Александр совсем перестал бояться погибнуть, попав в аварию, под колесами автомобиля или быть убитым в какой либо случайной драке. Более этого он очень хотел прекратить свое существование на этом свете, но помнил предостережение Алексея от самоубийства, как большого греха. И, хотя в Бога он не верил, но все же на всякий случай гнал от себя даже мысли о самоубийстве. С другой стороны он понимал, что по теории вероятности случай со смертельным исходом обязательно произойдет и без всякого его участия в этом.

Поэтому Александр в ожидании, когда ему на голову упадет кирпич с десятого этажа или бутылка из-под вина, брошенная, не глядя, рукой допившегося до чертиков человека, проводил, отпущенную ему теорией вероятности часть жизни, в праздности и бесконечных развлечениях. Его жизнь превратилась в бесконечный праздник секса и желудка. Правда она его не радовала, но такая жизнь все же была лучше, чем та, которую он вел раньше.

Нет, конечно, он больше не пытался искать временных партнерш в парке. А о постоянной партнерше больше и речи идти не могло. Он находил их в Интернете на сайтах знакомств. Быстро научившись, по характеру объявлений без ошибочно выявлять женщин в возрасте до сорока лет готовых и более того нуждающихся в относительно непродолжительных отношениях без взаимных обязательств и последствий с молодым и здоровым во всех отношениях мужчиной, но при этом не являющихся проститутками. Напротив, эти женщины, как правило, были успешны и обеспечены.

После вступления в контакт следовала встреча с такой женщиной в живую, и если чисто внешне обоих все устраивало, то начинались встречи по местам их проживания, посещения ресторанов, туристические совместные поездки, иногда с выездами на пару недель заграницу в пляжные отели, где их сексуальные утехи выглядели более красиво. Для разнообразия Александр при выездах заграницу периодически объединялся с одной-двумя парами. С каждой из таких партнерш, как правило, отношения не поддерживались более полугода. Причем по обоюдному согласию. В этой среде никому не было никакого дела, что у Александра записано в документах, сколько ему лет. Определяющими были его внешний вид, хорошее состояние здоровья и отсутствие комплексов в сексе, способность удовлетворить сексуального партнера.

Очень быстро Александр выяснил, что такой образ жизни вовсе не дешевое удовольствие. Его пенсии и сбережений ему катастрофически не хватало.

Он вполне мог существовать и развлекаться на деньги женщин. Ведь многие из найденных им женщин даже сами пытались настаивать просто по существу на покупке его услуг, чтобы оставаться хозяйками положения. Однако это для Александра было совершенно не приемлемо, и заниматься проституцией он вовсе не собирался.

Для решения проблемы нехватки денег он сначала решил устроиться на работу по своей специальности. Извлек из дальнего ящика свой диплом и отправился по предприятиям, но очень быстро понял всю бесперспективность своей затеи.

В отделах кадров потенциальных работодателей с изумлением смотрели на девяностолетнего молодого человека, а затем с не меньшим замешательством разглядывали его диплом советского образца. Ведь такие дипломы перестали предъявлять уже, как лет двадцать пять. Потом следовал отказ в приеме на работу под предлогом того, что Александру потребуется основательная переподготовка, а, учитывая его возраст, предприятию невыгодно его на нее направлять.

Перемещаясь из одной кадровой службы в другую, он ощущал себя почти, что путешественником во времени. Причем застрявшим путешественником, который потерял способность перемещаться в другое время. Он понимал, что для окружающих он выглядит, как врач, переместившийся из девятнадцатого века в двадцать первый, и пытающийся лечит людей. А пациенты, естественно, в панике шарахаются от него.

Да и сам Александр понимал, что обычная работа ему не подходит. Ведь ему вовсе не нужна была относительно небольшая зарплата, напряженный труд с утра до вечера, отсутствие свободного времени, затрата значительных усилий на обеспечение карьерного роста и медленное повышение зарплаты в течение нескольких десятилетий при благоприятном стечении обстоятельств, а нужны были быстрые и большие деньги при сохранении свободного времени, отсутствии обязательств для беспрепятственного продолжения бесконечных развлечений. Поэтому он решился заняться Интернет-трейдингом, по сути, валютными спекуляциями — попытаться заработать на краткосрочных скачках курсов валют. Конечно, он рисковал, запросто потерять последние свои сбережения, ведь Интернет-трейдинг было очень опасное почти криминальное занятие.

Однако оказалось, что Александр вовсе не утратил своих способностей и очень удачно прогнозировал текущие изменения курсов валют, а так же моменты времени, когда надо было изымать деньги и переходить на другие торговые площадки, где его воспринимали, как обычного новичка, а когда необходимо было вообще затаиться на два-три месяца.

По началу, к своему удивлению, он от этой игры даже оказался способен испытывать давно забытое им чувство азарта.

В результате примерно за два года Александру удалось сколотить себе состояние в несколько миллионов долларов и при этом умудриться, не привлечь к себе внимание.

Заработанные деньги он разместил в надежных банках и превратился в настоящего рантье. Причем процентов с его капитала не только хватало на текущее потребление, но и на постепенное и постоянное увеличение капитала.

После решения проблемы денег отпала и проблема несоответствия его внешнего вида и даты рождения в документах. Произошло это после перехода на полностью электронный документооборот. Все данные из свидетельства о рождении, паспорта, пенсионного удостоверения, сведения о банковских счетах и так далее, практически абсолютно все было переведено в электронный вид и помещено в единую базу данных. Для доступа к базе данных каждому человеку под кожу был внедрен микрочип, который дистанционно запускал специальные компьютерные программы при оплате товаров в магазине или пересечении границы. Человек же в этом процессе не участвовал, а программисты не научили компьютерные программы удивляться не соответствию внешнего вида и даты рождения человека или непомерно длительной продолжительности жизни человека. И на Александра перестали обращать внимание.

Причем Александр не привлек к себе внимание даже в момент своей оцифровки, так как эта процедура проходила в весьма сжатые сроки, с большими очередями и измученные чиновники практически не глядя ни на человека, ни на его документы запихивали в сканеры документы. Компьютер же отказывался принимать документы только в том случае, если документы не соответствовали друг другу. У Александра такого несоответствия выявлено не было, и ему без вопросов поместили под кожу микрочип.

Правда, совсем затеряться все же не удалось.

Незадолго до своего столетнего юбилея в своей квартире Александр приказал Юлии раздеться догола и встать на четвереньки. Приковал ее к батареи центрального отопления, принесенными ею наручниками. Начал старательно и методично хлестать ее по выставленной вверх толстой рыхлой белой заднице, принесенной ею же плетью.

Юлия не очень-то симпатичная тридцати шести летняя женщина была типичной мазохистской. Александр же давно не получавший никакого удовольствия от обычного полового акта, от скуки, все чаще соглашался играть роль садиста — все хоть какое-то разнообразие.

Телефонный звонок раздался, когда Юлия уже блаженно постанывая, старательно подставляла под удары свою задницу, а Александр разошелся не на шутку и орал на нее:

— Какая же ты дура, уродина и жопа у тебя как у макаки! Ох, что я с тобой сейчас сделаю! Пожалеешь, что на свет родилась!

— Да! — рявкнул в телефонную трубку Александр прекратив оскорблять и грозить Юлии, но, не прекратив обрабатывать плетью ее задницу.

— Александр Михайлович? — раздался незнакомый мужской голос в телефонной трубке.

— Слушаю, что надо?! — все еще не выйдя из роли садиста, грубо спросил Александр.

— Извините, если не вовремя. Это вас беспокоят с местного телеканала. Могли бы мы взять у вас интервью в связи с достижением вами столетнего возраста, — раздался в телефонной трубке слегка испуганный голос.

— Нет. Он не может, — после длительной паузы в замешательстве ответил Александр и от неожиданности даже прекратил стегать Юлию.

— А, вы, наверное, его родственник? Что он так плох?

— Да, совсем плохой.

— Очень жаль, но мы понимаем возраст ведь не шуточный. Придется обратиться к другому юбиляру. Еще раз извините за беспокойство, — участливо проговорил мужчина и отключился.

Александр облегченно вздохнул и застыл с телефонной трубкой в руках, уставившись не видящим взглядом на Юлину задницу.

— Ну, что встал. Давай продолжай. Ты же так все портишь, — недовольно проговорила, заждавшаяся продолжения Юлия.

— Закрой пасть, дура! Еще чего вякнешь, и я возьму свой ремень и выдеру тебя по-настоящему, так, что потом неделю сидеть не сможешь! — в раздражении накричал на нее в ответ Александр. И это прозвучало так серьезно, что Юлия поняла — эта угроза вовсе не является частью игры.

У Юлии с Александром проходил первый сеанс, и она осознавала, что, будучи прикованной к батарее, абсолютно беспомощна и понятия не имеет, на что способен ее новый партнер. Поэтому не на шутку испугавшаяся Юлия надолго замолчала, а Александр рассмеялся, представив себе, как перед видеокамерой дает интервью на фоне прикованной к батарее отопления голой Юлии с плетью в руках. В этой ситуации ничего не останется, как сказать, что такие занятия обеспечивают продление молодости. И ведь найдется ни мало старых придурков, которые поверят в эту чушь и побегут орудовать плетками. "Господи, и ведь действительно, сколько же вокруг идиотов, готовых на все, лишь бы остаться жить. А тут не знаешь, как избавиться от этой жизни. Вот теперь еще от журналюг прятаться придется", — грустно подумал Александр.

Однако опасения Александра не сбылись, прятаться не пришлось. В следующий раз к нему позвонили с просьбой дать интервью лишь через двадцать лет. Видимо сменился журналист, отвечающий за рубрику. Во второй раз он избавился от журналиста так же без проблем тем же самым способом, как и в первый раз.

Больше его журналисты никогда не беспокоили. Александр посчитал, что это было связано с прекращением выдачи компьютером информации о нем. Видимо поисковая программа имела особенности, не позволяющие ей осуществлять поиск, далее какого то определенного возраста.

* * *

Был уже поздний вечер. В громадном кабинете непомерно большой площади и чрезмерно высоким потолком, уставленным массивной мебелью и обильно украшенном государственной символикой — флагами, гербами и прочими атрибутами власти, друг напротив друга за приставленным к массивному письменному столу столиком сидели двое мужчин.

Одному — хозяину кабинета на вид было лет восемьдесят. Хотя могло быть и больше, так как чувствовалось, что за здоровьем этого господина следили очень тщательно. Но, несмотря на наличие явных признаков пластических операций, все его лицо было покрыто глубокими морщинами, цвет кожи был землисто-темным. Волосы на голове были совсем редкими и седыми. Сама голова дрожала мелкой и частой дрожью. Впрочем, руки тоже заметно дрожали. Чувствовалось, что для того чтобы просто сидеть и удерживать свое внимание на собеседнике ему приходится затрачивать значительные усилия.

Второму — посетителю, на вид было лет сорок пять — пятьдесят. Его фигура для его возраста была достаточно стройной. Чувствовалось, что человек был энергичен и здоров, активно занимался спортом. И этим выгодно отличался от сидящей напротив состарившейся развалины.

В комнате больше подходившей для зала человек на двести, чем для кабинета эти двое вполне могли бы потеряться, если бы не сидели возле массивной настольной лампы — единственного действующего светильника в кабинете. Свет от настольной лампы был способен осветить лишь малую часть кабинета и обозначал место расположения собеседников.

— Николай Васильевич, я пригласил вас, чтобы дать вам одно не совсем обычное задание. Не совсем по профилю вашего ведомства, — скрипучим голосом проговорил старик, хозяин кабинета.

— Владимир Иванович, наша служба всегда готова к выполнению любых поручений, — почтительно выразил готовность к выполнению задания Николай Васильевич, какое бы оно ни было.

"Да этому прикажи Луну с неба достать, так будет прыгать до самой последней возможности. На него можно положиться", — подумал Владимир Иванович и сказал:

— Да, знаю я, что кроме, как на вас и положиться то не на кого. Мое поручение может показаться вам не только непрофильным, но и пустяковым, не важным. Однако, не сомневайтесь, для меня лично это очень важно.

— Не беспокойтесь, выполним все в самом лучшем виде.

— Дело в том, что мой помощник просматривал тут очередной отчет пенсионного фонда и в графике распределения выплаты пенсий по возрастам пенсионеров заметил одну странность. Оказывается, у нас есть пенсионер, получающий пенсию в возрасте двух сот семидесяти пяти лет. Тупые, но дотошные помощники, оказывается, бывают очень полезны. Другой бы решил бы, что это компьютерный сбой и докладывать бы никуда даже и не подумал.

— А разве это не компьютерный сбой? Очень, даже похоже.

— Во-во, наш Абрамович, руководитель пенсионного фонда, придурок, так и сказал. А вот мой помощник запросил сведения об этих подозрительных выплатах и компьютер выдал, что эти деньги в виде пенсии по старости получает некий Игнатов Александр Михайлович, и пенсия ему была назначена более двухсот лет тому назад.

— Извините, Владимир Иванович, но это все звучит, как полный бред. Такого просто быть не может.

— Может, не может, не знаю. Поэтому я и хочу, чтобы вы взяли, лежащую перед вами бумажку со всеми данными на этого Игнатова, и через день доложили мне действительно или нет, существует такой долгожитель, в каком он состоянии, и если существует, то не мошенник ли он.

— Всего сутки? — поморщился Николай Васильевич.

— Ладно, хорошо даю три дня. Мне ведь нужна надежная, достоверная информация и ждать я уже тоже не могу, — окинул завистливым взглядом молодо выглядящего Николая Васильевича Владимир Иванович. — Да, и если это тебе поможет, можешь снять хоть всех своих сотрудников с других работ.

Ровно через три дня Николай Васильевич докладывал Владимиру Ивановичу о результатах проведенного расследования.

— Вот, Владимир Иванович, как сейчас выглядит, интересующий вас, объект, — начал Николай Васильевич, разложив перед Владимиром Ивановичем фотографии. — Есть еще видео. Если будет нужно, то посмотрим через мой компьютер.

— Да, я этому сверх долгожителю больше двадцати пяти лет ни за что бы не дал. А, что такое отвратительное качество? Фотографировать, что ли разучились? — после долгого разглядывания фотографий сказал Владимир Иванович.

— Извините, Владимир Иванович, проблема у нас с этим объектом образовалась. Мы сначала не поняли, а когда поняли, то отведенное вами время уже заканчивалось. В общем, обойти проблему не успели. Дело в том, что объект ни разу не покинул пределы своей квартиры. Фотографировать пришлось через окно, которое он не мыл лет сто, наверное. А в таких условиях, какое уж там качество? Ни один специалист не вытянет.

— Так он, что из квартиры совсем не выходит?

— Ну, почему? Выходит. Один раз в десять дней, за продуктами. По закону подлости последний раз выходил как раз накануне установления за ним наблюдения.

— А почему он на всех фотографиях, в чем мать родила?

— А зачем ему одеваться, если он сутками лежит в кровати и смотрит в одну точку.

— Неужели вот так вот сутками лежит? — удивился Владимир Иванович.

— Да, так и лежит, если, конечно, не считать его походов в туалет да на кухню, чтобы пожрать.

— Ну, а вот на этом фото, неужели онанизмом занимается? — протянул фотографию Николаю Васильевичу Владимир Иванович.

— Да, вы не ошиблись, это его основное занятие после рассматривания стены напротив кровати. Его сексуальным возможностям можно только позавидовать. Для старика это просто невозможно.

— Что же он себе бабу найти не может? При такой внешности у него никаких проблем с этим делом быть не должно.

— По имеющимся у нас сведениям он ее и не ищет. Возможно, в далеком прошлом у него что-то и было, но сейчас нам не удалось обнаружить ни одного свидетеля подтверждающего его контакты с женщинами. А организм ведь молодой сильный, сексуальная энергия требует выхода. Вот он и сцеживается, так сказать, самостоятельно.

— А может ему жить не на что? Может он с трудом концы с концами сводит? И ему просто не до женщин? Работать ведь он не работает, а на пенсию не разгуляешься.

— Нет, он очень состоятельный человек. Нами обнаружено несколько его высокодоходных счетов с весьма внушительными суммами и они медленно, но верно продолжают расти. Происхождение этих денег нам выяснить не удалось, но счета были открыты без малого двести лет тому назад и около ста лет он ими не пользуется.

— Значит, имеет возможность жить хорошо, развлекаться, но не имеет желания, не хочет, — медленно в задумчивости проговорил Владимир Иванович.

— Очень неприятный тип. Ох, совсем мне он не нравится, — тяжело вздохнул Николай Васильевич.

— Это почему же?

— Да, мутный он какой-то. Ну, посудите сами: родственников, включая дальних нет, даже друзей или хотя бы просто хороших знакомых нет, от жизни ничего не требует, ничего ему не надо. Вообще, впечатление такое, что человек ждет смерти, а жизнь доставляет ему только мучения. Такого, если что, и ухватить будет не за что. А вдруг, все, кто воспользуются его услугами, в таких же уродов превращаться будут? Может нам взять, от греха подальше, да и забыть вообще о существовании этого Игнатова?

— Уже не получиться, — с раздражением остановил рассуждения Николая Васильевича Владимир Иванович.

— Что же нам может помещать, это сделать?

— Интересовались уже, тем, что нам удалось нарыть на этого Игнатова. Между прочим, интересовался ни кто, ни будь, а сам Фальковский Михаил Абрамович, а еще Бреннер, Московский, Бердичевский, Ройзман и так далее по списку, в общем, практически все, кто финансировал мою избирательную кампанию. Не от тебя ли к ним информация ушла? — с укором в голосе спросил Владимир Иванович.

— Никак нет, Владимир Иванович. Обижаете, из моего ведомства так просто никогда еще ничего не уходило. Я думаю, это Абрамович разболтал.

— Ну, конечно же, это придурок Абрамович. А я, старый дурак, даже не приказал ему язык за зубами держать. Хотя он все равно разболтал бы, — обреченно сказал Владимир Иванович. — Все эти господа уже весьма в преклонном возрасте и имеют в собственности практически всю страну, а деньги с собой в гроб не унесёшь. Им позарез омолодиться нужно и прямо сейчас. Так или иначе, но вынудят заниматься этим Игнатовым. Хорошо еще, что информация заграницу не ушла. Представляешь, какой бы был скандал? Столько лет проблема вечной молодости решена, а мы и сами не пользуемся, и молчим, и ничего не знаем. Да и сам я, по правде готов на любой риск пойти, лишь бы снова молодым стать и уж тем более умирать совсем не хочется.

— Понимаю. Конечно, как говориться, кто платит, тот и музыку заказывает, — вздохнул Николай Васильевич.

— Можешь не вздыхать, все равно теперь этим делом будешь заниматься до конца. Ты мне еще главного не сказал. Может этот Игнатов все же мошенник? Воспользовался чужими документами?

— Это вопрос не простой. По документам выходит, что Игнатову Александру Михайловичу действительно двести семьдесят пять лет, но вы же знаете, что все документы у нас существуют только в электронном виде и внести изменения в записи не только теоретически, но и практически можно. Было бы желание и определенные навыки, так можно подделать и даты внесения изменений. Поэтому с уверенностью могу утверждать, что этому гражданину точно немногим более ста лет, а вот все остальное может рассматриваться лишь, как возможное.

— И как же вы сто лет смогли доказать?

— Очень просто, нашли мы двадцать семь человек соседей этого странного гражданина в возрасте от семидесяти пяти до девяносто одного года. Так вот, все эти старички и старушки в один голос заявляют, что помнят Игнатова чуть ли не с младенческого возраста и выглядел он тогда, давно, точно так же, как и сейчас на двадцать пять лет. Теперь к девяносто одному году прибавляем двадцать пять и получаем сто шестнадцать лет.

— Умно. Действительно сотню доказал, и доказал достоверно. То, что полный возраст доказать так же достоверно не удалось неважно. Выглядеть в сто лет, так как выглядит Игнатов можно только мечтать. Одно это всех устроит. Наличие феномена можно считать доказанным и доказывать больше нам ничего не надо. Что посоветуешь? Как нам теперь дальше действовать?

— Я тоже считаю, что мы отчетливо фиксируем, казалось бы, совершенно невозможное событие. И доказывать тут больше нечего. Но меня смущает, почему этот Игнатов затаился?

— Да, это выглядит очень даже странным. Ведь мог заработать славу, деньги, с него бы пылинки сдували. Значит, это выяснить не успел? Еще время нужно?

— Я думаю время нужно не совсем мне. Мы проанализировали возможные причины такого поведения и пришли к выводу, что их может быть всего три. Первая — это уникальная особенность организма и он не желает становиться подопытным кроликом. Вторая — его сильно обидели, и он в отместку скрыл свое открытие. Кстати кое, что способное его весьма сильно обидеть мы обнаружили.

— Значит, обида. Это, каким же идиотом надо было быть, чтобы допустить такое и ведь не накажешь. Вымерли эти идиоты и уже давно, — возмутился Владимир Иванович.

— Третья — он просто шизик, — монотонно продолжил Николай Васильевич, без какой либо реакции на замечание Владимира Ивановича.

— Что значит шизик?

— Ну, шизофреник, психически больной. Возможно, у него мания преследования. Вот, он всего и боится. Поэтому и прячется буквально от всех.

— И вы, действительно думаете, что психически больной человек мог обеспечить себе вечную молодость? — засомневался Владимир Иванович.

— Вообще-то есть такое мнение, что все гении немного того, — покрутил пальцем у виска Николай Васильевич. — Нужна основательная медкомиссия. Пусть врачи его осмотрят и скажут, психически здоров он или нет, и есть ли в его организме, какие либо особенности, отличия от большинства людей.

— Что ж нам теперь, все это в районной поликлинике объяснять?

— Зачем? У нас же целая академия имеется, институты геронтологии имеются. Вот пусть академики — геронтологи под видом своих геронтологических исследований в местной поликлинике и проведут обследование Игнатова, а вместе с ним заодно пусть здоровьем и остальных проживающих в районе долгожителей поинтересуются. Им это в любом случае полезно будет.

— Ох уж, эти мне наши геронтологи, — горестно вздохнул Владимир Иванович. — Сколько лет говорят, что вот-вот проблема старения будет решена, а практически у них решается только получение финансирования да степеней, званий и наград. Ну, как таким можно довериться? Они же все провалят.

— Других все равно нет. Если бы были, то сейчас мы совсем о других вещах говорили бы. Нет, конечно, в моем ведомстве врачи есть, но они предназначены совсем для другого. Вот, если из этого, Игнатова, информацию придется выбивать, то они пригодятся, но это будет очень плохой сценарий. Гораздо надежнее получить от него все по доброй воле, а то ведь он может и такого насоветовать, что не омолодишься, а скоропостижно скончаешься. Опять же оценить полученную информацию, правильно вопросы сформулировать, специалисты нужны. У каждого своя специализация.

— Тогда руководство академиками и контроль за ними возьми на себя, — после длительной паузы выдавил из себя перепуганный Владимир Иванович, который привык постоянно ощущать себя в полной безопасности, а тут он вдруг осознал, что возможны ситуации, при которых ему никто ничего гарантировать просто не сможет.

— Предлагаю действовать более деликатно. Присмотреть за академиками, я, конечно, присмотрю, но только негласно. А то наши академики занервничают, начнут вести себя неестественно, неизбежно поползут слухи. Нам ведь огласка не нужна, тем более такая скорая. Хорошо бы об этой истории при любом ее исходе никогда никто ничего не узнал. Разумеется, за пределами определенного круга лиц.

— Это-то понятно, но как же можно в темную задействовать медиков?

— А мы выберем один институт и вы его директора поругаете за отсутствие результатов, поинтересуетесь знает ли он о сверх долгожителе, а потом сетуя, что вам буквально каждой ерундой приходится заниматься пока те, кому полагается этим заниматься по долгу службы спят, прикажете ему лично в кратчайшие сроки провести обследование всех долгожителей в районе проживания Игнатова и вам доложить результаты.

— Вы думаете, что приказ должен отдать именно я?

— Конечно, так больше шансов, что академик обследование проведет на самом деле, а не подсунет нам липовый отчет, и не станет перепоручать эту работу, кому ни будь еще. При этом само задание он, скорее всего, воспримет как очередную блажь начальства. И организует все в форме обычного рутинного научного исследования. Так, что в поликлинике на базе, которой будет проходить обследование всех долгожителей без исключения, проживающих в районе вряд ли чего заподозрят. Да и наш премудрый пескарь тоже сочтет это обычной научной работой, а если чего и заподозрит, то ведь человек склонен верить в то во что ему хочется верить. Ну, а детальный план всей этой операции разработают мои аналитики.

— Ну, хорошо, принесут мне отчет и что мне с ним делать?

— А, это будет зависеть от того, что в нем будет написано. Если из отчета будет следовать, что наш молодой долгожитель имеет какие либо особенности организма, то прикажите геронтологам взять его в свои лаборатории и пускай хоть на мелкие кусочки его разрежут, но поймут, как все это работает и, главное, как все это использовать. Разумеется, предупредив их о неразглашении ставшей им известной информации.

— Ну, а если у этого Игнатова никаких особенностей не обнаружат?

— Это однозначно будет означать, что этот гражданин является гениальным изобретателем. Тогда пошлете к нему геронтологов для того, чтобы они без шума, как можно деликатнее купили или заполучили иным образом его изобретение и всю необходимую информацию.

— Ох, Николай Васильевич, и хитрый же ты мужик. Как ловко стрелки на других переводишь. Как у тебя все четко и логично получается, — с укором посмотрел прямо в глаза Николаю Васильевичу Владимир Иванович.

— Да я же все исключительно для пользы дела, — криво ухмыльнулся Николай Васильевич и тут же с тяжелым вздохом добавил: — Я был бы счастлив, если нам бы действительно удалось бы с Игнатовым просто договориться, но мое чутье подсказывает мне, что ничего он нам и не за какие деньги не отдаст. Ох, придется мне выходить из тени и явно подключаться к этой операции, и дай нам Бог, чтобы удалось из Игнатова выбить необходимую информацию. Я ведь совсем в этом не уверен.

* * *

У Александра всегда был хороший сон нормальной продолжительности. Он уже не в состоянии был себе представить, что такое бессонница, как это проснуться не выспавшимся и какие при этом бывают ощущения. Все это давно и окончательно улетучилось из его памяти.

Александр открыл глаза и с сожалением осознал, что опять не умер, а проснулся в надоевшей до крайности ему своей спальне и произнес, ставшую уже традиционной фразу:

— Господи, ну когда же все это кончится.

Над ним был все тот же покрытый густой причудливой сетью трещин, требовавший уже очень давно ремонта, потолок. Его, страдающий от недостатка новой информации мозг, как бы это было невероятно, но всегда замечал образование новой трещинки и отмечал этот "важный" факт в сознании Александра. Фиксация появления новых трещин на потолке раздражала. Александр неоднократно пытался избавиться от этого, но каждый раз его глаза сами собой, помимо его воли фиксировались на новой трещине.

Сегодня новых трещин не появилось. Они вообще появлялись все реже и реже. Видимо потолок приближался к некоему критическому состоянию, при котором образование новых трещин на его поверхности становилось уже невозможным. Теперь следовало ожидать полного или частичного обрушения потолка и Александр с сожалением думал, что обрушение потолка вряд ли сможет привести к его гибели и вообще по закону подлости оно может случиться, когда он будет отсутствовать в спальне.

Мочевой пузырь настойчиво требовал скорейшего опорожнения, но Александр проигнорировал это обстоятельство, закрыл глаза, чтобы не видеть опостылевших стен и потолка своей спальни, и занялся своим, ставшим традиционным занятием — попыткой последовательно вспомнить, как выглядели его мать, отец, брат, жена Наташа, дочь Анна. Но вместо четких узнаваемых образов в его мозгу всплывали размытые обобщенные фигуры вообще мужчин и женщин. Он не помнил, как выглядели даже его самые близкие люди.

Конечно, он легко мог освежить свою память, достав альбом со старыми пожелтевшими от времени фотографиями. Раньше он именно так и поступал с периодичностью в двадцать — тридцать лет. Однако потом Александр осознал, что фактически довольствуется схематическими образами своих близких, так как плоские, маленького формата изображения на бумаге искажали реальный внешний вид его близких, не передавали мелких подробностей, таких как структура кожи, морщинки и тому подобные важные подробности. Часть фотографий была вообще черно-белыми, а те, которые были цветными, имели отвратительную цветопередачу. Поэтому он хотел извлечь информацию о внешности своих близких из недр своей памяти. Ведь больше взять достоверную информацию такого рода ему было просто негде. Но у него ничего не получалось.

Его тщетные усилия прервал звонок в дверь. Александр с досадой открыл глаза. Вообще, чтобы к нему кто ни будь, заходил, примерно в последние сто лет, было крайне редким событием. "Наверное, соседям чего-то потребовалось? Может у меня труба протекает?", — подумал Александр, вовсе не торопясь вставать с кровати. Но буквально через несколько секунд звонок повторился, а потом еще и еще. "Придется открывать", — флегматично подумал Александр и начал медленно вставать с кровати, намереваясь натянуть на себя хотя бы штаны, но тут осознал, что больше терпеть не в состоянии и бросился ни к двери, а в туалет.

Пока он сливал в унитаз, накопившуюся за ночь мочу звонки в дверь стали практически непрерывными и сопровождались тяжелыми сильными ударами в дверь.

Когда Александр, наконец, смог открыть входную дверь своей квартиры, то увидел за ней незнакомого ему крепкого мужчину лет сорока в строгом костюме черного цвета.

— Служба курьерской доставки корреспонденции. Вам письмо, — с укором взглянул на Александра своими колючими глазами мужчина и в нетерпении протянул сложенный вдвое листок бумаги.

Как только Александр взял письмо, мужчина не произнеся ни слова, повернулся и начал быстро спускаться по лестнице.

Александр еще секунд тридцать стоял в дверном проеме, смотря в растерянности на листок бумаги в своих руках, а затем, не закрывая дверь в квартиру, быстро прочел напечатанный на листке текст.

Из текста следовало, что ему, как долгожителю, на следующий день к десяти часам утра предлагалось явиться в районную поликлинику для прохождения медицинского осмотра, проведение которого в научных целях организовал институт геронтологии медицинской академии наук.

Александр захлопнул дверь, и уже собирался было бросить письмо на заросшую пылью тумбочку, стоящую в прихожей, наверное, еще со времен его родителей с тем, чтобы навсегда забыть про него, но все же передумал. Вернулся в спальню, лег на кровать и еще раз внимательно прочитал письмо.

"Какая еще курьерская служба? Да доставка бумажных писем была прекращена более ста лет тому назад. Вон, те, кто послал этого курьера, даже понятия не имеют, что раньше письма доставлялись в конвертах. Похоже, они вообще не знают, что такое почтовый конверт", — с быстро нарастающей тревогой подумал Александр. Затем у него в голове промелькнуло: "А ведь этот курьер даже не поинтересовался кто я такой. Выходит, он отлично знал, кто перед ним стоит".

Александр осознал, что заинтересовались именно им, причем весьма серьезно и по каким-то причинам не хотят афишировать свой интерес. Это не сулило ничего хорошего. Вот чего он сразу не понял, так это почему те, кого он заинтересовал, так грубо подставились с курьером? Но немного поразмыслив Александр догадался, что он сам, специально не желая того, вынудил их пойти на это, просто не оставив им выбора. Ведь никто никак иначе связаться с ним просто не мог. Дело было в том, что из средств связи в его доме оставались проводной телефон и сотовый телефон. От проводной связи отказались и, соответственно, проводной телефон замолчал навсегда очень давно. И вряд ли в настоящее время еще живут люди, которые знают что такое проводной телефон. Аккумулятор в своем сотовом телефоне он заряжал в последний раз лет восемьдесят тому назад. Да и вряд ли сотовая связь все еще действовала, так как Александр знал, что уже довольно продолжительное время всем вживляют новые чипы, которые обеспечивают не только удостоверение личности и осуществление платежей, перечисление денежных средств, но и осуществление коммуникации между людьми на уровне почти телепатической связи. У Александра же так и остался устаревший чип.

Александр понял, что уклониться от медицинского осмотра, не получиться. Да и фраза в конце письма о том, что в случае не способности к самостоятельному передвижению, его доставят в поликлинику силами ее персонала, была включена в него явно для того, чтобы предупредить его возможные ссылки на старческую немощь.

На другой день Александр хоть с опозданием на двадцать минут и с большой неохотой, но все же пришел в поликлинику.

Поликлиника представляла собой новое сверкающее металлизированным покрытием и большими зеркальными стеклами здание, которое, если Александр не ошибался, было построено точно на месте старого здания поликлиники. В вестибюле проход ему преградила невысокая металлическая перегородка с фонариком в ее центре светящим красным светом. Примерно через две — три секунды раздался приятный женский голос:

— Добрый день, Александр Михайлович! Вам необходимо пройти в кабинет номер пять. Нам удалось вас идентифицировать, но ваш чип — идентификатор устарел. Пожалуйста, обратитесь в службу поддержки идентификации граждан для замены чипа.

Цвет фонарика на перегородке сменился на зеленый, и перегородка скользнула в стену, освобождая проход для Александра.

Кабинет номер пять оказался просторным залом с раздвижными металлическими дверями, как у лифта в центре его дальней стены. У раздвижных дверей стоял стол с компьютером, за которым сидела молодая женщина в белом халате, по всей видимости, врач, больше похожая на оператора — техника. Все функции, которой сводились к тому, чтобы усадить пациента на стул в маленькой нише за раздвижными дверьми и нажать на кнопку закрывающую двери и запускающую процесс обследования. Все обследование занимало не больше минуты. Эти нехитрые операции ей, скорее всего, придется повторять несчетное количество раз до самого момента выхода ее на пенсию. Но уже сейчас было видно, что ее работа ей давным-давно опостылела и превратилась в некое подобие наказания.

Пока пациент сидел на стуле, датчики, вмонтированные в стены ниши, успевали прямо через одежду и другие предметы туалета полностью просканировать буквально каждый миллиметр его тела, оценить работу всех его систем и выполнить анализы всех циркулирующих в организме жидкостей, ни разу даже не коснувшись пациента.

В кабинете было большое количество стариков. Многие, из которых были настолько немощны, что вынуждены были прибегнуть к помощи своих более молодых родственников. По лицам, которых без труда можно было понять, что все это действо их вовсе не радует.

Александр занял очередь и в нетерпении стал ждать, когда сможет пройти обследование. Хотя ему вовсе некуда было спешить, он все равно испытывал сильное чувство раздражения и нетерпения. А еще ему было неудобно перед этими стариками и их родственниками вынужденными отложить все дела, чтобы доставить в поликлинику своих стариков. Ведь он осознавал, что всех этих людей мучают лишь для того, чтобы ввести его в заблуждение и заставить его поверить в рутинный характер медицинского осмотра, но вопреки ожиданиям Николая Васильевича, Александр не стал верить в то, во что ему хотелось верить. За ним очередь больше никто не занимал. Это означало, что все эти старики прибыли на медицинский осмотр даже раньше назначенного времени, думая, что участвуют в действительно важном деле.

Наконец Александр остался один и по удивленному взгляду врача осознал, как сильно он отличается от других долгожителей. Даже эта, действующая, как автомат женщина смогла обратить на это внимание, и даже осознать это обстоятельство, как совершенно нестандартную, невозможную ситуацию.

Сидя на стуле в окружении многочисленных датчиков Александр подумал: "Как же сильно продвинулась медицинская техника, а вот медицина, судя по внешнему виду долгожителей, совсем не продвинулась".

Затем Александра направили в другой кабинет, где, как ему объяснили, он должен был просто побеседовать с учеными и врачами, специализирующимися в области геронтологии.

Вопреки своим ожиданиям, Александр не обнаружил очереди перед, указанным ему кабинетом. Это означало, что старики, которые прошли обследование раньше него, либо в этот кабинет не направлялись, либо их в нем почти совсем не задерживали.

Кабинет был обычных нормальных размеров, без какого либо специального медицинского оборудования, во всяком случае, видимого. Из мебели в кабинете имелся длинный стол со встроенным стационарным компьютером и четыре стула.

По тому, что стол стоял почти в центре комнаты и практически перегораживал ее, а перед столом на некотором удалении от него стоял одинокий и незанятый стул, Александр понял — комнату подготовили специально для встречи с ним.

За столом в ряд сидели трое мужчин, одетых в белые халаты. Конечно, халаты уже давно можно было не использовать, но это была очень древняя традиция, и все врачи продолжали ее неукоснительно соблюдать.

В центре стола сидел старичок лет под восемьдесят. Его лицо сплошь было изрезано глубокими морщинами, немногочисленные, оставшиеся волосы были абсолютно седыми, а кожа дрябло провисла под глазами и на щеках. Но его глаза продолжали смотреть жестко и даже как-то властно. Сразу становилось ясно, что именно этот старичок здесь главный. По его бокам сидели двое тоже не молодых, но еще довольно крепких и хорошо выглядящих мужчин. Александр смело дал им примерно по пятьдесят лет.

Войдя в кабинет, Александр не поздоровался и ничего не спросил.

— Александр Михайлович, присаживайтесь, — прервал нелепую паузу старичок и указал рукой на одиноко стоящий перед столом стул.

Александр молча прошел к стулу и уселся на него, отметив про себя, что стул жесткий и совсем неудобный и вряд ли они могли усадить на него остальных долгожителей, особенно тех, у кого состояние здоровья было совсем уж плохим.

— Баскилович Исаак Абрамович, директор института геронтологии академии медицинских наук, — представился старичок и недовольно поморщился, заметив полное равнодушие Александра к его должности. Александр продолжал молчать, глядя мимо сидящих перед ним врачей.

— Мой заместитель, Бугров Андрей Николаевич, доктор медицинских наук, специализируется в области геронтологии, — кивнул в сторону, сидящего слева от него мужчины, Исаак Абрамович, а затем кивнул в сторону мужчины, сидящего справа, и представил его. — Лыков Константин Петрович, доктор медицинских наук, специалист эээ…, высшей квалификации.

При этом выражение лица и направление взгляда Александра не изменилось.

— Александр Михайлович, а вам действительно двести семьдесят пять лет? — после недолгой паузы спросил Исаак Абрамович.

— Да, — ответил Александр и с тоской в голосе добавил, — скоро исполнится двести семьдесят шесть.

— Но такого просто не может быть. В это же невозможно поверить. У нас редко кто проживает немногим больше ста лет, — возбужденно и быстро заговорил Исаак Абрамович.

— А мне все равно верите вы мне или нет. Может, завершим нашу встречу?

— Ну, зачем вы так? Наш сканер выдал о вашем чипе — идентификаторе личности всю информацию. И из этой информации следует, что он такой древний, что все остальные чипы из этой же партии давным-давно истлели в могилах вместе с их носителями. Такое не подделаешь. Основания для сомнений у нас отсутствуют.

— Тогда зачем глупые вопросы задавать?

— Хотелось услышать подтверждение лично от вас. Вот, и результаты обследования показывают, что вашему здоровью может позавидовать любой молодой человек. Да, и выглядите вы уж никак не древним стариком. Вы ничего по поводу всего этого нам сказать не хотите?

— Нет, — жестко и решительно произнес Александр.

— Ну, почему? — искренне удивился Исаак Абрамович. — Мне уже семьдесят два года и большую часть этих лет я боролся со старостью, боролся за продление жизни человека…

— А, я думал, что вам никак не меньше восьмидесяти лет. Да, судя по вашему внешнему виду, боролись вы совсем хреново. Наверное, по умственным способностям совсем профнепригодны? — перебил Баскиловича Александр, с нотками как бы сочувствия в голосе и одновременно с издевательской усмешкой на лице.

— Да, что вы себе позволяете? Я заслуженный, уважаемый человек, врач, ученый, мои труды и заслуги признаются специалистами во всем мире, а вы, вы, просто никто и звать вас никак, — буквально задохнулся от совершенно неожиданного высказывания в свой адрес Баскилович.

— Ну, вот и замечательно! Вы же вообще можете забыть о моем существовании. И знаете, я даже обижаться не буду.

— К сожалению не могу. Это вам, как я понимаю, на всех и на все наплевать, а вот мне нет. Я ответственный человек и, прежде всего, перед нашим населением. Вы же можете помочь людям, продлить им молодость и жизнь.

— И вы уверены в том, что это людям действительно надо? Это сделает их всех без исключения счастливыми, а не несчастными? Что же вы, всю жизнь посвятили делу продления жизни и не удосужились даже для начала выяснить, а будет ли это дело всей вашей жизни действительно полезно? Слава Богу, что ни у вас, ни у ваших коллег на получение реальных результатов просто ума не хватило.

— М…да…, - протянул Баскилович и сказал: — А вы тяжелый человек, Александр Михайлович и судя по всему содействовать нам, вы не собираетесь. Однако зря вы так. Я думаю, что ваша дальнейшая судьба будет во многом зависеть от того, что я напишу в отчете о вашем обследовании.

— А я предпочел бы, чтобы у меня в дальнейшем вообще никой судьбы больше не было.

— Даже так. Ну, что ж, Константин Петрович прошу вас, — сказал Баскилович, кивнув Лыкову.

Лыков начал задавать вопросы, и Александр сразу понял, в какой области Константин Петрович был специалистом. Он был психиатром. И судя по тому, как внимательно и уважительно поглядывали на него Баскилович и его заместитель, Лыков действительно считался специалистом высшей квалификации.

"Выходит, заказчик всей этой комедии всерьез сомневается в моем психическом здоровье. И если бы ни это обстоятельство, то и этой встречи бы не было. Ведь сканеры в соседнем кабинете представили исчерпывающую информацию о моем физическом здоровье, но никак ни о психическом состоянии. А это означает, что директор института получил задание лишь провести мое всестороннее обследование и доложить собранную информацию заказчику. Его же попытка выведать у меня мои способы продления молодости является чистой его самодеятельностью", — догадался Александр.

Александр не стал препятствовать работе психиатра. Он добросовестно ответил на все его вопросы. Поэтому его довольно быстро отпустили после того, как Лыков уверенно произнес:

— Норма.

Александр считал, что последствия после обследования должны были бы наступить буквально на следующий день, но время шло, а ничего не происходило, он по-прежнему продолжал лежать в кровати и никто привычному для него занятию не пытался помешать. Он не учел, что Баскилович действовал по указанию с самого верха, хорошо осознавая свою невозможность распоряжаться полученной информацией и уж тем более выдать за свои научные результаты, полученные когда-то давно Александром и одновременно опасаясь допустить даже незначительный промах в своем отчете о состоянии Александра. Баскилович не любил работать на таких условиях и тянул с представлением отчета до последней возможности, с большим отвращением лично тщательно проверяя и перепроверяя все изложенное в нем.

Лишь примерно через месяц после посещения Александром поликлиники во входную дверь его квартиры позвонили. Было около двенадцати часов дня. Когда Александр открыл дверь, то увидел за ней Баскиловича и Бугрова.

— Извините, что мы пришли вот так вот сразу без предварительной договоренности, но с вами практически невозможно связаться, — начал говорить Баскилович.

— Не стоит, а я то уже начал думать, что больше никогда вас не увижу, — монотонным, лишенным всяких эмоций голосом прервал Баскиловича Александр. Затем повернулся и, не закрыв дверь, медленно побрел по пыльному коридору в комнату. Из одежды на нем были только поношенные покрытые многочисленными пятнами и местами дырявые штаны с сильно вытянутыми коленями. Штаны из-за растянувшейся резинки сползли на бедра, и было заметно, что под штанами на Александре трусов не было.

Баскилович и его заместитель обменялись удивленными взглядами и несколько секунд в нерешительности, потоптавшись у порога, зашли в квартиру.

— Странно, человек достиг практически вечной молодости и при этом вовсе не выглядит счастливым, — тихо, в полголоса произнес Бугров.

— Ох, Андрей Николаевич не об этом сейчас надо думать. Влипли мы в очень не хорошую историю. От такого субъекта всего чего угодно можно ожидать, а виноваты, будем мы. Ох, не нравится мне все это, — также тихо, явно заботясь, чтобы его не услышал Александр, сказал Баскилович.

Когда они вошли в комнату, то застали Александра, уже лежащим на кровати. Он глядел совершенно безучастно на стену перед ним. Гости же не удостоились даже его взгляда.

Баскилович с Бугровым какое-то время постояли в дверях спальни, а затем Баскилович, так и не дождавшись приглашения, направился к единственному в спальне, стоящему у стены, стулу. Но, подойдя к нему и увидев, каким толстым слоем пыли был покрыт стул, отказался от намерения сесть на него. Он только в этот момент осознал, что во всей комнате очищены от пыли были только две сдвинутые вместе кровати, небольшой участок пола возле них и узкая тропинка, ведущая прямо к двери. Вся одежда, которой, видимо, пользовался Александр, была свалена комом на соседней с его кровати.

— Александр Михайлович, мы знаем, о вашем не желании сотрудничать с нами, но мы вынуждены опять обратиться к вам с предложением о сотрудничестве, — повернулся к Александру Баскилович.

— Да, пошел ты на х… — совершенно спокойно и опять без эмоций и очень тихо ответил Александр.

— Что? То есть, как это?

— Да, ты не ослышался, я предлагаю тебе идти, куда подальше.

— Как тебе не стыдно? Как можно так обращаться с пожилым, да еще и очень заслуженным, уважаемым человеком? Это переходит все границы и просто недопустимо для приличного человека, — возмутился Бугров. Все это время не двигаясь стоявший, почти у самого порога спальни Александра и с отвращением и одновременно с изумлением ее рассматривающий. Определенно не понимая, как можно в таких условиях существовать столь длительное время.

— Молодые люди, между прочим, я вас к себе не приглашал. И вовсе не обязан выслушивать ваши глупые поучения. Вы получаете ровно то обращение, какое заслуживаете в сложившихся обстоятельствах.

— Какие мы тебе молодые люди? Да, ты даже по сравнению со мной — мальчишка, не говоря уж об Исааке Абрамовиче, — уже совсем разозлился Бугров.

— Уже лет двести, как для меня во всем мире больше не существует пожилых людей и появление их уже невозможно. Я самый старый и им и останусь навсегда. А то, что Исаак Абрамович даже в столь юном, по сравнению с моим, возрасте не смог сохранить свое тело в приличном состоянии вовсе не является поводом для того, чтобы к нему относились с каким-то особым уважением, — в свою очередь начал раздражаться Александр.

— Прожить много лет и так и не научиться общаться с приличными людьми то же, знаешь ли, хорошо тебя не характеризует. Ты просто хам, пусть даже и очень старый, — ответил Бугров, подчеркивая обращение на ты и видимо полагая, что подобное обращение должно обидеть и оскорбить Александра.

— А вы всерьез считаете себя приличными людьми? — усмехнулся Александр.

— Ну, ты и урод! Да ты знаешь, что мы тут по указанию самого хозяина. Вот мы ему доложим о твоем отношении к его поручениям и, что тогда с тобой бу-удет…, - при слове "хозяин" Бугров вытянулся по стойке смирно, а при высказывании угрозы заулыбался, видимо представив себе жуткую сцену расправы над Александром.

— Немедленно прекратите! Мы вовсе не ругаться и припираться пришли! — почти заорал Баскилович. — У нас совсем другие цели.

— Конечно, другие. Более привычные. Воровство чужих идей и выдача их за свои, — почти рассмеялся Александр. — Да, похоже, вы господа ученые совсем не изменились и в полной мере унаследовали гадкие повадки своих прадедов.

— Ах, так вот в чем дело. Старая обида непризнанного гения, — ехидно заулыбался Баскилович.

— Зря стараешься. Старый приемчик высмеивания и объявления психически ненормальным в ходе присвоения идеи и выдачи ее в качестве закономерного достижения классической науки всегда успешно срабатывал, но только при одном условии, суть идеи должна быть уже известна, а ты сути идеи не знаешь. К тому же я живу уже очень давно и уже не являюсь наивным молодым человеком и мне все это очень хорошо знакомо, я через это все уже проходил. Короче, я вовсе не собираюсь дважды наступать на одни и те же грабли.

— Да, признаю, проблема есть. И если бы ее не было и все шло, как обычно мы бы, скорее всего, в вашей квартире бы никогда бы не появились, но ведь совместно мы же можем ее решить и надеюсь без ущемления интересов кого-либо. Зачем же вам вот так вот сразу с порога отказываться? — поморщился Баскилович от того, что вынужден был пойти на практически невозможное для себя высказывание.

— Сомневаюсь, у меня много старых претензий к вашему брату. Да и слишком разные мы. Разные у нас взгляды на жизнь, на порядочность. В отличие от вас у меня, например, хозяина нет.

— Славы, значит, хочется, унижения научного сообщества. Так что ли? А ведь во всем, что с вами случилось, никто кроме вас самих не виноват. Так уж заведено в человеческом сообществе. Ну не принято учиться у дилетантов и все. Надо было, как все нормальные люди, хорошо учиться, выбрать одну область знания, стать в ней специалистом, профессионалом, войти в нормальные отношения с коллегами. А вам трудиться, проходить положенные ступени, выказывать уважение уже заслуженным коллегам или, как вы, наверное, считаете — прогибаться, не захотелось, противно все это было. Ну, так чего же вы хотите? Вы вполне закономерно стали изгоем.

— Конечно, сам дурак, сам во всем виноват. Ни все жопы вылизал. Ну, а воровство и не воровство вовсе. Просто у вас так принято. Но вообще-то мне от вас ничего не надо. Это вы ко мне пришли и чего-то хотите получить. Так, как вы думаете, при таких-то обстоятельствах, по чьим правилам мы дальше взаимодействовать должны?

— Мне лично от вас тоже ничего не надо. Если бы ни желание самого…, хрен бы я с вами вообще разговаривать бы стал, — разозлился Баскилович. — Ладно, предлагаю сделать так. Опубликуем мы в средствах массовой информации о вас несколько статей, в которых расскажем, что жил такой своевременно неоцененный гений, перечислим все ваши гениальные изобретения и подтвердим, что их единоличным автором являетесь именно вы.

— Почему же жил? Я пока еще продолжаю жить. И потом, опубликуем мы две или три статьи и что? Обычное копание в никому не интересном старье. Все уже состоялось. Вряд ли вызовет интерес, кто на самом деле двести лет тому назад изобрел давно измененный до неузнаваемости прибор, а за рубежом информация обо мне вообще ничего не изменит. Ведь для них меня никогда не было, по их мнению, они всегда действовали независимо. И в некоторой части случаев это действительно было именно так. Имело место повторное изобретение.

— Вот, вы же сами понимаете всю бессмысленность ваших притязаний. Прошло слишком много времени. Исправить ничего уже нельзя. Можно попытаться лишь переписать историю. Причем, мало кого интересующую, историю развития техники. И вы правы, даже это можно сделать только локально, что лично вам практически ничего не даст. Ну, и зачем все это вам? А вы все же наивный человек. Неужели не понимаете, что факт вашего существования является большим секретом? И в обозримом будущем никто не позволит обнародовать о вас информацию, уж извините, иначе, как о покойнике.

— Выходит, вы фактически признаете, что вам нечего мне предложить. Но тогда вы мне совершенно неинтересны. И я очень хотел бы, чтобы меня оставили в покое.

— Изобрети вы двигатель, ракету или даже колесо никто бы на вас даже внимания никогда не обратил, но вас угораздило изобрести средство вечной молодости, от получения которой никогда никто не откажется. Поэтому вас не оставят в покое до тех пор пока вы не передадите свое изобретение. Если вы не захотите этого сделать добровольно, то вас все равно заставят отдать все, но только силой со всеми, присущими этой неприятной процедуре, последствиями. Лично мне ваш отказ тоже ничего хорошего не принесет. Из меня, скорее всего, сделают козла отпущения. И если вас беспокоит вопрос авторства, то я ни при каких обстоятельствах уже не смогу выдать себя за автора вашего изобретения. Более того, я думаю, что у этого изобретения автора не будет очень долго. Но я могу предложить вам за ваше изобретение очень хорошие деньги.

— Что значит хорошие деньги? — с еле заметной усмешкой спросил Александр.

— Ну, слава Богу, кажется, начинаем договариваться. Я уполномочен выплатить вам за ваше изобретение десять миллионов, — воодушевился, не заметившей усмешки Александра, Исаак Абрамович.

— Всего-то, — придал почти оскорбленное выражение своему лицу Александр.

— Ну, хорошо, одиннадцать.

— Это просто несерьезно, — рассержено произнес Александр с лукавыми искорками в глазах. Но Баскилович не заметил появления этих лукавых огоньков, и уже поглощенный процессом торга, выдавил из себя:

— Двадцать!

— Нет, это уже становится просто смешным. Исаак Абрамович, ну подумайте сами вы пришли покупать товар многомиллиардной стоимости, а торговаться начинаете с миллионов. Этак мы с вами и за год торговаться не закончим.

— Неужели вы хотите миллиард? — с округлившимися от изумления глазами толи прохрипел, толи прошептал Баскилович.

— Нет, не хочу, — с жалостью посмотрел на Баскиловича Александр, как обычно смотрят на умственно неполноценных.

— Да, что вы, Александр Михайлович мне голову морочите. Скажите мне прямо, наконец, свою цену. Чтобы мы могли дальше обсуждать детали сделки, — в раздражении сказал Баскилович, усаживаясь на край кровати с грудой одежды. От долгого стояния у него жутко ломило поясницу, и тряслись ноги.

— Раз вы настаиваете, хорошо давайте посчитаем, во что должно обойтись покупателям мое изобретение.

— Давайте!

— Исаак Абрамович, вы сказали, что мое изобретение особенное, а из этого следует, что и цена за него тоже должна быть особенной. Исаак Абрамович, вы согласны с этим утверждением?

— Ну, допустим, согласен, — проговорил, непонимающий к чему клонит Александр, Баскилович.

— Так, теперь посмотрим, а что же делает мое изобретение особенным? А делает его особенным, то обстоятельство, что если покупатель откажется покупать мое изобретение, то он просто умрет в положенное ему время и потеряет вообще все. И времени у него на ожидание совершения повторного изобретения практически уже нет. Ведь, так?

— Можно сказать и так, — нехотя признал Баскилович.

— Тогда у нас выходит, что справедливой ценой за мое изобретение должно быть все, то есть я предлагаю все обменять на все.

— Не понимаю, что значит все?

— А, по-моему, все просто, Исаак Абрамович. Все значит все. Человек, желающий пройти процедуру омоложения, должен будет отдать за это мне все, абсолютно все. То есть передать мне не только все свое имущество и денежные средства, но и должности, звания, награды, права включая все свои полномочия, право контроля имущества и прочих активов непосредственно ему не принадлежащих, а также различных организаций и структур и тому подобное. Ведь все это в могилу с собой не унесешь. Так или иначе, но оставшиеся жить люди после его смерти все это растащат. Потеря всего практически неизбежна. Таким образом, если подумать, то моя цена не так уж и высока. Я предлагаю отдать мне лишь то, чего покупатель и так лишится.

— Неужели вы все это говорите серьезно? Это же невозможно, это просто не осуществимо. Вы, что не понимаете? Александр Михайлович, если вы будете продолжать в том же духе, вас же просто убьют.

— Если убьют, так вероятность потери всего только вырастет. А предлагаемый мной обмен вполне реален и осуществим. Ну, ладно, черт с вами я готов предложить хорошую скидку.

— И в чем же эта скидка будет выражаться, — с надеждой, но уже без особого энтузиазма в голосе спросил Баскилович.

— Я оставлю покупателям личную свободу. Ведь если в уплату за омоложение я заберу у них, в том числе и личную свободу, то практически превращу их в своих рабов. А о рабах хозяин обязан заботиться, содержать их. Покупатели то, поди, все люди не простые избалованные начнут мне докучать, не слушаться и шалить. Я за это должен буду их наказывать, наверное, пороть. Знаете ли, для меня все это будет слишком хлопотно. С другой стороны покупатели после омоложения спокойно смогут начать свою жизнь заново. Ведь люди все они способные, с умственными способностями намного выше среднего уровня, трудолюбивые, предприимчивые и хваткие, так, что смогут быстро заработать себе новое имущество, должности и положение в обществе хорошие занять.

— Какие еще рабы?! Сейчас какой век то на дворе?! — возмущенно закричал Баскилович.

— Исаак Абрамович, и даже не пытайтесь выторговать еще, что ни будь. Я больше не уступлю. Если ваш покупатель придет на сеанс омоложения в штопанных носках и драных трусах, я все равно их у него отберу. Не могу отказать себе в удовольствии понаблюдать за абсолютно голым человеком, оказавшемся на улице, и которому совсем некуда податься. Ведь интересно, как он себя поведет? Кинется к ближайшему мусорному баку в поисках хоть какой-нибудь одежды или начнет новую жизнь с грабежа первого попавшегося прохожего, — уже открыто рассмеялся Александр.

Баскилович хотел что-то сказать, но вмешался Бугров:

— Исаак Абрамович, все бесполезно, мы напрасно здесь теряем время. Вы разве не видите? Этот гад просто издевается над нами.

Баскилович, открывший было рот, его закрыл и в течение нескольких секунд о чем-то напряженно думал, а затем решительно сказал:

— Александр Михайлович, я искренне хотел договориться, но вы блокируете все мои предложения. Что ж, это ваш выбор. Я никогда не желал вам зла и даже сейчас не желаю, но я буду вынужден доложить, о вашем нежелании сотрудничать с нами Владимиру Ивановичу. Об этом станет известно и другим важным людям, от которых зависит вся наша жизнь. В результате я вам ничего хорошего не обещаю. Вам будет очень плохо, и как раз именно вы первым потеряете все.

— И кто же такой, этот ваш грозный Владимир Иванович, — спросил Александр.

— Президент, руководителя государства надо бы знать. Кстати возраст и состояние здоровья у него критические. Так, что можете догадаться сами, как далеко он готов пойти в своем стремлении заполучить ваше изобретение. Ему терять уже нечего, — сказал Баскилович.

— Я очень давно уже не слежу за политической жизнью и вообще мне глубоко наплевать на всех хозяев этой жизни, — безразличным тоном ответил Александр на очередное запугивание Баскиловича.

— Исаак Абрамович, все бесполезно. Мне не понятно почему, но эта сволочь совсем не цепляется за жизнь. Похоже, он вообще хочет умереть, — опять вмешался Бугров.

— Молодой человек, а зачем нужна жизнь, если не получаешь от нее удовольствие? Причем даже от таких ее составляющих, как хорошая еда, секс, творчество, созерцание красивых вещей, окружающей природы и так далее. Вообще ни от чего. Все надоело, и от всего безумно устал.

— Если вас действительно так сильно тяготит собственная жизнь, так возьмите и удавитесь, — усмехнулся Бугров.

— Знаете, я вообще-то в Бога не верю, но все же, а вдруг в этом что-то есть. Поэтому становиться самоубийцей я все же не желаю, это большой грех, — серьезно ответил Александр на усмешку Бугрова.

— Иначе, вы хотите сказать, что вами достигнуто лишь внешнее омоложение, а психологически вы глубокий старик и в этом плане продолжаете стареть? — озабоченно спросил Баскилович.

— Именно, и я не знаю, что с этим делать, но так жить просто ужасно. Вот это вы и должны сказать своему хозяину. Такое омоложение не принесет ему практически ничего хорошего, — совсем потухшим голосом сказал Александр.

— Исаак Абрамович, а что это за хрень он там нес насчет психологического старения? Неужели это обстоятельство имеет хоть какое-нибудь значение? — спросил Бугров, когда они уже спускались по лестнице в подъезде.

— Андрей Николаевич, ты еще слишком молод, чтобы это понять. Вот лет через двадцать — тридцать возможно сможешь. Но поверь мне, если это действительно так, как говорит Игнатов, то это перечеркивает все. Но говорить об этом Владимиру Ивановичу мы не станем. Лишать человека, особенно человека, от которого целиком и полностью зависишь, последней надежды очень опасно. К тому же, я думаю, что Владимир Иванович поймет, о чем говорит Игнатов лучше, чем мы все вместе взятые.

* * *

На следующий день Владимир Иванович в своем необъятном кабинете грозно стучал по столу кулаком и кричал:

— Да, что он себе позволяет? Он, что сумасшедший? Совсем ничего не понимает?

— Конечно, сумасшедший. Нормальный человек так себя вести не станет, — жалобно и одновременно испуганно и тихо пропищал Баскилович.

— Значит, говоришь сумасшедший, а что ж ты в отчете писал, что он нормальный?

— Так психически, с медицинской точки зрения, он здоров, но чисто по-житейски дурак и полный идиот, — оправдывался Баскилович.

— А-а, да, что с вас взять. Вы всю жизнь только и умели щеки надувать, да все объяснять, а точнее сказать, просто оправдываться особенно, когда деньги клянчили. А вот дело, какое или работу сделать, так не дождешься, — махнул на Баскиловича рукой Владимир Иванович. — Вот, если этот Игнатов дурак, а ты такой умный, то почему он молодой, а мы с тобой старики?

— Владимир Иванович, мы столько сил потратили. Прорыв вот-вот будет. Обязательно будет. Полгода тому назад мы начали новый препарат проверять. Заложили несколько больших экспериментов на мухах и крысах.

— Какие мухи?! Какие крысы?! Ты, что не понимаешь? Я не могу больше ждать! Я же буквально в любой момент умереть могу! — в раздражении закричал на Баскиловича Владимир Иванович.

— Владимир Иванович, я для вас все готов сделать, но не выходит у меня пока омоложение, не получается, и все тут, а эта сволочь знает, как, но молчит, не хочет помочь. Я бы этого отщепенца своими руками задушил бы, И ведь, какому человеку отказывает.

— Ну, и что же мне теперь делать? Все полномочия, власть, страну отдать этому идиоту? И идти, по его прихоти, у него под окнами нагишом бегать?

— Только ни это. Как же мы без вас жить то будем? Ведь он и страну погубит, и мы все пропадем, — "искренне" испугался Исаак Абрамович.

— А-а, все вы так говорите. А потом ничего, продолжаете жить и иногда даже очень хорошо жить и покойника еще и дураком называть, — совсем не весело вздохнул Владимир Иванович.

— Ну, я-то тоже уже не молод и вряд ли долго протяну, — ответил на укор Владимира Ивановича Исаак Абрамович. — Так, что я и лично весьма заинтересован в решении проблемы продления жизни.

— Увяз ты, Исаак Абрамович в этом деле дальше некуда. И рад бы тебя заменить, да поздно уже, — с откровенным пренебрежением и недоверием во взгляде медленно проговорил Владимир Иванович. — Теперь ты этим долгожителем до самого конца будешь заниматься. Не один, конечно. С сегодняшнего дня руководить вами будет соответствующий специалист из соответствующей службы.

Баскилович не удержался и облегченно выдохнул.

— А ты не радуйся и не думай, что с тебя ответственность сняли, с еще большим презрением посмотрел на Баскиловича Владимир Иванович. — Если результата не будет, то отправишься ты у меня в самую последнюю дыру, лаборантом, пробирки мыть до конца жизни. И сделаю я так, что от этого тебя и мой приемник не освободит.

Видимо для придания своим словам большей убедительности Владимир Иванович, размахнувшись со всей силы, треснул кулаком об стол. Исаак Абрамович от этого ухитрился сжаться почти в два раза, затравленно, и обречено с неподдельным страхом глядя на Владимира Ивановича. Но смотрел он не в глаза. В глаза он посмотреть не посмел. И, как только до него окончательно дошло, что угроза более чем реальна, его подбородок противно мелко и часто задрожал, а сам он заметно побледнел.

— Господи, я то тут при чем? Я же не в чем не виноват, — дрожащим голосом выдавил из себя Баскилович.

— А притом. Ты жил то хорошо? А хорошую жизнь ведь себе не заработал. Совсем ведь не заработал. Так, что должен ты теперь. Вот и отработай, хоть раз в жизни. А для того, чтобы ты за мою жизнь боролся, как за свою собственную, я тебе и рассказываю, что с тобой будет, если у тебя опять ничего не получится. Жизнь у тебя будет, но клянусь, будет она уж очень несладкой.

— Владимир Иванович, но мы же всегда по всему миру все самые передовые достижения всеми правдами, и неправдами доставали, и вы всегда были первым, кто их получал. Определенные успехи есть, вашу жизнь уж точно удалось продлить и продлить существенно.

— Что?! Да ты никак посчитаться со мной хочешь?! Упрекнуть в неблагодарности?! — буквально зарычал Владимир Иванович.

— Нет, вы меня не так поняли, я вовсе не это хотел…, - в ужасе попытался откреститься от сказанного Баскилович. — Но ведь этот Игнатов совсем не управляемый. От него вообще чего угодно ждать можно.

— Господи, какое же ничтожество. Вот уж действительно не свое место занимает. Ну, об этом раньше думать надо было, — махнул рукой Владимир Иванович. — Так, предложите ему миллиард, ну ладно, черт с ним, пять миллиардов.

— Он же откажется. Что тогда?

— От таких денег и откажется? Да, в этом случае предлагать ему деньги в большем количестве действительно будет бессмысленно. Значит ни деньги, да и сама жизнь его действительно уже не интересуют и вряд ли заинтересуют. Плохи будут наши дела и особенно плохи будут твои, Исаак Абрамович дела, — засмеялся Владимир Иванович. — Что ж в этом случае придется необходимую нам информацию добывать у него силой.

— Вы предлагаете его пытать? Выбивать из него информацию? Но я же никогда никого не бил, я же этого не умею делать, — растерялся Исаак Абрамович.

Владимир Иванович долго смеялся своим надтреснутым старческим смехом, а затем с трудом сквозь смех сказал:

— Вот уж рассмешил, так рассмешил. Любопытно было бы посмотреть, как ты из Игнатова выбиваешь информацию. Хорошая бы комедия вышла. Это будут делать специалисты. А от тебя потребуется лишь грамотно вопросы сформулировать. И следить, чтобы эта сволочь нас не обманула и чего доброго вместо омоложения на тот свет бы не спровадила.

— Так, если мы его пытать будем, он же разозлится, и нарочно вас убить может захотеть, а я полной гарантии того, что все его уловки выявлю, дать не могу, — озабочено сказал Баскилович.

— Ну, пытать уже никого не пытают. Для этого спецсредства есть. И прежде чем перейти к допросу с пристрастием его квартиру надо будет обыскать. Возможно, удастся обнаружить записи, документацию, приборы, лекарственные средства и тому подобное. Твоя задача будет консультировать спецов по части медицины и, особенно по вопросам геронтологии. Его квартиру, конечно, пытались обыскать, пока вы с ним в поликлинике общались, но вы же видели, что у него в квартире твориться. Незаметно во все шкафы и тумбочки проникнуть было невозможно. А теперь уже все это можно будет сделать открыто. Скрываться уже не имеет смысла.

* * *

На следующее утро после разговора с президентом в уютный кабинет Исаака Абрамовича без обязательного доклада секретарши вошел молодой, подтянутый, уверенный в себе с очень неприятным, тяжелым взглядом человек лет тридцати. Молодой человек, одетый в строгий черный костюм с чемоданчиком в руках и абсолютно обычным, совсем неприметным лицом, как только сам за собой закрыл дверь, представился четким отрывистым голосом:

— Смирнов Геннадий Викторович, назначен руководителем операции по Игнатову. С этого момента будем работать вместе.

— Значит, вы и есть специалист по допросам, которому мы должны будем помочь выбить информацию из Игнатова? — спросил Баскилович, понявший кто к нему пожаловал еще, как только Смирнов открыл дверь его кабинета.

— Да, и по совместительству ваш коллега, врач. Вот только я никого не лечу и никому жизнь не продлеваю, — цинично усмехнулся Смирнов, без приглашения по-хозяйски усаживаясь за, приставленный к рабочему столу Баскиловича, стол для проведения совещаний.

— Ну, тогда вы понимаете, в какой непростой ситуации мы оказались. И, что нашей вины в том, что Игнатов отказывается сотрудничать, ведь нет, — попытался оправдаться Баскилович хотя бы в глазах, назначенного им руководить, молодого человека.

— Конечно, понимаю. Без специальной подготовки у вас против такой уникальной сволочи, как Игнатов шансов с самого начала никаких не было. Но вас к нему послали лишь попытаться договориться по-хорошему. Не получилось, ну что ж мы и не таких еще умников раскалывали. И этот никуда не денется, все расскажет. Расскажет даже то, чего не знает, — зловеще засмеялся Смирнов.

— Но меня ведь ругают. Грозятся наказать, — пожаловался на несправедливость Баскилович.

— Исаак Абрамович, хватит слюни пускать. У нас очень мало времени. Вызывайте Бугрова.

"Грубый, неотесанный солдафон и к тому же, похоже, еще и тупой, но себя любит, любит покрасоваться", — подумал Баскилович, вызывая через секретаря в свой кабинет Бугрова.

Смирнов вынул из своего чемоданчика компьютер и установил его на столе, а затем усадил Баскиловича и Бугрова рядом с собой, так чтобы они одновременно все трое могли видеть экран компьютера.

— Сейчас вы ознакомитесь с досье, собранное нами на Игнатова и посмотрим ваш последний визит к нашему несговорчивому долгожителю и проведем работу над ошибками, — сказал Смирнов.

— А разве там велась видео съемка, — удивился Бугров.

— Разумеется! Мы там понатыкали столько камер, что наш объект даже по-тихому пукнуть не сможет без того, чтобы мы этого не заметили, — самодовольно ухмыльнулся Смирнов.

— Зачем нам время терять? Надо прямо сейчас ехать к Игнатову и вытрясти из него все, что нам нужно, — недовольным голосом заявил Баскилович.

— Нам ведь конкретный результат нужен. Если мы его не получим, то нам всем без разбора запросто яйца оторвать могут и даже объясниться не позволят, а вы ну совсем не готовы для такой работы.

— Да уж влипли мы по полной, — горестно вздохнул Баскилович. — И за что мне все это на старости, лет? А разве нельзя еще подготовленных специалистов набрать?

— В нашем ведомстве нет специалистов, которые хоть, что ни будь, понимали в геронтологии, омоложении и продлении жизни. Кстати те люди, которые будут нам помогать, практически ничего не знают о сути операции и не должны узнать о ней ничего. Поэтому в их присутствии либо молчите, либо если уж придется говорить, то говорите так, чтобы о сути операции ничего понять было невозможно. Это-то хоть сможете сделать?

Баскилович с Бугровым оба синхронно кивнули головами.

— Выбить информацию обычными методами мы не можем из-за опасения, что он умышленно ее исказит и фактически убьет тем самым практически все наше руководство.

— Да, Игнатов совершенно непредсказуем. Я вообще не могу понять мотивы его поведения. От него можно ожидать всего, чего угодно, — подтвердил опасения Смирнова Баскилович.

— Я тоже согласен, что прямо давить на него опасно, — присоединился к мнению своего начальника Бугров.

— Значит, придется сразу применить сыворотку правды. Находясь под ее действием, он хоть обманывать, не сможет. Однако есть проблема. Наша сыворотка позволяет вести нормальный допрос весьма не продолжительное время. Частое или применение в больших дозах может привести к быстрой смерти допрашиваемого. Все это не так уж и важно, если необходимо выяснить имя или адрес агента или получить признание в совершении преступления. Нам же необходимо получить исчерпывающие сведения о целой технологии и методах ее применения. Сколько времени на объяснение всего этого может потребоваться? Полчаса? Час? — спросил Смирнов.

— Куда там. Я думаю, что потребуется никак не меньше четырех — шести часов. Столько под действием препарата не протянет никто, — ответил Баскилович. — Правда остается надежда, что он все же согласится принять пять миллиардов. Это же чудовищно огромная сумма.

— Вряд ли. Я уже говорил, что этого гада не интересуют никакие деньги и более того он явно желает, чтобы мы его убили, — со злостью в голосе сказал Бугров.

— Таким образом, нам задали практически невыполнимую задачу. Поэтому смотрим кино и попытаемся составить план наших действий на завтра, — сказал Смирнов, запуская видеозапись на своем компьютере. — Возможно, нам хотя бы удастся свести к минимуму наши личные потери.

* * *

На следующий день все трое подошли к квартире Игнатова ровно в девять часов утра. Смирнов позвонил в дверь, но ему никто не открыл.

— Так, нам здесь явно не рады, — сказал Смирнов, принимаясь звонить в дверь непрерывно.

Еще примерно минуты через две Смирнов поставил на пол свой чемоданчик и освободившейся рукой достал из кармана пиджака маленький очень тонкий монитор, на котором была видна спальня Александра и сам Александр, лежащий абсолютно голым на своей кровати. Было видно, что Александр не спит, но и никак не реагирует на непрерывный звонок во входную дверь его квартиры.

— Ну вот, что и требовалось доказать, наш клиент дома, и занят своим обычным делом — нагишом рассматривает стену перед своей кроватью. Он, наверное, за смотрел ее уже до сквозных дыр, — самодовольно сказал Смирнов, внимательно глядя на монитор. — Однако и крепкая же у него психика. Сморите, лежит так, словно звонка совсем не слышит. Это плохо. С людьми с крепкой психикой работать намного сложнее.

— И, что теперь? Он будет там лежать, а мы будем тут стоять? — с раздражением спросил Баскилович.

Смирнов перестал жать на кнопку звонка и открыл свой чемоданчик.

— Конечно, нет. Безвыходные ситуации, Исаак Абрамович вообще встречаются очень редко, — сказал Смирнов, извлекая из своего чемоданчика комплект отмычек. — Если нас не приглашают войти, то нам придется войти без приглашения. Хорошо еще, что он хоть не пытается от нас скрыться.

— Прошу, — сказал, самодовольно улыбаясь, Смирнов, широко распахивая дверь перед Баскиловичем и Бугровым, прокопавшись с дверным замком Александра не больше трех — четырех секунд.

— А вы действительно настоящий специалист, — произнес Бугров в полном восхищении от увиденного.

Когда все трое вошли в спальню Александра его поза и направление взгляда совсем не изменились. Можно было подумать, что Александр вообще не заметил, вошедших к нему людей.

— Здравствуйте, Александр Михайлович! Ну, что же вы так. Дверь не открываете. К вам пришли гости, а вы лежите в таком виде. Хоть прикрылись бы, чем ни будь. Ведь так встречать гостей просто неприлично, — с язвительной усмешкой поздоровался Смирнов, почти не допустив образования паузы и явно стремясь разозлить, вывести из себя Александра.

— Не считаю нужным. Я вас в гости не приглашал и никого здесь не задерживаю, — так и не взглянув на вошедших спокойно, без эмоций ответил Александр.

— Вот вы нас гоните, а зря. Мы пришли с очень хорошим предложением. За ваше содействие вам готовы выплатить целый миллиард, — сказал Баскилович в соответствии с разработанным накануне планом встречи.

— В прошлый раз я вам кажется, уже назвал свою цену. Если вы не готовы ее платить, то и нечего было вам сегодня суда приходить, — жестким голосом, исключающим всякие компромиссы, ответил Александр.

— Александр Михайлович, неужели вы серьезно настаиваете на своей цене? Разве это была не шутка? Ладно, скажу уж сразу. Предельная цена составляет пять миллиардов. Таких денег за всю историю человечества еще ни один изобретатель за свое изобретение не получал. С такими огромными деньгами вы сразу превращаетесь в настоящего хозяина жизни, — сказал дрожащим голосом Баскилович, так словно он предлагал Александру свои собственные деньги, и ему их было очень жалко отдавать.

— Исаак Абрамович, не знаю, с чего вы взяли, что я в прошлый раз тут шутки шутил? Я говорил совершенно серьезно. А хозяином жизни я уже и так являюсь. И как тут выясняется, оказывается, что не только своей собственной жизни. Вот только ничего хорошего во всем этом я не нахожу.

— Хорошо, плохо! Господи, вам то, какая разница?! Возьмите деньги и дайте этим людям, что они хотят. И пусть они сами разбираются плохо или хорошо им будет. Из-за вашего упрямства все кончится тем, что вас просто убьют. Допускаю, что вам ваша жизнь недорога, но мы-то, почему должны страдать? — вмешался Бугров.

— Будете вы страдать или нет, вообще-то целиком и полностью зависит только от вас, от вашего понимания и восприятия жизни. Исаак Абрамович может спокойно выйти на пенсию и заняться где-нибудь выращиванием овощей. Андрей Николаевич, еще достаточно молодой человек и вполне может начать карьеру обычного врача для нормальных людей. Приносить пользу людям и получать от этого удовольствие. Ну, а вы, молодой человек, хоть и не представились, но догадаться о вашей мерзкой деятельности все же не составляет труда. Прекратите служить всяким упырям, и ваша жизнь перестанет приносить вам страдания, и вы станете счастливыми людьми, — начал поучать своих посетителей Александр, словно священник в церкви.

— Да я не представился, но в этом отчасти вы виноваты сами. Ведь встретили вы нас не очень то любезно. Зовут меня Смирнов Геннадий Викторович, — прервал поучения Александра Смирнов. — Я служу не упырям, а государству, своему народу и ничего мерзкого в этом не нахожу. А эти достойные господа стараются продлить жизнь людям. Тоже вполне приличное и полезное занятие.

— Конечно, то-то вы, Геннадий Викторович предпочли ограничиться служением государству и народу и не конкретизировать свою деятельность. А эти достойные господа, небось, собираются продлить жизнь всем без разбору и плохим и хорошим?

— Разумеется, плохие, ненужные и откровенно вредные члены общества нам не нужны и никто им жизнь не будет продлевать, — сказал Смирнов, не заметивший подвоха в вопросе Александра.

— И кто же будет делить людей на плохих и хороших? Решать, кому жить, а кому умирать?

— Ах, вот вы куда клоните. Так по этому поводу вы зря переживаете. У нас есть достаточно структур, в которых работают уважаемые и авторитетные специалисты. Я думаю, эти специалисты уж как-нибудь, смогут приемлемо рассортировать наше население.

— Ага. Смогут. Точно так же, как вот эти два уважаемых специалиста продлевают жизнь, — Александр кивнул в сторону Баскиловича и Бугрова.

— Ничего абсолютно идеального не бывает. Конечно, будут случаться ошибки, но сейчас умирать вынуждены все и хорошие, и плохие. Разве лишаться всех нужных людей лучше того, чтобы лишаться их лишь частично?

— Логика в ваших рассуждениях есть, но не забывайте, что умирать всем, определено нам Богом и природой. И человеку во все это вмешиваться не следует. Вот и мой брат советовал мне не заниматься продлением моей жизни, а я по глупости его не понял и не послушал. И вы, и те, кто вас послал, тоже понимать не хотите.

— Александр Михайлович, ведь ваш брат умер до того, как вы омолодились. Когда же он вам советовал? — вкрадчивым голосом спросил Смирнов.

— Во сне, сразу после своей смерти.

— А, ну если во сне, то тогда, конечно, — с сарказмом в голосе сказал Смирнов и укоризненно посмотрел на Исаака Абрамовича.

— Но ведь его смотрел сам Лыков, — сразу попытался спрятаться за авторитетного психиатра Баскилович.

— Да он же просто над нами издевается. Скучно ему тут одному в четырех стенах, вот он и куражится, — глядя с нескрываемой ненавистью на Александра, сказал Бугров.

— Вовсе над вами никто здесь не издевается. Вот вы тут подозреваете меня в том, что я вам зла желаю. А это ведь совсем не так. Никто не доказал, что с нашей смертью полностью заканчивается наше существование. Вдруг после смерти мы пусть и иначе, но продолжаем жить, и эта жизнь представляет собой одно сплошное наслаждение и удовольствие. Тогда получается, что я сам себя обокрал, лишил себя лучшей жизни. Значит, омолоди я вас, и вы тоже будете лишены лучшей жизни. Превратитесь в несчастных людей.

— А вдруг после смерти ничего нет, и от человека остается только кучка разлагающейся плоти, пожираемой червями, — сказал Бугров. — Вы же можете дать людям возможность разобраться, понять стоит им умирать или нет.

— Вы действительно хотите, чтобы я поверил в способность людей, отобранных вашими специалистами, осуществлять научные исследования, — усмехнулся Александр.

— Александр Михайлович, вы можете и сами войти в сильный коллектив ученых нашего института. Работая в коллективе можно добиться гораздо большего. Ведь, как известно, время одиночек в науке прошло уже очень давно, еще даже до вашего рождения, — сделал неожиданное предложение Баскилович, понимая, что в коллективе его института вряд ли может прижиться такой человек, как Игнатов.

— И кому известна эта глупость? Возьмите любое настоящее открытие или изобретение, и как следует, встряхните, и вы увидите, как с них свалятся все ваши коллективы, и останется всего один человек, который высказал основополагающую идею. Ведь эту самую основополагающую идею невозможно высказать хором. А то, что время одиночек в науке прошло, придумали бездари и тупицы, чтобы им легче было присваивать чужие идеи, — снова усмехнулся Александр.

— Как, вы действительно считаете, что развитие и разработка идеи совсем не важны? Ведь бывают такие идеи, разработка которых для одного человека в принципе невозможна, — с наигранным удивлением в голосе спросил Баскилович.

— Конечно, нет. Хотя в этом смысле ваш коллектив важен точно так же, как и добросовестная уборщица, без которой весь коллектив рискует погибнуть под кучей мусора и собственного говна.

— Я, конечно, понимаю, что у Александра Михайловича время не ограничено, и он может себе позволить философствовать тут вечно, но мы себе такого, к сожалению, позволить не можем, так как рискуем просто скончаться за этими разговорами от старости, — вмешался в диалог Баскиловича и Александра Смирнов. — Надеюсь, вы настоящий гражданин и патриот своей страны? И не откажете в укреплении оборонной мощи нашего государства.

— А какое отношение к оборонной мощи может иметь мое изобретение? — искренне удивился Александр.

— Самое непосредственное. При помощи вашего изобретения мы продлим жизнь руководителям нашего государства, руководителям крупных предприятий, работающих на нужды армии, наиболее боеспособным и преданным офицерам и солдатам, а также лояльным инженерам и рабочим — оружейникам, — воодушевленно заговорил Смирнов. — Разве все это не создаст преимущества в военной сфере по сравнению с другими странами? Вы только представьте себе главнокомандующего или солдата, имеющего опыт военной службы в сто — двести лет.

— Какой кошмар. Вы только представьте себе жизнь в обществе с вечным президентом да, и надо полагать, с такими же вечными остальными начальниками в окружении подавляющего количества преданных им подчиненных? Меня же нормальные люди просто проклянут, — неподдельно ужаснулся Александр, чудовищной, по его мнению, идее Смирнова.

— Ужасно это или нет, но вы обязаны передать свое изобретение государству, — настаивал Смирнов.

— Почему это я обязан? Я, что врач? Клятву давал лечить людей и продлевать им жизнь?

— А я это вам говору вовсе не как врачу. Александр Михайлович, вы же офицер запаса. Хоть в армии и не служили, но во время обучения на военной кафедре института все же присягу приняли. Так, что как минимум вы обязаны защищать жизни своих командиров и участвовать в повышении обороноспособности страны.

— Той страны, которой я давал присягу уже не существует и очень давно. Вообще странно, что вы про нее вспомнили. Видимо действительно сильно вас подперло.

— Ну и что, что нет. Наше государство является законным правопреемником, — не унимался Смирнов.

— Вообще-то все это не имеет значение, так как никаких обязательств у меня нет ни перед государством, ни теперь вообще перед кем либо из ныне живущих.

— Александр Михайлович, как же такое может быть? Мы же только что установили, что присяга была, а значит, есть и обязательства.

— Геннадий Викторович, конечно, может. Когда у человека возникает обязательство? Только тогда, когда он его принимает добровольно или добровольно совершает некие действия, которые приводят к возникновению обязательств. Так вот, когда я принимал вашу присягу, у меня никто не спросил, а хочу ли я, ее вообще принимать? Более того, отказ от ее приема означал бы фактически отказ от службы в армии, за что полагалось бы меня посадить в тюрьму. Так, что принял я ее под принуждением, а значит, как любят говорить юристы, она ничтожна.

— Мы можем обратиться к юристам, и они объяснят вам, Александр Михайлович, что вы заблуждаетесь насчет ничтожности вашей присяги, — уже вопреки своим желаниям начал злиться Смирнов.

— Не сомневаюсь. Ведь это же ваши и вашего государства юристы, — усмехнулся Александр. — И потом объективно обосновать свою точку зрения по этому вопросу ни ваши юристы, ни я не сможем. А тогда почему я должен соглашаться с их точкой зрения?

— Значит, вы не любите свою страну и не поддерживаете законно установленную власть? — с почти ужасом и удивлением спросил Смирнов.

— Разумеется. Ведь я же не извращенец мазохист, чтобы любить плетку и человека, ею орудующего, и получать удовольствие от подобных процедур.

— Если вам так все здесь не нравиться, тогда взяли бы и выехали в другую страну.

— А зачем? Ведь в других странах все то же самое. Я родился на этой территории и в этом сообществе людей, а, значит, имею полное право проживать именно здесь. Причем независимо от того, нравлюсь я кому-то или нет. Ведь я же не требую отъезда тех граждан, которые мне не нравятся. Почему в отношении меня у кого-то должно быть больше прав?

— По праву большинства, — ответил Смирнов. — Неужели вы, столько прожив на свете, так этого и не узнали?

— Ой, Геннадий Викторович, не смешите меня. Это, кого вы называете большинством? Надо полагать тех, кто устраивает революции и всякие перевороты? Так вот, я не могу вспомнить ни одну революцию, в которой непосредственно в момент смены власти приняло активное участие хотя бы около одного процента населения.

— Хорошо, пусть не большинство. Пусть по праву людей осуществляющих так называемые властные полномочия. У вас-то властных полномочий нет. И потом вы же сами признаете, что все человеческие сообщества устроены примерно одинаково. Других нет, и возможно никогда не будет. И я не понимаю, почему вы не хотите придерживаться общепринятых правил совместного проживания в человеческих сообществах?

— Просто в настоящее время я это могу себе позволить. Ведь соблюдение правил обеспечивается вовсе не обязательствами, а насилием по отношению к тем, кто их не соблюдает.

— Ну, вот, вы, оказывается, и сами все очень хорошо понимаете. Или вы думаете, что вы неприкасаемый и силу к вам применять не будут? — зловеще ухмыльнулся Смирнов.

— Попытаться силой вынудить меня отдать вам мое изобретение вы, конечно, можете. Вот только эффективность ваших трудов, скорее всего, будет незначительной.

— С чего вы это взяли? — Смирнов жестко посмотрел на Александра. — Мы умеем обрабатывать людей. Проверять никому не рекомендую.

— Ну и, что вы можете мне сделать? Близких, кем бы я дорожил у меня нет. Пригрозите убить меня лично? Так я и сам давно уже хочу умереть.

— Если бы хотели умереть, так давно бы прекратили себя омолаживать и умерли бы, как большинство обычных людей, от старости.

— А я и не омолаживаю, — грустно вздохнул Александр. — Да видно, что-то в моем организме изменилось и теперь я не старею и не умираю.

— И давно вы прекратили себя омолаживать? — оживился Баскилович.

— Уже лет сто, не меньше.

— А в чем заключается процедура омоложения? Мы бы могли помочь вам разобраться, — с плохо скрытой надеждой в голосе спросил Баскилович.

— Исаак Абрамович, неужели вы действительно рассчитываете на то, что я вот так вот просто возьму и разболтаю вам суть моего изобретения? — снисходительно улыбнулся Баскиловичу Александр.

— Ну, мертвым вы нас совсем интересовать не будете. Кроме убийства существуют ведь и другие средства воздействия, — снова вступил в диалог Смирнов, понявший, что уловка Баскиловича не сработала.

— Пытать будете? Да? А вы не боитесь, что я вам вместо метода омоложения подсуну метод очень медленного убийства? И вы своими собственными руками уничтожите всех своих горячо любимых руководителей и преданных им солдат, — издевательски понизил голос почти до шепота Александр.

При этих словах Александра трое его гостей многозначительно переглянулись, и после небольшой паузы Смирнов сказал:

— Обойдемся без пыток.

— Другие методы в виде посадки в тюрьму и тому подобного вряд ли вас устроят. Ведь у вас нет времени. Вы не можете ждать. И кроме этого вы боитесь огласки. Боитесь, что о моем существовании узнают простые люди и заграницей.

— Так, Александр Михайлович последний раз предлагаю добровольно передать за хорошее вознаграждение изобретение государству, — официальным тоном произнес Смирнов.

— А то, что? — Александр сделал страшные круглые глаза и с пренебрежением кивнул в сторону Баскиловича и Бугрова. — Эти господа изобретут его заново?

— Нет, мы сейчас проведем у вас тщательный обыск и найдем все ваши средства омоложения. Затем я вколю вам одну очень хорошую ампулу, и вы нам расскажите, как эти ваши средства использовать, — грустно, словно на ничего не смыслящего и надоевшего придурка посмотрел на Александра Смирнов. — В этом случае, разумеется, вы не получите вообще никаких денег, а после получения от вас нужной нам информации будете немедленно физически уничтожены, как нелояльный власти гражданин. Вот, видите, у нас существуют необходимые средства, чтобы вопреки вашим ожиданиям, вытрясти из вас все.

— План, конечно, хороший, но хочу вас предупредить, что, например, воздействие алкоголя или наркотиков на меня существенно изменилось. Поэтому, как подействует ваша ампула трудно сказать. Возможно, вам потребуются длительные исследования, — спокойным и совсем без волнений голосом произнес Александр. Продемонстрировав полную уверенность, что из затеи Смирнова ничего не получится.

— Ну, все, хватит! Мне надоели эти бессмысленные препирательства! Я вас предупреждал по-хорошему! Теперь, пеняйте на себя! — совсем разозлился Смирнов.

— Зря вы так, Александр Михайлович, мы же вам добра желаем, — начал пытаться еще раз уговорить Александра Баскилович, осознавший после последнего замечания Александра всю рискованность действий Смирнова.

— Исаак Абрамович, это бесполезно. Если человек дурак, то ему уже невозможно помочь, — остановил Баскиловича, совсем переставший скрывать свое раздражение, Смирнов.

Баскилович что-то хотел сказать Смирнову, но не успел, так как в комнату совершенно бесшумно, словно приведения, вошли шесть внешне очень похожих друг на друга, на вид примерно одного возраста, одетых в одинаковые костюмы, обутых в одинаковые ботинки с одинаковыми чемоданчиками в руках, угрюмых и явно не разговорчивых мужчин. Мужчины, не произнеся ни слова, выстроились у самого входа в комнату в виде некоего подобия колонны по три и замерли.

— Необходимо обыскать эту квартиру. Самым тщательным образом. Важность работы чрезвычайная. Искать будете лекарственные средства, вообще все вещества в любом виде, жидкости, порошки и тому подобное, а также любые записи с техническими текстами, формулами химическими, математическими, любыми, записи напоминающие дневниковые и регистрационные. Химический анализ всех обнаруженных веществ производить немедленно, даже если вещество по своему внешнему виду вам кажется знакомым. Не пропускать ничего, — отдал указание команде по проведению обысков Смирнов.

— А еще, поищите, пожалуйста, технические устройства, особенно непонятного назначения и документацию чертежи, принципиальные схемы, — быстро и сбивчиво проговорил Баскилович, словно опасаясь, что ему не дадут договорить.

Все шестеро синхронно повернули головы и вопросительно посмотрели на Геннадия Викторовича.

— Делайте все, что говорит этот господин, — ответил на их немой вопрос Смирнов.

— Да и еще необходимо обращать внимание на предметы, которые окажутся менее пыльными, — вмешался в инструктаж Бугров.

— Это может в определенной мере помочь. Хотя если он не врет, что уже сто лет не пользуется своими средствами, то их по пыли, вряд ли можно будет отличить. Но все равно на менее пыльные предметы обращайте внимание в первую очередь, — дополнительно распорядился Смирнов.

— Не сомневайтесь, не вру, — захихикал Александр. Его явно вся эта ситуация забавляла.

Замечание и смех Александра были просто проигнорированы. В квартиру оперативно был доставлен мощный пылесос, при помощи которого всего за двадцать минут была собрана вся скопившаяся чуть ли не за два века пыль.

— Хоть что-то полезное смогли сделать, — снова захихикал Александр. — Вот только, судя по всему, мне вашими трудами воспользоваться уже не удастся.

— Я, молодые люди больше стоять не могу. Спина и ноги просто отваливаются, — произнес Исаак Абрамович, усаживаясь на единственный в спальне стул уже очищенный от пыли, подчеркнуто не обращая внимания на Александра. Тем самым недвусмысленно давая понять Александру, что его судьба уже решена и для находящихся в комнате людей он теперь представляет собой что-то вроде вещи с очень маленьким сроком службы. От этого внутри весь Баскилович буквально ликовал.

Члены команды, по проведению обыска, не произнеся ни слова, каким-то непостижимым для Александра образом, разделили между собой его квартиру на секторы и каждый начал скрупулезно обыскивать свой сектор.

Сначала были обследованы обычные места для хранения вещей и предметов: шкафы, тумбочки, антресоли и тому подобное. Затем из чемоданчиков были извлечены сканеры и при помощи них буквально насквозь просветили стены, пол, потолок и даже корпуса мебели, радиаторы и трубы отопления и водопровода.

Все найденное непонятного назначения или пригодное для хранения информации сносилось в спальню Александра и укладывалось прямо на пол перед его кроватью.

Несмотря на то, что все без исключения вещества подвергались экспресс химическому анализу, в куче на полу не было ни одного вещества. Не удалось найти даже ни одного лекарственного средства. Зато куча быстро пополнялась архаичными радиодеталями, элементами электроники и собранными из них непонятного назначения радиоэлектронными устройствами. Подозрительные записи на бумаге отсутствовали, но в кучу принесли компьютер, который возможно содержал техническую информацию.

Глядя на постепенно увеличивающуюся груду предметов, по большей части совершенно непонятного предназначения, Смирнов, Баскилович и Бугров все больше мрачнели.

Еще в середине обыска Баскиловичу стало ясно, что никакого готового эликсира вечной молодости в аптекарской бутылочке не будет. Если эликсир и был, то Александр успел его уничтожить, а возможно никакого эликсира вообще никогда не было, и процедура омоложения заключалась в чем-то ином. Все это делало призрачными их шансы найти разгадку тайны Александра.

Смирнов скептически смотрел на компьютер. Он был очень древним. Был настоящим музейным экспонатом. Смирнов осознавал, что запустить его, во всяком случае, быстро вряд ли удастся. Несомненно, память компьютера значительно пострадала просто от старости. Ни одно современное устройство не могло быть с ним совместимо, а использовавшееся в нем программное обеспечение наверняка было очень давно утеряно. Так, что на реанимацию этого экспоната могут потребоваться годы. А в результате вместо документации можно, ведь обнаружить несколько старинных компьютерных игр.

— Александр Михайлович, да вам музей истории техники открывать можно, — не выдержал Смирнов. — Не желаете рассказать для чего все это старье нужно?

— Нет, не желаю, — ответил Александр очень веселым голосом, так как уже понял в сколь затруднительное положение, попали его не званные гости. — Да, и если бы даже желал, то, вряд ли, смог бы вам помочь. Просто потому, что о предназначении большинства этих предметов я действительно забыл, а то немногое, что я еще помню очень туманно и отрывочно. Ведь я очень долго живу, и очень давно не посещал курсы повышения квалификации.

Александр широко и нагло улыбнулся Смирнову. Он помнил, как около ста лет тому назад в порыве отчаяния разобрал свой прибор до уровня отдельных деталей, а затем разбросал их по разным ящикам. Конечно, возможно, он бы смог бы восстановить свой прибор, но даже ему на это потребовалось бы никак ни меньше недели. Компьютер же, который с интересом и надеждой рассматривал Смирнов, содержал всего лишь несколько компьютерных игр. Его Александр приобрел, когда от безысходности увлекся компьютерными играми, но, проиграв в них несколько лет, забросил и это дело. Старый же компьютер со всей документацией на прибор был выброшен на помойку и бесследно сгинул в недрах огромной городской свалки бытовых отходов.

— Может, хоть вы узнаете в этой куче хлама, что-то пригодное для использования в медицинских целях? — обратился к Баскиловичу с Бугровым Смирнов.

Но они посмотрели на него, словно на полностью законченного идиота и только развели руками.

— Ясно, придется вызывать технарей, — без энтузиазма сказал Смирнов.

Сотрудники технической поддержки появились в квартире Александра как раз, когда обыск был полностью завершен и очень быстро. Все заявки Смирнова выполнялись незамедлительно, и он подумал, что было бы лучше, если бы технари появились через несколько дней, а так ему следовало готовиться, что спросят за результаты операции с него очень жестко.

Специалисты долго в изумлении рассматривали кучу обнаруженных в ходе обыска предметов. Потом стали поднимать с пола отдельные предметы и подолгу крутить их в руках. Было видно, что большую часть из них они видят впервые.

Наконец старший группы, грузный седовласый мужчина с большим круглым лицом сказал:

— Здесь мы ничего не сделаем. Надо везти все это хозяйство к нам в лабораторию.

— И сколько времени вам потребуется на исследования? — спросил Смирнов.

— Учитывая, как давит руководство, дня три. Быстрее никак, хоть застрелите, я не чудотворец. Хотя по-хорошему на такие артефакты нужно минимум раз в пятьдесят больше времени.

Смирнов очень хорошо понимал, что это означало. Через три дня он получит отчет с кратким описанием всех обнаруженных предметов. В отчете также будет указано, что информация в компьютере повреждена и не подлежит восстановлению. Простая идентификация предметов ему ничего не даст, так как он уже догадался, что если какое то оборудование у Игнатова и было, то оно давно им было разобрано на отдельные детали. Восстановить же оборудование из кучи деталей было под силу только самому Игнатову и никому больше.

Когда специалисты с имуществом Александра покинули его квартиру, Смирнов извлек из своего чемоданчика шприц и ампулу с прозрачной жидкостью на вид неотличимой от обычной воды. Неторопливо набрал в шприц из ампулы жидкость и больше для порядка, чем, надеясь на понимание, спросил Александра:

— Александр Михайлович, может, все же, передумаете? Знаете, применять сыворотку правды мне лично не очень-то приятно. Да, и вам это ничего хорошего не принесет.

— И вы думаете, что я просто так позволю вам дырявить мою кожу? — ответил Александр с явной угрозой в своем голосе.

— Что ж придется вас зафиксировать, — тяжело и лениво вздохнул Смирнов. Он отложил шприц в сторону, достал из своего чемоданчика наручники, медленно подошел к Александру и самонадеянно взялся за его руку, которая казалось, совершенно расслаблено лежала на кровати вытянутой вдоль туловища.

Через секунду на лице Смирнова отразилось изумление. У Александра оказалась железная мускулатура. Смирнов бросил наручники и уже двумя руками изо всех сил пытался оторвать от кровати руку Александра, но она не сдвинулась даже на миллиметр.

Потом видимо вся эта бесполезная возня Смирнова с его рукой ему надоела, и Александр свободной рукой быстро и резко ударил в глаз Смирнова. От удара Смирнов, словно воздушный шарик, отлетел к батарее центрального отопления.

Хотя было видно, что Смирнов весьма прилично ударился о батарею, но видимо сказались многолетние тренировки, он почти мгновенно вскочил на ноги.

Неожиданно Бугров выкрикнул: "Вот гад!" и бросился на помощь Смирнову. Они навалились на Александра почти одновременно.

Баскилович с перекошенным от страха лицом вскочил со стула и метнулся в дальний угол комнаты, где уселся на пол, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, и вопя: "Я не хотел! Меня заставили!".

Физическая сила Александра столь значительно превосходила возможности Смирнова, что когда он попытался провести хорошо отработанный в спортивном зале захват, то у него просто ничего не получилось. Александр сбросил его с себя, а заодно и Бугрова так легко, словно они были не физически развитыми мужчинами, а маленькими детьми. Смирнов почувствовал себя в роли кота по дурости вцепившегося в ногу слону, но обдумывать свое положение ему не пришлось. Вставший с кровати, Александр схватил его одной рукой сзади за ремень брюк и легко оторвал от пола. Затем та же учесть постигла и Бугрова.

Смирнов брыкался и колотил Александра руками и ногами словно кот, которого схватили за шкирку, а Бугров орал:

— Ты еще пожалеешь об этом! Думаешь, с нами справился и все! Нам помогут! Тебе теперь вообще конец!..

Баскилович с округлившимися от ужаса глазами стоял на четвереньках в своем углу, упираясь задницей в стену словно хотел ее сдвинуть и почти шепотом бесконечно произносил: "я…я…я…". Ему удавалось только начать фразу, но закончить ни как не удавалось.

Впрочем, угрозы и слабое сопротивление не произвели на Александра никакого впечатления и он поволок своих противников к выходу из комнаты.

— Ну, ты как? Сам пойдешь или тебе тоже помощь требуется? — спросил Баскиловича Александр.

— Сам, — мгновенно перестал якать Баскилович и с невероятной скоростью выскочил из комнаты.

— Однако шустрого еще старичка вы, господа за собой таскаете, — усмехнулся Александр. — Но все равно проводите вы его на пенсию. Пора ему уже, а то, гоняясь за бессмертием, переволнуется, и свой обычный срок ведь не дотянет.

Тем временем Баскилович открыл входную дверь в квартиру и услужливо придерживал ее распахнутой, пока Александр выкидывал на лестничную площадку Смирнова и Бугрова.

— Спасибо, — сказал Баскиловичу Александр и захлопнул дверь.

— Надо же, сколько силушки человеку Бог отмерил, — начал подниматься с пола Смирнов. — Аж завидно.

— Да не причем здесь Бог. Ничего он ему не давал. Из старых медицинских записей выходит, что раньше он никакими особыми физическими данными не отличался. В этом смысле был весьма средним человеком. По всей видимости, физическую силу он получил вместе с вечной молодостью, — ответил на высказывание Смирнова Баскилович.

— Ах, же ты старый дурак. Правильно Игнатов предлагает тебя на пенсию отправить. В твоем возрасте работать уже нельзя. От тебя больше вреда получается, чем пользы. Не мог раньше об этом сказать? В отчете хоть бы намекнул, — зло начал выговаривать Баскиловичу Смирнов.

— Можно подумать, что предположения о его незаурядной физической силе хоть что-то изменили бы, — с обидой ответил Баскилович.

— Конечно, изменили бы. Я бы к нему и близко не подошел бы без серьезной поддержки. Теперь же он будет считать нас недоумками, мало, что понимающими в происходящем. А это вряд ли будет способствовать решению нашей проблемы.

Смирнов злился все больше, так как его глаз уже начал заплывать, и огромный синяк ему был обеспечен.

— Ничего в нашем ведомстве тоже хорошие лоси имеются. Вот сейчас они прибудут и утихомирят эту сволочь. Никуда он не денется, — после небольшой паузы мстительно проговорил Смирнов.

Не проходивший специальной подготовки Бугров, наконец, с трудом смог подняться и сказал:

— Таких сразу надо убивать. Разговаривать с этим уродом даже под препаратом бесполезно.

Минут через пять появилась группа поддержки — шесть самых настоящих громил. Все под два метра ростом. Ходячие груды мышц с одинаково тупыми выражениями на своих лицах. Они невозмутимо и уверенно прошли в квартиру Александра. Из оставшейся распахнутой настежь входной двери с минуту доносился звук возни и больше никаких звуков, никто ни кричал и даже просто говорить не пытался. Затем все стихло и почти сразу, все так же молча и невозмутимо, вся команда по усмирению покинула квартиру.

— Ну, вот и все. Чего чудак сопротивлялся разве можно в одиночку с государством справиться? — сказал Смирнов, направляясь в спальню.

Александр надежно был зафиксирован, привязан веревками и пристегнут наручниками к собственной кровати, так что не мог даже слабо пошевелиться. Смирнов тут же подскочил к нему и ударил его кулаком в глаз.

— Это я тебе должок вернул, — захихикал Смирнов, потирая собственный подбитый глаз.

— Так, подобные долги отдают только трусы и подлецы, — презрительно сказал Александр. — Да и нет у меня перед тобой никаких долгов. Ведь ты, что заслужил, то и получил.

— Ну, конечно, ты же у нас благородный. Думал, что я буду с тобой разбираться один на один. И ты с легкостью превратишь меня в боксерскую грушу, ведь у меня же нет твоих способностей, а помочь мне заполучить их ты отказываешься.

— Если тебе нужны какие-то способности, то и создавай их себе сам. С чего вы все взяли, что это именно я должен вас всех ими наделять, — зло сказал Александр.

— Вот добыванием для себя и всех остальных способностей я сейчас сам и займусь, — произнес Смирнов, аккуратно и медленно впрыскивая содержание шприца в вену Александра.

Все внимательно стали следить за изменениями в состоянии Александра. Никто из присутствующих не относился к нему с сочувствием. Они все ненавидели этого человека. Причем ненавидели они его не только из-за того, что он создал в их жизни проблемы, а в большей степени из-за его природных способностей, его возможностей без особых усилий получать результаты, которые они могли получить с очень большим трудом, а то и вовсе не способны были получить. Они считали крайне не справедливым, что природа такому неправильному человеку дала все, а им таким правильным и хорошим, никогда не нарушающим принятые нормы поведения, ничего не дала.

В полном молчании прошло десять, потом уже пятнадцать минут, но никаких видимых изменений в состоянии Александра так и не появилось.

— Придется добавить, — недовольно с тяжелым вздохом произнес Смирнов.

— Люди даже от обычной дозы этого препарата бывает, загибаются. Вдруг он не выдержит, — заволновался Баскилович. — Я знаю, о чем говорю. В молодости мне довелось участвовать в разработке этого препарата.

— Исаак Абрамович, ну и говно же вы разработали, — засмеялся Александр.

— Он сам говорил, что на него химия действует не так, как на всех людей. Будем потихоньку прибавлять. Возможно, дозу и подберем. Другого выхода у нас все равно нет, — сказал Смирнов.

— Уже вечер, а пришли мы утром. Мы устали и есть хотим. Может нам лучше прерваться и отдохнуть? — предложил Баскилович.

— Никто отсюда не уйдет пока мы так или иначе не завершим операцию. Если потребуются, будем спать по очереди. Андрей Николаевич, сходите на кухню, приготовьте нам чай с бутербродами, может, еще какой ни будь еды. Пожалуйста, возьмите это на себя, — распорядился Смирнов.

Он вколол Александру еще один шприц препарата. Потом еще и еще.

Только после пятой инъекции состояние Александра изменилось. Но оно изменилось совсем не так, как рассчитывал Смирнов. Александр вовсе не стал мягким и пушистым, готовым ответить на любой вопрос. Он, словно мгновенно в несколько раз увеличив свои силы, весь забился, пытаясь порвать удерживающие его веревки и добраться вовсе не с благими намерениями до Смирнова с Баскиловичем и Бугрова. Но веревки были надежны и нечеловеческие усилия Александра ему не помогли освободиться. Однако Смирнов все же побоялся приблизиться к Александру, пока действие препарата не прекратилось, и Александр не затих. Зато еще одно введение препарата, наконец, дало ожидаемый результат. К этому моменту было уже около часа ночи. Баскилович устал настолько, что уже был не в состоянии волноваться по поводу чудовищной передозировки опасного препарата и с трудом осознавал происходящее. Более молодые Смирнов и Бугров еще держались, но все же их реакция тоже ощутимо замедлилась.

— Вы не понимаете… Это нельзя… Всем будет плохо…, - захныкал словно ребенок, лишившийся воли к сопротивлению, Александр. Из его глаз покатились слезы, а тело было настолько неподвижно, что приобрело вид почти неживого.

— Получилось! — радостно выкрикнул Смирнов, выводя своим криком из состояния толи дремоты, толи ступора Баскиловича.

— Александр Михайлович, как вы делали процедуру омоложения? — торопливо спросил мгновенно сориентировавшийся Баскилович.

— Нельзя… будет плохо…, - продолжил хныкать Александр.

— Мы знаем о плохом. Мы все исправим. Нам можешь сказать, — продолжил Баскилович.

— Прибор… Я использовал прибор, — почти шепотом выдавил из себя Александр.

— Ну, вот видишь, как все просто. Не надо сопротивляться. Как устроен этот прибор? — приободрился Баскилович.

— Нельзя… я не должен…, - после длительной паузы произнес Александр.

— Можно! Скажи нам и тебе сразу станет легче, — продолжил давить на вялого Александра Баскилович.

— Это такой прибор…, - начал говорить Александр и снова замолчал.

— Хорошо! Говори дальше!

— Я не могу объяснить. Слишком сложно, — снова заплакал Александр. — Не заставляйте меня.

— Скажи, где лежит твой прибор? — вмешался Смирнов уже начавший паниковать из-за того, что действие препарата должно было скоро закончиться.

— Прибора нет. Я его давно разобрал, — быстро и легко ответил Александр, видимо все же сохранивший, слабую способность оценивать, сообщаемую им информацию и понявший, что эта информация ничего не даст.

— На каких принципах работал прибор? Что он делал? — снова взялся за допрос Баскилович.

— Не спрашивайте, я этого не должен говорить, — плаксивым и одновременно просящим голосом сказал Александр. — Эта информация должна умереть со мной. Иначе меня никогда не простят.

— Нам можно сказать. Тебя никто за это наказывать не будет. Не бойся, говори, — вкрадчивым голосом стал успокаивать Александра Баскилович. — Скажешь, и тебе станет хорошо и спокойно.

— Ну, это электронный прибор, — сказал Александр и снова замолчал.

— Так, молодец. Видишь, говорить легче, чем молчать. И, что же этот прибор делал?

— Генерировал электрические импульсы.

— Какие импульсы? Расскажи об их характеристиках.

— Не могу. Импульсы были очень сложные, — снова заплакал Александр.

— Успокойся. Хорошо не надо. Тогда скажи, к чему ты подключал прибор? На что он воздействовал? — поторопился изменить вопрос Баскилович.

— Нет.

— Что значит, нет?

— Я не буду больше ничего говорить. Я не должен вам ничего рассказывать, — почти перестал плакать и хныкать Александр. Действие препарата заканчивалось. Его голос все больше начинал походить на его обычный голос. — Мне, как-то плохо, не хорошо. Голова кружится и сильно болит.

— Ты обязан ответить, — уже просто панически спешил Баскилович. — Ответь, если хочешь, чтобы тебе стало легче!

— Ладно, прибор воздействовал на мозг, — снова сдался Александр.

— Уточни! На какие именно области мозга воздействовал твой прибор?

Александр молчал и буквально на глазах приходил в себя.

— Отвечай! Сволочь! — заорал Смирнов.

— На глубинные структуры мозга, — неожиданно для всех произнес Александр.

— На какие именно структуры? Как ты подводил к ним электрические импульсы? Как долго длилось воздействие? — засыпал вопросами Александра Баскилович.

— Да пошел ты…, - жестко ответил Александр обычным голосом, демонстрируя полный возврат к нему воли и способности критически оценивать происходящее.

— Все, препарат перестал действовать, — констатировал и так очевидный для всех факт Смирнов.

— А выяснить мы почти ничего не успели, — с сожалением произнес Баскилович.

— Да о чем вы говорите? Разве можно под препаратом заставить человека рассказать о конструкции и технических характеристиках? Это же чертежи графики чертить надо, писать надо, а под препаратом он телом совсем не владеет. Это все бесполезно, — вмешался Бугров.

— Андрей Николаевич, ну и что вы предлагаете? Что нам теперь вообще ни чего не делать что ли? — с раздражением сказал Баскилович. — Лучше б чего дельного предложили бы, а то, что у нас все плохо я и сам хорошо вижу.

— Значит, будем делать еще одну инъекцию. Возможно, он сможет все же рассказать достаточно для того, чтобы можно было осуществить разработку его прибора по новой, — сказал Смирнов.

Александр лежал совершенно неподвижно, уставившись в потолок, не язвил и вообще никак даже не пытался участвовать в разговоре. Допрос его организму обошелся слишком дорого и сейчас он был совершенно без сил.

— Да, деваться нам все равно некуда, придется делать инъекции еще, но только не сейчас, — Баскилович с тревогой посмотрел на Александра. — Сейчас он не выдержит. Лучше это сделать завтра. Я бы вообще дал бы ему передохнуть одну или две недели.

— Так не пойдет. Мое руководство меня просто не поймет. Из меня же просто отбивную котлету сделают. Да и препарат к завтрашнему дню у него из организма весь выйдет. Что ж мне его снова им накачивать? Делать это повторно тоже большой риск, — ответил на предложение Баскиловича Смирнов. — Если этот гад загнется после двухнедельной отсрочки, так ничего больше и, не сказав, то представляете, что со мной тогда сделают?

— Операцией руководите вы, вам и решать, — тяжело вздохнул Баскилович. — Только, Геннадий Викторович, я думаю, что все оборачивается так, что вам в любом случае не позавидуешь.

— Господи, быстрей бы все это кончилось. Угораздило же именно мне получить это задание. Я все же рискну, — сказал Смирнов и начал вводить Александру еще одну ампулу препарата.

Примерно через минуту Александр сильно побледнел, его губы посинели, он выгнулся всем телом, широко открыл рот и начал часто им хватать воздух.

— Что вы застыли?! Делайте же хоть, что ни будь! Ведь эта сволочь сейчас сдохнет! — закричал Смирнов.

— Мы же не реаниматологи. Да вы же ведь сам врач, — растерялся Баскилович.

— Да я тоже по другой части! — выкрикнул Смирнов.

Тем временем Александр сделал глубокий вдох и перестал дышать. Его глаза широко открылись, а взгляд остановился. На лице застыло выражение сильного удивления.

Бугров с криком: "Мы его теряем!" кинулся неумело делать Александру искусственное дыхание.

— Вызывайте скорую! Сами мы не справимся! — оторвавшись на секунду от своего занятия, прокричал Бугров.

После небольшого замешательства Смирнов тоже кинулся помогать Бугрову, периодически повторяя:

— Как же я так? Надо же было бригаду наготове рядом держать.

Бригада скорой медицинской помощи появилась минут через десять. Но врач бригады вместо того, чтобы сразу кинуться к Александру застыл на пороге комнаты в немом вопросе, увидев привязанного к кровати Александра, вывернутые наизнанку шкафы и тумбочки, раскиданные по полу предметы, шприц, кучу пустых ампул и трех подозрительного вида мужчин.

Смирнов через свой идентификатор личности быстро довел до сведения прибывших, с кем они имеют дело. Врач с фельдшером сразу, как ошпаренные подскочили к Александру и, как никогда изо всех сил стали стараться его реанимировать. Они не спрашивали, что произошло, сколько времени их пациент находился в состоянии клинической смерти, что и зачем ему кололи. Им и так все было ясно. Больше всего им хотелось как можно быстрее убраться из этой квартиры. И убраться так, чтобы без последствий, чтобы, вызвавшие их люди навсегда забыли об их существовании. Именно поэтому им больше всего хотелось вернуть с того света Александра. Но что бы они ни предпринимали, ничего не помогало.

Провозившись с телом Александра минут на тридцать больше разумного срока, мокрый от пота врач скорой помощи, наконец, дрожащим голосом сказал:

— Все, он ушел. Ничего сделать нельзя.

— Жаль. Мы вас больше не задерживаем, — не скрывая своего сожаления, сказал Смирнов, который до последнего надеялся, что Александра все же удастся откачать.

Бригада скорой медицинской помощи тут же буквально на глазах исчезла из квартиры Александра, словно они в ней никогда и не были. Было ясно, что они не то, что рассказать, кому-то об этом вызове не посмеют, а даже между собой вряд ли решаться его обсуждать.

— Ну, и что нам теперь делать? — в растерянности спросил севшим голосом Смирнов.

— Как, что? Сейчас тело перевезем к нам в институт. Сделаем вскрытие, возьмем пробы, проведем исследования тканей, — уверенным голосом сказал Баскилович. — Вы, Геннадий Викторович, конечно на вскрытии можете и не присутствовать. Вот только перевозку тела организуйте, пожалуйста. Незачем нашим сотрудникам лишнего видеть.

— Исаак Абрамович, кому оно теперь ваше вскрытие нужно? — с раздражением спросил Смирнов.

— Ой, не скажите, Геннадий Викторович. Еще как нужно, — хитро ухмыльнулся Баскилович. — Интересно посмотреть, что собой клетки его тканей представляют после того, как они прожили несколько обычных сроков. Может еще, какие зацепки найдутся?

— Вот, что, пожалуй, я с вами до конца останусь, — с подозрением и о чем-то пытаясь сообразить, посмотрел на Баскиловича Смирнов.

— Ну, это уж, как вам будет угодно, — безразличным тоном сказал Баскилович.

После вскрытия Смирнов от усталости уже буквально еле стоял на ногах, а у Баскиловича словно второе дыхание открылось. Он энергично и деловито отдавал команды по поводу проведения исследований тканей Александра, указывал, какие части тела Александра следует сохранить, а какие уже можно отправить на утилизацию.

— И, что это вскрытие дало? Труп, как труп. Без сюрпризов, вполне обычный, — спросил Баскиловича Смирнов.

— А это уже значительно сокращает возможные варианты, примененных Игнатовым, методов омоложения. Я уверен, что и при исследовании образцов его тканей обязательно, что ни будь, интересное отыщется, — ответил Баскилович. — Да, Геннадий Викторович, и не забудьте нам отчет ваших технарей передать.

— Исаак Абрамович, я что-то не пойму? Вы так суетитесь, неужели вы на что-то рассчитываете? — удивился Смирнов.

— Это вы о чем? Никак вспомнили, что меня наказать грозились? Так ведь я два десятка лет омолаживал все наше руководство. Раз Игнатов свое изобретение в могилу унес, то значит, и дальше этим делом буду заниматься. Больше все равно некому. Вот, если бы он все рассказал, то тогда, конечно, не сразу, но со мной действительно всякое могло случиться. Кроме этого, того, что он все же успел рассказать достаточно для того, чтобы зародилась надежда на воссоздание его прибора. А кто будет заниматься воссозданием прибора? Опять же, я, ведь в эту сферу очень неохотно новых людей допускают, — самодовольно улыбнулся Баскилович.

— А как же я? — совсем расстроился Смирнов.

— Ну, а вы… Я уж и не знаю, куда вы так гнали допрос? Ведь вы были нужны только для проведения допроса. А потом вы просто превращаетесь в ненужного свидетеля. Все это вы должны лучше меня знать и понимать. Поэтому я очень желаю вам, Геннадий Викторович, дней так через пять оказаться в таком месте, где вы о событиях последних суток сможете рассказать разве, что белому медведю. И о вашем существовании наши хозяева, как можно быстрее, вообще забыли.

Потом, когда Баскилович с Бугровым сидели в институтской машине, которая развозила их по домам, Баскилович сказал:

— Я не понимаю, как ему удалось врать даже, находясь под действием препарата?

— Почему вы так решили? — искренне удивился Бугров.

— Во время вскрытия мы хотя бы следы от электродов у него в мозгу нашли?

— Нет.

— А как же он тогда глубокие структуры мозга стимулировал своим прибором?

— Тогда получается, что никакого прибора никогда и не было, — в полном изумлении произнес Бугров.

— То-то и оно. И не дай Бог, чтобы это понял кто-то еще.

Декабрь, 2012 год.