Прошло два дня, в течение которых Гортензия никого не видела – еду, проснувшись, она обнаруживала у двери. Однажды вечером пришел маленький кривой на правый глаз человечишка неопределенного возраста. Он принес на сложенной газете миску горячей перловой каши с мясом. Здоровый глаз у него горел такой жаждой ее тела, что Даша не на шутку испугалась: "Придет ночью, когда буду спать, тюкнет по голове ребром миски и мертвую изнасилует!"

Каша была баночной, консервированной и вкус у нее был отменный. Даша согрелась, удобнее устроилась на своем мягком ложе и стала смотреть в сводчатый потолок, пытаясь ни о чем не думать.

Когда она почти уже спала, пришел Лихоносов со своим чемоданчиком и большим, ярко горящим фонарем. Тяжело подойдя к Даше, он сел на чемоданчик, поставил у ног фонарь и стал смотреть немигающим взглядом. Сначала Даша обрадовалась – ей приятно было видеть человека, с которым ее так много связывало. Но потом она струсила – Лихоносов был трезв и, значит, будет оперировать.

– Ну, не надо так пугаться, девочка, – мягко отреагировал Хирург, рассматривая женщину непривычно холодными глазами. – Тебе надо было просто позвонить мне и расторгнуть наш брачный контракт простыми житейскими словами: "Милый, я полюбила другого, ты же знаешь, что такое любовь?" И мы остались бы друзьями.

Даша молчала. Она лихорадочно всматривалась в лицо Лихоносова и понимала, что слов, которые размягчат его решимость, она найти не сможет.

– Понимаешь, я должен это сделать, должен, ради тебя и ради меня. Понимаешь, я Лору сделал счастливой, и она обманула, покинула меня. Тебя я сделал счастливой, и ты обманула и покинула. И если я не накажу тебя, не накажу вас, то есть, не наказал бы Лору, то и третья моя попытка закончится тем же. Ты же понимаешь это...

– Что ты сделал с Лорой? – спросила Даша, пытаясь держать себя в руках. Ноги ее болели нестерпимо.

– Да считай ничего... – гнусно улыбнулся Лихоносов – Как ничего?

– Ну, в общем, получается, что я ничего с ней не сделал, потому что она сейчас почти ничем не отличается от той женщины, которая много лет назад попросила меня сделать ее счастливой...

– Ты оперировал ее?!

– Да, я сделал ей минус-операцию.

Даша попыталась представить Лору с вычтенной красотой. Получилась десятичная дробь со многими нулями. Потом представила ее олигарха. Он стучал кулаком в кабинете министра внутренних дел.

– Тебя же найдут! – воскликнула она, вновь увидев Хирурга. – Она же не простой человек, она же известная красавица! Депутаты поднимутся, пресса, президент отреагирует. Он, кстати, недавно говорил, что она одна из самых красивых женщин России, а может и самая красивая.

– Чепуха. После того, как я сделаю тебе минус-операцию, я пройдусь скальпелем по своему лицу, и стану похож на Киркорова. Не будет же он арестовывать всероссийского любимца.

Они помолчали, глядя в стороны. Первой заговорила Даша. Подняв глаза, с лихвой наполненные нежностью, она сказала:

– Витя, а мы ведь можем договориться...

– Договориться с маньяком? Ха-ха-ха, – рассмеялся он на манер Фантомаса.

– Ты же любил меня...

– Да, любил, – губы у Лихоносова задергались. Он попытался усмирить их рукой. – Но разлюбил. Так же, как ты разлюбила меня. Но твоя любовь превратилась в равнодушие, а моя – в ненависть. И знаешь, почему так получилось? Потому что я действительно тебя любил, а ты рядом со мной грелась, просто грелась! Ты пользовалась моим теплом как хладнокровная змея.

– Вить, ну ты посмотри на меня. Смотри, какая я хорошенькая? Ты же любил меня, любил спать со мной! Любил шептать мне в ушко сладкие глупости. Я ведь все помню! Помню, как тебе нравилось целовать меня там. Как ты шалел, перед тем, как кончить...

Лихоносов молчал. Губы у него продолжали подергиваться.

– И вообще ты не прав, – продолжала Даша. – Не разлюбила я тебя. – Ну просто загорелись глаза у бабы. Ну, какая баба устоит перед белым "Кадиллаком" и брильянтовым колье?

Губы у Лихоносова вовсе заплясали. Он вскочил и закричал, брызжа слюной и тыча пальцем:

– А Андрей, с которым ты трахалась, как с е...ным станком!? А эта бабенка Флора? Да ты только до хозяйского кобеля не дорвалась!

Даша поняла, что ничего не смягчит сердца маньяка.

Она опустила плечи, губки ее сморщились.

– У тебя же есть ключ... – заплакала она. – У тебя есть ключ, и мы можем убежать, хоть на дачу, хоть в Воронеж.

Лихоносов неожиданно успокоился, придвинул лицо, схватил за плечи и торопливо заговорил, глядя так, как смотрел когда-то:

– Убежать вместе? Ты это хорошо придумала! – Да, мы убежим, деньги у меня есть, много есть, Лора дала. Мы убежим, но только после операции. Этот маленький кривой служка – мой человек, он сделал мне ключи, и под Новый год мы сбежим и полетим в лето, под Южный крест полетим. Я уже насытился твоей фальшивой красотой, она села мне в печенки. А ту Дашу я всем сердцем люблю... Я часто ее вспоминаю. Душу ее. Знаешь, она чем-то похожа на меня... Да, похожа. У нас с ней должно получится – у меня чего-то не хватает, у нее тоже, а прилепимся мы двумя своими половинками, так и все, станем счастливыми и проживем жизнь как один человек и умрем в один день.

Даша поморщилась последней фразе и, смотря в сторону, задумалась. В конце концов, ей предлагают жизнь и любовь. Лихоносов предлагает. А Алиса предлагает одни издевательства и смерть к Новому Году. Можно было, конечно, сорваться на истерику, поскулить о своей чудесной красоте, так недолго осенявшей ее тело...

– Может, хоть ноги оставишь? – спросила, она жалостливо глядя.

Лихоносов отрицательно покачал головой.

– Ну хоть что-нибудь оставь...

– Только клитор и влагалище, – сказал он без тени усмешки. – Похотливая женщина с минус-операцией – это тоже самое, что Гаргантюа с зашитой задницей. Я тащусь, представляя тебя.

Он расхохотался без улыбки. А Дашу сверху донизу резанула мысль: "Он же Хирург! Он же хирург, черт побери, хирург, который не может не резать! И он любит меня! Мы поедем с ним в лето под Южный крест, я буду нежной и предупредительной женой, я зачну ему ребенка, а когда он полностью раскиснет, я попрошу его сделать меня красавицей! Совсем другой красавицей! Совсем другой! И у меня опять появится новая жизнь, и опять в ней будут люди, но никогда уже я не побегу к нему на тайную встречу! Дудки!"

Дашино лицо осветила улыбка. Будь в подвале светлее, она могла показаться Лихоносову бесовской.

– Знаешь, что милый! – ты как-то говорил, что все человеческие трудности – это трудности семантические. То есть если проблему обрисовать другими словами, то она, скорее всего, исчезнет. Так вот, я хочу обрисовать ситуацию несколько иными словами. Слушай, милый.

Даша сделала паузу, и, глядя раскаявшейся козочкой, обрисовала ситуацию другими словами:

– У меня, у глупой бабы закружилась голова, и я наделала глупостей. Но я, видимо, не очень глупая баба, и я поняла, что ты прав, что меня надо больно-больно отшлепать. И еще я поняла, что я люблю тебя, а все остальные мужчины перед тобой есть последние дауны и ублюдки. Да, я поняла, что люблю тебя, и ты меня любишь, и поэтому доверяюсь тебе. Я твоя, милый, навеки твоя. Ноги только оставь.

Хирург смотрел недоверчиво полминуты. Затем махнул рукой:

– Там посмотрим. Честно говоря, мне не особенно и хочется возиться с зубами и ногами, гнуть – это не выпрямлять, это гораздо сложнее. Там, короче, посмотрим.

Сказав, он встал с чемоданчика, положил его на бок, раскрыл и уставился в содержимое, как скупой рыцарь на злато. Затем взял один из скальпелей, поднес к глазам и стал любоваться его таинственным блеском.

– Может, сначала помиримся? – провела Даша ладонью по упругому своему бедру. В глубине души она была уверена, что все обойдется, и слегка куражилась.

Хирург, отвернувшись от скальпеля, повисшего в воздухе, посмотрел пристально, как бы что-то вспоминая.

– У тебя келоид где на шее был? – наконец, спросил он. – Справа или слева? Что-то с памятью моей стало.

– Слева, – помрачнела Даша. – Ты что, хочешь мне и родинку восстановить?

– Да, конечно. Она так тебя портила. Ложись головой к фонарю.

Даша легла. Хирург дал ей несколько таблеток, и она перестала чувствовать. Настрой, видимо, у него был хорош, и операция длилась недолго. Закончив с лицом, он вынул из чемодана резиновый молоток и стал вспоминать, каким образом был скособочен нос минус-оперируемой. Вспомнив, занес молоток над головой, но ударить женщину не смог.

Он никогда не мог ударить женщину.

В сердцах хватив себя по колену, Хирург вернул молоток в чемодан, вынул из него пилу Жигли и засел с ней в задумчивости над недвижным Дашиным телом.

Он сидел, как Христос в пустыне, задумчивый и облеченный...