Надя очнулась от холода и не сразу сообразила, где она и что с ней произошло. Она лежала в снегу. Но где же Ошлыков? Почему он молчит?

— Кузьма Федорович! — крикнула Надя. — Кузьма Федорович! — повторила она еще раз и прислушалась. Никакого ответа. Наде казалось, что она находится в каком-то мешке, который давит на грудь, на спину. Правая рука была цела. А левая? Надя шевельнула ею. И левая была цела. Это обрадовало девушку, и она потихоньку начала освобождать их.

Ночь Надя не спала, выбираясь из снежной ямы.

Рассвет наступал медленно. Красноватые лучи солнца чуть озарили край расщелины. Только теперь девушка хорошенько осмотрелась. Она упала с высоты тридцати — тридцати пяти метров в толщу снега. Это-то и спасло ее от гибели. Стены расщелины отвесные, гладкие, нигде ни одного выступа. Значит, нечего и думать о том, чтобы выбраться без посторонней помощи.

Надя проверила запас продуктов: банка молока, банка мяса, две плитки шоколада, сахар и сухари. Неделю можно продержаться.

К полудню расщелина наполнилась шумом. Причину его возникновения Надя не сразу поняла. Но шум все усиливался. Он шел откуда-то снизу, из-под снега. «Да это же вода течет», — обрадовалась Надя и подошла к месту своего падения. Из ямы звуки доносились более отчетливо. Временами даже можно было услышать шум перекатываемых камней. К вечеру все стихло. Только долго еще журчал ручей.

Надя призадумалась. Куда течет вода? Бесспорно, она выходит на поверхность. Но где? И далекий ли путь она совершает до выхода на открытое пространство? Может, этот подземный ручей выходит в Голубую долину, которая, как знала Надя, находилась совсем рядом с расщелиной? Почему Ошлыков не попытался помочь ей? Десятки самых разнообразных вопросов возникали у Нади.

В расщелине начало темнеть. Наде, хотя она и бодрилась, было страшновато. Иногда слезы появлялись на глазах. Главное, она чувствовала себя совершенно беспомощной. Если бы была хоть малейшая возможность выбраться из расщелины! Бездействие расслабляло волю. Но что это? Будто совсем рядом, где-то за стеной, поют. Или Наде это только кажется? Может, она начинает галлюцинировать? Но нет. Звуки тихие, но отчетливые. Надя несколько раз крикнула, надеясь, что ее услышат и придут на помощь.

Ирина с мая не выходила из Голубой долины. Все попытки отпроситься у отца съездить в Комкур кончались неудачей. Ошлыков больше находился в разъездах. Ульяна в счет не шла. После возвращения с Алдана она резко изменилась. Ирину не замечала, дерзила мужу. Отношения между женщинами окончательно испортились после того, как Ульяна рассказала Ошлыкову о встречах Ирины с Николаем.

Почти ежедневно Ирина работала на небольшом огороде. Глядя на ровные грядки, она чувствовала гордость за свой труд. Все-таки она посадила картофель так, как учила Надя, — на участке, почти сплошь покрытом камнями. Камни быстрее будут нагреваться на солнце, и часть тепла отдадут хорошо удобренной почве. На теплых землях быстрее разовьется картофель, вырастет большой урожай.

В свободное время Ирина уходила в конец долины и до вечера пропадала там. Места ей нравились. У отвесной скалы лежал огромный валун, а в самой стене зияла черная дыра. К обеду из нее начинал вытекать поток воды; он быстро увеличивался и широкой лентой устремлялся вниз по Голубой долине. Ирина взбиралась на валун и часами сидела, слушая шум воды. Постепенно вокруг все утихало. Поток таял и к вечеру превращался в маленький, едва слышный ручеек.

Сегодня Ирина до вечера пробыла в конце долины. Уже стало прохладно, когда она поднялась и поправила волосы. «Где-то сейчас Николай? — мелькнула в голове мысль. — Вспоминает ли меня? А что делает Надя?» Ирине стало грустно. Она запела печальную песенку. И долго звонкий девичий голос переливался в Голубой долине.

На заимку Ирина возвращалась мимо маленькой избушки, построенной отцом примерно в полукилометре от заимки. В избушке никто не жил. Она была необитаемой.

Только зимой сюда два-три раза заезжал отец, чтобы заколоть и освежевать оленя. Приближаясь к избушке, Ирина услышала глухие удары, раздававшиеся изнутри. Кто же мог быть в избушке, запертой снаружи? Ирина прибавила шаг и услышала лай собаки. Голос показался ей знакомым. «Тузик старого Куна», — подумала Ирина, но сразу же отбросила эту мысль. Откуда тут быть, охотнику? Вот уж с неделю как он покинул Голубую долину. Уходя, отец сказал, что Кун отправился в Комкур.

Старый охотник уже давно пришел на заимку. И, как это было ни странно, Ошлыков сам пригласил его немного погостить. Для Куна он не жалел ни спирта, ни браги. Пей, сколько хочешь! А Кун был слаб на выпивку, и водка часто подводила его.

Ирина подошла к избушке. Удары усилились.

— Кто там? — стараясь перекричать звуки, спросила она.

Удары сразу же умолкли.

— Кто там? — повторила Ирина.

— Однако, открой.

— Дядя Кун?

— Однако, я… Старый Кун.

Ирина отбросила засов и открыла дверь. Охотник выскочил из избушки. Убедившись, что Ирина одна, успокоился.

— Худой, однако, Кузя, худой!

— Почему ты здесь, дядя Кун?

— Однако, худой Кузя…

Из бессвязного рассказа зверобоя Ирина поняла, что запер его здесь отец. Кун не помнил, как попал в этот домик: был пьян. Когда он отоспался, то увидел возле себя большую бутыль спирта, много хлеба, вареного картофеля. Кун пил, ел, спал, опять пил… Сегодня утром он съел последний кусок хлеба.

— Ай, Кузя! Ай, Кузя!.. Худой Кузя человек! — без конца повторял Кун.

Ирина побежала на заимку. Вернулась она, когда уже совсем стемнело, принесла хлеба и масла, а также, по просьбе старого охотника, веревку и его ружье. Зачем понадобилась веревка, Ирина не знала, но захватила первую попавшуюся. Подкрепившись, старый Кун сразу же повеселел.

— Ирина молчать может? — спросил он девушку.

— Может, дядя Кун.

— Олешки дает Ирина?

— Зачем тебе олени, дядя Кун?

— Надо, надо… Ходи лови олешек. Два олешка надо.

Ирина больше не стала расспрашивать: знала, что ничего не добьется. Захватив аркан, отправилась в стадо. Вернулась она с двумя оленями. Кун впряг их в старую нарту, лежавшую возле избушки, и пошел в конец долины. Ирина последовала за ним.

Надя стояла, прислонившись к каменной стене расщелины. Много времени прошло с тех пор, как она услышала пение и кричала, но никто не пришел ей на помощь. И теперь ей казалось, что она слышала звуки песни во сне, а не наяву. Темнота и тишина обступили Надю со всех сторон. Она видела кусок черного неба, обсыпанный звездами. Они холодно мерцали, и им не было никакого дела до человека, заживо погребенного в глубокой расщелине.

Чтобы отогнать тяжелые мысли, Надя мысленно перенеслась в лагерь. Сейчас ее товарищи сидят у костра и обсуждают план поисков. Она видит лицо Алексея, сосредоточенно-хмурое, с резкой поперечной складкой на высоком лбу. А может, он сейчас бродит в горах и ищет ее…

— Алеша, Алешенька… — шепчут ее губы.

В воображении девушки возникают картины недавнего прошлого. И кажется ей, что это было очень-очень давно.

Вдруг по расщелине поползли какие-то странные звуки. В мертвой тишине, которая царила тут, каждый шорох доносился отчетливо. Надя прислушалась. Никаких сомнений не было: внизу стучали. Но кто там может быть? И в такой поздний час? Надя долго прислушивалась к глухим звукам, стараясь понять их происхождение.

Если бы только она знала, что в двадцати шагах от нее находились старый Кун и Ирина! Но что, если бы и знала, разве она могла бы сообщить о себе?

Надю мучила собственная беспомощность. Зимой при «шепоте звезд» она с вывихнутой ногой ползла по снегу сотни метров. А тут совершенно здоровая ничего не может сделать. Раскисла совсем, а еще «волевой человек», как сказал о ней однажды дядя — генерал Смоленский. «Вот тебе и волевой человек», — усмехнулась Надя. Собственно, почему нельзя ничего сделать? Раз есть сток воды, есть и русло для стока. Почему бы не исследовать его, посмотреть, куда течет вода? Тогда можно было бы принять какое-то решение. Значит, надо пробиваться к руслу, посмотреть, куда устремляется вода.

Но чем копать снег? В расщелине он, очевидно, лежит толстым и довольно плотным слоем, поскольку, при падении с большой высоты он не был пробит. Попробовать руками?.. Больше нечем. Именно руками, как лопатой, но добраться до русла! Обязательно добраться!

Старый Кун привел Ирину к тоннелю.

Вспыхнула спичка. Охотник зажег лучину и протянул ее Ирине. Она даже не сообразила, откуда у старика взялись лучинки, и вообще все для нее пока было загадкой.

Вслед за Куном, низко пригибаясь, она вошла в тоннель. Молча сделали несколько шагов и остановились.

Ирина увидела в стене нишу, а в ней заржавленную лопату. Кун взял ее и несколько раз ударил о каменную стену, пробуя крепость черенка. По тоннелю поползли глухие звуки ударов, которые и услыхала Надя. Кун молча зашагал к выходу. Возле валуна, на котором любила сидеть Ирина, старый охотник остановился, воткнул лопату в землю и два раза обошел вокруг камня. Потом молча стал копать. Послышался лязг железа. Кун заработал энергичнее. Из ямы кое-как вытащили металлический ящик. Старый охотник ощупал его.

— Худо не думай, высокий русский. Ты спи. Твой сын скажи — ящик возьми.

Кун и Ирина долго возились возле нарты. Погрузив ящик, старый охотник свободно вздохнул.

— Большой спасибо, Иринка, — проговорил он наконец. — Мало-мало ехать надо.

— Дядя Кун, а что там, в ящике?

— Иринка, молчи, чтоб Кузя не знай.

— Я буду молчать. А почему ты с отцом не пришел сюда?

— Кузя не надо знай, Иринка. Ящик красный командир оставил. Кун хоронил. Понимай, Иринка.

Ирина никогда не видела Куна таким взволнованным. Говорил он бессвязно, перемешивая русские, эвенские и якутские слова. Временами его просто невозможно было понять. Но по тому, с каким волнением говорил охотник, Ирина инстинктивно чувствовала, что ящик для старика является священным, и непонятно было, почему он так настойчиво просил ее, чтобы она не проговорилась отцу.

«Все это очень странно», — подумала Ирина, проводив Куна до выхода из Голубой долины.

Как только рассвело, Надя позавтракала: съела три сухарика, два кусочка сахару, четверть плитки шоколада и принялась за работу. Обмотав руки кусками оторванного от подола сорочки материала, она начала рыть снег. Где-то совсем близко летал самолет, временами гул мотора становился все явственнее. Вот он мелькнул над расщелиной. Надя даже увидела склоненного над кабиной человека: он что-то высматривал.

— Саша! Саша! — крикнула она.

Но самолет уже скрылся. А когда он появился второй раз, Надя уже никого не звала. Разве увидят или услышат ее отсюда, из каменного мешка?

Разбившись на группы, участники экспедиции отправились на поиски Нади. Левченко вылетел на самолете.

Алексей предложил пройти от истоков Контора водоразделом километров двадцать, пробраться в долину. «Может, Надя, исследуя русло реки, застряла в какой-нибудь долине», — высказал предположение Алексей. Николай согласился с ним. Один Ошлыков возражал.

День стоял ясный.

Алексей шел впереди, внимательно просматривая местность. Неожиданно путь преградил медведь. Он шел навстречу, слегка переваливаясь. Увидев людей, остановился, как бы удивленный. Потом поднялся на задние лапы и заревел. Алексей снял с плеча ружье и выстрелил. Медведь упал мертвый.

— С одного выстрела — и наповал, молодец! — похвалил Олонко.

Тушу освежевали; шкуру Алексей свернул и навьючил на лошадь.

К вечеру вышли к реке. Неширокая, но быстрая, она стремительно несла свои холодные воды.

— Пойдем на плотах, — предложил Алексей.

— А лошадь куда? — спросил Олонко.

— Ты приведешь ее в лагерь. А мы с Кузьмой Федоровичем поплывем. Долго ли связать плот из семи-восьми бревен?

— Эх, и умная ты голова, Алексей Григорьевич, — похвалил географа Ошлыков.

— Давайте вязать плот.

После обеда только было собрались отплывать, как откуда-то выскочила собачонка. Лохматая, дымчатая, с торчащими ушами, она отчаянно лаяла.

— Тузик! Тузик! — позвал Николай. Он узнал собаку старого Куна.

— Откуда она тут взялась? — удивился Алексей.

На поляну выехала оленья упряжка, возле нее шагал старый охотник. Николай и Алексей обрадовались. Радовался и старый Кун. Один Ошлыков не разделял общего восторга. «Кто же его выпустил?» — задавал он себе вопрос. При виде ящика, нагруженного на нарты, у него даже сердце екнуло. Неужели это тот самый?

Куна напоили чаем, угостили табаком.

— Однако, где ты пропадал? — спросил Олонко.

Кун покосился на Ошлыкова и усиленно задымил трубкой.

— Пропала та, которая ходит тропой охотников, — продолжал Николай.

— Ай-яй, беда! Ай-яй, беда! — закачал головой Кун. — Старый Кун будет искать. Скорей лагерь надо. Сидеть длинно не надо. Зачем плот?

Алексей объяснил.

— Ай-я-яй! — закачал головой Кун. — Река не знай, нельзя плавай. Умирай не надо.

— Зачем же умирать?

— Большой камень в воде много.

— Не может быть! — воскликнул Алексей. — Что же вы молчали, Кузьма Федорович?

— Ручаться не могу, но, по-моему, порогов на реке нет. Кун преувеличивает опасность, — сказал Ошлыков, а сам подумал: «Твоей погибели уже не хочу, ключ теперь не нужен».

— Ай, Кузя! Ай, Кузя! Умирай не надо!

Река имела форму дуги. По словам Куна, пороги находились на этой самой дуге.

Олонко предложил пойти берегом реки.

— Не стоит рисковать, Алексей. Я Куну верю.

Алексей исподлобья следил за Ошлыковым.

— Так, по-твоему, Кун, на плотах идти нельзя?

— Ни-ни! — покачал головой охотник.

— Тогда вы идите по берегу, а мы с вами, Кузьма Федорович, все же поплывем.

— Я согласен. Плыть так плыть! Заметь, однако, Алексей Григорьевич, я ведь не говорю, что нет порогов.

— Совсем недавно вы другое говорили, Кузьма Федорович.

— Ну, ладно. Плывем!

Алексей направился к плоту. Николай догнал его и взял за руку.

— Не храбрись, Алексей. Ошлыкову силенки не занимать, вон он какой! Спихнет он тебя в воду, и конец.

— Брось, Николай! Не впервые.

Алексей прислушался, не идет ли Ошлыков. — Что же он медлит?

— Кузьма Федорович, поторапливайтесь!

Оставшись вдвоем с Ошлыковым, Кун с опаской посмотрел на него. Старый охотник больше не верил Кузе, с которым когда-то пил за нерушимую дружбу.

Ошлыков исподлобья смотрел на охотника и думал. На плоту он, конечно, не поплывет: на реке пороги. Все это было затеяно, чтобы отделаться от Олонко и завладеть заветным ключом Соснина. «Почему бы этого ученого не оглоушить чем-нибудь, вытащить ключ из кармана и сбросить в воду? На горной реке всякое может случиться», — не раз думал Ошлыков до этой встречи с Куном. Заполучив ключ, Старовер намеревался послать с ним к старому охотнику Щеголя. Последний должен был показать ключ и потребовать ящик. Хорошо разработанный план провалился.

Ошлыков подошел к нарте и приподнял ящик. «Не унесешь!» — только и успел он подумать, как услыхал хрипловатый голос Куна:

— Ящик не надо трогай, Кузя! Стреляй буду!

Старовер увидел наведенное на него ружье. Он плюнул и подошел к костру.

— Ты обманул меня, друг Кун.

— Друга больше не надо. Кузя худой друг!

— Что ты, Кун! Мы же столько лет знакомы, а ты говоришь, что я не друг тебе.

Охотник покачал головой.

— Выпить хочешь, друг Кун?

Ошлыков достал из-за пазухи плоскую флягу и, запрокинув голову, сделал несколько глотков. У Куна внутри что-то засосало. Он проглотил слюну. Старовер протянул ему флягу.

— На, пей в знак дружбы, прямо из фляги.

— Кун не будет пить. Кузя запирай его на заимке. Кузя худой друг.

— Не хочешь пить, не надо! — сказал Старовер. — Может, ты, друг Кун, скажешь, что это за ящик везешь на моих оленях?

— Олешки Иринка давай.

— Правильно она сделала, что дала их тебе. Ну, а ящик-то куда ты везешь?

— Не надо, Кузя, спрашивай. Кун не говори.

— Экий ты стал неразговорчивый, — проворчал Ошлыков и оглянулся вокруг: на нарте, конечно, не удерешь, не зима, а Кун не промахнется, продырявит затылок. С берега донесся голос Соснина. «Надо уходить», — мелькнула мысль, и Старовер поднялся. — Ну, я пойду, — сказал он. — Вечером встретимся, ты ведь берегом поедешь?

Кун сумрачным взглядом проводил Старовера. Прибежал Олонко.

— Где Кузьма Федорович?

— Там пошел, — махнул рукой старый охотник на реку. — Худой человек Кузя.

Николай побежал туда, куда указал Кун. Ошлыкова там не было. Начали искать, стреляли в воздух, кричали. Старовер исчез.

— Осталось немного досказать, — продолжал Сергей Петрович. — Вечером Грей привел меня к расщелине. Я спуститься не мог, не было длинного каната. Подавали голоса: Грей лаял, я кричал. Но все напрасно.

У костра стало тихо.

— Завтра думаю спуститься в расщелину, — нарушил молчание Ветлужанин. — Саша, как ты на это смотришь?

— Согласен. С утра только слетаю в Комкур.

— Не задержишься?

— Нет! За полтора часа управлюсь.

— Максим Николаевич в день по три раза запрашивает о Наде.

— Вот что, Сергей Петрович, — сказал Цинченко. — В расщелину надо спуститься вечером.

— Почему?

— Утром опасно. К двенадцати часам с ледников уже идет вода. Утром вы ничего не сделаете. Вечером же, когда кончится сток ледниковой воды, вы, не рискуя жизнью, тщательным образом сможете исследовать расщелину. Не забудьте, у вас будет время с шести часов вечера до двенадцати часов следующего дня. Проклятая нога. Мне бы самому надо отправиться с вами.

— Хорошо, попробуем спуститься вечером.

На следующий день рано утром Саша Левченко вернулся из Комкура и вместе с Ветлужаниным вышел на поиски Нади. В полдень они достигли расщелины. В ней оказалась вода. Уровень ее, как нетрудно было заметить, постепенно поднимался; скоро вода стала выливаться через край. Прошел час, другой. Вода не убывала. К шести часам она вошла в берега, но ниже не хотела падать.

— Ничего не понимаю, — разводил руками Ветлужанин. — Что могло случиться? Еще вчера в расщелине не было ни одной капли воды, в ней был снег…

Незадолго до прихода к расщелине Ветлужанина Надя сидела на бровке шурфа, выкопанного в снегу. Внизу на глубине трех — трех с половиной метров бурлила вода.

Нижняя кромка шурфа пропиталась водой и потемнела. Надя бросала в затихающий поток комки снега. Он подхватывал их и уносил в подземелье.

Вскоре сток воды почти прекратился. Надя перекусила и, взяв в руки пустой вещевой мешок, спрыгнула в русло горного ручейка. Нижний край шурфа оказался на уровне груди. Надя пригнулась и нырнула в тоннель.

Идти пришлось ощупью, согнувшись. Проложенный водой коридор начал суживаться. Пришлось лечь и поляком протискиваться между камнями. В одном месте Наде показалось, что она застряла. Ее охватило чувство беспомощности. Черная пещерная тьма обступила ее со всех сторон, плотная тишина словно давила на плечи. И вдруг сзади что-то гулко стукнуло. Надя рванулась вперед. Ей почудилось, будто что-то огромное надвигалось на нее из тьмы, пыталось притиснуть ее к стене.

Столетиями стояли в безмолвии эти мрачные своды. Никогда не видели они живого человека. Только вода, вечно ищущая движения, струилась здесь. Проникая в самые мелкие поры земли, врываясь в трещины, она прорезала в толще ледяных гор многочисленные галереи, тоннели, коридоры и гроты. Надя как раз и пробивалась по одному из многочисленных сооружений подземного архитектора.

Сколько прошло времени, она не знала. В одном месте стукнулась головой о камень. Когда отлежалась, во рту почувствовала привкус соли, глаза застилало что-то мокрое. Усилием воли Надя приподнялась и снова поползла вперед. В движении она искала свое спасение.

Вдруг тьма начала редеть. Сердце у Нади радостно заколотилось. Казалось, еще два-три удара, и оно разорвется. Горячие слезы обожгли лицо. Она глотала их и, всхлипывая, ползла к свету. Теперь в коридоре стоял полумрак. Надя как-то вдруг сразу выбралась из тоннеля. Глубокий вздох вырвался из груди девушки. Если бы сейчас кто-нибудь из знакомых взглянул на нее, то наверняка бы не узнал: лицо в крови, синеватое вздутие на лбу, поцарапанные руки, кровоточащие ссадины на голых коленях. Юбка клочьями свисала с боков. Телогрейка мокрая и вымазанная в глине. Но Надя ничего этого не замечала. Ее большие глаза изумленно глядели на долину.

Так прошло несколько минут.

Потом Надя вскинула на плечо вещевой мешок и пошла вдоль ручья. У небольшого водоема разделась, умылась холодной водой. К ней вернулись силы.

Надя еще раз внимательно осмотрела долину. Недалеко паслись олени, а чуть в стороне от них, на склоне, возвышалась избушка без окон. Окутанная призрачным светом, она казалась таинственной. Возле избушки были сложены дрова. «Костер разведу», — решила Надя.

…Проснулась она внезапно. Казалось, что она только что задремала, хотя и проспала не меньше пятнадцати часов. Солнце уже перевалило за полдень.

«Нужно найти Ирину и попросить ее вывести из Голубой долины», — подумала Надя, и в ту же секунду услыхала чьи-то шаги. Она пригнулась и осторожно отодвинула ветви ольховника.

Ошлыков вел на веревке Ирину и время от времени хлестал ее не то ремнем, не то куском каната. От каждого удара Ирина вздрагивала и вбирала голову в плечи. Только раз она как-то беспомощно ойкнула и распласталась на земле. Пинком Ошлыков поднял ее.

— Вставай, дура!

На вздрагивающие плечи девушки со свистом упала плетка, которую теперь хорошо разглядела Надя из-за кустов.

— Иди, негодница, иди… Будешь знать, как в отцовы дела вмешиваться!

Ирина падала. Отец подымал ее плеткой и гнал дальше.

Спустя несколько минут Ошлыков, тяжело дыша, прошел назад. Надя лежала ни жива ни мертва. Когда все стихло, она поднялась и пошла к избушке. Дверь была на засове.

Ирина лежала на полу. Надя приподняла голову девушки. Лицо у нее было в кровавых подтеках, Ирина застонала и открыла глаза.

— Пи-ить!

Надя принесла из ручья воды. Только теперь Ирина узнала свою подругу.

— Ты? — прошептала она и горько заплакала.

Надя молча гладила ее по голове.

На спине Ирины перекрещивались десятки кровавых полосок. В нескольких местах кожа была разорвана, и из ран сочилась кровь.

— Зверь, а не человек! — возмущалась Надя. — Смазать нечем. Йода нет.

— Поищи поревную траву, — слабо проговорила Ирина. — Знаешь ее?

— Какая она из себя?

— Листочки у нее, как у морковки. Цветы белые, некрупные, на корзиночки похожие. Только она сейчас не цветет. Но ты поищи, может, найдешь.

Надя долго бродила по южному склону горы. Наконец ее внимание привлек длинный ветвистый стебель травы с мелкими тонкими листочками.

— Она самая! — обрадовалась Ирина. — Разомни ее и положи на раны.

В избушке нашелся котелок. Развели костер и стали кипятить чай. Ирина принесла какой-то травы и бросила ее в котелок. Навар получился густой и чуть сладковатый.

— А теперь рассказывай, — попросила Надя после того, как они напились чаю с сухарями, оставленными Ошлыковым.

Ирина рассказала о том, как она нашла Куна, как они вдвоем грузили на нарту ржавый ящик. — Откуда только тятя узнал об этом, не знаю, — продолжала Ирина. — Сегодня вернулся и накинулся на меня. Совсем изуродовал бы, да Лагутин заступился.

— Давно он у вас? — живо спросила Надя.

— Сегодня пришел. Кабы не он, забил бы насмерть. Ох, и лютый тятя… Как только он обо всем дознался?

В широких глазах Ирины застыл ужас.

— Отец твой в экспедиции работает, — сказала Надя, — может, в лагере и увидел Куна…

— Теперь мне на заимке житья не будет, — печально продолжала Ирина. — Забьет. Убегу!

— И правильно сделаешь. Нечего тут делать. Сегодня же и отправимся.

— Нет, нет, — возразила Ирина. — Он же у вас в лагере.

— Да завтра его рассчитаем.

— Я потом… Уйдет тятя — приду…

— Слушай, Ирина. Если отец решит завтра навестить тебя? Что будешь делать?

— Завтра он не придет. На той неделе, может, заглянет. Видишь, сколько сухарей оставил!

— Смотри, чтобы худо не было.

— Обойдется, — тряхнула головой Ирина и, взглянув на Надю, вдруг неожиданно спросила: — А как ты сюда попала?

Надя коротко рассказала.

— Тятя и сам мог тебя столкнуть. Ты его бойся, — шепотом сказала Ирина.

— Что же плохого я сделала твоему отцу, Иринка? — удивилась Надя.

— Он говорит, что ты совращаешь меня. Бойся его, Надежда Владимировна…

В этот же день Ирина вывела Надю из Голубой долины и объяснила, как быстрее добраться до озера, где стояла экспедиция.

…Вечер. Ярко пылает костер. Сегодня возле него собрались все члены экспедиции, старый Кун и пилоты.

Все эти дни Алексей сильно тревожился за судьбу Нади. И, увидев ее целой и невредимой, обрадовался. Внешне он старался скрыть свою радость, но каждый, глядя на него, видел, что ему это плохо удается. Алексей шутил, смеялся, не отходил от Нади. Кун, глядя на них, широко улыбался, показывая желтые прокуренные зубы. Потом он набил свою трубку табаком и протянул ее Наде со словами:

— Твоя кури надо, твоя — мой друг.

Надя хорошо знала местные обычаи и приняла трубку. Все смотрели на Надю, и в глазах, устремленных на нее, она замечала затаенные искорки смеха. Взгляды друзей как бы говорили: посмотрим, как ты выйдешь из этого трудного положения. Кун курил такой табак, что у непривычного человека после первой же затяжки глаза лезли на лоб. «Но почему она сама должна раскурить трубку? Это может сделать и любимый человек», — вспомнила Надя другой эвенский обычай. Глаза у нее лукаво блеснули, и она протянула трубку Алексею.

— Мой хокуне, — сказала она с почтительным поклоном, как это делают эвенские девушки, — я хочу, чтобы ты раскурил эту трубку.

Хокуне — старик, так зовут иногда молодые эвенки своих возлюбленных, желая выразить особое уважение. Все рассмеялись: Алексей — хокуне! Кун улыбнулся и крякнул:

— Ха!

Один Алексей ничего не понял в только что разыгравшейся сцене. Теперь все взоры были обращены на него. Он сунул трубку в рот, прикурил от головешки и затянулся. Тут же трубка выпала изо рта, он не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Грудь распирало, внутри все горело, на глазах появились слезы.

— Вот черт, крепкий, — выругался он, поднимая трубку. — Не могу больше…

— Нельзя, Алексей Григорьевич, — весело сказал Ветлужанин и объяснил значение слова «хокуне». — Если любишь — сделаешь хотя бы еще две затяжки.

Алексей кивнул и взглянул на Надю. Она была серьезна и молчалива. Надя догадывалась, что Кун подстроил все это. Вид у него был хитрый и довольный. Надя не сердилась на старого охотника. Что ж, Алексей хороший хокуне.

Соснин еще два раза затянулся. Кун важно принял трубку.

— Товарищи, — сказал Ветлужанин, — теперь попросим Надежду Владимировну поподробнее рассказать, как она попала в расщелину и как оттуда выбралась.

— Просим, — поддержали голоса.

Надя рассказала.

— Странно, — проговорил Ветлужанин. — Почему же расщелина наполнилась водой?

— Ничего странного, — заявил Цинченко. — Очевидно, тоннель осел и запрудил сток воды.

Потом Николай Олонко рассказал о подозрительном поведении Ошлыкова на реке.

— Не внушает доверия, я гляжу, ваш проводник, — заметил Левченко.

— Ух и мерзавец! — возмущенно бросил Алексей.

Рассказ Нади, как иглой, кольнул сердце Николая.

Кто-то подбросил в костер сухого хвороста. Пламя ярко вспыхнуло.

— Теперь твоя очередь ответ держать, — сказал Цинченко, поворачиваясь к старому Куну.

Тот молча поднялся и попросил двоих последовать за ним. К костру они вернулись через пять минут, неся на ваге квадратный ящик.

— Однако, подойди ты, — Кун ткнул пальцем Алексея. — Ты тот, который имеет ключ от ящика.

Алексей с волнением подошел к ящику, вытащил ключ и вставил его в замок.

— Открой, однако, — почти шепотом произнес Кун.

Все молчали. Алексей повернул, ключ. Внутри ящика заскрипело и заскрежетало. Ветлужанин сказал:

— Говорят, в свое время князец Старков многих сгубил за этот ящик. Он рыскал по всем стойбищам, но разыскать ящик не мог.

В ящике сверху лежали бумаги, папки, почерневшие от времени. Ветлужанин осторожно вытащил их и сложил на землю. Под бумагами оказались золотые вещи.

— Откуда они тут? Кто их прятал? — воскликнул Цинченко.

— Вы знакомы с историей гражданской войны в здешних краях? Нет? — складывая содержимое обратно в ящик, спросил Ветлужанин. — Здесь орудовал когда-то князец Старков со своей бандой. Эти золотые вещи он вывез из Якутска, ограбив ювелирный магазин. Банда была разгромлена отрядом красных во главе с Сосниным. Но затем на отряд Соснина внезапно напала банда белогвардейцев, бежавшая с Охотского побережья. Предполагают, что отряд Соснина был предан. Предателя тогда не удалось обнаружить. Может, вот эти бумаги, — Ветлужанин поднял папку, — прольют свет на историю предательства.

— Весь отряд Соснина был уничтожен или кто-нибудь остался? — спросил Цинченко.

— Очень немногие остались.

Ветлужанин рассказал все, что знал, о гибели отряда Соснина по хранившимся в районном отделении милиции заявлениям Бастырева, об анонимных письмах на него.

— Кто-то очень и очень был заинтересован в том, чтобы очернить Бастырева и помешать ему добраться до ящика, — заключил Ветлужанин.

Ящик было решено на следующий день на самолете отправить в Оймякон и сдать в милицию.

В этот вечер еще один человек — Мичин Старков — видел, как открывали ящик. Он лежал за кустами и наблюдал за лагерем. Когда открыли крышку ящика, он вздрогнул. Глаза его расширились. Люди, чужие люди перебирали руками его, князца, драгоценности! Злоба душила Якута. Он готов был передушить всех, чтобы вернуть свое богатство.

Ящик закрыли. Якут осторожно отполз в рощицу карликовых берез.