплохой, Ваню не обижает, старается с ним на равных, но папка-то в сто раз круче был.

«Почему был? — сам у себя спросил Иван. — Отец где-то в Москве, надо только найти где». И тут до него дошло, что нужно купить газету, которую Шмидт утром читал, и узнать, где сейчас отец. Может быть, в редакцию съездить. Он выпрыгнул из троллейбуса и подбежал к киоску с газетами, по дороге продолжая накручивать себя.

Вот она говорит, что это отец их бросил, а на самом деле это она, не дождавшись даже, когда отец объявится живой или мертвый, спуталась со Шмидтом. Она думает, сын маленький был и ничего не помнит, а он все хорошо помнит.

Иван купил в киоске нужную ему газету, сел на лавочку и быстро прочитал статью. В ней не было ни слова о том, где искать отца. Рыков этот — директор Красно-сибирского алюминиевого комбината, наверняка к себе и поехал. А отец куда делся? В Москву вернулся или тоже подался в Красносибирск?

Все-таки Москва очень большой город — попробуй найди в нем человека. Иван прочитал фамилию автора статьи, потом нашел на обороте адрес редакции. Нужно было ехать туда, попытаться что-то выяснить у автора статьи про отца, раз он с ним в Чечне встречался. Конечно, сегодня суббота, редакция может быть закрыта, но попытка не пытка.

Редакция газеты находилась недалеко от площади трех вокзалов. Но, как и следовало ожидать, в редакции его даже на порог не пустили. А когда Иван пытался объяснять, что ему очень нужно увидеть автора статьи про своего отца, то здоровый охранник, которого он оторвал от поглощения бутерброда с ветчиной, схватил его за шиворот, как котенка, и выбросил вон.

Разозлившись, Иван запустил в окно редакции камень и вдребезги разбил стекло. Здоровенный охранник выскочил на крыльцо и кинулся за ним, но споткнулся о торчавшую из земли проволоку и с грохотом растянулся на земле на глазах у прохожих.

Иван остановился, увидев, что его преследователь упал, обернулся и, тяжело дыша от быстрого бега, крикнул:

— Ну, что, догнал меня, бегемот неуклюжий?

И тут его за шиворот крепко схватил какой-то толстый дядя, похожий на арбуз, и приподнял так, что Ивану пришлось вытянуться на носочках. Охранник, увидев, что ему помогли поймать нахаленка, ухмыльнулся и стал подниматься. Толстяк держал

Ваню, что-то нравоучительно вещая про манеры поведения. У Ивана сердце в пятки ушло — намерения охранника редакции, который медленно приближался, были явно не дружескими. Парню ничего не оставалось, как повернуться к толстом} дяде и со всей силы впиться своими зубами в его волосатую руку.

— А-а-а-а! — закричал тот, отпустив Ванин загривок.

Иван пнул толстяка под колено, чтобы у того не возникло намерения его преследовать, вырвался из захвата и стремглав бросился бежать между домами вдоль длинного забора. Охранник был уже близко, и бегал он тоже неплохо — наверняка бывший десантник или пехотинец. Иван понял, что сейчас его схватят и будут крепко бить.

Но тут одна из досок забора отодвинулась и оттуда высунулась чумазая морда паренька — ровесника Вани.

— Эй, шустрик, давай сюда! — крикнул чумазый.

Иван нырнул в дыру в заборе, за которым оказались трое пацанов его возраста или чуть постарше, грязных, но шибко веселых. Оказавшись по другую сторону забора, Ваня упал, перекатился по земле и хотел бежать дальше, спасаясь от преследователя, но тот паренек, что позвал его сюда — чернявый, с голубыми, как небо, глазами, удержат его за рукав.

— Куда ты бежишь, блин? — деловито спросил он, попивая пиво из банки. — Этот боров все равно сюда не пролезет.

И правда, охранник засунул голову и пытался продраться сквозь забор, пыхтя и матюгаясь. Лицо его было зверским. Казалось, попади ему сейчас Ваня в руки, он порвет его, как Ельцин свой партбилет.

— Иди сюда, гаденыш! — хрипел охранник. — Я тебе уши оборву!

— Ага, сейчас! издевательским тоном ответил ему чернявый паренек. — Ему уши еще пригодятся!

Он сделал последний глоток из банки, размахнулся и со всего маху запустил ее прямо в лоб охраннику. Звонкий шлепок алюминиевой банки о лоб мужика вызвал у мальчишек дружный смех. Второй и третий пацаны тоже пили пиво. Они размахнулись один за другим и запустили свои банки в ту же цель.

— А вот теперь тикай, — сказал чернявый Ване и дернул его за рукав.

Охранник редакции, от гнева красный, как рак, разломал доски забора и прорвался сквозь препятствие. Он без проблем догнал бы пацанят, но они слишком хорошо ориентировались на этой местности, поэтому сразу же нырнули в какую-то узкую трубу и выскочили уже с другой стороны строящегося дома. Опозоренный охранник кричал, что всех их найдет, поймает и всем- уши надерет.

— Ага, сперва тараканов потренируйся у себя на кухне ловить! — ответил ему чернявый.

Иван был в шоке. Ему раньше никогда не приходилось сталкиваться с беспризорниками. Они в открытую пили пиво, курили, никого не стесняясь, и отпускали крепкие выражения. В школе Ивана звали хулиганом, но рядом с этими мальчишками он был просто пай-мальчик,

— На, затянись папироской, — предложил ему чернявый, протягивая сигарету, — полегчает.

— Я не курю, — ответил Ваня.

— Извини, пива не могу предложить, — сказал чернявый, — кончилось.

— Я пива не пью.

— Ага, я на скрипке играю и мамкины трусы ношу, — сострил чернявый, и все засмеялись.

Ивану эта шутка не понравилась, и он сильно толкнул чернявого кулаком в плечо.

— Ты че толкаешься? — рассердился тот.

— Следи за словами, — хмуро посоветовал ему Иван, — а то можно и в глаз схлопотать.

Но чернявый, наученный жизненным опытом, не стал ждать, когда Иван даст ему в глаз, а набросился на него первым. Они повалились в пыль и стали мутузить друг друга кулаками, катаясь по земле и отчаянно ругаясь. Через пять минут Иван уже ничем не отличался от беспризорников — одежда и лицо его стали грязными, а под глазом сиял большой фонарь. Но и чернявому тоже здорово попало — у него был разбит нос и оторван рукав у куртки.

— А ты ниче махаешься, — сказал невысокий, плотный огненно-рыжий парнишка Ивану, помогая ему вставать, — хоть и домашний…

Больше всего Иван боялся, что они все трое набросятся на него и тогда ему уже будет с ними не справиться. Но друзья чернявого в драку не вмешались, оставив драчунов разбираться один на один. Это было по-честному.

Так Иван оказался в компании беспризорников с площади трех вокзалов. Жили они в люке коммуникационных систем на теплых трубах парового отопления. Называли они свое обиталище танком из-за сходства канализационного люка с люком боевой машины, а ее бетонного основания с башней. После драки, когда Иван подобрал на месте схватки выпавшую из кармана газету с заметкой про отца, оказалось, что рыжий родом из Красносибирска, а в Москву приехал в поисках приключений.

— Жаль, что сейчас не восемнадцатый век, — сказал он, на ходу покуривая дорогую сигарету, вытащенную из новенькой пачки, — я бы на парусник пошел плавать. К пиратам бы подался, грабил бы корабли торговые. Море вокруг теплое, соленое, чайки, и я у штурвала. Я из Красносибирска уехал потому, что там моря нет и вообще холодно.

Беспризорники поражали его все больше и больше. Он считал, что питаются они на помойках, а курят окурки, выброшенные в урну. Но пацаны подошли на вокзале к палатке шаурмой и заказали себе и Ивану по порции. Иван вытащил деньги, хотел расплатиться, но рыжий отвел его руку.

— Ты наш гость, я тебя угощаю. Думаешь, у нас денег нет? Мы тут, брат, такие дела проворачиваем, правда, Ботаник?

Третий, невзрачный и маленький пацан в круглых очках, кивнул, торопливо кусая горячую шаурму. Он и правда мало был похож на беспризорника — типичный отличник средней школы, только очень грязный.

— Кстати, меня Лоцман зовут, — представился рыжий, протянув Ивану пятерню, перемазанную кетчупом и майонезом, — этого, которому ты нос разбил, зовут Тимоха, а Ботаника ты уже знаешь. Вот так мы и живем, шустрим помаленьку, сами себе хозяева, никто над душой не стоит и не говорит, что можно делать, а чего нельзя. Жить можно, если голова на плечах есть.

Мысль о том, что ему не придется питаться из помойки, Ивана успокоила, а возможность жить с пацанами в танке на теплых трубах показалось ему романтичной. И он решил, что домой не пойдет, останется с беспризорниками и будет продолжать искать отца. А мать пусть подумает над своим поведением.

На вопрос Вани, можно ли ему остаться, Лоцман вытер салфеткой испачканные соком шаурмы руки и ответил:

— Оставайся, если хочешь. У нас как в монастыре. Мы нуждающихся не гоним. Но и халявщиков не терпим. У нас общак. Все, что мы втроем заработали, вкладываем в общий котел. Так легче выжить.

Иван про себя отметил, что его ровесник Лоцман рассуждает и держится совсем по-взрослому, не то что дочки и сыночки элиты, с которыми ему приходилось учиться и жить рядом. Те от мамкиной соски до самой взрослости не оторвутся, а эти мальчишки уже сами себе хозяева, и никто им не нужен, кроме них самих.

Иван вытащил из кармана имеющиеся у него деньги и протянул Лоцману для общака. Тот деловито пересчитал их и сунул за пазуху. Потом махнул рукой Ботанику и Тимохе, и они вчетвером отправились к танку. Так сын обеспеченных родителей стал бродягой. И эта жизнь ему несказанно нравилась.

 

IV

Ольга впала в отчаяние — Ивана не было дома уже три дня. Шмидт сидел мрачнее туча, зажав кулаки между коленями, а Ольга металась по огромной квартире и громила все, что попадалось ей под руку.

— Может быть, его уже и в живых нет! — кричала она. — Он же еще совсем ребенок, а вокруг в этом городе одни маньяки и подонки.

— Я тебе уже в сотый раз говорю, что он живой, — пробурчал Шмидт, — его видели ребята из нашей службы безопасности сегодня у площади трех вокзалов в компании таких же, как он, сорванцов.

— Это меня нисколько не утешает! — остановилась Ольга. — Меня совершенно не утешает, что Ваня попал в компанию беспризорников и шляется в районе трех вокзалов, в этом рассаднике всякой заразы, а твои «ребята из спецслужбы» не могут поймать мальчишку. Как он мог от них убежать, ну как?

— Наши мужики за ним побежали, а Иван. вместе с компанией юркнули в трубу, а наш за ними полез и застрял, — невнятно ответил Шмидт. — Эти беспризорники, они же все ходы и выходы в округе знают. Еще и джипу колесо прокололи.

— Ну и службу охраны ты набрал! — насмешливо сказала Ольга. — Кретины какие-то тупоголовые, детей не могут поймать. А что милиция привокзальная, не знает, где их искать?

— Знает, — ответил Шмидт, — и уже ищут. Я пообещал сто долларов заплатить тому милиционеру, который Ваню поймает.

— Ну ты и жмот, — возмутилась Ольга, — ты сына моего в сто долларов оценил?

— У ментов зарплаты маленькие, — пояснил Шмидт, — сто долларов для них большие деньги. Нечего их баловать. Они итак сделали облаву на то место, где Ваня со своими новыми дружками прятался. В танке каком-то, что ли. Но там никого уже не было. Там, мне местный капитан объяснил, у этой шантрапы целая система подземных ходов.

— В каком танке? — в отчаянии спросила Ольга. — Что еще за танк такой? Откуда танк на вокзале?

Шмидт ничего не ответил — он танка этого в глаза не видел. Ольга рухнула в кресло и сказала:

— Это точно Белова кровь в Ваньке кипит и тащит его в помойку, к бандитам малолетним. Чисто Беловские гены! Я из интеллигентной семьи, и все гены у меня хорошие. Но почему же не мои гены в Ваньке побеждают, а Беловские?

— А может быть, это твои гены как раз и побеждают, — ответил Шмидт, — тебя-то тоже на каком-то этапе жизни не к скрипачу-однокурснику, а к Белову потянуло…

— Я об этом уже сто раз пожалела! — вскипела Ольга. — И не смей меня подкалывать! Лучше бы не сидел тут, а поехал Ваньку искать! Давай, давай!

Шмидт поднялся и поплелся к выходу. Он знал, что спорить бесполезно — Ольга все равно настоит на своем или устроит грандиозный скандал, участвовать в котором Шмидту не хотелось. Поэтому он вышел за дверь и стал спускаться по лестнице. Он думал о том, что теперь придется впустую болтаться на вокзалах, где и без него уже дежурят люди и все менты имеют в кармане по фотографии Ивана.

Шмидт давно уже жалел, что когда-то в прошлом допустил непозволительную слабость и сошелся с женой своего бывшего босса. Бросился он тогда в ее объятья, как в омут с головой, не подумав, что из этого романа может получиться в дальнейшем. Ведь когда Ольга жила с Беловым, она была для Шмидта недостижима, как звезда на небе, он мог только издалека любоваться ею, как картиной в Третьяковке, но даже мечтать не мог, что эта «картина» когда-то окажется у него-дома.

Поэтому, когда Шмидт вдруг смог обладать ею, он посчитал это наградой божьей. Теперь он уже сомневался, что правильно поставил положительный знак в оценке этого события. Скорее Ольга была для него не наградой, а карой. Ольга, словно самка богомола, пожирала его, но от себя не отпускала. Как паучиха, сковывала его движения, то отталкивая от себя, то притягивая. И Шмидт вырваться из этого порочного круга никак не мог. Разорвать отношения

было уже невозможно — слишком многое их теперь связывало, в том числе и общий бизнес.

На входе в здание Ярославского вокзала Шмидт лицом к лицу столкнулся с выходящим оттуда Кабаном. Бывалый бандит шествовал в сопровождении двух охранников, выпятив вперед пивной живот, на который Шмидт едва не налетел. Кабан узнал его, остановился и протянул для приветствия руку. Шмидт поинтересовался, что тот делает на вокзале ночью, ведь уже, небось, отвык на поезде ездить — все, больше на самолете да в автомобиле? Кабан громко засмеялся в ответ, а потом сказал, что, мол, тещу в Воронеж провожал. Сам Кабан у Шмидта ничего не спросил, а сделал вид, что очень спешит, и удалился.

Расставшись с Кабаном, Шмидт поднялся наверх в зал ожидания, прошелся вдоль кресел, осмотрел сидевших в зале людей. Все это он проделал только для успокоения совести — надеяться на то, что Иван будет сидеть в Зале ожидания, было глупо — милиционеры Ярославского вокзала были в курсе поисков и быстро поймали бы пацана.

Потом Шмидт пошел на Ленинградский вокзал, где прямиком отправился к начальнику отделения вокзальной милиции,

— Суету вы устроили с этим Иваном Беловым, — сказал усталый майор, перекладывая бумаги на столе, — то один придет, то другой. Ищем мы его, ищем в меру сил. Все мои постовые в курсе, у всех есть фотографии парня.

— Погоди, — прервал майора Шмидт, — а кто еще приходил насчет Ивана, кроме меня?

— Только что заходил такой здоровый, — ответил майор, — похожий на кабана. Я подумал, что эта твой человек: Не твой, что ли?

— Не мой, — ответил Шмидт.

Он понял, что встреча era с бандитом на Ярославском вокзале была не случайной — Кабан откуда-то узнал об исчезновении младшего Белова и подключился к поискам. Конечно, какую тещу он мог провожать в Воронеж, если у него нет никакой тещи, он вроде бы и не женат вовсе? Да и ходят ли поезда с Ярославского в Воронеж? У майора он выяснил, что в Воронеж поезда идут с Павелецкого вокзала.

— Кстати, — добавил майор, — ваш Иван может и на Павелецкий со своими новыми друзьями перебраться. Вокзалов в Москве много, мест, где спрятаться, тоже немало. Честно говоря, не думаю я, что они будут маячить на площади трех вокзалов, раз их тут уже один раз видели и чуть не поймали.

Шмидт понимал, что поиски его в целом бесполезны, но возвращаться домой ему, тоже не хотелось. Решил прошвырнуться до Павелецкого вокзала. Но сначала зашел в стекляшку около билетных касс, чтобы чего-нибудь перекусить — шашлыков, например, с пивом. Он уселся за столиком в самом углу забегаловки и, жуя хорошо прожаренное мясо, стал смотреть на улицу, где вдоль светящихся витрин привокзальных ларьков туда-сюда ходили люди. Он надеялся все-таки увидеть Ивана и положить конец этим бессонным ночам и истерикам Ольги.

Шмидт заметил маленького, примерно возраста Ивана, чернявого беспризорника с голубыми глазами, который деловито прохаживался вдоль витрин, иногда утыкаясь в них прямо носом и рассматривая блестящие китайские игрушки или еще какую-нибудь мелочь.

Шмидту захотелось подойти к пацану и поспрашивать насчет Вани. Он уже собрался встать из-за стола, но пацаненок вдруг исчез так же быстро, как и появился — растворился в толпе. Шмидт стал вглядываться напряженнее — может быть, и Иван бродит где-то рядом?

Но взгляд его внезапно выхватил из толпы другое знакомое лицо, и Шмидт едва не подавился шашлыком. Мимо него со стороны улицы проходил не кто иной, как Саша Белов. Лицо его было сосредоточенным, брови нахмуренными. Шмидт втянул голову в плечи и отвернулся, чтобы Белый не заметил его, и когда тот миновал стекляшку, выскочил на улицу, бросив недоеденный шашлык, и прижался к стене, наблюдая за Беловым. Тот шел прямым ходом туда, откуда только что вышел сам Шмидт в милицию.

Значит, Белов в курсе насчет исчезновения Ивана, или у него другое дело к вокзальным милиционерам? Шмидт усмехнулся — какое дело может быть у Белова на вокзале, кроме поисков сына? Но кто же сообщил ему о том, что Иван пропал? Может быть, Ольга? Втайне от него позвонила своему бывшему мужу, не надеясь на то, что Шмидт найдет Ивана?

Эта версия была шаткой — вряд ли Ольга будет звонить Белову. Тем более, газетная статья стала причиной того, что Ваня поссорился с матерью и убежал из дому.

А насчет того, что Белов теперь является начальником службы безопасности Красносибирского алюминиевого комбината, они с Ольгой узнали только сегодня утром. А что могло помешать Ольге, пока Шмидта не было дома, узнать телефон этого Красносибирского комбината, найти Белова и попросить его приехать искать Ваню? Ничего не могло, кроме ее ненависти к бывшему мужу. А если эта ненависть показная?

Белов тем временем зашел в милицию, а Шмидт уже верил в то, что это Ольга вызвала Белова из Красносибирска. И тут он вспомнил про Кабана. Тот тоже на вокзале пасся не случайно — искал Ивана. Он тоже мог вызвать Белова из Красносибирска.

Но ему-то зачем это нужно? С этим предстоит разобраться. Шмидт знал, что Кабан человек Зорина, хотя ни один из них — ни Зорин, ни Кабан — никогда не признаются в том, что они связаны друг с другом. Кроме того, Шмидту было известно, что Белов, вызволив директора комбината Рыкова из чеченского плена, дорожку Зорину опять перешел. Все эти факты складывались в нехорошую детективную историю, которая могла, по его разумению, кончиться стрельбой и трупами. Поэтому Шмидт машинально поправил пистолет в кобуре под мышкой, решил, что Белова ему незачем ждать, повернулся и потрусил к своему автомобилю.

Рыжий беспризорник Лоцман залез на чердак многоэтажного дома, где прятались пацаны, и высыпал из пакета на деревянный ящик продукты, купленные в магазине, — пару батонов хлеба, колбасу, консервы, бутылку пепси-колы, сладости и сигареты. Ребята стали хватать еду грязными руками и торопливо запихивать в рот.

Ивану есть не хотелось — его мучила тоска. Где-то, в глубине души его терзала мысль о том, что его, наверное, ищут, что мать ночей не спит — мучается, но пойти на попятную, самому заявиться домой не позволяла гордость, и стыдно было перед пацанами — засмеют. Одного дня без мамкиной юбки не продержался. Если бы он вернулся домой, мать бы точно решила, что он сдался, проиграл и стала бы его гнобить. Да и отца Иван пока так и не нашел. Похоже, его вообще не было в Москве.

— Ты ешь-ешь, — сказал Лоцман Ивану, — вообще ничего не жрешь, так скоро с ног свалишься и ходить не сможешь.

— Не хочу я есть, — ответил Иван, отвернулся и забился подальше в угол.

Ребята не стали упрашивать Ивана, сами навалились на еду.

— Я был сегодня почти весь день на Комсомольской, — сказал Тимоха, жуя бутерброд, — меня мент знакомый спрашивал о тебе, Иван, фотку показывал твою, выяснял — знаю ли я тебя. Я сказал, что не знаю. Говорил мне милиционер этот, что такой шухер поднялся! Тебя родители ищут. И еще какой-то здоровый, как кабан, бандос за тебя штуку баксов обещал тому, кто тебя отловит и ему позвонит.

— Какой еще здоровый? — спросил Иван. — Меня только мать может искать и отчим.

— Я не знаю, — ответил Тимоха, — мне мой знакомый мент так сказал, а он мент правильный, не врет.

— А твой мент откуда это может знать? — спросил Иван.

— Э, братан, всякая полезная информация денег стоит, — деловито ответил Тимоха, — а зарплата у него маленькая, надо халтурить. Вот он и халтурит. Допустим, он поймает тебя и, думаешь, поведет в обезьянник? Фигу с маслом! Он позвонит крутому, который больше всех денег отваливает, тебя и сдаст!

— Фиг он меня поймает, — хмуро буркнул Иван.

— А отец-то твой за тебя всего сто баксов обещал, — добавил Тимоха, — мне мент по секрету это сказал. Сечешь разницу?

— Он мне не отец! — обиженно буркнул Иван.

— А может быть, этот здоровый кабан, который тебя ищет, и есть твой родной отец? — спросил Ботаник. — А мы туг голову морочим, как тебе его найти?

— Не, у меня отец не здоровый кабан, — помотал головой Иван, — вы же видели на фотографии в газете.

— Да-а, запутанное дело, — сказал Ботаник.

— Кстати, насчет денег, — вставил Лоцман, допив пепси из бутылки, — денег у нас нет. Те, что Иван дал в общак, я только что потратил. Нужно что-то решать насчет денег, иначе завтра жрать будет нечего.

— А давайте Ивана продавать тем, кто его ищет, — робко предложил Ботаник, разворачивая конфету.

— Ты чего, в натуре, Ботан? — возмутился Лоцман. — Братана предлагаешь продать? Друга продать за бабки паршивые?

Тимоха привстал даже, чтобы двинуть Ботанику за эту предательскую идею.

— Ничего вы не поняли! — съежился Ботаник, отползая в угол от рассерженных Тимохи и Лоцмана. — Мы этих крутых кинем. Деньги возьмем, а Ивана им не отдадим.

Лоцман остановился и почесал голову. Идея в общем ему понравилась. Но согласится ли Иван? Сидит вон в углу и ни слова не говорит ни за, ни против. Конечно, тяжело скитаться по подвалам и чердакам пацану, который привык спать на беленькой простыни, кушать серебряной вилочкой с помощью серебряного ножичка и мыться в джакузи. Это ему, Лоцману, что дома в Красносибирске в грязи вошкаться полуголодным и немытым, что в Москве — один хрен. Отец у него алкаш с буйным помешательством, мать, отцом забитая, всего боится, старший брат — наркоман конченый.

А вот у Лоцмана какая-то страсть к путешествиям с самого раннего детства. Дома никакой жизненной перспективы нет — а тут, в Москве, сколько интересного можно увидеть. А надоело, сел в электричку и езжай хоть до Сочи с пересадками на узловых станциях. Интересно жить. А если уж совсем тяжело станет, можно сдаться, отсидеться в приемнике-распределителе, откормиться там и помыться, а потом снова убежать.

Ботаник был детдомовским, приехал откуда-то из Архангельска, сбежав из приюта. Он круглым сиротой стал в один день — не повезло парню — родители погибли, а ведь еще недавно жил в семье, а теперь один. У него отец и мать пошли к кому-то на юбилей в ресторан, там поддали хорошенько, а обратно решили напрямую через реку пройти по льду. Какая у них там река в Архангельске? Северная Двина вроде. Дело было ранней весной, лед был тонкий, оба провалились и утонули. А ведь были интеллигенты — мать учительница, отец инженер, а вот как обернулось дело.

Так и оказался Ботан в детдоме, а оттуда убежал, понятно почему — издевались над ним там. Но Лоцман Ботаника уважает — светлая у парнишки голова. Если бы не трагедия, то, может быть, Ботан бы ученым стал, а теперь — из детдома какая ему дорога — только в рабочие в лучшем случае. Какая бы у тебя голова ни была золотая, за образование нужно платить, а кто за сироту заплатит?

Тимоха с Крыма сбежал в Москву. Вот этого Лоцман не понимал — в Крыму ведь море, солнце, фрукты почти что круглый год — живи-радуйся. «Скучно там у нас на хуторе, — отвечал Тимоха, — я большой город люблю». Дома его родители заставляли работать на грядках, присматривать за скотиной, но Тимохе с рождения всякий физический труд был противен, оттого он из дома и сбежал.

— Что скажешь, Иван? — спросил Лоцман. — Мы же сможем так кучу денег заработать и все вместе поехать в Красносибирск, отца твоего искать. Как тебе идея Ботаника?

После статьи об отце Иван просматривал все газеты, но больше ничего, никакой информации не нашел. Но с помощью своих новых «братьев» ему удалось вычислить журналиста, который написал ту статью, и, когда мужчина садился в машину возле редакции, Иван успел у него кое-что выяснить. Журналист увидел, что Иван похож на Белова, поверил ему и сказал, что вроде бы его отец должен был поехать в Красносибирск, потому что Рыков там предложил ему работу. Вот теперь Лоцман и подбивал Ивана совершить путешествие на свою родину, поискать его отца.

Иван пожал плечами на вопрос Лоцмана и ответил:

— Не знаю я. Я вообще даже не представляю, кто меня может еще искать, кроме матери и отчима. Но маму и Шмидта кидать с деньгами не будем. И так они, наверное, переживают. А кто еще меня ищет, это мне самому интересно. Этих можно «кинуть».

— А ты позвони своей мамаше, скажи, мол, что с тобой все в порядке, чтобы не искали тебя, — предложил Тимоха.

— У меня не мамаша, а Мама, — поправил его Иван.

— А какая разница? — спросил Тимоха.

— Разница большая, — ответил Иван, — я правда бы им позвонил, чтобы не волновались. Только откуда?

— Внизу на проспекте Оксана-Пылесос работает, — сказал Лоцман, — я ее видел, когда в магазин ходил. У нее мобила есть. Она даст по своему телефону позвонить, если попросить хорошо.

Иван поинтересовался, что за Оксана-Пылесос такая, и Лоцман ответил, что она их знакомая проститутка, землячка Тимохи, тоже из Крыма. Ей всего четырнадцать, но выглядит на все двадцать. Промышляет самым дешевым способом — уличным. Они как-то ее от ментовской облавы спрятали на чердаке, а потом и от клиента, которого она обула, и который ее хотел убить, так что Оксана-Пылесос у них в долгу — позвонить даст. Решили этого дела не откладывать.

— Так чего насчет нашего плана кинуть крутых? — спросил Ботаник.

— А он есть, этот план? — поинтересовался у него Лоцман. — Как мы все это дело проворачивать будем?

— Уже есть, слушайте, — произнес Ботаник, поправив на носу очки.

— Ты пока продумай свой план досконально, — перебил его Лоцман, — а мы с Ванькой пойдем к Оксане спустимся и, если она не занята сейчас, позвоним его родителям, а ты подготовь доклад по всей форме.

Ботаник кивнул, Тимоха растянулся на дощатом настиле, загаженном голубями, а Иван и Лоцман вылезли в щель в двери и стали спускаться вниз на проспект, где рядком выстроились в ожидании клиентов уличные проститутки.

 

V

Семен Александра Белова не обманул — через неделю теннисный корт был готов. Стены были свежевыкрашенными, кое-где остались явные следы недавно законченного ремонта. Этот корт, конечно, сильно отличался от московских, на которых играла российская политэлита, но для игры полупрофессионалов, каковыми являлись Белов и Семен, и такой корт был вполне пригоден.

Соперники разошлись в разные стороны и стали с упоением гонять мячик через сетку. В этот раз Семен старался не уступать, хотя Белов очевидно превосходил его по мастерству. Дуба, Герман и Витек попивали пиво, поглядывая на то, как их шефы гоняют мячик по корту. Дуба все время бухтел, что если Семен заставит его играть, кроме волейбола, еще и в «это», то он лучше снова сядет в зону, чем будет бегать по корту в «позорных белых трусах с пионерскими носочками».

Сыграв два или три сета, игроки решили передохнуть, отошли к приготовленному для них столику с деликатесами и запотевшей бутылкой водки. Семен на правах хозяина налил Белову рюмку и рюмку себе. Выпили, закусили бутербродами с икрой и поджаренными с луком мидиями.

— Как наш корт? — спросил Семен. — По столичным меркам?

— Нормально, — ответил Белов, — похуже, конечно, чем у Бориса Николаевича, но для нашего уровня игры в самый раз. А что тут раньше было?

— Детский спортивный клуб «Юниор», — ответил Семен, — я в детстве сюда ходил играть в мини-футбол, боролись мы тут, в волейбол играли. А до того как я это здание купил, тут азербайджанцы свои овощи хранили. Трудно было за неделю все это вычистить, но я тебе ляпнул, что за неделю сделаю, нужно было слово держать. Да и надоело в школе играть с братвой в волейбол, теперь своя площадка будет.

— И детей, наверное, будешь сюда пускать, — сказал Саша, — можно и название оставить прежнее — «Юниор».

— А зачем мне тут какие-то дети? — удивился смотрящий. — Чтобы они мне все тут поломали? Нет, никаких детей тут не будет. Я сюда свои личные бабки вложил.

— Зря, — сказал Белов, — тебе же самому выгодно, чтобы в городе нормальные люди подрастали, а не быдло беспризорное. Если бы подросткам было куда пойти поиграть в футбол или волейбол, они бы меньше по подъездам терлись, воровали, да грабили прохожих вечерами, да к Барону за дозой бегали.

— А зачем мне все это? — спросил Семен. — Как говорится, в мутной водичке легче рыбку ловить. Не будет бытовухи и подросткового хулиганства в городе, мне некого будет разводить и свою копейку не на чем будет зарабатывать. А так сосед соседу морду набил — идут ко мне за правдой. В милиции долго будут возиться, а я, как Соломон, сразу рассужу и с обоих за эту правду денежек поимею. А что касается Барона, так я с его бизнеса тоже свой доход имею. И немалый, заметь. Да что я тебе прописные истины втолковываю? Тебе, Саше Белому, который в этом деле не одну собаку съел…

— Так ты Барона крышуешь? — спросил Белов.

— В городе я его крышую, и ментам он тоже платит, по моим сведениям, — ответил Семен, — но многие вопросы менты решать не могут, да и у меня бригада оперативнее действует. Мне бумажной волокиты не надо. Вот вопрос — а вот его решение. А вообще, у Барона в Москве есть покровители, они его сюда и подсадили. Барон — это только часть реки, один из ее рукавов. Тебе его не свернуть, Белый. Да и сам посуди, ну зачем нам его трогать? Мне лично выгодно, что он есть, ведь я на этом имею свою долю. Если человек подсажен на иглу, он квартиру и все свои вещи продаст за бесценок. Я таких опустившихся пасу, а потом квартиру забираю по дешевке, делаю ремонт и перепродаю. Это моя нива. Барон мусор убирает, как хищник в лесу, жрет больных и слабых. Так и у нас, у людей. Кто наркоманами становится? Только хилые, неприспособленные к жизни, которые ищут в уколах забвения.

— Я сам еще недавно так думал и такими же словами себя оправдывал, — сказал Белов.

— И что же твое мнение так круто изменило?

— Жизнь, — ответил Саша.

— А мне жизнь ничего не меняла, — ответил Семен, — так что мне до наркоманов дела нет, пусть дохнут. Дерьма не жалко.

— Пусть дохнут? — переспросил. Саша. — Тогда сегодня, когда придешь домой, посмотри у своей младшей дочери руки на локтевых сгибах. По моим сведениям, там у нее должны быть следы от уколов.

До Семена не сразу дошло, что ему сказал собеседник. Белов следил, как добродушно-настороженное выражение его лица сменилось на зверски-растерянное.

— Что ты сказал? — вскочил Семен, так, что пластмассовый стул из-под него отлетел к стене. — Ты на что намекаешь? Намекаешь, что моя младшая наркоманка?

— Я не намекаю, я это знаю с точностью до ста процентов, — невозмутимо ответил Саша. — Я привык за свои слова отвечать, поэтому на ветер их не бросаю.

— Да я же Барона предупреждал, что если, не дай бог, он моих детей зацепит, то я его за органы подвешу! — вспылил Семен.

— А Барон об этом ничего и не знает, — спокойно ответил Белов, наколов маленькую мидию на вилку, — твоя дочь у него ничего ни разу не покупала. Для нее наркоту берут или ее подруги, или вообще случайные люди за премиальные.

— Откуда ты-то все это знаешь? — спросил Семен, нервно дергая желваками. — Ты в городе-то всего ничего и уже знаешь то, чего я не знаю!

Белов не стал отвечать на этот вопрос и раскрывать эту тайну. Потому что бывший уголовный авторитет Белый в новой своей жизни не растерял способность работать быстро, хватко или гибко, если это требовалось. Он моментально после назначения на должность начальника службы безопасности опутал город Красносибирск агентурной сетью, которой заведовал у него Доктор Ватсон.

А Ватсон, в свою очередь, как человек бывалый, жизнью наученный, прошедший Афган и бомжовую жизнь на помойке, умел налаживать контакт в любых сферах, начиная с самых низших и заканчивая заоблачными. А пропуском в компанию везде служило одно и то же — бутылка водки. Только разнилась по качеству, в зависимости от статуса компании.

— А старшая моя дочь тоже колется? — осторожно спросил Семен.

— Не знаю, — честно ответил Белов, — у меня информация есть только по твоей младшей.

— Ей же всего двенадцать лет, — заскрипел зубами смотрящий, — она же ребенок еще совсем. Ей в куклы играть, а ее к наркоте потянуло. Но я же не даю ей много денег, откуда же она их берет?

— Может быть, Барон дозу ей в долг дает?

— Урою цыгана! — окончательно рассвирепел Семен.

— Посеешь ветер, пожнешь бурю, — сказал Белов, проглотив мидию, — я уже пожал плоды того, что посеял. Только с тем отличием, что сеял я бурю, а пожал ураган.

Цыганский наркобарон увидел на пороге своего кабинета Семена, о неожиданном визите которого ему доложили, раскинул руки и широко улыбнулся, демонстрируя ряд золотых зубов:

— О, чавэла, дорогой! Какими судьбами! — но радушное приветствие его споткнулось о ледяной взгляд смотрящего и ходившие ходуном желваки.

— Что такое, Сергей Сергеевич? — спросил цыган, назвав его, как и положено, по имени, а не по кличке. — Что случилось?

Но Семен ничего не ответил, приблизился еще на шаг, коротко размахнулся и врезал цыгану прямо по золотым зубам так, что тот перелетел через свой широкий стол и свалился с другой стороны. Сразу же в кабинет Барона заскочили два черноволосых крепыша, а за спиной Семена возникли Дуба и Герман, с нетерпением переминающиеся на месте.

Поскольку ситуация была очень нетипичной — Барона ударил авторитетный блатной, то цыганские чхаворалэ Барона застыли на месте и ждали указаний от своего цыганского папы. Он медленно поднимался с пола, утирая рукавом шелковой рубашки разбитые в кровь губы. Барон уперся ладонью в стол и спросил:

— Надеюсь, у тебя, Сергей Сергеевич, были достаточные причины, чтобы так поступить?

— Более чем, — коротко ответил Семен, — сегодня я увидел на руке своей младшей дочери следы от наркотических уколов.

— Я клянусь тебе, что никто из моих ребят не продавал ей ничего, — ответил Барон, — но даже если бы и так, то это не дает тебе права в моем собственном доме…

— Лучше замолкни! — сжав кулаки, посоветовал Семен. — Пока меня это все не касалось, мне самому было все равно, кому и что ты продаешь! Но теперь оказалось, что моя младшая дочь запустила свою исколотую ручонку в наш общак и вытащила оттуда больше трех штук баксов! Моя дочь украла общаковские деньга для того, чтобы купить себе и своим друзьям у тебя дозу!

Барон окончательно пришел в себя после удара, присел за стол и хмуро ответил:

— Это ты сам не воспитал в своей дочери уважения к себе. А теперь за это хочешь переложить всю ответственность на меня! Я не колол ее насильно, не заставлял курить траву и воровать деньги из общака, она сама пришла к этому. Теперь я могу помочь тебе только одним — посоветовать хорошую лечебницу….

— Слушай ты, мурло, — надвигаясь, сказал Семен, — лучше заткнись, а то тебе самому лечебница понадобится!

Телохранители Барона нерешительно и преградили ему дорогу. Дуба и Герман шагнули вслед за своим начальником, готовые порвать, если последует приказ, и самого Барона, и его охранников.

Но приказа не последовало. Семен остановился, исподлобья посмотрел на Барона и сказал:

— Запомни, золотозубый, в моем городе ты больше торговать наркотой не будешь!

Цыган не стал вступать в дискуссию. Он был человеком благоразумным и знал, что решит этот вопрос на другом, более высоком, уровне чуть позже, а если сейчас начнет перечить, то ему и его телохранителям набьют морду и переломают дорогую мебель.

Еще он знал, что Семен ничуть не лучше его самого, тоже не чист, рыльце тоже в пушку, поэтому бить его по лицу и выставлять какие-то требования он не имеет права. А за этот удар он еще ответит.

Семен отвернулся и быстро вышел из кабинета наркобарона. Дуба и Герман поспешили за ним.

Начальник милиции города Красносибирска полковник Басовитый наотрез отказывался встречаться с Семеном, как Белов ни пытался его уговорить. Полковник полностью соответствовал своей фамилии — говорил он тихо, но могучим басом. В широкой его фигуре угадывался бывший борец или боксер, располневший от сидячего образа жизни. При упоминании о Семене Басовитый багровел от гнева и глаза его наливались кровью.

— Я бы всю эту бригаду семеновскую под корень! — басил он, с неприязнью косясь на нового начальника службы безопасности комбината и широкой ладонью рубя воздух. — Но к ним не подкопаешься. Потерпевшие заявлений не подают, боятся, а как иначе, этих бандитов прищучить?

Белов хорошо понимал начальника милиции. Недалеко ушли те времена, когда нищая и деморализованная милиция ничем не могла противостоять хорошо вооруженным и славимым народам бандитам. У милиции не было бензина, чтобы ездить на своих уазиках на задержание, зарплата копеечная, а бандиты щеголяли дорогими иномарками и шикарной жизнью, ежедневными возлияниями в ресторанах.

И косился с неприязнью Басовитый на Белова потому, что знал: он тоже бандитский авторитет по кличке Белый и ни к чему хорошему скоропалительное назначение Рыковым Белого на высокий пост в городе не приведет. Начнется передел сфер влияния, будет стрельба, новые трупы и милиции лишний геморрой.

Белов что-то пытался говорить полковнику о новом подходе, о переустройстве города в лучшую сторону, о том, что жизнь Белова попрессовала и теперь он решил круто изменить свое отношение к ней. Но Басовитый слушал его вполуха и в сладких речах видел совсем другое. Видел он, что новый волк хочет урвать свой кусок, а Басовитому сказки рассказывает, чтобы притупить его бдительность. Но не пройдет — Басовитый не дурачок, он сотни раз видел, как с предвыборной трибуны говорили одно, а делали совсем другое.

— Я войны не хочу, — сказал Белов, — но проблем много и их надо решать. И худой мир лучше доброй ссоры. Кстати, я сегодня хочу отметить свое назначение на должность в кругу людей, с которыми мне предстоит работать. В семь вечера в ресторане «Престиж», уже столики заказаны. Приходите, товарищ полковник, посидим в неформальной обстановке, выпьем, поговорим.

Басовитый нахмурился, пробурчал: «Не знаю, не знаю», но про себя решил, что сходит. Ресторан «Престиж» название свое

оправдывал, готовили там хорошо, обстановка была просто-таки столичной, цены кусались, как пчелы, но поскольку полковника приглашали поесть и выпить на халяву, то отказываться ему резона не было. Это его ни к чему не обязывало, своих решений он из-за бутерброда с икрой не меняет.

Белову и Семена-то еле-еле удалось уговорить присоединиться к компании, собирающейся в ресторане «Престиж» — смотрящий наотрез отказывался за один стол с ментом садиться. Но Белов умел людей убеждать, и Семен согласился.

Теперь осталось только разговор в ресторане направить в нужное русло.

 

VI

Кабан кушал в ресторане лазанью с моцареллой, когда его мобильник, лежавший на столе, засверкал различными цветами, стал вибрировать и громко заиграл мелодию из бандитского сериала. Определитель номера не сработал, это Кабану не понравилось — он не любил, когда ему звонили чужие. Одно только его грело — это могли быть менты с вокзала с вестью, что поймали Ивана.

На младшем Белове Кабан хотел убить двух зайцев одним выстрелом. Во-первых, поймав пацаненка, его можно было перепродать мамаше и Шмидту за хорошую сумму. Но даже не это было основной причиной, подвигнувшей Кабана ввязаться в поиски Ивана.

Причина была в том, что Зорину сильно мешал Белов. Поэтому он встретился на нейтральной территории с Кабаном и недвусмысленно намекнул ему, что если Кабан позаботится о том, чтобы Белов больше никогда Зорину дорогу не переходил, то Зорин Кабана отблагодарит и, быть может, даже выдвинет на государственную службу, возможно даже, в депутаты Госдумы. Кабан спал и видел себя на телеэкране в ладном костюме, как он рассуждает о пути России в мировой историй и деньги хапает уже не мешками, а товарными вагонами.

Но как Кабану добраться до Белова? Соваться в Красносибирск самому? Его там вычислят в две секунды. Засылать туда киллеров? Так найди попробуй того, кто согласится Белова устранить. Хоть и бродит море безработных снайперов, которым все равно в кого и где палить, да голова у них на плечах есть — к Белову подступиться трудно, он калач тертый, да и охраняют его. Кроме того, площадка незнакомая — Красносибирск, каждый прибывший из Москвы человек там наверняка попадает под колпак беловской службы безопасности. Чтобы. Белова устранить, киллерам нужно несколько месяцев подготовки, чтобы все просчитать и не засветиться. А времени у Кабана не было, Зорин сказал, что нужно ликвидировать Белого как можно быстрее.

«Вот если бы Белова в Москву как-то выманить, — рассуждал Кабан, — и не по командировочным комбинатовским делам, когда он прикрыт со всех сторон и сам на стреме постоянно, а так выманить, чтобы он где попало болтался, о своей безопасности не думая».

Такой шанс завалить Белова представлялся Кабану мечтами из области несбыточной фантастики, поэтому на него он не особо и полагался, а гляди-ка, судьба ему как раз такой шанс и подкинула. Поэтому когда Кабан узнал от братвы, что Шмидт рыскает по всей Москве в поисках мелкого Белова, то сразу тоже подключился к поискам, незаметно следя за Шмидтом, и в тот же вечер послал анонимный факс в кабинет Белова в Красносибирске о том, что его сын сбежал и рыскает с голодранцами-беспризорниками в районе трех вокзалов. Белов не замедлил прибыть в Москву, и теперь у Кабана появился конкретный шанс его завалить.

Телефон все продолжал трезвонить, а Кабан не брал трубку, потому что он кушал и не хотел ни с кем говорить. С соседних столиков стали оборачиваться, но Кабану было на это начхать. Пусть только попробуют ему что-то сказать — сразу даст в рыло. Но, видимо, окружающие чувствовали, что делать замечания громиле с бандитской мордой опасно, поэтому все молчали. Когда мобильник в двадцатый раз проиграл мелодию, а Кабан закончил жевать, он взял телефон, откинул крышку и поднес аппарат к уху.

— Че надо? — спросил он, громко чавкая прямо в телефон.

Неожиданно для Кабана из трубки раздался писк, бандит даже не сразу понял, что с ним говорит ребенок, думал, над ним просто кто-то издевается.

— Дядя, это вы Ивана Белова ищете? — спросил ребенок.

— Че? — в первый момент Кабан даже не поинтересовался, откуда у этих сопляков номер его телефона.

— Сколько вы нам денег дадите, если мы вам скажем, где Ивана Белова искать? — спросил мальчишка в трубку.

— Каких денег? — все еще не доходило до Кабана.

— Если вы, дядя, будете тормозить мозгами, — продолжил нахаленок, — то, мы продадим информацию об Иване кому-то другому, а вы останетесь с фигой в кармане. Так что, мне класть трубку или как?

— Это… ты… — растерялся Кабан. — А откуда у вас моя мобила?

— От верблюда, — ответил мальчишка.

Звонивший Кабану беспризорник Ботаник отчасти был прав — вокзального милиционера, который продал им за тридцать долларов телефон Кабана, звали Верблюдом за постоянную привычку жевать и сплевывать. Тридцать долларов беспризорникам пришлось занять в счет будущего кидалова у Оксаны-Пылесоса. И милиционер по кличке Верблюд, получив в качестве предоплаты десять долларов, выкрал у своего начальства телефоны крутых, по которым следовало звонить в случае поимки Ивана, и передал номера Тимохе, получив от него еще двадцать зеленых по окончании операции.

Но всего этого Кабан пока не знал и не мог знать.

— Ну и сколько ты хочешь бабла поиметь? — насмешливо спросил Кабан.

— Штуку баксов, — серьезно ответил пацаненок.

— Га-га-га! — громко заржал на весь ресторан Кабан. — А ключ от квартиры?

— Ладно, дядя, бывай, — сказал мальчишка, — у нас есть кому эту информацию продать, они нам точно заплатят.

— Э-э, стой, не отключайся, — закричал Кабан.

Он испугался, что если выгодная сделка с беспризорниками сорвется, с ней соскочит и шанс поймать на крючок старшего Белова.

— А вы родителям Ивана еще не звонили? — поинтересовался Кабан.

— Нет, не звонили, — ответил мальчишка, — мы же не думали, что ты, дядя, такой жмот. Сейчас будем звонить.

— Не звоните! — торопливо произнес в трубку Кабан. — Считайте, пацаны, что мы добазарились. Тысяча, так тысяча, нет проблем. Где встречаемся?

Мальчишка назвал ему адрес и быстро отключился. Кабан сунул телефон в карман и пробурчал: «Штуку они захотели». Ничего Никому он платить не собирался. Если надо — возьмет так. Задаром.

Кабан подъехал на условленное место на своем джипе «тойота» и огляделся. Вроде бы он ничего не перепутал. Справа от дороги тянулись рельсы, за ними жилые дома, слева какие-то пустынные склады, конца которым не видать. Кабан остановил свой джип, вышел и огляделся. Из-за одного из складов выглянул невысокий мальчишка и, спрыгнув с деревянного настила, деловитой походкой севастопольского моряка пошел в его направлении. Кабан с самого своего голопузого детства не имел дел с шантрапой, оттого его разбирал смех, когда он наблюдал, с каким деловым видом шагает к нему пацан.

Типа они на равных.

Парнишка подошел к нему и остановился метрах в трех, чтобы можно было в случае чего дать деру. Пацан — голубоглазый черноволосый чертенок, весь чумазый, осмотрел Кабана с головы до ног, потом достал из-за уха сигарету, из кармана зажигалку, закурил и спросил:

— Ты что ли Кабан будешь?

— Ну, я, — усмехнулся деловитости беспризорника бандит, — ты мне звонил?

— Не-а, — ответил тот, — звонил другой, но базарить с тобой буду я. Деньги принес?

У Кабана в кармане лежала тысяча долларов, но расставаться с ними он не собирался — хотел беспризорников кинуть. Но этого он пока не показывал и ответил, что деньги, мол, принес и хотелось бы увидеть предмет торга — Ивана Белова.

— Деньги покажи, а то знаю я вас, крутых, — деловито сказал паренек, — думаешь, я малой, так можно меня и обдурить.

Кабан хохотнул, достал из кармана десять купюр но сто долларов и раскрыл их веером.

— Клево! — радостно улыбнулся пацаненок, вытащил изо рта сигарету и пронзительно свистнул.

Тут же за его спиной двое таких же чумазых мальчишек вывели на помост третьего, у которого на голове был надет холщовый мешок, руки связаны за спиной, а ноги возле колен тоже перетянуты бечевкой. Вытолкав его, один из мальчишек — рыжий крепыш, стянул мешок с его головы, и Кабан с удовольствием убедился, что перед ним на помосте не кто иной, как Ваня Белов собственной персоной. Кабан радостно ухмыльнулся такой удаче, автоматически сунул деньги обратно себе в карман и шагнул вперед по направлению к Белову-младшему, которому беспризорники уже натянули на голову мешок.

— Эй, — окликнул Кабана чернявый, — деньги сначала отдай.

Кабан остановился. Денег ему было жалко. Гораздо легче снова поймать этого голубоглазого пацаненка и потом обменять его на Белова у его же друзей. Но они могли на такой обмен и не согласиться. Хрен, знает их отношения.

Или второй вариант — сейчас рвануть вперед и попытаться схватить Ивана Белова. Далеко он не уйдет со связанными руками-ногами и мешком на голове. Кабан остановился в задумчивости, размышляя, что же ему предпринять, чтобы и Белова-младшего поймать и деньги свои сохранить в целости. Беспризорник это заметил.

— За складами есть щель в заборе, — насмешливо произнес чернявый, держась на таком расстоянии от Кабана, чтобы можно было сбежать, если бандит на него кинется, — в эту щель ты точно не пролезешь. А пацаны пролезут и Белова успеют утащить.

Сказав это, он достал из-за пазухи банку из-под кофе и кинул ее Кабану. Тот банку автоматически поймал.

— Положи в нее деньги по одной купюре, чтобы я видел, и кинь банку мне обратно, — сказал он, — тогда пацаны столкнут тебе Ивана.

Кабан понял, что беспризорники его обложили — умные черти. Ну да ладно, черт с ней с тысячей. Тут ситуация такая сложилась — сэкономишь копейку — потеряешь рубль. Если Иван окажется в руках у Кабана, то он сможет его использовать как наживку для старшего Белова и завалить его. А тогда Зорин осыплет его тысячами таких тысяч.

Кабан открутил крышку у банки, засунул туда все деньги по очереди и кинул банку пацану. Тот схватил ее и бросился наутек. Те двое, что держали Ивана, Кабана не обманули — они толкнули Белова-младшего с помоста, а сами развернулись и бросились за склад.

Кабан возликовал, правда, — радость его была недолгой. Иван в полете скинул с себя путы и мешок с головы и оказался свободен. До него было метров пять, Кабан рванул вперед в надежде схватить сорванца.

Иван нырнул под помост, Кабан за ним и едва не ухватил Белова за шиворот, но мальчишка успел юркнуть в дыру в помосте, похожую на большую крысиную нору. Кабану с его габаритами в нее никак не пролезть, но он по инерции залетел туда и все же схватил Ивана за ногу. Младший Белов упал на землю и стал отбиваться от Кабана второй ногой. Но совладать с громилой ему было трудно. Кабан кряхтел и как рак пятился назад, таща из норы Ивана. И тут вдруг он увидел, как что-то мелькнуло в темноте и ржавая лопата плашмя опустилась ему на голову.

— Ай, е! — вскрикнул Кабан и ногу Ивана выпустил.

Гнилой черенок ржавой лопаты хрустнул и переломился пополам. Лоцман отбросил обломки в сторону, схватил Белова за шиворот и потащил под полом склада к дыре в заборе. Рассвирепевший Кабан, вымазанный в грязи и собачьих фекалиях, задом выполз из-под помоста. На лбу его алело- огромное пятно от удара лопатой: Он вскочил на ноги и бросился вслед за пацанами за склад, на ходу вытаскивая из кобуры пистолет.

Его, бандита с большой буквы, авторитета и кидалу, так позорно сделали какие-то беспризорные пацаны — отобрали тысячу, а Ивана не отдали. Хорошо еще, что он никого из братвы с собой не взял — позору бы было, не отмыться! Кабан забежал за склад и увидел щель в заборе — одной доски в ровном ряду не хватало. Он понял, что пацанка сбежала как раз сюда и с ходу сунул туда голову.

— Мало тебе? — услышал он детский голос, хриплый из-за сигарет и непроходящей простуды.

И тут же получил сильный удар камнем в лоб, как раз в то место, куда ему ударили лопатой. Лоцман кидал метко, а Тимоха был его учеником. Поэтому второй камень попал Кабану прямо в глаз.

— А-а-а! — заорал застрявший в заборе бандит и стал палить из пистолета куда ни попадя.

Пацаны, увидев, что. дело дрянь, стайкой порхнули за угол какого-то производственного здания и бросились наутек. Когда патроны в обойме кончились, Кабан вылез из дырки, рухнул на задницу и завыл от обиды. Вот же опустили его по самое некуда! Ниже плинтуса!

И тут завыла сигнализация у его джипа. Он бросился туда, где припарковал машину. У автомобиля крутились какие-то подростки, постарше тех, что только что зафинтилили ему под глаз камнем. Увидев разъяренного громилу, они моментально бросились через рельсы к жилым домам.

— Перестреляю гадов! — закричал Кабан и нажал на спусковой крючок.

Но затворная рама уже стояла в заднем положении и патронов не было. Подойдя к машине, Кабан увидел, что стекло на дверце разбито и его любимый магнитофон, который воспроизводил все форматы аудиозаписей, вытащили, да еще и порезали зачем-то кожаную обивку кресел его машины, которая обошлась ему в кучу баксов. Этого Кабан уже снести не мог. Он уперся дрожащими руками о капот и тихо зарычал рыком, переходящим в вой.

Шмидт медленно ехал на старых ржавых «Жигулях» по проспекту мимо пестрого ряда уличных проституток. Он специально выбрал для этого дела убогую и побитую машину, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Представительницы древнейшей профессии, видя непрестижный «жигуль», неохотно подходили к открытому окошку и лениво предлагали развлечься. Но Шмидту было не до развлечений — он отказывал проституткам, причем в грубой форме. За сегодняшний день он так замотался, что был выжат, как лимон, и крайне зол. Проехав метров пять, он притормаживал и нажимал на кнопку на своем сотовом телефоне, набирая один и тот же номер.,

И вот набранный им номер отозвался трелью на мобильном телефоне одной из девчонок. Оксана-Пылесос полезла в сумочку, достала мобильник, но как только она поднесла его к уху и произнесла: «Але?», звонивший отключился. Оксана возмутилась и пожаловалась подруге:

— Целый день сегодня какой-то козел звонит и ничего не говорит! Замучил уже.

Шмидт понял, что в руках у пышнотелой невысокой проститутки и находится как раз тот телефон, хозяйку которого он весь день сегодня искал и с которого вчера звонил домой Иван. Ему стоило больших трудов и денег, чтобы в офисе провайдера сотовой связи согласились указать местонахождение данного телефона. Но дело того стоило. Чтобы не ошибиться, Шмидт набрал номер снова, и опять молоденькая проститутка полезла в сумочку. Схватив трубку, она крикнула:

— Задолбал ты уже звонить, козел!

И в тот же миг рядом с ней появился Шмидт. Оксана, увидев рядом потенциального клиента, изобразила смущение на лице, скромно потупила взор и, застенчиво

улыбаясь, засунула трубку телефона обратно в сумочку. Шмидт молчал, разглядывая девушку На вид лет семнадцать-восемнадцать, а глаза совсем детские. Оксана решила проявить инициативу — мало ли, лысик в первый раз на точке, такое тоже бывает, сбежал от жены и не знает, с чего начать разговор с проституткой.

— Расслабиться желаете? — спросила она, искоса поглядывая на клиента.

— А ты что, слабительным торгуешь? — усмехнулся Шмидт и спросил: — Где Иван?

— Какой Иван? — не поняла Оксана.

— Который с твоего телефона звонил вчера к себе домой, — ответил Шмидт, хватая девушку за руку выше локтя.

Подружка Оксаны, которая паслась рядом, поняла, что дело пахнет керосином, и бочком, бочком незаметно засеменила в сторону, где стояла мамка — двадцатисемилетняя уроженка Молдовы Галя-Конь.

— Никакого Ивана я не знаю, — ответила Оксана, — чего ты ко мне привязался? Какой еще Иван?

— Вот этот, — ответил Шмидт.

Он вытащил из кармана и сунул девушке под нос фотографию Вани. Оксана скосилась на фото, а потом замотала головой и ответила:

— Не видела я его никогда. И отпусти руку, больно,

— Ладно, поехали, — сказал Шмидт, — разберемся в другом месте…

И он потащил слабо сопротивлявшуюся Оксану к своему автомобилю. Но тут вмешалась мамка Галя-Конь. Она встала на пути у Шмидта и сказала:

— Хочешь девочку забрать — плати!

— Я тебе сейчас заплачу так, что есть нечем будет! — пригрозил уставший за сегодняшний день Шмидт.

Но Галя-Конь была тертым калачом, недаром местные сутенеры ее мамкой над здешними проститутками поставили. Она и не думала отступать. Тем более, что она только что вызвала охрану девочек по мобильному и теперь нужно было потянуть время.

— Это беспредел, — сказала она, — отпусти девчонку!

Шмидт, не обращая внимания на Галю, тащил Оксану в машину. Она сначала упиралась, но Шмидт нажал пальцем на болевую точку на руке и заставил подчиниться. Затолкав девушку на заднее сиденье «Жигулей», он собрался сесть за руль.

В этот момент, визжа тормозами, перед ним выскочил новенький «опель» и преградил ему дорогу. Из машины немедленно высыпали на тротуар, как горох из стручка, четыре мордоворота.

— Эй, лысый, — окликнул Шмидта один из- них — высокий, сухощавый, с изъеденным оспинами лицом, — ты куда собрался ехать с нашей девкой?

Шмидт подумал, что, может быть, и вправду было легче заплатить мамке и забрать Оксану, чем разбираться с сутенерами. Теперь ему придется идти на попятную. Охранники девушек тем временем окружали его, и в руках у них появилось оружие уличного боя — дубинки и цепи.

— Ладно, братва, — сказал Шмидт, — давайте разбежимся по-мирному. Сколько я

вам за нее должен? Говорите, я плачу и увожу ее.

— Нет, чувачок, — произнес щербатый, — теперь ты попал конкретно, ста баксами не отделаешься!

— А сколькими отделаюсь? — поинтересовался Шмидт, которого щербатый стал уже раздражать.

— Тачку свою мне оставишь, лох, — нагло ухмыльнулся сутенер, кивнув на «Жигули» Шмидта, — и можешь валить на все четыре стороны.

«Жигули», доставшиеся Шмидту в наследство от отца, отдать бандитам он никак не мог — все-таки это была память об отце, о детстве, когда они ездили на этой машине на рыбалку и за грибами. К тому же Шмидт был сильно раздражен — весь день в поисках Ивана ему пришлось общаться с подонками, сталкиваться с неприятными типами, которые вызывали у него сплошь отрицательные эмоции.

Случись подобная ситуация с сутенерами в другой день, может быть, Шмидт, имевший огромный опыт стрелочных разборок, попытался бы перевести все в шутку, но сейчас накопившаяся внутри злость рвалась наружу.

Кроме того, щербатый допустил огромную ошибку. Он резко выдернул из-за пазухи газовый револьвер, очевидно, посчитав Шмидта за лоха — а кто еще ездит на таких старых «Жигулях», если не лох? Вот он и решил попугать Шмидта газовым пистолетом, не подозревая, что у того под мышкой в кобуре настоящая итальянская «Беретта» с полной обоймой.

Шмидт сначала даже не заметил, что в руках у сутенера револьвер газовый, а не боевой, нервы у него сдали, «предохранитель перегорел». Шмидт выхватил из кобуры свой пистолет и с ходу прострелил сутенеру плечо. Тот вскрикнул, выронил свою газовую пукалку и сам завалился на спину на асфальт. Девки завизжали и бросились врассыпную, а три дружка щербатого присели от неожиданности. Один из них сдуру кинулся на Шмидта, размахивая кастетом, но получил в лоб тяжелой рукоятью «Беретты» и скорчился возле колес «Жигулей». Оставшиеся двое, похоже, нападать уже не собирались. Шмидт быстро прыгнул за руль своей машины, сдал назад, развернулся и помчался по проспекту.

— Вы меня тоже убьете? — испуганно пролепетала Оксана.

— Ничего плохого я тебе не сделаю, — сказал Шмидт, поняв, что пора от политики кнута переходить к политике пряника, иначе от девчонки ничего не добьешься, — ты ужинала сегодня?

— А что, вы меня резать собираетесь? — еще более испуганно спросила Оксана.

— Хочу пригласить тебя поужинать, дурочка, — пояснил Шмидт, — сам сегодня замотался, ничего за весь день не ел.

— Я не ужинала, — сказала Оксана.

— Тогда вместе поужинаем, если ты не против, — сказал Шмидт.

Она явно была не против, и Шмидт добавил:

— Если ты поможешь мне Ивана найти, я тебе хорошие деньги заплачу. Иван из дома убежал, я его отчим, а мать вообще вся на нервах, места себе не находит. А он бегает по Москве, и ему дела нет до того, что мы как на иголках.

— Неправда, он ведь вам звонил вчера, — сказала Оксана, — значит, тоже переживает. Сами подумайте, из-за чего он от вас убежал, может быть, вы сами в этом виноваты. Просто так дети из дома не бегают.

— Тебе сколько лет? — спросил Шмидт, глянув на Оксану в зеркало заднего вида.

— Восемнадцать, — ответила та.

— Неправда, — помотал головой Шмидт, — ты несовершеннолетняя, я же вижу. И в офисе МТС мне договор с тобой показали на твой телефон, тебе еще пятнадцати нет.

— Так ты меня через МТС вычислил? — поняла Оксана. — А как это ты меня нашел по телефону, все равно не пойму?

— Твое местоположение можно определить с точностью до ста метров, — пояснил Шмидт, — это, конечно, если твой телефон включен.

— А ты что, из ментовки, что ли? — поинтересовалась Оксана. — Смотри, ведь паши ребята тебе то, что ты сутенера подстрелил, не простят, просто так это тебе с рук не сойдет.

Шмидт ответил, что он совсем не из органов, а скорее наоборот. Поэтому, когда их хозяин узнает, кто именно их сутенера подстрелил, то, скорее всего, сутенер сам ему заплатит.

— Я и смотрю, — сказала Оксана, достав из сумочки сигарету, — машина у тебя фиговая, а морда холеная. Несоответствие получается. А наш сутенер этого дела не про-

сек, за что и получил пулю. Можно в машине курить?

— Кури, если хочешь, — кивнул Шмидт, притормаживая, — только мы уже приехали. Зайдем, перекусим? Составишь мне компанию?

— Здесь? — выпучив глаза от удивления, спросила Оксана..

Перед ними сиял огнями один из лучших и старейших ресторанов Москвы.

 

VII

В лучшем Красносибирском ресторане «Престиж» Белов сделал все возможное, чтобы полковник Басовитый и смотрящий оказались рядышком с ним за столом. Получилось это не сразу. Сперва начальник милиции и Семен сели подальше друг от друга — Басовитый в компании мэра города и представителей администрации, а Сергей Сергеевич подсел в тусовку городских бизнесменов. И смотрели друг на друга волками. Белову этот банкет влетел в копеечку, компания была чисто мужской, и сидели они в VIP-зале, который располагался в отдельном помещении за основной сценой. На сцене гремел вокально-инструментальный ансамбль, состоявший из длинноволосых музыкантов, которые исполняли веселые хиты.

Сначала все шло чинно-благородно, но через пару часов приглашенные выпили халяв-ной водки, хорошенько поели и расслабились. Они стали произносить длинные тосты, которые никто не слушал, и лезть с объятиями к Белову. Некоторые пошли плясать в большой зал, где сегодня по странному стечению обстоятельств находилось множество молодых, красивых девушек, которые с удовольствием танцевали со старичками и отдавались их движениям в медленном танце. Белов намеренно пригласил проституток из соседнего областного центра, а не вызвал своих — красносибирских.

Во-первых, своих местных путан отцы города уже хорошо знали в лицо и вряд ли бы стали за ними ухаживать. А кто такие эти особы, рассевшиеся по всему залу небольшими компаниями, из приглашенных на банкет никто не догадывался. И оттого приглашенные считали, что они кадрят порядочных женщин. А проститутки быстро таяли в объятьях отцов города, подчеркивая тем самым их мужскую неотразимость и значительно улучшая атмосферу праздника. Ангажемент соседских путан тоже влетел в копеечку Белову, но расходы были оправданы — вечер удался на славу, приглашенные были довольны.

В конце вечера Белов ненавязчиво подсадил около себя с одной стороны Басовитого, а с другой — Семена. И подвыпивший полковник сразу пошел в атаку, на которую абсолютно трезвый Семен реагировал вполне спокойно.

— Все дерьмо в городе от тебя! — сказал Басовитый, грозя кривым пальцем смотрящему. — Развел наркоту!

— А не ты ее развел, полковник? — скривив лицо, спросил Семен. — Ты же Барона крышуешь, деньги с него стрижешь?

— Я деньги с Барона беру? — возмутился Басовитый. — Я, офицер милиции, деньги беру у преступников? Ты говори, да не заговаривайся!

— Ну, ты лично может и не берешь, — парировал Семен, — а твои холуи точно берут.,

— Не сметь! — стукнул по столу ладонью Басовитый. — Распоясались воровские подпевалы!

Белов понял, что если он сейчас не вмешается, то полковник и смотрящий просто подерутся. Этого еще не хватало.

— Погодите вы, — примирительно сказал он, — что вы, как дети в детском саду, ей-богу!

Басовитый замолчал, Семен тоже.

— С Бароном надо кончать, — сказал Белов, — мы все в этом кровно заинтересованы. А скажи, товарищ полковник, как представитель карающей власти, почему Барон спокойно сидит на своей вилле и наркотой торгует до сих пор? Его что, не за что арестовать?

— Было бы за что, он бы у меня давно гнил в камере, — угрюмо ответил Басовитый, — но доказательств нет. Мне к нему не подкопаться. Мы арестовываем только его мелких дилеров — наших же красносибирских мужиков и баб. Сам Барон и никто из его табора напрямую наркотиками не торгуют. За руку их поймать практически невозможно. Пробовали делать облавы на их жилища, но у меня в отделе есть стукач, никак его не вычислю — все наши операции проваливаются.

Сказав это, он покосился на Семена, потому что знал, правду говорил смотрящий — есть в его милицейском стаде паршивые овцы, работают они на Барона, получают из его рук денежки. И вычисляет таких оборотней Басовитый, и гонит их со службы. Да только одного вычислишь, выкинешь из органов, цыгане быстро ему замену вербуют.

— И Сергей Сергеич тоже Барона неплохо прикрывает, — раздосадованно продолжил Басовитый. — Однажды матери и отцы умерших наркоманов, было это год назад, хотели сжечь дом Барона, так Семен со своей братвой за него вступился. Выставил своих головорезов, они народ и разогнали. Что, скажешь не было такого?

— Было, — согласился Семен.

— Сейчас ситуация изменилась, — сказал Белов, — у Сергея Сергеевича Барон дочь на шприц подсадил. Младшую. Ей всего двенадцать лет.

«Поделом, — подумал полковник, — за что боролся, на то и напоролся». Но вслух ничего не сказал, изобразил на лице сочувствие и закончил свою мысль:

— По закону мне с Бароном не справиться, у цыгана покровители есть наверху. Даже если удастся мне его посадить, через месяц он снова будет на свободе.

— А что если народ поднять? — предложил Белов. — В этот раз Сергей Сергеевич, я Думаю, на нашу сторону встанет. Как ты? — он обернулся к смотрящему, и тот молча кивнул. — Тебе народ поднять — раз плюнуть, да и не старики у тебя в команде, а здоровые ребята. Пусть громят дом Барона, только чтобы без жертв. А милиция пусть запоздает на часок. Если Барон

поймет, что мы против него все объединились, то вылетит из города, как пробка из бутылки шампанского. Как вы, согласны?

Семен подумал, и сказал:

— Еще вчера я бы послал тебя подальше, но теперь понимаю, что если Барон в городе останется, я и старшую дочь от этой заразы не уберегу. Я согласен.

— Я тоже согласен, — сказал Басовитый, — только учти, Сергей Сергеевич, этот наш союз временный. Я твоих головорезов, особенно Дубу и Германа, все равно посажу за то, что они людей калечат!

Сказав это, полковник махнул еще рюмку беленькой, тяжело поднялся из-за стола и пошел в зал. Танцевать с девочками он не. стал, а залез на сцену к ансамблю, взял в руки микрофон и стал петь песню: «Наша служба и опасна и трудна!».

— А что? — спросил Белов у Семена. — Твои бойцы часто людей калечат?

— Если бы людей, — ответил тот, — скотов конченых. Не стоит даже говорить об этом.

— Но все-таки? — поинтересовался Белов.

— Тут недавно моя школьная учительница в больницу попала, — неохотно рассказал Семен, — ей за семьдесят уже, старенькая. Какие-то уроды вечером ударили ее трубой по голове и сумку отобрали с пенсией. Я стал землю рыть и узнал все-таки, кто это сделал. Ты же понимаешь, я в милицию не пошел, а взял Дубу, Германа и поехал к этим скотам на хату. А там человек шесть старушкину пенсию пропивают, ублюдки безмозглые. Короче, в реанимации

мест в этот день стало мало. Басовитый обрадовался, думал меня возьмет на этот раз — я же обычно сам в таких делах не участвую. Но терпилы-то все показания давать отказались, говорят, что неудачно свалились во время распития водки со стульев. И сами заявления написали с явкой с повинной по поводу ограбления старушки.

Кто-то положил руку на плечо Белова сзади. Саша оглянулся и увидел Витька. Напряженное лицо его говорило о том, что что-то случилось.

— Что? — спросил Белов.

Витек нагнулся к его уху и сказал негромко:

— Факс пришел в нам контору из Москвы. Анонимный. — Ванька пропал, уже три дня дома не ночует.

Белов хотел немедленно лететь в Москву. Но самолет летал только один раз в день ближе к вечеру, и на него Саша уже опоздал. Тогда он позвонил Ольге, но та разговаривать с ним не захотела, назвала подлецом, сказала, что никакого сына у него нет, и бросила трубку.

У Саши был еще и анонимный факс, в котором указывалось, что Ивана видели в компании беспризорников у трех вокзалов. Он решил, что этот факс втайне от Ольги послал ему Шмидт. Он бы позвонил ему на мобильный, но ношера не знал.

Поэтому, прилетев в Москву поздно вечером, он сразу же направился к начальнику отделения милиции вокзала. Показал фотографию Иваша, тот буркнул, что, мол, задолбали уже с этим мальчишкой. То, мол, отец приходит, то еще какой-то здоровяк.

Белов, в отличие от Кабана и Шмидта, свой телефон оставлять неприветливому милиционеру не стал, не слишком надеясь, что нерасторопный мент будет искать его сына, и сделал тем самым большую ошибку. Если бы он все-таки оставил номер своего мобильного, то его телефон через милиционера по кличке Верблюд попал бы в руки Ивана и тот бы немедленно ему позвонил. Но Белов такого исхода ситуации и предположить не мог, поэтому не стал объяснять начальнику привокзального отделения милиции, что настоящий отец это он, а просто повернулся и ушел.

Он понимал, что должен отыскать Шмидта, который, как он предполагал, послал ему факс, и поэтому собирался съездить в офис Фонда Реставрация. Но поскольку время было уже позднее, он понимал, что там с ним разговаривать будет некому, поэтому решил отложить свой визит на завтра на раннее утро. Он попытался еще раз позвонить Ольге на домашний, выяснить, нет ли каких-то новостей от Ивана? Но бывшая жена в очередной раз назвала его подлецом, заявила, что разговаривать с ним не хочет, и бросила трубку.

Еще у Белова в Москве был незабвенный Арсений Степанович Власов, который, когда Саша ему позвонил из Красносибирска и сообщил, что приезжает, встретил его в аэропорту. Он сменил свой «Москвич» на новую «девятку». И хотя мог бы себе позволить уже и иномарку, но принципиально купил отечественную машину, чтобы, как он выразился, поддерживать отечественного производителя. Эта поддержка давалась ему с большим трудом, потому что по дороге из аэропорта машина несколько раз глохла. Но Степаныч не унывал.

— Ничего, — бодренько говорил он, копаясь в моторе, — автомобиль, он как лошадь, его приручить надо, объездить, дать привыкнуть к хозяину, а потом уже можно наслаждаться скоростью.

Саша не спорил, хотя не мог понять — почему на Западе продают уже «объезженных» коней, а у нас их еще надо «объезжать» и лечить. Из-за поломок к трем вокзалам и добрались так поздно.

Посетив старшего милиционера на трех вокзалах, Саша вышел на площадь, где парковался Степаныч, подсел к нему в машину и на его немой вопрос о результатах так же безмолвно развел руки в стороны. Степаныч неодобрительно покрутил головой и, довольный собой, доложил:

— Пока ты с представителями власти общался, я тут у низших слоев населения кое-что выяснил. Пришлось, конечно, смотаться до магазина за бутылкой, но зато кое-какую полезную информацию я выудил. Пацана твоего тут видали, но вряд ли он еще сюда сунется, потому что знает, что его ищут. Тут же «радио» работает — дай Бог. Кто-то пообещал за Ивана тысячу долларов заплатить, так что каждый бомж теперь схватит твоего Ваньку, как только он на горизонте появится.

— Кто-то? — переспросил Белов. — Наверное, Шмидт…

— Нет, — помотал головой Степаныч. — Тут один абориген есть, он в курсе всех событий. Он сказал, что отец Ивана, уж извини, он мне так сказал, дает сто баксов, а какой-то тип тысячу.

— Что за тип? — встревожился Белов.

— Вот этого я не знаю, — ответил Сте-,паныч. — Давай-ка проедемся по бомжовским точкам, я их помню наизусть еще с того времени, когда мы с тобой на свалке счастливо жили, и порасспрашиваем народ. Только для начала заедем в магазин, купим жратвы и водки, чтобы бродяги поразговорчивее были.

Саша согласился. Он готов был не спать и не есть, лишь бы отыскать Ивана.

На вокзале Кабан заметил Белова, выходившего от начальника милиции, и довольно хрюкнул. Все получилось именно так, как он и предполагал. Белов примчался спасать сыночка, как только получил факс. Кабан спрятался за ларьком с шаурмой и, выглядывая из-за него, наблюдал за своим давнишним и злейшим врагом. Он мешал народу покупать восточное кушанье, и одна девушка, отчаявшись обойти массивную фигуру Кабана, перекрывавшую ей доступ к прилавку, возмущенно воскликнула:

— Ну вы будете брать или нет?

Кабан грозно взглянул на нее и так резко дернул головой в ее сторону, что очкастая пигалица вздрогнула, попятилась и наступила на ногу своему долговязому кавалеру, прижимавшему к груди тубус.

— Я щас возьму! — процедил сквозь зубы Кабан. — Я тебя так возьму, что ты неделю на задницу не сядешь!

Пигалица с кавалером поспешили ретироваться, а продавец шаурмы благоразумно промолчал. Кабан своим видом напоминал ему скинхедов, которые месяц назад гоняли продавца шаурмы по Воробьевым горам, куда он поехал с девушкой погулять, никак не рассчитывая, что ему придется сдавать норматив по бегу по пересеченной местности.

Кабан, отвлекшись на наглую пигалицу, едва не выпустил Белова из виду. И только природная зоркость и наблюдательность позволили ему снова отыскать в толпе знакомую фигуру. Кабан, стараясь оставаться незамеченным, последовал за Беловым, автоматически проверяя ладонью наличие под курткой в кобуре пистолета Стечкина, а в кармане глушителя к нему. По его расчетам, самое большее, сколько оставалось жить Белову, это сутки.

Кабан мог бы прямо сейчас подойти к Белову сзади и пальнуть ему в спину. Но в этом случае был шанс, и не маленький, что его увидят, а может быть, и сразу скрутят. А ломать свою будущую карьеру депутата Государственной Думы, обещанную ему Зориным в случае удачного оборота дела, ему не хотелось.

Но и упустить шанс самому покончить с Беловым он не мог, хотя и понимал в глубине души, что сильно рискует. Он бы мог, конечно, нанять киллера, посадить его на чердак или еще куда, и тот бы из снайперской винтовки прикончил былого авторитета одним выстрелом в лоб. Кабан заплатил бы ему и сам остался бы вне подозрения.

Но в этом как раз и был камень преткновения. Кабану хотелось самому засадить пули в Белова, смотреть, как он будет корчиться в предсмертных муках, и отравлять ему последние минуты жизни словами:

Что, гаденыш, получил от Кабана? Ты мразь, ничтожество, растение!

Он представлял, как будет пинать умирающего Белого в живот, по лицу, разбрызгивая кровь, и от этих мечтаний у него на душе становилось тепло-тепло, как в сауне. Поэтому Кабан решил завалить Белова собственноручно. Потом, когда Зорин спросит, мол, кто так безжалостно изуродовал Белова, Кабан ему ответит скромно — это, мол, я постарался. И Зорин его зауважает.

И еще Кабану не хотелось терять лишних денег на оплату работы киллера. Эти деньги ему даются нелегко — трудом и риском, так ради чего он будет делиться с каким-то заезжим снайпером, если может и сам сделать эту грязную работу.

Кабан проследил за тем, как Белов сел в белую «девятку», быстро запрыгнул в свой джип «тойота», где его ждал молодой здоровенный браток с низким, высотой в полтора сантиметра, лбом по кличке Боб, и приказал ему:

— Давай за той белой машиной. Но только держи расстояние, чтобы нас не просекли.

— Сделаю, шеф, — пробасил детина, — без базара, все будет окейно.

Кабан скривился от этой неумелой смеси блатного жаргона и англоязычного сленга слюнявых тусовщиков дискотек, но ничего не сказал. Боб его уважал и во всем подражал ему, был верным, как собака — так зачем делать незначительные замечания?

«Девятка» влилась в поток машин, а джип Кабана последовал за ней.

Шмидт появился на пороге дома, где он проживал с Ольгой, в компании черноволосой, ярко накрашенной девушки с крепеньким, торчащим вперед бюстом-и коротенькой, почти под самые ягодицы, юбочке. Дополняли картинку высокие, вызывающе блестящие сапоги и дерзкая ярко-красная лента в волосах. Ольга перевела гневный взгляд с лица жующей жвачку девицы на невозмутимое лицо Шмидта, но он никак не среагировал, шагнул за порог. Но Ольга преградила ему дорогу.

— Это что? — спросила она, не поведя даже подбородком в сторону гостьи.

И так было ясно, о ком она говорит.

— Не что, а кто, — устало ответил Шмидт, слегка отстраняя Ольгу с дороги. — Это Оксана, она сегодня у нас переночует, а завтра что-нибудь придумаем.

— Ни за, что! — безапелляционно заявила Ольга. — Мне тут только СПИДа не хватало.

— Тетенька, СПИД передается или половым путем, — продемонстрировала медицинские познания девица, — или через кровь. А я с вами ни трахаться, ни брататься индейским, способом не собираюсь. Мне просто переночевать где-то нужно. А если вы меня не пустите, я уйду и не скажу вам, где можно Ивана найти.

Она даже развернулась, чтобы осуществить свое намерение, но Шмидт удержал ее за локоть. Ольга поняла, в чем дело, и решила пойти на попятную.

— Ну я же не. знала, — сказала она растерянно, — просто не ожидала…

— С порога сразу на человека накинулась! — сердито буркнула Оксана, снимая в прихожей сапоги. — У меня это, на лице написано, что я проститутка?

— Нет, что ты, у тебя просто ангельское лицо, — ответила Ольга.

Получилось как издевательство. Когда Оксана залезла в душ, Ольга спросила Шмидта:

— Это с ее телефона Ванька звонил? — и получив утвердительный ответ, обхватила щеки ладонями. — Какой ужас! Как он мог с ней познакомиться?

— А что, вполне приличная девушка, — ответил, зевая, Шмидт, — отмыть, приодеть и будет конфетка.

— Я после твоей конфетки вызову санэпидемстанцию ванную дезинфицировать, — зло бросила Ольга, — от блох и трихомоноза. Зачем ты ее сюда притащил?

— А куда я ее дену ночью? — спросил Шмидт. — Там такая заварушка приключилась, мне пришлось ее сутенера подстрелить. Теперь ей в квартиру, где она с компанией своих коллег по ремеслу жила, ходу нет, там ее убить могут.

— Она-то тут при чем? — спросила Ольга. — Ты же сутенера подстрелил.

Шмидт решил ничего не отвечать на этот глупый, с его точки зрения, вопрос. Ольга не знала жизни с ее изнаночной стороны, только с лицевой, где блестело и было мягко, поэтому что-то втолковывать ей, объяснять было бесполезной тратой времени. Даже если Оксана ни в чем не виновата, бандитов, которые «крышевали» точку, это не остановит. Им надо будет на ком-то выместить злость за подстреленного братка, и, если Оксана попадется под горячую руку, ей несдобровать. А завтра Шмидт этот вопрос решит на более высоком уровне с «папой» всей этой «пехоты», которая эту панель сторожит. Скажет, чтобы Оксану не трогали.

— А в гостиницу ее нельзя определить? — спросила Ольга.

— Нельзя, — терпеливо ответил Шмидт, — у нее паспорта нет.

Он не стал уточнять, что паспорта у Оксаны нет вообще, потому что живет она по свидетельству о рождении, которое у нее отобрали по приезде в Москву и поступлении на «работу» путаной.

— А чем она нам может помочь в поисках Ивана? — никак не могла успокоиться Ольга.

— Мы с ней уже съездили на чердак, где они ночевали, — путано ответил Шмидт, которому ужасно хотелось спасть, — но их гам не было…

— Кого не было и как вы съездили на чердак? На машине?

— Почему на машине? — зевнул в ответ Шмидт. — На лифте. Но не было там Ивана с компанией. Видимо, что-то их спугнуло и они перебрались в другое место.

— Слушай, а ты сам с этой девкой тоже того? — с ехидным прищуром спросила Ольга. — На чердаке?

— Дура ты, — рассердился Шмидт, — твоего же сына ищу, по чердакам лазаю, не сплю уже больше трех суток!

— Ладно, пошутила я, — жестко сказала Ольга, — и что теперь ты думаешь делать с этой Оксаной?

— Завтра верну ее на точку, — ответил Шмидт, — если Иван появится, она нам позвонит. Я ей денег заплачу, если она поможет нам Ивана найти.

— Сто долларов? — усмехнулась Ольга. — Как ментам на вокзале?

— Побольше, — ответил Шмидт.

Но не сказал, сколько именно. Он не стал сообщать, что хочет- заплатить Оксане три тысячи долларов, которые она копит на покупку квартиры в Крыму. Заплатить, чтобы она уехала и больше не возвращалась в Москву на панель. Он сам себе не мог объяснить, зачем собрался отваливать такие деньги первой встречной. Но ему страшно не хотелось, чтобы Оксана возвращалась на панель. И он мог себе это позволить.

 

VIII

Иван с компанией недолго радовались тысяче долларов. Только они разменяли сотку, купили в магазине сосисок и расположились у костра рядом с мусорными баками, чтобы их поджарить, как их окружила компания парней постарше — как раз тех, что украли из джипа Кабана проигрыватель и порезали ему кожаную обивку сидений. Это были тоже беспризорники, которыми руководил тощий и мелкий паренек со злыми глазами по кличке, или ж по фамилии, Тихно.

Компания промышляла грабежами и кражами, не брезговала ничем, настоящие беспредельщики. Состав банды постоянно менялся, неизменным оставался только предводитель Тихно да еще пара человек. Поговаривали, что Тихно работает на ментов и безжалостно стучит на подельников, да и на всех остальных, за это его милиция и не трогает. Но доказательств не было, а кто начинал ими интересоваться — исчезал бесследно.

Парни Тихно напали внезапно и быстро скрутили мелюзгу. Обшарив все карманы, вытащили у Тимохи девятьсот долларов, а также рубли, которые остались после покупки сосисок. Лоцман попытался сопротивляться наглому грабежу, пнул того, кто его держал под коленку, но ему ударили под дых, а потом кулаком в лицо.

Глупо было пытаться противостоять шестерым здоровым пацанам-беспризорникам, которые были года на три-четыре постарше компании Ивана. Тихно, отняв деньги, еще и пригрозил им, чтобы они больше ему не попадались, пообещав в следующий раз сдать в институт пересадки органов, намекнув, что там у него большие связи. Столкнув Лоцмана, Ивана, Тимоху и Ботаника в мусорную яму, банда Тихно с гоготом и свистом удалилась, оставив дымиться на костре почерневшие и обгорелые сосиски.

Вот так приобретенные хитростью, умом и необыкновенным риском доллары стали добычей бессовестных грабителей. Тимохе было так обидно, что, выбравшись из ямы, он сел на ее край и горько заплакал. Лоцман утирал рукавом разбитый нос и грозился жестокой расправой, которую они все равно осуществить не могли, потому что были еще слишком малы и хилы по сравнению с той компанией, которая так бессовестно их ограбила.

— Ничего, — утешал всех Ботаник, — заработали тысячу, заработаем еще. Главное, знать принцип.

— Надо ножи делать, — сказал Лоцман, — мы бы их порезали на куски и деньги бы наши не отдали.

— У них у самих ножи есть, — мудро заметил Иван, — они бы нас и порезали, потому что старше и сильнее. Пистолет бы нам хоть один или ружье на крайний случай.

— Можно подумать, ты с пистолетом умеешь обращаться, — заметил всхлипывающий Тимоха.

— Умею, — ответил Иван, — и неплохо. Я из разных пистолетов стрелял и даже из автомата. Меня отец учил стрелять и разбирать оружие. А вообще мы просто не ожидали, что они на нас нападут, потому так и получилось. А если бы мы были готовы, нас бы они просто так не взяли.

— Если бы да кабы, — пробурчал Лоцман, — теперь вот и Оксане-Пылесосу нечего отдавать. А я у нее до сегодня тридцать долларов занимал.

— Нельзя оставлять их безнаказанными, — сказал Иван, — иначе нас тут все будут за чмо держать и все отбирать. Нужно забрать обратно у них наши деньга.

— Ага, это ты сейчас такой смелый, — сказал Лоцман, — а когда они меня били, ты и не пискнул!

— А зачем зазря голову подставлять, когда их больше? — спросил Иван. — Начали бы мы все сопротивляться, нас бы отделали, как отбивные, и что толку?

— Ну, а ты-то что предлагаешь? — спросил Ботаник. — Как мы с ними справимся?

— Слушайте! — зашептал Иван, предлагая друзьям подвинуться к нему поближе.

Кабан проявлял чудеса изобретательности в слежке за Беловым. Поколесив за ним какое-то время и поняв, что привязавшийся джип Белый может засечь, Кабан пересел в такси и стал ездить за «девяткой» Степаныча по ночной Москве, то и дело меняя машины, когда Степан ыч с Беловым где-нибудь останавливались и уходили. В основном это случалось возле вокзалов и заброшенных зданий — в местах, где кучковались бомжи. Но Кабану надо было знать, где остановится Белов, где будет жить. Тогда Кабан сможет начать готовится к покушению.

Почти до рассвета уставший и злой Кабан таскался за белой «девяткой», и, наконец, Белый и его пожилой товарищ остановились у панельного дома в спальном районе, поставили «девятку» под окна и зашли в подъезд. Кабан выяснил таким образом две вещи. Во-первых, что Белов сына своего так и не нашел, а во-вторых, где будет жить Белов. Оставалось его только подкараулить и пристрелить при выходе ИЗ: подъезда. Кабан решил не откладывать.

Он позвонил с мобильного своему низколобому охраннику Бобу, чтобы тот приехал на старом потрепанном автомобиле — «Жигулях»-шестерке с заляпанными грязью номерами, и далее решил действовать по такому плану. Он поспит пока в джипе, а его боец последит за домом. Когда Белов выйдет из подъезда и двинется к «девятке», Кабан скомандует своему помощнику, его «жигуль» рванет с места, подъедет к Белову, и тут Кабан, наденет белые перчатки и застрелит его. А пистолет с пустой обоймой картинно бросит сверху на труп.

Кабан был уверен, что сделает все стремительно и скроется с места преступления моментально. Возможно, если даже кто-то из окон заметит марку и цвет машины, даже если милиция объявит план «Перехват», это ничего им не даст. Похожих «Жигулей» в Москве, как блох у дворняги.

Кабан устроился поудобнее на заднем сиденье «Жигулей», которые Боб поставил так, чтобы из окон дома их видно не было, зато из их машины «девятка» и подъезд были, как на ладони. Боб должен был глаз не смыкать, следить за «девяткой», а как только Белов выйдет, разбудить шефа. Кабан приготовил пистолет, навернул на него глушитель, потом надел белые перчатки и стер с вороненой стали оружия все свои отпечатки. Пистолет положил рядом с собой. Ничего, что стрелять придется спросонья. По Белову он даже с похмелья не промажет.

Проспав всего три часа на диване в квартире Степаныча, Александр открыл глаза и быстро сел. Отсыпаться ему было некогда. Мало того, что нужно было найти Ивана, в Красносибирске его ждала только что начатая работа и запущенное дело по ликвидации в городе наркотиков.

Он щелкнул пультом телевизора и стал одеваться. Шли новости, которые Саша привык слушать. Так или иначе при его работе все, что происходило в стране, его косвенно касалось. Он слушал вполуха из ванной, бреясь электрической бритвой перед зеркалом. Арсений Степанович тоже поднялся и тер сонные глаза, широко зевая.

— Ты-то чего поднялся так рано? — спросил Белов Степаныча.

— Как чего, — ответил тот, — за руль. Поедем в фонд «Реставрация».

— Нет, мне такой сонный водитель ни к чему, — ответил Саша, — иди спи до обеда, а я пока на такси съезжу, а потом тебе позвоню.

— Справишься сам? — спросил Степаныч, который и правда чувствовал себя, как сомнамбула.

Белов сказал, что справится и в одиночку, и тогда Степаныч ушел досыпать, и тут диктор новостей по телевизору произнес фразу: «Беспорядки в городе Красносибирске», которая заставила Сашу выскочить из ванной. Он увидел город, который ему недавнего времени стал родным, увидев особняк Барона и толпу людей вокруг него за забор летели камни, бутылки и металлические прутья. Молоденькая корреспондент ка, перекрикивая орущую толпу, рассказывала о том, что терпение жителей Красносибирска, доведенных до отчаяния развернувшейся в городе наркоторговлей, лопнуло и народ стал громить виллы цыганских наркоторговцев.

— Простые люди, матери и отцы наркоманов, затянутых в сети наркозависимости; местным наркобароном, — красиво говорила корреспондентка, — братья и сестры, умирающих от уколов людей вышли на улицы и стали громить особняк цыганской мафий, крепко обосновавшейся в Красносибирске. Спросим же у них, что заставило их выйти на улицы и взять в руки оружие.

Камера скользнула вбок, и на экране появились Дуба и Герман. Они, видимо, олицетворяли тех самых «братьев и сестер, отцов и матерей красносибирских наркоманов».

— Доколе? — воскликнул Дуба, потрясая бейсбольной битой. — По городу не пройти, везде шприцы валяются!

— Народ голодает, а они жируют! — добавил Герман, кивнув на громимый особняк.

На этом сюжет закончился. Белов раздосадовано покачал головой. Не дождались его Семен и Басовитый, решили действовать сами. Хотели показать Саше, что они и сами могут проблемы решать? Хорошо, что нашли общий язык. Только чем этот погром закончился? Надо позвонить в Красносибирск, узнать.

Александр быстро оделся, наскоро перекусил, вышел из подъезда и кинул взгляд па новую машину Степаныча. Она спокойно стояла на своем месте справа от подъезда. Было еще прохладно, Саша поднял воротник куртки и, чтобы срезать путь, пошел налево вдоль окон за низкорослыми кустиками по направлению к трассе, чтобы остановить такси.

Иван с юрким Тимохой перелезли через забор охраняемой дачи, расположенной в престижном районе Подмосковья, и оказались за большой оранжереей. Вокруг было темно, хоть глаз коли, приближалась полночь. По верху забора тянулась колючая проволока, но в том месте, где перелезли Тимоха и Иван, она была незаметно перекушена. Взрослый человек тут бы не пролез, а для пацана этой дырки было достаточно. Иван и Тимоха спрятались за стенкой оранжереи, чтобы отдышаться.

— Это я специально лаз сделал, чтобы с дачи убегать, — пояснил Иван, — меня мать оставит наверху в комнате на скрипке играть, а я пару пассажей на магнитофон запишу и включаю. Пленку специально короткую сделал, чтобы она туда-сюда ездила, воспроизводилась. Мать думает, я играю, а я через забор и в футбол.

— И что, она не догадывалась? — спросил Тимоха.

— Догадывалась, конечно, но я за эт время уже успевал сбежать, — ответа Иван.

— У вас тут охрана? — спросил Тимоха.

— Еще какая, — ответил Иван, — камеры везде понаставлены. Но ты не дрейфь, я знаю, где они стоят.

— Я не дрейфлю, — ответил Тимоха, выглянул из-за оранжереи и сказал: — Ни фига себе, ты тут жил! Настоящий новый русский. Денег, небось, у родителей немерено.

— Не в деньгах счастье, — мудро заметил Иван.

— А в чем же? — грустно спросил Тимоха, вспоминая, как мать перешивала ему рубахи из старых, отцовских, как грустно считала в ладони последние копейки на буханку хлеба, как летом не давала надевать обувь — целее будет.

Но Иван на его вопрос не ответил, дернул Тимоху за рукав, чтобы тот носа не высовывал. Потом вытащил одно из стекол в оранжерее и нырнул туда. Тимоха полез вслед за ним. Внутри было светло — лампочки включены, поэтому приходилось передвигаться по полу ползком. Иван дополз до стоящего особняком высокого южноамериканского кактуса в большой кадке и присел около него. Тимоха уселся рядом.

— Прости, друг, — сказал Иван и перевернул кадку.

Кактус вместе с землей вывалился на пол. Иван сунул в кадку руку, покопался там и вытащил что-то тяжелое, завернутое в грязную, промасленную тряпку.

— На месте, — сказал Иван, пряча это «что-то» за пазуху, — уходим быстро.

Только собрались ползти обратно, как входная, дверь в оранжерее стукнула и послышались тяжелые шаги. Это вошел охранник, почуяв неладное. Иван прибавил ходу, чтобы скорее юркнуть в дырку, Тимоха поспешил за ним и второпях задел ногой полку. Горшок с цветами пошатнулся и с грохотом свалился на пол.

— Кто здесь? — крикнул охранник.

Иван явственно представил, как он выхватил из кобуры пистолет.

— Бежим! — крикнул он Тимохе и сам рванул вперед.

Оказавшись у дырки, он первым подтолкнул Тимоху к выходу. Если его поймают, это не страшно, это все-таки его дом, а если поймают Тимоху, то ему не поздоровится. Беспризорник юркнул в отверстие, и в эту секунду ворвался охранник с пистолетом наголо. Увидев не грабителей, а Ивана, он растерялся и остановился как вкопанный.

— Здрасте, дядя Юра! — приветливо сказал Ваня, медленно передвигаясь поближе к дырке.

— Здравствуй, — удивленно кивнул тот, — а ты разве не?..

— Не, дядя Юра, не, — ответил Иван, повернулся и нырнул в отверстие, где его уже ждал Тимоха.

Охранник кинулся за ним, пытаясь поймать. С ходу влетел головой в стекло и разбил его, порезав себе лицо. А Иван и Тимоха в это время уже перемахнули через забор и бежали по негустому лесочку в сторону железнодорожных путей, где их ждали Лоцман и Ботаник.

На месте они были минут через двадцать. Лоцман и Ботаник уже нервничали, ожидая их. Запыхавшиеся Тимоха и Иван появились в будке путейца, где был устроен штаб операции, и с ходу рухнули на пол, не чувствуя ног. Кирпичная будка путейца, похожая на большую собачью конуру, давно пустовала, стекол в окнах не было, отсутствовали и двери. В этом домике Иван частенько устраивал штаб, играя в войнушку с соседскими пацанами, когда убегал от мамки и от занятий скрипкой.

— Ну что, удалось? — с нетерпением спросил Лоцман, чиркнув зажигалкой, и лица ребят осветились мягким мерцающим светом.

— Еще как, — ответил Иван, вытаскивая из-за пазухи то, ради чего они с Тимохой совершили набег на любимую оранжерею Ольги Беловой и малость разорили ее.

Сверток тяжело стукнулся о пол. Лоцман поднес зажигалку поближе, Иван развернул тряпку, под которой оказался прозрачный полиэтиленовый пакет, и вздох восхищения вырвался у всех троих пацанов, окруживших его плотным кольцом. В пакете просматривались контуры большого черного пистолета. Иван вытащил его, обтер тряпкой бока, обильно смазанные маслом, и деловито выщелкнул обойму.

— Съемный магазин на девятнадцать патронов, — пояснил он, — полная обойма.

— Ух, ты, — заерзал на месте Тимоха, — дай мне подержать!

— Да не лезь ты! — сердито оттолкнул его Лоцман. — Это тебе не игрушка какая-нибудь, настоящее боевое оружие! Это «Макаров», Ваня, или ТТ?

Белов младший снисходительно улыбнулся скудности познаний Лоцмана в области оружия.

— Это австрийский пистолет «Штайр» GB, — пояснил он, — калибр девять на девятнадцать «Парабеллум».

— «Парабеллум», — восхищенно повторил знакомое слово Тимоха, — дай подержать!

— Да погоди ты! — рассердился Лоцман. — Чего ты все время лезешь? Я тоже хочу подержать.

— Я за ним лазил через забор с колючей проволокой, — обиделся Тимоха, — меня чуть охрана не сцапала…

— Ладно, подержи, — согласился Иван, выщелкнул обойму и протянул пистолет Тимохе.

Тот взял пистолет в руки, и лицо его преобразилось. Тяжелый металл оттягивал руку вниз, а все тело как будто наполнила новая сила.

— Это что, раньше твой пистолет был? — спросил Тимоха.

— Нет, — помотал головой Иван — это отчима моего пистолет, Шмидта. Я случайно увидел, как он его в оранжерее в кактус спрятал. И видишь, теперь пригодилось.

По очереди пистолет подержали все. Лоцман сделал вид, что ему безразлично, обиделся, что Иван первому дал «ствол» Тимохе, а не ему.

— А что это он такой тяжелый? — спросил Ботаник, безуспешно пытаясь удержать пистолет на вытянутой руке.

— Это он еще без обоймы, с обоймой он больше килограмма весит. Ничего, это дело привычки, — ответил Ваня, забирая пистолет и спросил, сощурив по-отцовски глаза: — Ну, что, братва, теперь мы покажем Тихно, где раки зимуют?

Боб, помощник Кабана, стал толкать его как раз в тот момент, когда он почему-то в общественной бане подошел к большегрудой красавице и начал хватать ее за все места. Красавица призывно хохотала и сама с себя снимала белье. Кабан возбудился и хрипел, но вдруг девушка голосом Боба, больно толкнув его в бок, сказала:

— Проснись, Кабан, он вышел!

Кабан открыл глаза и никак не мог понять, куда делась красавица и почему он не в бане, а в холодном автомобиле. Но сориентировался быстро, схватил с сиденья пистолет с глушителем, быстро открыл окно и приготовился стрелять. Около белой «девятки» толкался пожилой деловитый дядька, похожий на директора фабрики по производству игрушек. Он протирал лобовое стекло мокрой тряпкой. В салоне машины никого не было и возле машины тоже.

— Это че? — растерялся Кабан. — А где Белый?

— Этот один вышел, — ответил Боб, — больше никого не было. Может быть; тот позже выйдет?

Кабана эта версия немного успокоила, и он приготовился ждать. Но владелец «девятки», почистив стекло, быстро прыгнул за руль, завел мотор и проскочил мимо них в сторону проспекта. Кабан был ошарашен. Белов опять его провел.

— Ты, блин, за подъездом следил? — злясь, спросил Кабан у своего помощника.

— Ну, — испуганно ответил тот.

— Баранки гну, — рассвирепел Кабан, — Белов выходил из подъезда?

— Я за машиной следил, ты же сказал, — обиженно пробубнил Боб, — а на подъезд я и не смотрел…

— Эх, — раздосадовано произнес Кабан, бросив пистолет на сиденье.

В этот момент он понял, что в таком деле помощников себе надо выбирать не по силе удара по боксерской груше, а по тесту на интеллект. Где теперь Белова искать? В доме он остался или же еще раньше вышел? Но этот тупой низколобый каратист ни хрена не видел, уставился на «девятку», а про подъезд забыл. Такое дело у Кабана сорвалось! Ну все, все нужно делать самому, чтобы хоть что-то получилось! Надо было вчера Белова валить прямо на вокзале, а теперь попробуй, сядь ему на хвост!

— Че делать-то, че теперь делать-то? — жалобно поскуливал Боб.

— Че делать? — переспросил Кабан. — Я тебе скажу, что делать. Давай, быстро догоняй его!

 

IX

Вход в подвал, где собиралась банда Тихно, охранял вечно шмыгающий носом недоросток по кличке Дохлый. Когда Лоцман вразвалочку подошел к нему, втянув голову в плечи, Дохлый сначала испугался, но потом взял себя в руки — стоило ему бояться какого-то салагу. Он демонстративно сплюнул в сторону, достал из пачки «Kent» сигарету и закурил.

— Наши сигаретки куришь, — заметил Лоцман.

— Чего это ваши? — растерялся поначалу Дохлый, но быстро сориентировался и грубо наехал на Лоцмана: — А ну, вали отсюда, а то сейчас свистну, костей не соберешь!

— Да ухожу уже, ухожу, — миролюбиво произнес Лоцман, отступая назад.

И в этот же момент сзади на тонкую шею Дохлого Тимоха накинул удавку и натянул сзади. Лоцман моментально подскочил к нему и двумя ударами в живот вырубил часового банды Тихно. Появились Иван и Ботаник. Тимоха к тому времени уже закончил связывать руки Дохлого за спиной и оттащил его в сторонку. Иван шагнул в подвал первым, за ним по бокам ступали Лоцман и Тимоха, а позади плелся Ботаник.

В подвале, оборудованном под некое подобие жилого помещения, расположилась вся компания Тихно. На столе посреди комнаты стояла плитка, на ней кипела кастрюля, в которой варилось килограммов пять креветок, а рядом с креветками стояли рядком три бутылки водки и несколько литров пива. Видать, компания Тихно широко гуляла, пропивая деньги, которые отобрали у Ивана с пацанами. Ваня остановился на пороге, засунув руки в карманы. Пистолет был спрятан у него за поясом под курткой. Лоцман и Тимоха

встали рядом, Ботаник прятался за спинами товарищей.

— Ха, это че, блин, за комедия? — спросил слишком высокий для своего возраста детина по кличке Дурилка, который вчера бил Лоцмана. — Явление плевков народу!

Тихно, который стоял возле креветок и самолично помешивал их деревянной ложкой, снисходительно усмехнулся. Дурилка вразвалочку, словно танцуя цыганочку, двинулся в сторону Ивана и компании. Он поднялся по ступенькам, вплотную подошел к Лоцману и спросил:

— Че, мало вчера по роже получил? Че сегодня приперся?

— Сдачу отдать, — ответил Лоцман и коротко снизу вверх залепил Дурилке, который был выше его на голову, прямо в челюсть.

Дурилка отшатнулся, отступил назад, но сзади были ступеньки, и он покатился вниз. Вся банда Тихно вскочила, готовая броситься на малолеток и разорвать их на клочки.

Но в этот момент Иван выдернул из-за пояса пистолет, направил его на Тихно и закричал:

— Всем лечь, мордами в пол, иначе перестреляю!

Подростки струхнули, увидев оружие в руках у Ивана, даже сам Тихно слегка побледнел. Но он быстро пришел в себя, скривился в презрительной усмешке и сказал:

— Че вы, пацаны, это же у него зажигалка. Мочите его.

С пола, пошатываясь, поднялся Дурилка, с гневом посмотрев на Лоцмана, прошипел: «Урою гада!» и бросился было наверх.

Но тут Иван нажал на спусковой крючок. Не просто нажал, а выстрелил прицельно прямо по кипящей кастрюле с креветками. Положил пулю так, как учил отец — по касательной, чтобы никого не задеть. Но кастрюлю с кипятком он перевернул прямо на брюхо Тихно. Кипяток залил его штаны ниже пупка. От грохота выстрела все присели, но Тихно, казалось, заорал еще громче, чем выстрелил пистолет. Он катался по полу, вопя, как пожарная сирена. К нему бросились двое из его банды. Дурилка испуганно застыл на месте.

— Руки за голову, мордой в пол! — с торжеством приказал Иван.

Руки его уже устали держать тяжелый пистолет.

Арсений Степанович Власов уже допивал чай, сидя на кухне в своей квартире, когда ему позвонил Белов и сказал, что ждет его возле фонда «Реставрация» через сорок минут. Власов отставил чашку с недопитым чаем, быстро собрался, вышел из дому, сел в свою белую «девятку», выскочил на шоссе и влился в поток машин. Он не заметил, что сзади к нему пристроились «Жигули» с заляпанными грязью номерами, в которых сидели две здоровые бандитские морды.

Проехав почти полпути, Степаныч остановился на перекрестке на красный свет, и вдруг сзади послышался лязг металла и автомобиль сильно толкнуло вперед. Было ясно, что в его новую «девятку» кто-то въехал. Степаныч сразу же глянул в зеркало заднего вида и заметил, что протаранили его старые «Жигули» — шестерка.

— Хорошо, что хоть не «мерседес» в меня въехал, — успокоенно сказал Власов, — у этих «мерседесов» в любой аварии ты виноват…

Он вылез, из машины, чтобы обсудить случившееся. И тут же из боднувших его «Жигулей» выскочил высокий широкоплечий низколобый детина и кинулся к Степанычу. Вообще-то Степаныч должен был бы орать, ведь это в него въехали сзади, но он не хотел скандалить, когда можно было решить все миром. Поэтому Степаныч только открыл рот, чтобы сказать что-то, и тут же получил от Боба хлесткий удар ногой сбоку прямо по подбородку. Степаныч завалился на багажник собственной машины, скользнул по нему и рухнул на асфальт.

— Ты как тормозишь, старый козел? — заорал он. — Ты чего, специально подставляешься?

У Степаныча и в мыслях не было никуда специально подставляться — он спешил на встречу с Беловым, а затормозил он, как всегда, осторожно и правильно. Да и все сигнальные фонари у него были исправны — Степаныч точно знал, что в этом столкновении он не виноват. Но неожиданный удар в челюсть сильно тряхнул его мозг, лишил возможности мыслить оперативно и подавил волю. Никому из водителей проезжающих машин не было никакого дела до столкновения — все проезжали мимо, торопясь по своим делам.

— Ну ты «попал», старый пень! — буйствовал, нагнувшись над ним, детина. — Готовь бабки!

— Чего это я попал? — спросил Степаныч, с трудом поднимаясь. — Ты в меня въехал сзади, ты и виноват!

— Я виноват? — вскипел низколобый, и его затрясло, как в лихорадке.

Степаныч даже зажмурился и вздрогнул, испугавшись этого бандита с неустойчивой психикой — ему не хотелось второй раз получать в лицо. Но детина второй раз бить не стал — он схватил Власова за грудки, повалил на капот своей машины и стал сильно трясти, стукая его затылком.

— Давайте вызовем ГАИ! — прерывисто от ударов кричал Степаныч. — Пусть они разбираются!

Но детина был не согласен на вызов ГАИ, он упрямо твердил, что Степаныч ему должен за материальный и моральный ущерб три штуки баксов. И если Степаныч не достанет к вечеру денег, то он отберет у него его «девятку».

К вечеру Степаныч должен привезти деньги. В этом случае он получит обратно ключи и свой автомобиль. А если опоздает хотя бы на минуту — лишится машины. Краем глаза избиваемый Власов заметил, что в машине, которая в него врезалась, еще кто-то сидит, но он видел только здоровенную морду, а из машины второй не выходил. Закончив трясти Власова, низколобый отобрал у него ключи от автомобиля, права, бумажник и мобильный телефон.

— Перезвонишь на свой номер через час! — сказал он, потрясая зажатым в кулаке сотовым Степаныча, — Я скажу тебе, куда бабло привезти.

С этими словами он уселся в «девятку» Власова и завел мотор, Степаныч попытался сунуться к нему, защищая свою собственность, но получил сильный удар кулаком в лоб и вывалился из машины. Низколобый бандит пригрозил Степанычу, что если тот только сунется в милицию, то он его найдет и оторвет голову. Напоследок он назвал адрес дома, где жил Степаныч, показав, что он хорошо информирован. Но Степаныч пребывал в состоянии шока средней степени тяжести, чтобы начать размышлять по поводу того, откуда «случайно» толкнувшему его бандиту известен его домашний адрес.

«Ласточка» Степаныча — белая «девятка», которую он любил больше, чем женщину уехала от него с чужаком за рулем. А тот «жигуль», что в него врезался, тоже рванул с-места. Бандит, который оставался в машине, перелез за руль и пристроился сзади за «девяткой» Степаныча. Обе машины были на ходу, и Власов никак не мог понять, почему он должен отдавать кому-то три тысячи долларов.

Когда бандиты уехали, понурый Степаныч остался стоять один посреди дороги. Позвонить он тоже не мог — мобильник забрал низколобый. Где-то поблизости, конечно, мог быть телефон-автомат, но беда в том, что номер сотового Белова Степаныч наизусть не помнил, да и дома он записан не был — только в его собственном мобильнике. Выход был один — садиться в такси, ехать к Фонду «Реставрация» и рассказывать все Белову. Но у него не было ни копейки денег — его бумажник с двумястами долларами и двумя тысячами рублей перекочевал в карман к бандиту.

G таким наглым наездом на дороге Степанычу еще никогда не приходилось сталкиваться. Его просто трясло от возмущения. Потому, поймав такси, он стал взахлеб рассказывать водителю о том, что с ним только что произошло. Таксист внимательно выслушал его, кивая в знак согласия, и посоветовал искать деньги и платить отморозкам. Сказал, что если уж попал в такую передрягу, то лучше, мол, с бандитами разбираться, платить им, в милицию не соваться.

В довершение всего он рассказал, как однажды летом, уже поздно вечером, стоял на светофоре, ждал зеленого сигнала. И тут с тротуара вылетела пьяная женщина, с ходу врезалась в его машину, упала и потеряла сознание.

Он из такси вылез, и пока пытался привести ее в чувство, приехала милиция. Они сразу стали его допрашивать, а женщина тем временем пришла в себя, села в такси и укатила. Ни свидетелей, ни потерпевшей не оказалось, но все равно уголовное дело на него завели и закрывать никак не хотели, пока он следователю не дал триста баксов, все таскали на допросы, грозили тюрьмой.

— Так что в ментовку не ходи! — посоветовал таксист, подъезжая к Фонду «Реставрация». — Себе дороже. Лучше к бандитам обратись.

Тут таксист увидел стоящего на крыльце Белова. Степаныч приоткрыл дверь и крикнул Саше, что это он приехал и что денег у него нет, Белов сразу же сунул руку в карман, достал пухлый бумажник и, не спрашивая ни о чем, протянул его Власову. Пока Степаныч расплачивался, таксист шепотом спросил:

— А чего ты жалуешься на жизнь, если ты с самим Сашей Белым корешуешься?. Он же тебе любую проблему враз решит!

Степаныч вкратце пересказал Саше суть происшедшего с ним. Белов слушал молча, нахмурившись. История была банальной, но только тогда, когда она не относилась к его друзьям. Было понятно, что в этой истории со Степанычем сработали какие-то беспредельщики.

Наверняка залетные, а не московские. Это был наглый наезд отморозков в надежде на то, что Власов струсит и деньги им принесет. Сто процентов у этих отморозков и крыши никакой Нет. «Тем они и опасней, — решил Белов, — ведь если бы были московские бандиты, то по старым связям можно было бы эту проблему решить, а так — чего от них ждать, непонятно». И тут Белов припомнил сказанную низколобым бандитом фразу, о которой упоминал Степаныч.

— Так, ты говоришь, он твой адрес знал? — спросил Белов.

— Назвал номер дома и улицу, — ответил Власов.

— Это значит, что он тебя от самого дома вел, — понял Белов, — значит, тебя они наметили кинуть и охотились за тобой.

Где-то ты, Степаныч, деньги засветил, что с тебя бандиты хотят куш снять,

— Я ж работаю, как вол, — надулся Власов, — у меня деньги всегда водятся.

— Ничего страшного, — похлопал его но плечу Белов, — поверь мне, с этой проблемой мы как-нибудь справимся и машину твою вернем!

— Я верю, — грустно кивнул Степаныч и спросил: — А у тебя как дела?

— У меня дела, как сажа бела, — с улыбкой ответил Белов, — пойдем-ка вон в то кафе, перекусим, и я тебе все расскажу.

Белов-младший со своей компанией здорово напугали банду Тихно. После выстрела по кастрюле с креветками те вернули им часть денег — шестьсот долларов, остальные, по их словам, они успели потратить на еду, выпивку и сигареты. Но Иван был неумолим. Его не волновало, куда они дели их деньги — он сказал, и все до цента должно было быть возвращено, иначе стрелять он будет уже не в кастрюлю. Под дулом австрийского пистолета Дурилка, морщась от страха, пообещал найти и возвратить им еще четыреста баксов. Тихно был выведен из строя — у него случился серьезный ожог нижней части туловища, а остальные бойцы его банды были подавлены и напуганы.

Зато Иван и три его новых друга, когда взобрались на недавно освоенный ими чердак — новое свое место жительства, никак не могли справиться с охватившим их возбуждением и ликованием. Тимоха, стоя у низкой чердачной двери, изображал Ивана, держа в руках разряженный пистолет и потрясая им, как супермен из американских боевиков.

— Я вам сказал, чуваки, — подражая интонации Ивана, произносил он, обращаясь к невидимым врагам, — послезавтра крайний срок. Если денег не будет, то я вас всех перестреляю, а мне за это ничего не будет, потому что я еще не достиг того возраста, когда… возраста… как ты сказал-то?

— Я сказал, что еще не достиг возраста уголовной ответственности, — подсказал Иван.

— Точно, — кивнул Тимоха, — но я так мудро не могу выражаться. Я по-простому.

Иван подошел к Тимохе, забрал из его рук оружие, всунул обойму на месте и сел возле деревянной опоры, поддерживающей крышу. Тимоха никак не мог остановиться.

— Теперь у нас «ствол» есть, можно банк ограбить. А? Правда, братва? Давайте банк ограбим, купим себе нормальную квартиру и будем в ней жить!

— Дурак ты, Тимоха, — глухо отозвался Лоцман, — кто ж тебе позволит квартиру купить? Ты же еще несовершеннолетний.

Лоцман в последнее время откровенно терял позиции лидера, поделать с этим ничего не мог и оттого злился на Ивана. Он столько времени подчинял себе Тимоху и Ботаника, а пришел Иван, и они слушаются его, как отца родного. Но не осознавая этого, он и сам шел за Иваном, как Петька за Чапаем, словно загипнотизированный.

Потому что Иван был настоящим, лидером. Он был смелым, но не до безрассудства, и хитрым, когда надо, умел принимать решения и отвечать за них. Выражался Иван грамотно и логично строил свою речь, что было немаловажно, когда нужно было вести переговоры. Никто из них троих такими качествами не обладал.

И еще Иван знал другую, богатую жизнь, которая маленьким бродягам была неизвестна. А после сегодняшнего случая, когда Иван хладнокровно и прицельно перевернул кастрюлю с креветками, как будто это был обычный эпизод в его жизни, Лоцман понял — бразды правления лучше отдать Ивану. Потому что с Иваном они будут над всеми победителями — это и коню ясно.

Тимоха расстроился, что ему не позволят даже с деньгами купить квартиру, вздохнул и высунулся в чердачное окно, где по краю крыши ходили голуби.

— Грабить банк мы не будем, — сказал Иван, — я не для этого пистолет у Шмидта позаимствовал. Мне и деньги эти были нужны только, чтобы к отцу съездить в Красносибирск. Вот заберем у Дурилки оставшиеся четыреста долларов, я возьму свою часть, остальное вам, куплю билет на поезд и поеду к отцу.

— Как ты себе билет купишь, если у тебя нет документов? — спросил Лоцман. — Надо будет добираться на электричках с пересадками и на товарняках, как я сюда приехал.

— Поеду тогда с пересадками, — ответил Иван, — и на товарняках.

— А я думал, что мы бригада, — со вздохом сказал Тимоха, — как в кино. А ты, оказывается, уезжать собрался…

— Какая к черту бригада, — махнул рукой Иван, — вы что, собираетесь вот так всю жизнь болтаться по вокзалам и помойкам? Учиться надо, жить нормально…

— Да, Иван, разочаровал ты меня, — вздохнул и Лоцман, — я думал ты с нами, а ты…

Ивану нечего было на это ответить. Честно говоря, ему уже очень хотелось домой. Но возвращаться к матери гордость не позволяла. Надо было как-то добраться до отца. Пусть на электричках, пусть в товарняках, лишь бы увидеть его, чтобы он на руки его поднял и обнял крепко-крепко.