Время действия — XVI век.

Место действия — Женева (Швейцария).

1

Всю ночь, не переставая, лил дождь. Над Женевой плыли черные тучи, и казалось, не будет им конца.

Но когда наступило утро, небо очистилось от туч, над городом поднялось солнце, и косые его лучи осветили вытянувшиеся вверх здания соборов, мощенные булыжником улицы, ворвались в окна домов, пробуждая людей от сна.

В это раннее октябрьское утро 1553 года на улицах Женевы, ведущих от городской тюрьмы к холму Шампель, лобному месту, где казнили государственных преступников, начали собираться горожане. Стоя на тротуарах, они обсуждали предстоящее событие: сожжение еретика, посмевшего посягнуть на святое учение.

Накануне вечером кальвинистские пасторы обходили дома, призывая христиан присутствовать при казни богоотступника. Таково было желание самого Кальвина. Все должны были видеть, какая кара падет на голову каждого, кто посягнет на святыни христианства. И женевцы, не смевшие ослушаться Кальвина, заполняли улицы в ожидании предстоящего зрелища.

Ждать пришлось долго. Только около полудня отворились массивные ворота тюрьмы и в окружении алебардщиков вышел изможденный, закованный в цепи человек в изодранной рубахе. Он с трудом поднял руку, прикрывая ладонью глаза, много дней не видевшие дневного света, жадно вдохнул воздух и покачнулся, опьяненный его свежестью.

Алебардщики подтолкнули его, и он с трудом сделал первый шаг. Свинцовая тяжесть сковала измученное пытками тело. Он стиснул зубы, медленно ступая по мостовой. Никто не должен был видеть, как ему тяжело. Он не склонил головы, когда тюремщики терзали его, требуя раскаяния в грехах, он не склонит ее и в смертный час.

Шаг… Еще шаг… Еще… Последний путь… Там, впереди, за холмом Шампель, вырисовывалась голубая полоска Женевского озера, поднимались покрытые снегом вершины Альп. Он видит их в последний раз.

Осужденный медленно шел, чувствуя на себе взгляды сотен людей. Взгляды злобные и сочувствующие, гневные и сердобольные. А сзади раздавался громкий шепот сопровождавшего его пастора Фареля: «Одумайся… отрекись… покайся».

В ответ он отрицательно качает головой. Спекшиеся от жажды губы произносят еле слышно одно только слово: «Нет!»

Шаг… Еще шаг… Еще… Он старается отогнать от себя мысли о казни. В последний час надо думать о жизни, а не о смерти.

В воспаленном мозгу за считанные минуты проносится вся его жизнь — бурная, беспокойная, которой суждено окончиться здесь, на холме Шампель…

2

Тудель. Маленький город в Наварре, на севере Испании. Год 1511-й. В церковном храме совершается таинство крещения. Благообразный священник держит в руках розовое тельце младенца, произнося по-латыни заученную фразу церковного благословения.

Местный нотариус Сервет, ревностный католик, счастлив. Он так хотел сына, возносил молитвы богу, и тот услышал его. Теперь его сын вступает в лоно христианской церкви, и хотя он еще не понимает этого и, подобно другим детям, пронзительно кричит, когда священник окропляет его водой, отец убежден, что теперь его сыну предстоит счастливая жизнь, ибо он вступает под покровительство господа бога…

Стремительно бегут годы. И вот уже постаревший на пятнадцать лет нотариус Сервет поучает стоящего перед ним сына:

— Я хочу, чтобы мой сын пошел по стопам предков, по стопам своего отца. Я хочу, чтобы ты стал знаменитым законником…

Год 1528-й. Тулуза. Франция. Черноволосый юноша, в жилах которого течет испанская кровь, выполняя волю отца, постигает в Тулузском университете юридические науки. Он пытлив, старателен, упорен. Именитые профессора обращают внимание на его усердие, прочат ему успех на поприще юриспруденции, и никому из них не приходит в голову, что этот путь совершенно не влечет его. Он, примерный сын, лишь выполняет волю отца.

А интересы его находились далеко за пределами скучной, сухой дисциплины, выхолощенной университетскими профессорами.

Европа в те годы переживала бурное время. Изнывавший под властью феодалов народ поднялся на борьбу против угнетателей.

Вместе с феодализмом пошатнулось могущество римской церкви, которая защищала устои феодального строя.

Выступая против засилья католической церкви, против злоупотреблений ее служителей, их ненасытной жажды обогащения, люди не отказывались от религии, от веры в бога. Они не могли представить себе жизнь без веры и требовали создания новой церкви. Они обращались к первым векам христианства, когда еще не были возведены роскошные храмы, не было разжиревших служителей культа, сделавших религию средством личного обогащения, когда не было папы римского, провозглашенного наместником Христа на земле, а все верующие были равны перед богом. Правда, и католическая церковь проповедовала равенство всех людей перед богом. Но в жизни все оказывалось по-иному. В мире были богатые и бедные, утопавшие в роскоши феодалы и гнувшие на них спину крестьяне. Какое уж тут равенство?!

Восстановление принципов раннего христианства, которое якобы на деле провозгласило равенство людей, стало религиозной программой протестантизма.

Удивительно ли, что в те годы, когда развернулась во всю ширь реформация, когда достигла высшей точки борьба между протестантами и католиками, умы молодежи, как никогда, волновали религиозные вопросы? Они дискутировались в университетских стенах, вызывали страстные споры после занятий. Не миновали они и пылкого испанца Мигеля Сервета.

Кто же прав в спорах католиков и протестантов? Справедливо ли нападают на католическую церковь те, кто критикуют ее за отступление от истинного христианства? Для того чтобы разобраться в этом, Сервет обращается к книгам, изучает историю христианства, историю римской церкви, читает священное писание — Библию. Ведь в спорах, которые вели между собой католики и протестанты, и те и другие ссылались прежде всего на Библию, в их представлении богодухновенную книгу, то есть продиктованную самим господом богом.

Когда протестанты обвинили католиков в отступлении от первоначального христианства, они отыскивали в Библии строчки, которые будто бы свидетельствовали о забвении римской церковью основных христианских принципов. Выступая против протестантов, католические богословы тоже ссылались на священное писание и находили в нем тексты, которые оправдывали католицизм.

Секрет был весьма прост. Библия писалась многими авторами на протяжении многих лет. В ней нашли отражение разные периоды истории человеческого общества. И естественно, в ней можно было найти обоснование самым различным взглядам и действиям.

Но для Мигеля Сервета в ту пору священное писание было богодухновенным, неземным. Ему и в голову не могло прийти, что Библия — творение человеческое, а не божественное, что она может содержать в себе противоречивые суждения по одним и тем же вопросам. Об этом и мысли не было.

Перед Серветом стоял один вопрос: кто прав? Правы католические теологи, защищавшие учение и деяния римской церкви, или протестанты, развенчивавшие католиков?

Тщательно изучая Библию, он пришел к совершенно неожиданному для себя открытию. Чем больше он вчитывался в тексты священного писания, тем отчетливее видел, что все, чему он верил раньше, улетучивается как дым. Он боялся признаться себе в том, что теряет веру в богодухновенность Библии, в незыблемость ее догматов. Это страшило его. Ведь таяла вера в те святыни, которые внушались ему буквально с колыбели.

Нет, не может быть, чтобы священная книга содержала столько противоречий. Но если она — плод человеческого творчества, то почему ее следует воспринимать как непогрешимую в каждой строке, каждом слове? Разве людям не свойственно ошибаться?

Сомнения одолевали юношу, терзали его сердце. Что делать? Как поступить? Ведь он верный католик, обязанный быть твердым в своей вере. Умолчать о своих сомнениях? Пойти против своей совести? Нет, этого он сделать не мог.

Он всей душой был на стороне протестантов, выступивших против католической церкви, на стороне Мартина Лютера, Цвингли и других церковных реформаторов. Он был на их стороне, но быть с ними не мог, потому что видел, что и они заблуждаются. Сервет решил публично высказать все, что думал, честно, правдиво и откровенно.

3

…Он чувствует, как алебардщик подталкивает его в спину: «Шевелись быстрей!» Как они торопятся совершить казнь, чтобы заставить его замолчать навеки. Но разве можно уничтожить идеи, которые уже обрели свою, независимую жизнь?

Всплывает в памяти год 1531-й. Германия. Сюда он приехал, покинув стены Тулузского университета, так и не выполнив воли отца. Здесь он закончил и опубликовал свой первый научный трактат — «Об ошибках учения о троице». Сервет и не предполагал, какой переполох он вызовет среди служителей церкви. Богословы с ужасом брали его в руки. Подумать только, автор книги, дерзкий юнец, замахнулся на святая святых христианской религии — догмат о святой троице!

А Сервет высказал в своем трактате то, что думал. Да, догмат о троице предстал в его сочинении наивным и бессмысленным. Но ведь он таков в действительности.

Что может быть нелепей, чем учение, будто единый бог существует в трех лицах: бога-отца, бога-сына и бога— духа святого! Бог один, утверждают христианские проповедники, но в то же время он троичен. Иными словами, по христианской арифметике единица равна трем. Что и говорить, логика поразительная. Недаром же один из виднейших раннехристианских богословов Тертуллиан произнес знаменитую фразу: «Верую, потому что абсурдно».

А догмат о троице абсурден для каждого здравомыслящего человека. Пусть проповедники твердят о том, что это божественная истина, недоступная человеческому пониманию. Они привыкли к тому, что все, что они говорят, должно приниматься на веру. Но разум не может мириться с абсурдом. Он дан человеку для того, чтобы тот действовал в соответствии со здравым смыслом. Однако при всем своем желании человек не в состоянии признать состоятельным учение о троице.

Догмат о святой троице стал предметом исследования Мигеля Сервета, который показал, что здравый смысл не может мириться с верой в троичность бога, что эта вера ни на чем не основана и должна быть отвергнута как нелепица, которую не могут принять разумные люди.

Трактат Сервета возмутил и католиков и протестантов. Ведь он задел их веру. Догмат о троице богословы объявили краеугольным в христианской религии. И вот находится человек, который объявляет его несостоятельным. Это ли не ересь, которую надо уничтожить на корню?

Нечестивца, поднявшего голос против самих основ христианства, требовали подвергнуть самому суровому наказанию. Дерзкому богохульнику угрожали расправой. Его книга была предана сожжению, а сам Сервет вынужден был тайно покинуть Германию.

Преодолевая опасности, рискуя быть схваченным, он пробирался на запад. Он понимал, что попасть в цепкие руки церковников для него было равносильно смерти. В их глазах он был еретиком, посягнувшим на христианскую веру. А как расправлялась церковь с еретиками, ему было хорошо известно. Потому и принимал он все меры предосторожности, чтобы незамеченным поскорее убраться восвояси. И только когда пересек границу Франции, он смог спокойно оглянуться назад. Все опасности были позади, а впереди новая, не изведанная еще жизнь в новой стране.

4

Дерзкий богохульник Мигель Сервет, еще совсем недавно возмущавший спокойствие христианских богословов в Германии, внезапно исчез, заставив своих недругов ломать голову, строить различные предположения относительно его дальнейшей судьбы.

А в то же самое время в парижском колледже Кальви появился молодой человек, который сразу же обратил на себя внимание неиссякаемой тягой к знаниям и удивительной работоспособностью. Не остались незамеченными его пытливость, стремление познать все, с чем ему приходилось сталкиваться в жизни. Звали молодого человека Михаил Вилланов, и никто не мог себе представить, что совсем недавно его называли иным именем, которое вызывало содрогание у служителей церкви, что перу этого скромного и старательного слушателя колледжа принадлежит крамольная книга, брошенная на костер ревностными защитниками христианства.

Сервет переменил имя, но не изменил своим убеждениям. Правда, он не решался заявлять о них публично. Его интересы сосредоточились на постижении естественных наук, математики, медицины. Он не пропускал ни одной лекции именитых профессоров, жадно читал всю попадавшуюся ему научную литературу, изучал труды древних мыслителей и современных естествоиспытателей. Участвуя в университетских диспутах, он заставил говорить о себе как о серьезном и оригинальном ученом, обладавшем обширными знаниями в самых различных областях науки…

Над Парижем опускался вечер. Умолкал шум в университетских аудиториях. Закрывались двери библиотек. В эти вечерние часы поражавший всех блестящими знаниями, эрудицией, острым умом Михаил Вилланов отправлялся пешком через весь город на далекую парижскую окраину. Здесь, в нетопленной мансарде, часто полуголодный, при тусклом свете свечи он продолжал работать до глубокой ночи.

Нужда давила Сервета, не давала возможности свободно вздохнуть. Он не мог покупать нужные книги, должен был ютиться в тесной каморке. Не имея сколько-нибудь сносных условий для научной деятельности, он решил найти работу, которая обеспечила бы ему возможность существовать и заниматься тем делом, которое его влекло.

Работа нашлась в Лионе. Михаил Вилланов, он же Мигель Сервет, был принят корректором в типографию. Он сумел и из новой профессии извлечь то, что помогало ему пополнить свои знания. В типографии издавалось много самых различных научных трактатов, и Сервету приходилось читать корректуры этих изданий. Таким образом он знакомился с научной литературой древних и современных авторов.

Бывало и так, что ему поручали составлять примечания или делать комментарии к научным изданиям. И тогда он получал возможность блеснуть познаниями, высказать свои мысли.

Однажды Сервету поручили издание сочинения крупнейшего географа древности Птолемея. Работая над корректурой этого труда, Сервет увлекся географией. Он перечитал массу книг, познакомился с работами современных географов и составил примечания, которые поражали читателей своей глубиной, последовательностью, научным анализом.

В эти же годы он увлекся медициной. Случилось так, что Сервету довелось держать корректуру сочинения лионского врача Симфориона Шампье о лекарствах. Он познакомился с Шампье, стал бывать у него, вести с ним долгие беседы о науке и самостоятельно изучать медицину. Шампье пришлось по душе это увлечение молодого человека, и он охотно помогал ему постигать тайны врачебного искусства.

Интерес Сервета к медицине зашел так далеко, что некоторое время спустя он решил покинуть Лион и перебраться в Париж, чтобы продолжить образование на этом поприще. Теперь он мог решиться на такой шаг. За время работы в типографии он скопил немного денег, их было достаточно для того, чтобы некоторое время заниматься тем, чем он желал, не думая каждый день о куске хлеба.

В 1537 году он вновь появился в Париже, большом шумном Париже, в котором нашел приют в трудные для себя дни жизни.

Когда дорожный экипаж миновал границу города и покатил по его улицам, закутанный в плащ лионский корректор Михаил Вилланов прильнул к окошку возка.

Он смотрел на Париж и, словно увидев его впервые, восторгался красотой города. За те годы, которые он провел здесь, у него не было времени как следует познакомиться с Парижем. Работа в библиотеках, посещение лекций, а затем до глубокой ночи занятия в своей мансарде отнимали у него все свободное время. И только сейчас, возвращаясь в Париж, он смог разглядеть этот город.

Вот башня Иоанна Бесстрашного, вот церковь Сен-Жермен-де-Пре, отель де Санс, о котором он столько слышал, но видел впервые.

Экипаж въехал на мост, под которым спокойно несла свои воды Сена. А вот и университетский центр, раскинувшийся на левом берегу. Здесь ему предстояло жить и пополнять свои знания.

Через несколько дней начались занятия в ломбардской коллегии университета, где новый слушатель с рвением взялся за изучение медицины. За короткое время он достиг таких успехов, что знаменитый профессор Винтер, читавший лекции в коллегии, предложил ему стать своим ассистентом. Другим ассистентом Винтера был молодой итальянец Андрей Везалий.

Когда их познакомили, они по обычаю кивнули друг другу и разошлись по своим местам, приготовившись слушать лекцию профессора. Кто мог предполагать тогда, что на долю ассистентов маститого профессора выпадет схожая судьба: им придется перенести гонения, преследования; одного трудный путь приведет на костер «женевского папы» Жана Кальвина, а другой окончит жизнь всеми забытым и покинутым на далеком острове Занте в Ионическом море.

Что это — ирония судьбы, связавшей в начале пути двух людей, которые внесут свою лепту в познание мира и вступят в жестокий конфликт с церковью? Сама жизнь создает такие удивительные ситуации, перед которыми останавливается в безмолвии даже самая неуемная фантазия литераторов.

Они с жаром отдавались учебе, и старый Винтер, имя которого с почтением называли во всех университетах Европы, не мог нарадоваться на своих учеников.

Когда Винтер выпустил один из своих трудов по анатомии, он счел долгом упомянуть в предисловии, что ему «деятельно помогали в подготовке этого труда» Андрей Везалий, юноша, «чрезвычайно успевающий в анатомии», и Михаил Вилланов, «муж весьма отличный во всех родах литературы и замечательный знаток учения Галена».

Через несколько лет в Парижском университете состоялась церемония присуждения Михаилу Вилланову сразу двух ученых степеней — магистра искусств и доктора медицины.

Старейшие профессора поздравляли своего нового коллегу, не скупясь на лестные слова о его научных заслугах. А он думал лишь о том, что наконец обретет независимость, к которой стремился все эти годы, получит возможность заниматься тем, к чему лежит душа. Ему наконец не придется заботиться о заработке, не надо будет выполнять работу, которая дает деньги, но не греет сердца. Он сможет читать лекции, заниматься исследованиями, писать и писать. Ах, какое это счастье — обрести наконец независимость!

Однако перспективы, которые рисовал в памятный для себя день Мигель Сервет, оказались далеко не такими радужными. После того как он стал магистром и доктором, ему предоставили возможность читать в университете лекции по географии, математике и астрономии. Но стоило ему отойти от установившихся традиций, попытаться изложить свои представления по тому или иному вопросу, как это вызвало резкое недовольство университетского начальства. Ему предложили оставить подобные вольности. Он должен излагать официальное учение, одобренное церковью, а не высказывать свои собственные идеи, которые никого не интересуют.

Университетская кафедра существует не для того, чтобы каждый позволял себе говорить то, что взбредет ему в голову.

Сервет распалился. Какие вольности он позволил себе? Он лишь высказал сомнения в некоторых положениях, которые преподносились с университетской кафедры. Наука — это не слепое заучивание и повторение готовых истин. Она требует логического анализа тех положений, которые надлежит излагать. И каждому должно быть предоставлено право высказать свои мысли и свои взгляды. Если все начнут бездумно твердить одно и то же, то проку в этом немного. Надо мыслить и мысли свои делать достоянием других. Истина рождается в спорах. Если он не прав, то готов выслушать возражения, поспорить, отстаивая свои взгляды.

Однако с ним никто не спорил, никто не попытался опровергнуть его суждения, а просто предложили излагать одобренное церковью учение. Но разве человек не имеет права на свое собственное суждение?

От магистра и доктора Михаила Вилланова ждали смирения, а он не смирился, напротив, выпустил острый и язвительный памфлет, в котором обрушился на невежд в науке, назвал невежественных врачей «заразой мира».

И тогда разыгрался скандал. Те самые невежественные врачи оскорбились и потребовали уничтожить памфлет. Дело дошло до парижского парламента, который вступился за оскорбленных и потребовал изъять памфлет Михаила Вилланова, а от самого автора памфлета — публично принести извинения за свое дерзкое сочинение.

Он не стал просить извинения. И тогда ему предложили подать в отставку и покинуть Парижский университет.

Так и пришел конец радужным мечтам и надеждам. Он, Сервет, не пошел на компромисс со своими убеждениями, а предпочел остаться самим собой даже такой дорогой ценой, как потеря места в университете. Ему было очень нелегко принять это решение. Но он принял его, потому что поступиться своими взглядами не мог.

Вначале Сервет обосновался в небольшом городе Шарлье, неподалеку от Лиона, а вскоре перебрался во Вьенн, где ему была предоставлена частная практика.

В этом городе Сервет провел двенадцать лет. Это были годы ежедневной практической работы: прием больных, срочные выезды по вызову, консилиумы у знатных горожан отнимали почти все время. И все же Сервет занимался не только практикой. Когда уходил день и над городом опускалась ночь, он запирался в своем кабинете, склонялся над письменным столом и писал. Часто за этим столом он встречал рассвет, не заметив, как пролетело время. Он писал книгу, в которую вложил все свои познания, весь свой опыт, весь свой талант. Ей было отдано 10 лет работы.

В этой книге он высказал свои суждения, показав, что христианское учение, которое проповедуется в церкви, соткано из противоречий, что христианские мифы наивны, а догматы нелепы.

Что же касается споров католиков и протестантов о вере, то они беспочвенны, ибо протестанты столь же заблуждаются, сколь и католики. Если уж говорить о чистоте религии, то надо вести речь о такой религии, которая бы не совершала насилий над разумом, не сковывала бы творческие силы людей, давала бы право ученым свободно исследовать природу.

Сервет был наивен, веря в то, что может существовать религия, не совершающая насилия над разумом. Он не мог вырваться за пределы религиозного миропонимания, хотя объективно высказывал мысли, которые в той или иной степени расшатывали традиционные устои христианства.

В своей книге Сервет выступил и с естественнонаучными суждениями. Немало места он уделил, в частности, медицине. И здесь он предстал как ученый, предвосхитивший научное открытие, которое было сделано впоследствии английским врачом Харви Уильямом Гарвеем. 75 лет спустя Гарвей изложит свое учение о кровообращении, как и Сервет, подвергнется ожесточенным нападкам церкви. Но впервые идею о наличии в организме малого, легочного круга кровообращения высказал Сервет. Современники не оценили это важное открытие. Только много лет спустя его назвали первооткрывателем.

В 1553 году книга Мигеля Сервета «Восстановление христианства» увидела свет. Он держал в руках новенький, еще пахнувший типографской краской экземпляр и устало улыбался. Никто не знал, сколького труда ему стоила эта книга. Он понимал, что она не принесет ему ни денег, ни почестей, вызовет нападки теологов. Но не написать ее он не мог.

Ну а если предстоял бой, он был готов к нему.

5

Женевский реформатор Жан Кальвин был вне себя от гнева. Обычно он редко проявлял свои чувства. Сухой, педантичный, всегда с суровым выражением лица, он, казалось, был отрешен от земных дел, постоянно думая о делах небесных. Но на сей раз он не мог сдержать себя.

— Гнусный еретик, — прошептал он.

Но этот порыв так же быстро погас, как и вспыхнул. На лицо Кальвина вновь легла ледяная маска, потухли огоньки, загоревшиеся в зрачках глаз. Когда предстоит принимать решение, нельзя давать волю чувствам.

Кальвин бросил взгляд на письменный стол, где лежала книга «Восстановление христианства», и отошел к окну. Заложив руки за спину, он задумчиво глядел вдаль, где серебрились под солнцем снежные купола Альп.

Он прочитал книгу, которую ему доставили из Вьенна. Это-то и вызвало его гнев. На титульном листе книги, где обычно стоит фамилия автора, были начертаны три буквы М. S. V. Кальвин знал, что они означают: Михаил Сервет Вилланов. Он был знаком с ним. Кальвин и Сервет не однажды встречались, вели споры о вере, переписывались. Несколько лет назад Сервет даже прислал Кальвину извлечение из этой книги, над которой он завершал работу. Уже тогда Кальвину стало ясно, что Мигель Сервет опасный еретик, но теперь, когда он прочитал книгу, возмущению его не было предела.

Этот «восстановитель христианства» опять обратился к церковным догматам, прежде всего к догмату о святой троице, и посмел высказать дерзновенные мысли о нем. Он высказал сомнение в учении церкви о том, что христианские догматы внушены самим господом, отрицал право церкви говорить от имени бога. Он обрушился не только на католиков, но и на протестантов, подвергнув критике учение Лютера, Кальвина и других протестантских богословов, обвинил их в том, что они так и не смогли довести дело восстановления истинного христианства до конца.

Кальвин вздохнул. Многие не понимали его, не понимали, как ему трудно, сколько сил он отдал для того, чтобы реформировать церковь, дать людям истинную веру, которую завещал им Христос и которую извратили католики. Всю жизнь свою он посвятил этой цели, работая не покладая рук, почти без сна, без отдыха. Адским трудом ему, сыну бедного ремесленника, удалось выбиться в люди, стать главой новой церкви, которой, как он верил, принадлежит будущее. Он знал, что его считали черствым, жестоким человеком, но он не мог быть иным, когда речь шла о реформе церкви во имя восстановления истинного христианства. Его сердце принадлежало богу, а не людям.

Когда речь шла о вере, Кальвин не знал компромиссов. Он выступил против католической церкви, обвинив ее в извращении принципов христианства, в стремлении к обогащению, в отступлении от заветов Христа. Решительно отвергая католицизм, он объявил, что все земное должно отступить там, где речь заходит о божественном. Бог, учил Кальвин, заранее предопределил участь всех людей. Одним после смерти предопределил райское блаженство, а другим — место в аду, где грешников ожидают страшные мучения. И это божественное предначертание людям изменить не дано.

Католики же учили иному. Они говорили, что если человек горячо верит в бога, выполняет предписания церкви и материально ее поддерживает, он может рассчитывать на то, что после смерти попадет в рай, а не в ад. Получалось, что загробное счастье люди получают с помощью церкви. «Нет, не церковь, а бог дарует людям спасение», — провозгласил Кальвин.

Человек — раб божий и таковым останется всегда. Его жизнь, судьба в руках господа. Правда, люди могут и при жизни определить, какую участь уготовил им господь. Если дела их идут успешно, если они богаты, удачливы, значит, они могут предполагать, что удостоились внимания господа. Если же человек не может выкарабкаться из бедности, терпит в жизни неудачи, то, видимо, ему суждена худшая участь.

Кальвин создал свою церковь, совсем непохожую на католическую. Прежде всего он заявил, что его церковь — это церковь без духовенства. Служители католической церкви объявили себя посредниками между богом и людьми. А Кальвин учил, что для обращения к богу не нужны никакие посредники. Порядок же в церкви должны поддерживать ее служители, избранные из среды верующих.

В кальвинистской церкви была установлена строжайшая дисциплина. В одном из своих сочинений Кальвин писал:

«Если ни одно общество, даже сама семья, не может существовать без дисциплины, тем менее может обойтись без нее церковь, которой приличествует самый строгий порядок. Если учение составляет душу церкви, то дисциплина должна считаться тем нервом, посредством которого соединены отдельные члены тела. Кто желает отменить церковную дисциплину, тот разрушает церковь».

Кальвин был тверд в своих убеждениях. Обнародовав свои мысли, он знал, что подвергнется преследованиям инквизиции, которая вела охоту за всеми, кто выступал против римской церкви. Ему пришлось долго скитаться, чтобы ускользнуть от охотившихся за ним шпионов инквизиции. Он менял города и страны, из Италии переезжал во Францию, из Франции в Германию. А между тем его учение получало все большую известность среди протестантов, выступавших против засилья католической церкви. И неожиданно, когда пути скитания привели Кальвина в Женеву, женевские протестанты предложили ему возглавить реформационное движение в этом швейцарском городе. Кальвин согласился.

В те годы Женева была одним из самых богатых и роскошных городов Европы. Она лежала на перекрещении торговых путей Германии, Франции и Италии, и это ее местоположение привело к бурному росту города, который к началу XVI столетия превратился в крупный торговый и культурный европейский центр. Жизнь в Женеве била ключом, но только до той поры, пока в городе не появился Жан Кальвин.

Он словно набросил плащ на солнечный диск, светивший над Женевой. Казалось, город окутал мрак. Строжайшие порядки, введенные Кальвином, коснулись всех жителей города. Требование думать прежде всего о небесном, а затем о земном парализовало жизнь еще недавно веселой Женевы.

«Истинный христианин должен вести строгую жизнь», — объявил Кальвин. Он запретил все увеселения, которые могли отвлечь людей от дум о божественном. «Истинный христианин должен получать удовольствие не в земных делах, а в общении с богом», — заявил он и призвал верующих вести аскетический образ жизни. Были запрещены ярмарки, всякого рода зрелища, в том числе театр, игры, гулянья. Даже улыбка на лице человека считалась недостойной истинного христианина, которому не подобало увлекаться мирскими делами, а следовало думать о вечности. Человек, улыбнувшийся на улице, рисковал быть строго наказанным.

За всеми горожанами была установлена слежка. Кальвинистские пасторы могли зайти в любой дом; они следили за поведением каждого человека. Нарушение церковных предписаний строго каралось. Кальвин был непреклонен и жесток.

Как-то соглядатаи увидели человека, игравшего в карты, тут же последовало наказание: нарушителя городских законов поставили к позорному столбу, и он целый день под палящим солнцем стоял на центральной площади в назидание тем, кто думал нарушить установленные порядки. Во время одной свадебной церемонии они обратили внимание на то, что невеста была одета в слишком яркое платье. Свадьба окончилась плачевно. Невеста и портниха, сшившая это платье, были брошены на несколько дней в тюрьму, о чем было громогласно оповещено население Женевы.

Порядки Кальвина вызвали ропот среди женевцев, и спустя два года после его восхождения на женевский престол он был изгнан из города. Однако начавшиеся распри, борьба за господство в церкви, брожение среди верующих вынудили «отцов» города вновь обратиться к реформатору с просьбой вернуться в Женеву. 13 сентября 1341 года, два года спустя после своего изгнания, он возвратился в город. «Я отдал в жертву богу свое сердце, и я возвращаюсь», — торжественно провозгласил он.

И снова мрак деспотизма и тирании окутал Женеву.

Кальвин не отказался от тех порядков, которые считал необходимым условием для того, чтобы церковь была сильна и могущественна. Напротив, эти порядки стали еще строже. Каждый шаг жителей города тщательно контролировался церковью. Каждый преступник наказывался. Особенно суровому наказанию подвергались еретики, позволившие себе не согласиться с учением Кальвина. Для них были уготованы костры на холме Шампель. Только за четыре года, с 1542 по 1546, женевцы были свидетелями пятидесяти восьми казней.

Таков был Кальвин, человек, фанатически веривший в свое призвание восстановить христианство в его первоначальном виде, создать новую, истинно христианскую церковь, в лоне которой праведники могут рассчитывать на спасение.

К Кальвину и попал труд Сервета. Более того, его автор сам прислал свое сочинение «женевскому папе». Кальвин был возмущен и в одном из своих писем писал, что если Сервет когда-либо попадет в Женеву, то живым из нее не выберется. Такой ереси терпеть нельзя. Но еще больше возмутило Кальвина, что Сервет не обратил ровно никакого внимания на его оценку этого писания. Он выпустил новый тираж книги и направил еще несколько экземпляров в Женеву. Кальвин был вне себя от гнева. Всего одна ночь понадобилась женевскому реформатору, чтобы прочитать книгу, всего несколько минут, чтобы прийти в ярость.

…Он все стоял у окна, обдумывая, какое принять решение. Сервет со всей страстностью обрушивается на католическую церковь. Это на руку протестантам. Но тот же Сервет подвергает нападкам и протестантские церкви, и самого Кальвина, да еще высказывает сомнение в богодухновенности христианских догматов. Нет, за всякую ересь нужно нести наказание.

Решение было принято. А Кальвин не менял своих решений.

6

Французская инквизиция вела розыск автора книги «Восстановление христианства». Кто он, скрывшийся под тремя буквами М. S. V.? Церковные власти дали распоряжение найти его во что бы то ни стало. Его следовало наказать в назидание другим. Никому не дозволено критиковать церковные догматы, нападать на церковь, обвиняя ее чуть ли не в том, что она исказила учение Христа.

И неожиданно — удача.

Архиепископ лионский, кардинал Турнон, получил от жителя Женевы купца Вильгельма Три донос, пересланный в Лион на имя некоего Арнейса. В доносе говорилось, что автор крамольной книги «Восстановление христианства» — испанец Мигель Сервет, пребывающий во Вьенне, что книга напечатана в типографии Вьенна наборщиком Балтазаром Арнолле.

Турнон, прочитав донос, улыбнулся. Для него не составляло труда узнать в полученном письме руку Жана Кальвина. Его стиль был хорошо знаком кардиналу, который считал Кальвина своим злейшим врагом. Но и Кальвин не мог сдержаться, прочитав эту возмутительную книгу. Он нашел способ, как оповестить католические власти о том, кто ее автор.

Кардинал вызвал к себе генерального инквизитора Франции Ори и показал ему письмо:

— Полюбуйтесь, один еретик обвиняет другого.

— Всякая ересь заслуживает наказания, — коротко ответил инквизитор.

В тот же день был отдан приказ об аресте Мигеля Сервета, проживающего под именем Михаила Вилланова и занимающегося врачебной практикой во Вьенне…

Когда к нему в дом вошли люди в черном и объявили приказ об аресте, он не удивился. Он знал, что инквизиция рано или поздно установит, кто написал крамольную книгу, подписавшись тремя буквами М. S. V. И вот за ним пришли. Что ж, начинался бой, к которому он готовился.

Его бросили в местную тюрьму. Одиночная камера — четыре стены и маленькое окошко под потолком, куда почти невозможно дотянуться, — стала на сей раз обителью Мигеля Сервета. Допросы утром, допросы вечером, обвинения в ереси, которые сулят одно наказание — сожжение на костре. Он защищается, пытается доказывать свою правоту, логически обосновывает свои взгляды, но инквизиторы менее всего склонны выслушивать его доводы. Для них он еретик. А это означает, что он должен быть осужден на казнь.

Однако неожиданно они получают страшный удар. Из тюрьмы приходит известие, что находившийся под следствием Мигель Сервет, он же Михаил Вилланов, бежал. Как это случилось? Кто ему помог? На эти вопросы уже никогда и никто не сумеет ответить. Но как бы то ни было, железные засовы тюрьмы оказались весьма ненадежными. Обвиненный в ереси сумел перехитрить бдительных стражей.

Шпионы инквизиции были вне себя. Они произвели тщательные розыски бежавшего во Вьенне, в Лионе, сообщили его приметы в Париж, в другие города Франции, но все было тщетно.

Отчаявшиеся преследователи все же решили устроить судилище. 17 июня 1553 года во Вьенне состоялся суд над опасным еретиком. И хотя скамья, где должен был находиться подсудимый, пустовала, приговор был вынесен. Суд постановил предать Михаила Вилланова, выступившего против христианского учения, проповедовавшего еретические суждения, сожжению живьем на медленном огне, чтобы тело его обратилось в пепел. На сожжение были осуждены и его книги.

В бессильной злобе они жгли на костре, разложенном на одной из площадей Вьенны, куклу, которая заменяла сбежавшего «преступника», швыряли в огонь его книги…

А Сервет скрывался у друзей. Теперь, когда был вынесен приговор, его положение стало отчаянным. В любой католической стране его ждала казнь, объявленная в приговоре вьеннского суда. Казалось, не было на земле места, где бы он мог чувствовать себя в безопасности. Но и оставаться во Вьенне было нельзя. Католические шпионы продолжали рыскать по городу, разыскивая «преступника», бежавшего из тюрьмы. Он не мог появиться на улице, ибо сразу был бы схвачен и предан казни.

Куда бежать? Где искать спасения? Он решил не испытывать судьбу. В конце концов, он сумел высказать свои мысли и суждения. Он был удовлетворен. А дальше он не станет искушать судьбу. Он поселится в Неаполе, который в ту пору входил в состав Королевства обеих Сицилий, займется медицинской практикой, будет врачевать людей, облегчать их страдания во время болезней. Он искусный врач и, конечно, найдет себе применение. Хватит схваток с инквизиторами, которые стоят столько сил. Он наконец сможет обрести покой.

С большими предосторожностями он покидает Францию. По пути в Неаполь он оказывается в Женеве. И тут, как ему кажется, он уже может чувствовать себя спокойно. Ведь Женева была протестантским городом. Там не было инквизиции. Ну а Кальвин… Если они и разошлись во взглядах, не пойдет же Кальвин по стопам инквизиторов, тем более что в своих речах осудил инквизицию.

Сервет не знал, что Кальвин принимал участие в составлении доноса архиепископу лионскому, что он считал Сервета опаснейшим преступником, который заслуживает самого сурового наказания за нападки на «истины» христианства. В августе Сервет прибыл в Женеву и остановился в гостинице «Розы» под чужим именем. Но кто-то, видевший его много лет назад в Париже, опознал Сервета. Кальвину тотчас доложили, что Мигель Сервет в Женеве. Тот немедленно отдал приказ об его аресте. 13 августа 1333 года Сервет был арестован в гостинице «Розы».

Женевская тюрьма мало отличалась от той, в которой он находился, ожидая приговора суда во Вьенне. Те же четыре стены, то же маленькое окошко под потолком и неусыпный надзор тюремщика в узкий глазок обитой железной двери. И сразу же начались допросы.

Сервету было предъявлено обвинение в том, что он пытался подорвать устои христианской религии, открыто проповедовал еретические взгляды, богохульствовал. Однако он отвергал все эти обвинения. Он выступал не против христианского учения, а за восстановление этого учения, освобождение его от извращений, которые внесли в него люди, мало думавшие о загробном воздаянии, но слишком заботившиеся о земном благополучии. Он выступал не против церкви вообще, а против той церкви, которая душила свободную мысль, всякое стремление к познанию истины, если эта истина расходилась с установленными церковниками догматами.

Да, он считает, что научное знание должно развиваться свободно, что религия не вправе препятствовать его развитию. Только тогда знание сможет приносить людям пользу, а ведь для этого оно и существует. Разве все это ересь?

Судьи оказались в затруднительном положении. Подсудимый уверенно отвергал их обвинения, а они ничего не могли возразить перед железной логикой его аргументов. И тогда на заседание совета, судившего Сервета, явился сам Кальвин. Он взял на себя роль главного обвинителя.

Он жаждал этого. Он даже отказал архиепископу вьеннскому, обратившемуся с просьбой выдать Сервета, потому что хотел сам предъявить ему обвинения, доказать, что тот впал в ересь, и показать жителям Женевы, какая участь ожидает отступников от христианской веры.

Правда, и Кальвину не удалось логически разбить доводы Сервета. Тогда он сделал другой ход, заявив, что проповедуемые обвиняемым идеи подрывают устои государства, могут вызвать серьезные последствия политического характера. Это был верный ход. И хотя Сервет продолжал защищаться против обвинений в ереси, политическое обвинение опровергнуть было не так-то легко.

Шли дни, недели, месяцы. Изо дня в день продолжалось это судилище. Многие судьи колебались, не решаясь вынести смертный приговор Сервету, не желая брать на себя ответственность за его судьбу. Но Кальвин был непреклонен. Проповедуя христианский принцип всепрощения, он сам никогда не прощал врагов. А Сервет был его врагом.

Кальвин не знал сострадания к тем, кто выступал против него. В таких случаях он забывал о христианском милосердии.

Он оставил без ответа обращение к нему Сервета с просьбой создать хоть мало-мальски сносные условия в грязной темнице, где тот находится уже столько времени, хоть послать ему белье, ибо его собственное истлело от сырости. Сердце Кальвина оказалось бесчувственным к мольбам женевского узника. К врагам христианства не может быть снисхождения.

Наступил октябрь, а суд еще тянулся. Кальвин начал беспокоиться, упрекая некоторых членов суда в том, что они слишком мягки по отношению к опасному преступнику, который пытался нанести удар церкви и государству. И Кальвину удалось навязать суду свою волю. Он организовал нажим на кантоны, которые высказались за осуждение Сервета. Расчет был на то, чтобы суд не мог устоять перед давлением извне. Кальвин знал, что в конце концов суд решит так, как желает он, понимал, что суд выполнит его волю. В одном из своих писем, накануне вынесения приговора, он писал: «Еще не решено, какова будет судьба этой личности, однако я предполагаю, что Совет произнесет его осуждение завтра, а послезавтра его поведут на казнь».

Все произошло так, как «предполагал» Кальвин. На следующий день суд вынес постановление об осуждении Мигеля Сервета на сожжение. И тут Кальвин решил проявить «милосердие». Он выступил против столь жестокого приговора, настаивая на том, чтобы преступника казнили, отрубив ему голову. Но судьи оказались немилосердными…

7

Последний путь Мигеля Сервета подошел к концу. Вот и Шампель. У подножия холма бурлила людская толпа, ожидавшая зрелища. На почетных местах восседали члены суда. Кальвина среди них не было, он отказался присутствовать при совершении казни, сославшись на нездоровье.

Осужденный увидел сложенные для костра поленья, палача, державшего в руках соломенный венок, пропитанный серой. Он поднял голову, и солнце ослепило глаза. Последний раз он видел это солнце, которое так мало довелось ему видеть в жизни.

Верный сподвижник Кальвина Гильон Фарель, которому была отведена роль духовника Сервета, вновь обратился к осужденному, уговаривая его отречься от ереси. Но тот молчал. Фарель не мог скрыть своего недовольства этим непонятным упорством. Он, подавший свой голос за казнь еретика, только прошептал: «Суд господень будет страшнее».

Но Сервет продолжал молчать.

Палач привязал его к позорному столбу и бросил к ногам книгу «Восстановление христианства».

Сервет стоял у позорного столба гордый и непреклонный. Спокойствие и презрение к врагам выражало лицо осужденного даже тогда, когда палач швырнул горящий факел к его ногам и языки пламени взметнулись вверх.

Сырые поленья разгорались плохо. Они тлели, заволакивая несчастного дымом. Легенда гласит, что какая-то женщина не выдержала страшного зрелища и подбросила в костер сухого хвороста.

Это случилось 27 октября 1553 года.