К даче Святослава Валентиновича Марья Ивановна подошла в седьмом часу. На веранде сидели дремлющая Вероника Анатольевна с вязаньем на коленях и Леночка. Перед последней стояла тарелка с макаронными финтифлюшками и котлеткой. Вторая котлетка была нанизана на вилку, которой девочка что-то чертила в воздухе.

Заслышав шаги, Вероника Анатольевна встрепенулась. Разглядев гостью, догадалась, что видит коллегу Смирнова, тут же опустила голову и принялась демонстративно вязать.

Увидев торт в руках Марьи Ивановны, Леночка бросила вилку на стол, сбежала с веранды к гостье, взяла ее за руку и, говоря: "Вы жена Евгения Александровича, я знаю, папа говорил, что вы красивая", – повела к столу.

– Добрый вечер, Вероника Анатольевна, – поздоровалась с хозяйкой Марья Ивановна, располагаясь на стуле, отодвинутом от стола девочкой. – Я и в самом деле коллега Евгения Александровича и пришла к вам по делу...

– Святослава Валентиновича нет дома. И придет он поздно, – ответила женщина, продолжая вязать.

– Я хотела поговорить с вами...

– Вы совершенно напрасно к нам ходите. Та правда, которую вы ищете за деньги сына, никому не нужна, в том числе и ему самому.

– Она нужна женщине, которая сидит в тюрьме по судебной ошибке. Надеюсь, вы знаете, что такое российская тюрьма?

– Ее надо было посадить десять лет назад! – злорадно выпалила Вероника Анатольевна, наконец, подняв глаза. – На всю ее подлую жизнь! По ней не то, что тюрьма, по ней каторга, по ней ад плачет. Недаром, то пожар у нее, то газ взрывается!

– Бабушка говорила мне, что Регина Родионовна очень плохая женщина, – подтвердила Леночка, усаживаясь за стол. – И что у нее по участку приведения с луком и стрелами бродят и потому ходить туда нельзя.

Вероника Анатольевна недоуменно взглянула на внучку. Та, скорчив забавную рожицу, показала ей кончик языка и принялась раскачиваться на стуле. Делала она это, упираясь руками в край стола и сосредоточенно глядя в сад ничего не выражающими глазами.

– С ней это часто случается, – вздохнула Вероника Анатольевна, вновь принимаясь вязать. – Часами раскачивается. А ночью кричит... Не вовремя вы затеяли это расследование.

– Вовремя, вовремя... – сказала Лена, продолжая раскачиваться. – Не ровен час, еще кого-нибудь подстрелят.

– Как вы думаете, кто мог стрелять в Евгения Александровича? – спросила Марья Ивановна, благодарно посмотрев на девочку. – Или вы, в самом деле, верите в приведения, вооруженные самострелами?

Вероника Анатольевна решительно поднялась, собираясь немедленно скрыться в доме. К счастью для Марьи Ивановны у веранды появился мальчик лет десяти-одиннадцати.

– Можно я поиграю в саду с Леночкой? – вежливо спросил он у Вероники Анатольевны. – У папы сейчас гости, и он отпустил меня на полтора часа.

– Можно, Петя, можно, – закричала девочка, спархивая со стула.

Спустя минуту дети исчезли за деревьями. Проводив их взглядом, Марья Ивановна посмотрела на хозяйку, примирительно улыбаясь.

– Что вы от меня хотите? – сдалась Вероника Анатольевна. Хорошее воспитание не позволило ей оставить гостью одну.

Марья Ивановна посчитала благоразумным не возвращаться к вопросу о том, кто мог стрелять в Евгения Александровича. Решив сначала наладить отношения с негостеприимной хозяйкой дома, она попросила:

– Расскажите мне о себе. Я вижу, вам нелегко приходится с сыном и внучкой?

Вероника Анатольевна раскрыла рот, собиралась говорить, но тут из-за деревьев вылетела Леночка. Вбежав на веранду, она раскрыла коробку с тортом, отрезала два куска (один с розочкой, другой без таковой), вытряхнула на скатерть из соломенной корзиночки приготовленный к обеду хлеб, опустила в нее добычу и была такова.

– Совсем не слушается, – недовольно сказала Вероника Анатольевна вслед внучке. – Вся в отца.

– Это не страшно, главное, я вижу, она вас любит. Расскажите, пожалуйста, о сыне.

– Он был послушным, вдумчивым мальчиком, пока не попал в когти этой ободранной лисицы...

– Вы имеете в виду Регину Родионовну?

– А кого же еще? Я двадцать лет его воспитывала, двадцать лет учила уму-разуму, музыке учила, пению, двадцать лет ночей не спала. Вы знаете, я даже ни разу его по головке не погладила, ни разу не поцеловала, от груди отняла в пять месяцев – хотела, чтобы он вырос независимым и самодостаточным человеком. Двадцать лет воспитывала в строгости, а эта змея поманила его пальчиком из-за забора, и он ушел. Что только я не делала, чтобы отвадить его от этой женщины! До нее он с Кристиной дружил, одноклассницей, она серенькой мышкой тогда была, так я к ней ходила, говорила, что Слава любит ее, но только стесняется признаться. Письма ей от его имени писала. Однажды даже за руку привела. А он поднялся, весь красный от досады, и ушел, хлопнув дверью. После этого мне ничего не оставалось делать, как идти к Регине. Что ж, я пошла и сказала, что у сына есть невеста и она должна оставить его в покое. И что вы думаете? Эта змеюка подколодная улыбнулась так спокойно и сказала, как будто от оброненной копейки отказывалась: "Нет проблем, пусть женится. Я скажу ему". Вы представляете – она ему скажет!

– И он женился...

Вероника Анатольевна сняла очки и принялась протирать их фланелью. Усталое ее лицо в старческих пятнах, белесый глаз, смотрящий в сторону, вызвали у Марьи Ивановны пронизывающее сострадание.

– Да, женился... Потому что Регина уехала в длительную командировку в Англию. После ее отъезда Слава стал встречаться с Кристиной, водил ее по театрам, концертам, боулинг-клубам. Я нарадоваться на них не могла. Она похорошела, Слава тоже как на крыльях летал. Через неделю после свадьбы Кристина забеременела. Хозяйкой оказалась так себе, все большее лежала с карандашом в руках, рисунками своими обложившись. Все Слава делал – и в магазины ездил, и готовил, что она любила. Даже ее нижнее белье стирал – нравилось ему, видите ли. Многое в их отношениях мне было не по вкусу, но я терпела, неделями сидела в своей комнате, не показывалась...

Вероника Анатольевна замолчала. Из сада раздавались голоса Пети и Леночки – они играли в семью. Он ходил на охоту, она сажала цветы с капустой и готовила еду.

– И что дальше? – улыбнулась Марья Ивановна, вспомнив свои детские игры в "мужа" и "жену"

Не ответив, Вероника Анатольевна тяжело поднялась, подошла к столику, стоявшему у стены, вынула из него белую пластмассовую коробку с лекарствами, приняла несколько таблеток. И, болезненно поникнув, осталась стоять спиной к гостье.

– Вам плохо? Может быть, я завтра зайду? – забеспокоилась Марья Ивановна.

– Нет, нет, – не оборачиваясь, покачала головой Вероника Анатольевна. – Выслушайте все, и больше я не хочу вас видеть.

Постояв еще с минуту, женщина вернулась к столу, села. Лицо ее было серым. Говорила она, не поднимая глаз.

– Регина вернулась за два дня до рождения Леночки. И он опять начал пропадать у нее. В роддом даже не поехал, забирать Кристину с ребеночком пришлось мне. Через неделю Кристина переехала к матери, та жила одна – отец у нее давно умер. Слава приходил к ним – он Леночку полюбил, как только увидел. Когда ей исполнился годик, уговорил Кристину вернуться. Но летом – мы не могли не переехать на дачу, ведь дети, вы же знаете, по возможности должны жить на свежем воздухе – все началось снова. И сразу же Кристина схватила дочку и ушла опять, но Леночка все время плакала, хотела, чтобы папа был рядом, гулял с ней, сочинял сказки. У нее тогда еще было врожденное косоглазие, ей был нужен мужчина, чтобы чувствовать себя уверенно, чтобы вылечится. Через полгода Слава уговорил Кристину вернуться ради дочери. Мать Кристины к тому времени умерла, в квартиру вселился брат с семьей, и она согласилась вернуться, но с условием, что будет жить сама по себе. Так они прожили пять лет... Дела у нее шли плохо, она стала пить и, кажется, принимала наркотики. Мне грубила, Славе тоже, Леночку не замечала...

– Леноку не замечала? – удивилась Марья Ивановна.

– Да... У них были неважные отношения. Кристина не могла простить дочери слепой любви к отцу, а Лена не могла простить матери...

Вероника Анатольевна, что-то почувствовав, замолкла.

Клацнул засов калитки. "Смирнов пришел", – подумала Марья Ивановна и не ошиблась.

Евгений Александрович был сосредоточен. Поздоровавшись, он сел, уперся локтями в стол и принялся заинтересованно рассматривать стоявший перед ним торт.

– Я знаю, Эгисиани довольно часто бывал у вас на даче, – продолжила вопрошать Марья Ивановна, поняв, что его интересует. – Как он вел себя по отношению к Кристине?

– Как муж, – опустила глаза Вероника Анатольевна. Лицо ее немного порозовело.

– Это вы сказали на следствии и на суде, что видели, как Регина Родионовна в день смерти Кристины окапывала флоксы? – воспользовался Евгений Александрович возникшей паузой.

– Да... Это я сказала... – выпрямилась в кресле Вероника Анатольевна.

– И что вы еще сказали на суде?

– Ничего больше, – лицо свекрови Кристины стало неожиданно жестким и волевым.

Марье Ивановне пришло в голову, что эта слабодушная и импульсивная на вид женщина всегда бьется за свои установки настойчиво, бескомпромиссно и до конца.

Смирнову не понравились перемены, произошедшие в лице собеседницы, и он сказал заранее подготовленную ложь:

– Перед тем, как прийти сюда, я беседовал с одним человеком из суда, в котором разбиралось дело Кристины. И он сказал мне, что если бы не ваши показания, то даже самому свирепому и ненавидящему женщин судье не пришло бы в голову давать Регине Крестовской восемь лет ...

– На моем месте так поступила бы каждая мать, – ответила Вероника Анатольевна.

Покивав, Смирнов вернулся к теме, затронутой Марье Ивановной:

– Если Эгисиани вел себя по отношению к Кристине, как муж, значит, он мог в любой момент увести ее в мезонин или в садовую беседку? – внимательно рассматривая ногти, спросил он. – Или в ивняк на берегу реки?

Ноготь и подушечка указательного пальца правой руки были у него коричневыми: накануне Марья Ивановна настояла, чтобы он выкрасил усы, начавшие седеть, и Смирнов с непривычки вымазался.

– Да, он брал ее за руку и уводил. Я понимаю, к чему вы клоните... Вы считаете, что Кристину...

Вероника Анатольевна не договорила – из сада раздался пронзительный крик Леночки.