Из Берлина Гитлер (не знаю уж каким именно образом – то ли от Геринга, то ли от Рейхенау) узнал, что Браухич и Бек, докладывая собравшимся высшим генералам сложившуюся обстановку, подвергли его намерения резкой критике. Мол, нападение на Чехословакию с целью быстрого успеха свяжет все наличные германские силы. Западные державы немедленно используют этот момент для своего вооруженного вмешательства. Западный вал – совсем не та преграда, которая может их остановить. Услышав это, Гитлер пришел в ярость и тут же приказал Браухичу немедленно явиться в Берхтесгаден. Разговор состоялся с глазу на глаз в кабинете фюрера на втором этаже виллы «Бергхоф». Окна были открыты настежь, и весь этот возбужденный разговор можно было слышать со всеми подробностями. Он продолжался несколько часов. Голоса звучали все громче, и мы сочли за благо уйти с террасы под гитлеровским кабинетом. Возникла неловкая ситуация, которую я никогда не забуду. Ведь это был единственный за всю мою службу случай, когда Гитлер во время беседы так громко орал на генерала.

10 августа Гитлер приказал прибыть в Берхтесгаден всем ответственным за мобилизацию начальникам штабов армий и соответствующих соединений люфтваффе. В многочасовом выступлении он, дабы убедить их в своей правоте, изложил собственную оценку политической и военной обстановки. Обсуждение показало, что это удалось ему не полностью. Точно такие же опасения, какие имелись у Браухича и Бека, высказали и некоторые другие высшие штабные офицеры, но никаких новых убедительных доводов они не привели.

Итогом этих дней явился явный кризис доверия между Гитлером и генеральным штабом сухопутных войск. Но, как это видно из обсуждения и дальнейших разговоров, среди собравшихся офицеров единства взглядов тоже не было. Критика в адрес Бека усиливалась. Она относилась не столько к его взглядам, сколько к его поведению. Из-за своего пребывания в стороне он упустил возможность повлиять на Гитлера. Никакой личной и притом энергичной инициативы он не проявил перед ним уже в деле Фрича. Начальник генерального штаба должен был не писать, а действовать. Слух о том, что Бек хочет подать в отставку, вызвал реакцию совершенно разную. Одна часть офицеров такой шаг приветствовала, а другая говорила: «Это означает войну».

Я тоже считал, что, действуй Бек поэнергичнее, у него имелся бы шанс на успех. От Гитлера я слышал, что первоначально он относился к Беку положительно. Это шло еще со времен до 1933 г., когда Бек командовал 5-м артиллерийским полком в Ульме. Трое его офицеров оказались подсудимыми на так называемом «рейхсверовском процессе» в Имперском суде в Лейпциге: их обвиняли в незаконной национал-социалистической деятельности в армии, поскольку таковая запрещалась. Гитлер вместе с Беком выступал на этом процессе свидетелем. Он подчеркивал мужественную защиту Беком своих лейтенантов-нацистов, что способствовало более мягкому приговору. Во время кризиса Бломберг – Фрич фюрер предлагал Бека в качестве преемника Фрича. Тот отказался принять этот пост до тех пор, пока Фрич не будет полностью реабилитирован. Это воспринималось тогда как особенно достойный уважения шаг. Теперь же об этом шаге сожалели, полагая, что непосредственное сотрудничество Гитлера и Бека положительно сказалось бы на положении сухопутных войск.

Я же больше склонялся к точке зрения, что Бек поступил так и в силу своей антипатии к Гитлеру, который в его глазах все еще оставался «богемским ефрейтором» и к демагогическим повадкам которого он все еще никак не мог привыкнуть. Ему была ненавистна и сама идея прихода к власти «маленького человека» и «простого солдата». Бек являлся офицером, которому как монархисту было трудно усвоить новый образ мыслей уже в 1918 г., а тем более в 1938 г. В качестве идеала перед его мысленным взором вставал королевско-кайзеровский прусско-германский «Большой генеральный штаб», который со всеми своими правами и обязанностями прямо подчинялся императору Германскому и королю Прусскому, будучи его первым и единственным советником по всем военным вопросам. Общаться же с диктаторами Бек обучен не был и не умел.

В последующие дни пребывания в «Бергхофе» Гитлер не раз вовлекал меня в разговор. У меня сложилось впечатление, что ему не столько хотелось услышать мое мнение по той или иной проблеме, сколько высказать вслух собственные мысли. Он говорил, что Браухич заявлял ему о своем желании расстаться с Беком, чего он, фюрер, уже давно ожидал. Вернувшись из Парижа после встречи с генералом Гомелеем{121} год назад, Бек повсюду распространялся о выдающихся качествах французской армии, которая все еще является сильнейшей в Европе. А ведь он даже и не видел ее войск, ибо ездил как частное лицо в штатском! Если бы он как следует изучил французскую армию, то смог бы лично констатировать, что она вооружена устаревшим оружием и обучена по-старому, а «линия Мажино» больше не. имеет никакого значения. Французская армия почивает на своих весьма сомнительных лаврах 1918 г. и годится для военных действий не более чем прусская армия в 1806 г., когда она потерпела поражение от Наполеона.

Преемником Бека Браухич выбрал Гальдера, который уже несколько лет, будучи первым обер-квартирмейстером, являлся его заместителем. Я спросил Гитлера, согласен ли он с этим. Не могу себе представить, чтобы с приходом Гальдера в генеральном штабе сухопутных войск воцарился новый дух. Ведь сам Бек в конце января освободил эту должность своего заместителя для Гальдера, ибо считал, что сможет положиться на него больше, чем на его предшественника Манштейна. На это Гитлер воскликнул: «А ведь я хотел сделать тогда Манштейна начальником генерального штаба! Но мне сказали, что он слишком молод». На мой вопрос, почему же он не назначает его на этот пост сейчас, фюрер ответил: он должен предоставить решение Браухичу, для которого начальник генерального штаба служит опорой.

Уже спустя долгое время после войны я имел случай рассказать о том разговоре генерал-фельдмаршалу фон Манштейну. Это его совершенно потрясло, ибо он считал, что в феврале 1938 г. был смещен со своего поста в генштабе именно по распоряжению Гитлера. Он избавился от всех сомнений по этому поводу только тогда, когда я напомнил ему, что в феврале 1940 г. его сняли с должности начальника штаба при Рундштедте как раз по инициативе Гальдера.

Другими темами разговоров Гитлера в августовские дни 1938 г. на Оберзальцберге были план операции «Грюн» и строительство Западного вала. Он постоянно подчеркивал, сколь важно сосредоточение всех танковых соединений в сильный наступательный клин, который должен нанести главный удар и при помощи которого следует осуществить ошеломляющий и быстрый прорыв на всю глубину обороны противника. Я впервые услышал мысли фюрера о стратегии наступления, которые он положил в основу планов операций вплоть до 1942 г. и реализации которых он добивался от генерального штаба сухопутных войск уже теперь. Фюрер настойчиво подчеркивал: необходимо, чтобы остальные соединения сухопутных войск никоим образом не вгрызались в укрепления чешской оборонительной линии; надо и здесь использовать бреши для быстрого прорыва в глубину. Уничтожение отдельных дотов – задача дальнейшая. Он с большим нетерпением ожидает результатов пробных стрельб по блиндажам, специально построенных по чешскому образцу на военном полигоне в Ютербоге.

Строительство блиндажей было в то время любимым коньком Гитлера. Присущий ему дар вникать в ведение боевых операций и представлять себе воздействие того или иного вида оружия побуждал его требовать постройки дотов различного типа. Он распорядился, чтобы из амбразур блиндажей вело огонь только тяжелое оружие, т.е. артиллерия, противотанковые орудия (пак{122} ) и станковые пулеметы. Самим же войскам блиндажи должны служить только местом размещения и убежищем. Бой они обязаны вести вне дотов, с заранее подготовленных открытых позиций.

Тем временем Гитлер продиктовал свои соображения насчет строительства Западного вала в майской памятной записке, врученной сухопутным войскам и «Организации Тодта». Такое живое участие фюрера в постройке Западного вала объяснялось не только его интересом к строительному делу и не только его коренной предрасположенностью к этому как архитектора и художника. Нет, оно было страстью изобретателя, вечно толкавшей его все дальше и дальше. Он постоянно набрасывал эскизы новых блиндажей или отдельных их узлов. Его неуемная фантазия подсказывала ему все новые и новые идеи, приводя в отчаяние инженерно-саперные войска, занимавшиеся оборудованием Западного вала.

Едва вернувшись в Берлин, Гитлер 15 августа провел испытательные стрельбы на полигоне Ютербог по смоделированным «чешским блиндажам» и по их окончании выступил перед собранными командирами армейских корпусов. Обстрел тяжелой артиллерией и 88-миллиметровыми зенитными орудиями показал превосходную пробиваемость чешских дотов, особенно зенитками указанного калибра. Придя к выводу, что чешские доты отнюдь не являются непоражаемыми, Гитлер и произнес свою речь перед генералитетом. Он сообщил генералам свое твердое решение: не позднее 1 октября напасть на Чехословакию. Он снова попытался убедить слушателей в правильности своей точки зрения, что война против Чехословакии не приведет к наступлению противника с Запада.

Речь Гитлера послужила для Бека последним толчком к тому, чтобы подать рапорт о своей отставке. Спустя несколько дней фюрер дал согласие. Преемником Бека был назначен Гальдер. Уход Бека отнюдь не произвел впечатления демонстрации, какое он, вероятно, представлял себе. Гитлер и Брау-хич уже довольно давно ожидали этого шага. Браухич даже в последние недели по служебным вопросам имел дело больше с Гальдером, чем с Веком. Поскольку существовала договоренность официально о замене не сообщать, предпринятый Беком шаг не произвел никакого впечатления ни на общественность, ни на сухопутные войска.

Для меня лично Бек стал определенным символом еще с 1933 г. В то время он был начальником Войскового управления рейхсвера (так называлась его тогдашняя должность), и каждый молодой офицер видел в нем образец для себя. Часто общаясь в 1934-1935 гг. преимущественно с начальником генерального штаба люфтваффе генералом Вефером, я не раз слышал, как он с уважением отзывался о Беке. Это произвело на меня большое впечатление. Бек был человеком, который во всех своих действиях и при выполнении всех своих задач руководствовался идейными соображениями, не учитывая, однако, того, что политика – дело грязное. Он хотел оказывать влияние на политику Гитлера, сам методами политики не владея. Все его усилия и памятные записки оказывались безрезультатными. Будь они более решительными и энергичными, они могли бы принести рейху неоценимую пользу. Бек сошел со сцены как трагическая фигура, но при этом остался уважаем как своими приверженцами, так и противниками.

Неудачно сложилось посещение Гитлером учений 2-го армейского корпуса 19-20 августа. Его командиром был генерал Бласковиц{123}, офицер с прекрасной репутацией еще по службе в рейхсвере. Фюрер вернулся в Берлин возмущенный и подверг критике взгляды Бласковица на применение танков. По Гитлеру, тот – точно так же, как французы, – считал танки просто тяжелым оружием пехоты. За этим следовал язвительный намек на Бека, который привез такое суждение из Франции и не понял, что оперативное применение танков обеспечивает размах для продвижения вперед и тем самым дает превосходство над противником. Бласковиц так и остался для Гитлера генералом, не пригодным для командования танковыми соединениями.

Я на этих учениях не присутствовал, потому что как раз в те несколько дней начальник генерального штаба французских военно-воздушных сил посещал наши авиационные базы и самолетостроительные заводы. Я встречался с ним по некоторым официальным поводам и на приемах. Цель этого визита была обговорена Гитлером с Герингом и служила, по замыслу фюрера, его программе запугивания. Сопровождавший гостей Мильх мастерски сумел «подать» люфтваффе как можно эффектнее. На заводах Юнкерса, Хейнкеля и Мессершмитта выпуск самолетов шел полным ходом. Картина была весьма впечатляющей. «Ме-109» и «Хе-111» были продемонстрированы гостям также в полете, произведя на них очень сильное впечатление, ибо французские военно-воздушные соединения были оснащены устаревшими типами самолетов.

Германская люфтваффе могла претендовать на превосходство над французской военной авиацией. То представление о ней, которое смогли увезти с собой во Францию иностранные визитеры в отношении ее достижений, основывалось на фактах. Мильх сблефовал только насчет числа самолетов в соединениях и находящихся в производстве. Я же должен был содействовать тому, чтобы отбить у французов всякий вкус к вмешательству в германо-чешский конфликт. Беседа Гитлера с французским генералом 18 августа в Имперской канцелярии полностью служила этой цели. Геринг выбрал верный момент для его приглашения.

Летом 1938 г. Геринг, полностью осведомленный о планах Гитлера, поддерживал тесный контакт с послами Англии и Франции. Сэр Невилл Гендерсон был настроен прогермански. Франсуа-Понсе со своей очаровательной женой пользовался в Берлине большой любовью. Супруги Геринги старались на личной основе поддерживать через них добрые отношения с этими обеими важными странами. Приватная атмосфера, царившая в их поместье «Каринхалль» в Шорнфельде, примерно в 50 км севернее Берлина, предоставляла для того наилучшие возможности. Приглашение в имение Геринга считалось тогда в Берлине признаком избранности, и никто не упускал случая им воспользоваться.