После памятного случая в пилотской кабине, когда Иван Сергеевич вынужден был оглушить Алика Ноготкова ультрагипноингалятором, мальчуган впал в состояние летаргического сна, что был вынужден засвидетельствовать доктор медицины Блаженный. Когда же он через десять суток проснулся, Джонриду Феоктистовичу и Филиппу Ивановичу удалось уговорить мальчишку не проявлять своих удивительных способностей хотя бы до посадки на Марсе.

Смиренное поведение Алика радовало членов экипажа «Эллипса», и даже, когда крошечный метеорит пробил оболочку космической оранжереи, все считали это гораздо меньшим бедствием, нежели шалости Ноготкова-младшего, грозившие, по словам астроботаника, превратить их корабль в летающую БМ-10, что при расшифровке означало Братскую Могилу на Десятерых.

Молотков вызвал в пилотскую кабину Сергея Ивановича, когда тот уже завершал утреннюю трапезу.

— Что-нибудь случилось? — спросил дублер, входя.

— Так, Сергей Иванович, пустячок, — пожал плечами Молотков. — Взгляните-ка на экранчик центрального теле-устройства! — Волнуясь, дублер приблизился к экрану с едва заметными красными линиями и в волнении откинул со лба прядь волос.

— Иван Сергеевич! — воскликнул Серповский. — Будь я проклят потомками, если та крупная симпатичная румяная дынька — не планета Марс!

— За ваших потомков я спокоен, но я оторвал вас от еды. Извините!

— Да чтобы увидеть в таком солидном варианте эту бахчевую культуру, я готов голодать две недели подряд!

— Зовите всех сюда, пусть полюбуются.

Серповский нажал на одну из мигающих кнопок пульта и закричал:

— Внимание! Всем приказано перейти в пилотскую кабину! — Взглянув на телеэкран, он убедился, что понят всеми: члены экипажа покидали свои отсеки. — Видите, друзья, — обратился он минуты через три к вошедшим, — как Марс застыл на перекрестке? Это означает, мои дорогие коллеги, что теперь нам остается выйти на прямую, как говорят спортсмены.

— Для штурмана, — заметил Ташматов, — это весьма неосторожное высказывание. Учащиеся средней школы знают, что в условиях космоса кратчайшим расстоянием между двумя точками является далеко не прямая.

— Так я же подчеркнул — «как говорят спортсмены», — улыбнулся дублер. — И вообще попрошу в «тот исторический момент не придираться!

— Сколько осталось километров? — поинтересовался академик.

— Двести восемьдесят тысяч, — ответил Молотков, — сущие пустяки, ровно четыре часа пути — Как от Ленинграда до Ташкента или до Душанбе.

— Можно приготовить кинокамеру? — спросил Налотов.

— А разве вы успели ее разобрать? — удивился < орловский.

— Как дела с эн-пэ-у? — поинтересовался Филипп Мнанович.

— Налажено?

— Связь в порядке, — не отрываясь от приборов, ответил Молотков. — Ну, ладно, полюбовались, и хватит. Всем занять свои места! — Когда это приказание было выполнено, Молотков с тревогой произнес: — Торможение будет резкое, Сергей Иванович. Происходит нечто странное. То есть настолько странное, что я боялся об этом сказать при всех. Больше того: лично я, например, не могу найти сколько-нибудь разумных объяснений этому явлению. Взгляните-ка на поведение жироскопа и компаса — чудеса!

Сергей Иванович нагнулся к приборам и застыл в изумлении.

— Надо все-таки вызвать сюда Ташматова, Иван Сергеевич.

— И Романа Павловича, — добавил Молотков, нагибаясь к микрофону. — Внимание! Кандзюбе и Ташматову срочно зайти ко мне! Повторяю: срочно!

Даже сквозь иллюминатор гермошлема скафандра можно было заметить, что физик-ядерщик очень взволнован.

Внезапный вызов он, естественно, понял как крайне вынужденную меру Молоткова. Так же встревожен был и доктор геологии, который с напряжением глядел на командира корабля. Едва взглянув на компас и жироскоп, Кандзюба и Ташматов одновременно вздохнули и вопросительно посмотрели друг на друга.

— Они исправны? — с сомнением в голосе произнес Ташматов.

— Абсолютно, — заверил Молотков. — Увы!

— Магнитная буря исключена? — в раздумье спросил Кандзюба.

— Полнейший магнитный штиль, — хмуро информировал Серповский.

— Странно, — покачал головою Кандзюба, — однако впечатление такое, будто где-то совсем недалеко находится мощная магнитная аномалия. Ну, в общем, словно рядом с нами и с такой же скоростью движется астероид, состоящий сплошь из одних намагниченных пород.

— Словно вмешиваются потусторонние силы, — невесело улыбнулся Ташматов. — Какие-то грандиозные джины, выпущенные злым волшебником.

— Я «Эллипс», — монотонно заговорил Иван Сергеевич, наклонившись к микрофону, — Эн-пэ-у, я «Эллипс». Как слышно? Прием.

Несколько минут в пилотской кабине царило безмолвие. Все ждали ответного слова вн-пэ-у. Тихо жужжали приборы на пульте управления, слышно было, как в наушниках Молоткова звучала хаотическая музыка, прорывалась человеческая невнятная речь, раздавался писк морзянки, различных сигналов и позывных. Иван Сергеевич собирался было включить передатчик, когда раздался знакомый голос дежурного

НПУ:

—Я эн-пэ-у, я эн-пэ-у. Вас понял, «Эллипс». Проверьте исправность компаса и жироскопа. Руководство эн-пэ-у затрудняется дать объяснение причинам странного поведения вашего корабля. Прием.

— В общем, надо разбираться самим, — пробурчал Молотков и снова перешел на монотонную речь: — Я «Эллипс», я «Эллипс», сообщаю, что компас и жироскоп совершенно исправны. Постараемся выяснить причины интенсивного торможения. Я «Эллипс», прием.

— Иван Сергеевич, — обеспокоенно произнес Ташматов, — у меня такое ощущение, будто сейчас вступили в силу какие-то не известные нам законы физики. Ведь давно уже было всё рассчитано, мы знали, что будет с «Эллипсом» в любую минуту, а тут вдруг какие-то странные загадки...

— У нас уже, кажется, были случаи, когда всем приходилось удивляться, — с некоторым ехидством заметил Кандзюба. — А потом прояснилось.

Геолог взглянул на «зеркалку» одновременно с Ташматовым, Серповским и Молотковым. Она была отключена — экран ее не светился!

— Быть может, это новые фокусы нашего телепата, черт бы его побрал, наконец, — заволновался Серповский. — От него всё можно ожидать.

— Вряд ли, — покачал головой Молотков. — Мальчишка поклялся...

— Все-таки есть смысл проверить, — усмехнулся Кандзюба.

— Чем черт...

— В Алике я уверен, — перебил Иван Сергеевич, — но, конечно, на всякий случай можно проверить. — И он включил телеэкран доктора биологических наук. — Алло, Филипп Иванович, что поделывает ваш отрок?

— Как ни странно, спит, — ответил цитолог, голова которого появилась на экране. — Джонрид Феоктистович и я полагали, что воздействие гип...

— Извините, — перебил Молотков, — а давно он спит?

— Да уже часиков пять-шесть, очевидно. Я так думаю, что гип...

— Извините, вы с Хворостовым свернули уже оранжерею?

— Свернули. Петр Валерианович чуть не плакал, да и я, честно гово...

— Всё ясно, Филипп Иванович. Виноват, отключаюсь, очень занят.

— Полное алиби, — вздохнул Серповский. — Гора с плеч!

— Наоборот, — потускнел Ташматов, — дело приобретает серьезный оборот — теперь еще труднее объяснить этот зловещий эффект. Как видим, природа магнетизма может еще преподносить свои скверные сюрпризы.

— А как насчет общеизвестных законов физика, они нам помочь не могут, Муса Ташматович? — спросил Серповский.

— Как там по учебникам?

— А вдруг не все законы верны? — пожал плечами Кандзюба.

— В геологии допускались, например, просчеты, ставившие в тупик многих ученых.

— Бывает и так, Роман Павлович, — вздохнул физик. — Могу привести пример. Как известно, основанные на ошибочных философских взглядах утверждения о принципиальной неоднозначности формулировок законов электродинамических сил вступили в противоречие со сведениями, накопленными наукой, и оказались, представьте, несостоятельными.

— Благодарю вас, Муса Ташматович, за микролекцию, — иронически поклонился Молотков, — но она не изменила ситуации с компасом и жироскопом. Загадка не разгадана, а философия пошла по боку.

— Я попросил бы вас, Иван Сергеевич, почтительнее относиться к философии, — укоризненно покачал головою Ташматов. — Дело в том, что...

— Постойте! — перебил Молотков, меняясь в лице и судорожно вцепившись в подлокотники пилотского кресла. — Происходит нечто невероятное! Вы видите, что появилось на перекрестке этих линий? — Командир корабля, не обращая внимания на дублера, Кандзюбу и Ташматова, наклонившихся к телеэкрану, включил передатчик и, быстро настроившись, часто задышал:

— Эн-пэ-у, эн-пэ-у, я «Эллипс», примите экстренное сообщение! Наш корабль не подчиняется управлению и направляется в сторону от Марса. Мы держим курс, очевидно, на Фобос! Держим курс на Фобос! Прием.

— На Фобос! — механически повторил Кандзюба и повернулся к Ташматову. — Вы представляете, Муса Ташматович, что это означает, а?!

Физик не успел ответить на несколько риторический вопрос Романа Павловича, ибо в этот момент командир корабля буквально взревел:

— Все по местам!!! — Включив экраны всех отсеков, он приказал: — Всем немедленно надеть амортизационные скафандры — возможны осложнения при посадке на спутник Марса, Судя по приборам, нас притягииапт к Фобосу, Прошу дать знак, что я понят, поднятом руки!

Все четверо взглянули на экраны. Там появились взволнованные лица Хворостова, Ноготкова, Блаженного, Аша, Валетова и только что, очевидно, проснувшегося Алика.

Спустя секунду каждый из них, словно опомнившись, поднял руку. И только после этого Молотков принялся вызывать НПУ.

Но связь с Землей прервалась.

— А вдруг мы проскочим между Марсом и Фобосом? — ахнул дублер.

— Их разделяет девять тысяч триста восемьдесят километров — коридорчик для «Эллипса» не очень узкий, — ответил Молотков. — Но ведь Фобос ничтожно мал в сравнении с Марсом, и нас должна притянуть планета. И потом мы не можем проскочить мимо — ведь это же вопреки всем законам физики!