28 июня 1942 г. под кодовым наименованием «Голубое» («Блау») началось наступление по всему фронту от Таганрога на Азовском море до Курска, осуществляемое пятью армиями двух групп армий. После первого прорыва русской линии фронта войска планомерно продвигались в направлении Воронежа. Русские сдали его 6 июля. Затем соединения 6-й армии стали наступать вдоль Дона на юго-восток. В результате возник острый спор Гитлера с Гальдером и Боком. Фюрер еще в начале наступления четко определил: именно танковые дивизии должны наступать без всякой паузы, чтобы разгромить русские соединения и как можно быстрее выйти к Волге. Гитлер очень резко упрекал обоих за задержку войск на двое суток у Воронежа. Он был так взвинчен, что снял с должности командующего группой армий фельдмаршала фон Бока, заменив его генерал-полковником бароном фон Вейхсом. К своему приказу он присовокупил, что не позволит фельдмаршалам портить его планы, как это имело место осенью 1941 г.

Войска в хорошем темпе продвигались вперед, но в большей или меньшей мере наносили удар в пустоту. Число военнопленных было относительно невелико и позволяло заключить, что русский или отступал сознательно или уже не имел сил для длительного сопротивления. В Ставке фюрера по этому поводу велись бесконечные дискуссии. Гитлер решительно держался мнения, что русский выдохся, и требовал от соединений спешить. К сожалению, после первоначальных успехов произошла заминка из-за нехватки горючего. Моторизованным частям пришлось несколько дней ждать его подвоза.

16 июля передовая Ставка фюрера «Оборотень» («Вервольф») переместилась в Винницу. Гитлер чувствовал себя здесь неважно. Ему мешала жара, донимали полчища мух и комаров. Сам я в это время старался как можно чаще летать и поддерживать связь со штаб-квартирой Геринга и Ешоннека. За обедом и ужином фюрер держался очень свободно и открыто, весьма оживленно и с большой выдержкой дискутируя в эти недели с представителем главнокомандующего ВМФ адмиралом Теодором Кранке. Беседы велись отнюдь не только на военно-морские темы, а затрагивали любые предметы, к которым Гитлер, иногда долго, иногда мимолетно, проявлял интерес. Исключение составляла лишь высадка англичан 19 августа на французском побережье в Дьеппе. На суше командос натолкнулись на сильную оборону и всего через каких-то 12 часов убрались восвояси. Гитлер живо обсуждал с адмиралом эту акцию, и я пришел к выводу, что оба никак не могут объяснить себе столь бесперспективную затею англичан.

Большое раздражение и возмущение в течение нескольких дней вызывал у Гитлера подъем на крупнейшую гору Кавказа высотой свыше 5000 метров Эльбрус, на вершине которого 21 августа горные стрелки укрепили имперский военный флаг. Об этом действительно заслуживавшем внимания альпинистском достижении, не имевшем, однако, никакого смысла с военной точки зрения, фюреру не доложили ни до, ни после. Более того, перед наступлением на Кавказ он категорически запретил такие «экстратрюки». Сам же он узнал об этом совершенно неожиданно при просмотре еженедельного киножурнала. Найти ответственного, а тем самым виновного, оказалось делом трудным.

Вскоре Гитлеру пришлось заняться проблемами более неотложными. 23 августа 6-я армия под командованием генерала Паулюса{252} доложила, что ее первые части вышли к Волге. Это доброе известие затмилось дурным, однако ожидавшимся: о русском наступлении в полосе группы армий «Север», в результате которого они отбили некоторую территорию. Именно туда была переброшена с юга России 11-я армия, чтобы в ходе операции «Северное сияние» («Нордлихт») взять Ленинград. Маиштейна пришлось ввести в бой, чтобы отразить русское наступление, что удалось сделать в ходе поглотившего много сил сражения в районе Ладожского озера. Тем самым последняя возможность захватить Ленинград была сведена русскими на нет.

Из доклада командующего группой армий «А» («Кавказ») генерал-фельдмаршала Листа, который тот сделал фюреру 31 августа, можно было ясно понять: он – на пределе своих сил, и его войска повсюду на широком фронте встречают сильное сопротивление.

Спокойный доклад Листа произвел на Гитлера большое впечатление, и хотя он и проявил понимание положения этой группы армий, но все-таки настаивал на том, чтобы она достигла поставленных перед нею целей. Ему все еще виделся удар на Астрахань – вплоть до самого Каспийского моря.

В эти дни мне пришлось на длительное время вылетать на Сталинградский фронт. Моей первой целью была 71-я пехотная дивизия, которая продвигалась к Волге южнее Сталинграда. Начальником штаба этой дивизии являлся мой брат; он принял меня очень тепло и дал мне исчерпывающее представление о положении на фронте. В целом он считал ход событий положительным: хотя в последние дни русский и стал сражаться упорнее, но у него лично это опасений не вызывает. Важное значение имеет лишь снабжение войск: острейшим образом необходимы боеприпасы и горючее.

Следующей целью моего полета был штаб 6-й армии. Там я имел беседу с его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом. Меня и здесь приняли в очень приятной и непринужденной атмосфере, тем более что некоторых офицеров штаба я знал. Шмидт обрисовал мне положение армии в положительных тонах, но не умолчал о нехватке многого необходимого и о своих тревогах. Одним из его наибольших опасений были растянутые коммуникации позади расположения армий союзников вдоль Дона. Для прикрытия тыла 6-й армии там находились одна румынская, одна итальянская и одна венгерская армии, не гарантировавшие, на его взгляд, достаточной защиты. Шмидт рассказал мне о ежедневно усиливающемся сосредоточении русских дивизий севернее Дона в весьма трудно просматриваемом районе котла. Это известие я счел действительно тревожным. Я мог говорить со Шмидтом вполне откровенно, и тот воспользовался этим случаем, чтобы тоже неприкрашенно высказать свои взгляды. После короткой встречи с генералом Паулюсом я полетел дальше и посетил генерала Хубе, который только что принял командование 24-м танковым корпусом вместо снятого Гитлером генерала фон Витерсхайма.