Олег не торопился. Он знал, что в любой день до тридцать первого августа сможет стать обладателем кола. Он хотел насладиться последними днями смертного существования, в котором были свои прелести, хотя бы возможность рисковать. А он любил рисковать, он любил пройтись по лезвию острой ситуации, любил на нем покачнуться и глянуть вниз, в черноту небытия.

Не любил он лишь неотвратимости. Неотвратимость, это вечное падение в никуда, это движение твоего времени, или просто чего-то твоего, к полному и окончательному завершению, отравляла жизнь и затягивала в тягостные раздумья.

Однако Олег знал, как не думать о завершении времени, знал, как охранить имеющуюся жизнь от отравы мысли – надо просто действовать, надо просто что-то делать.

После плотного субботнего завтрака он сидел на балконе в шезлонге и курил гаванскую сигару. С каждой затяжкой его охватывала все большая и большая тревога. Он знал, почему это происходит – просто никотин сужает сосуды, и мозг, получая меньше крови, начинает тревожиться.

Олег выбросил сигару, но тревога осталась. И, чтобы задавить ее, отвлечься, он стал смотреть на участок, прилегавший к территории отеля с запада.

На участке стоял обычный беленый кирпичный домик со старой залатанной железной крышей, крашенной суриком, комнаток в четыре дом. На задах его был небольшой ухоженный огородик с помидорами и капустой, вокруг росли старые фруктовые деревья. Под болевшим и потому плешивым виноградником завтракал хозяин дома. Обнаженный по пояс, он сидел за длинным столом и сосредоточенно ел что-то из большой тарелки, низко опуская голову. Напротив сидела жена, полная, и, видимо, красивая (она держала голову и грудь, как держат их женщины, привычные к мужскому вниманию). Она придвигала к мужу то тарелку с хлебом, то миску с ярким салатом из помидоров и лука, то перечницу. Поев, мужчина отодвинул тарелку в сторону, и женщина стала наливать ему чаю в большой цветастый бокал. В это время из дома гуськом вышли заспанные мальчик и девочка, оба в белых трусиках. Девочка привычно устроилась на коленях отца и, обняв за шею, задремала. Мальчик сел к матери, она его погладила по головке – видимо, тот завидовал сестренке. Отец ему что-то сказал, показывая на огород. Мальчик, прислонившись к матери, вопросительно взглянул снизу вверх. Та что-то сказала мужу, и все засмеялись.

Неприязненно двинув головой, Олег стал смотреть на море, волна за волной злобно бросавшееся к отелю. Тревога вновь овладела сердцем. Пытаясь отвлечься, он задумался о делах и вспомнил хозяина "Казачьей лавки", вспомнил кристалл эпидота, который тот отказался ему продать.

– Я же ему обещал козу на возу устроить! – тотчас забыл Олег о тревоге. – Да и кристалл надо испробовать! Если все мои крупные неприятности превратятся в мелкие, то в жизни мне ничего не будет нужно, ничего, кроме зеленки, чтобы замазывать ссадины.

Мстительно улыбнувшись, он моментально загорелся действием, бросился в гостиную, позвонил Карэну и спросил, кому принадлежит "Казачья лавка".

– А зачем она тебе? – удивился Карэн.

– Да так, купить хочу.

– Ты что-то собираешься купить!? – удивление хозяина отеля окрасилось желчной иронией.

– А что?

– Ну покупай, покупай… Смотришь, на медальках и значках дела пойдут, и с Капанадзе рассчитаешься. А что касается хозяина лавки, то он – небольшой человек. Младший брат, правда, у него в казаках ходит, нехороший человек и экстремист – везде кричит, что всех черных надо в Черное море спустить. Ну, в общем, если что, обращайся, поможем и с ним, и с братом.

***

Лавка открывалась в одиннадцать. Хозяин пришел в десять тридцать. Когда он открыл дверь и обернулся, Олег подскочил к нему и пистолетом приказал идти в лавку. Хозяин побледнел, беспомощно посмотрел по сторонам, никого рядом не увидев, понурился и вошел в лавку. Олег двинулся следом.

Они не объяснялись: лавочник оказался понятливым человеком. Подрагивающей рукой он вынул из кармана потертого кожаного пиджака маленькую коробку, оклеенную зеленым бархатом, открыл ее, обнажив камень, и протянул Олегу.

Тот взял кристалл из коробочки, поворачивая то так, то эдак, смотрел с полминуты, спрятал в нагрудный карман, и, ткнув лавочника дулом пистолета в живот, – тот чуть было не сложился пополам, – выцедил:

– Сечешь масть, дорогой? Камень-то работает! Я ведь тебя убить хотел за неуважение к покупателю в моем, ха-ха, лице. А теперь у тебя будет только синяк на твоем жирном брюхе.

Лавочник ловил ртом воздух и потому не ответил. Олег, презрительно понаблюдав за личностной его агонией, пошел вон.

Пройдя несколько шагов, он вспомнил, что является хорошим человеком, и вернулся. Ужас распер глаза хозяина "Казачьей лавки", когда незваный гость, убийственно глядя, сунул руку во внутренний карман пиджака.

Однако, вместо ожидавшегося лавочником пистолета, Олег вынул бумажник, вытащил из него три пятисотрублевые купюры, положил на прилавок и, криво улыбнувшись, ушел.

Настроение было прекрасным, и он поехал в лучший ресторан, поел с удовольствием и много, затем прошелся в праздной толпе по центру, а когда закапал дождь, в одном из модных магазинов купил дорогой светлый костюм, в котором выглядел как никогда счастливым и уверенным.

Вечером его семья гуляла по приморскому бульвару. Он курил дорогую сигару и ловил на себе восхищенные взгляды женщин, Зиночка показывала платье, привезенное Карэном из Венеции и ловила восхищенные взгляды мужчин, Катя ела ореховое мороженое и называла его папочкой.

Уже ночью, когда он, глядя на звезды, курил на балконе, откуда-то издалека прилетела пуля, наверняка казацкая, ударила в грудь. Костюм был безнадежно испорчен, кристалл эпидота, приняв на себя свинцовую злость, рассыпался в труху. Олег же, очутившись на полу, и поняв, что поменял амулет на жизнь, истерично засмеялся:

– Не врал Евгений, не врал, значит, не врет и с колом!