Уже светало, когда она приблизилась к дому. Хирург стоял за калиткой и всматривался в переулок.

Еще вечером, не обнаружив ни Даши, ни бутылок, он понял, что случилось что-то непоправимое, случилось из-за него. Всю ночь он ходил по дому взад-вперед, выглядывал в окно, выходил к калитке. Когда стало совсем невмоготу, выбросил за ограду кота, ходившего за ним по пятам, убрал в комнате, привел в порядок операционную. Делая все это, он пытался найти себе оправдания, находил и тут же отбрасывал их как нечеловеческие. Да, он хотел вывести ее из состояния самоубийственной спячки, он хотел вытравить из нее жалость к себе, хотел научить ее действовать при любых обстоятельствах.

Он хотел, а всему этому научил ее не он. Всему этому ее научил бандит Чихай, по существу его близнец, зеркальный близнец, антиблизнец. И не только научил, но и привил вкус к рельефному действию с сиюминутными результатами. Из всего этого следовало одно – такие, как он, Хирург, такие, как Чихай – просто бесы. Они вырывают людей из земли, они делают из них красавцев, артистов и политиков, делают и бросают их на бесовскую сцену, на сцену, на которой пьесы ставит Сатана, на которой надо действовать жестко, зримо, по которой надо ходить, улыбаясь, хотя у тебя навылет пробито сердце, выпущены кишки, нет эрекции, а мозги сварены в царской водке.

А она могла сажать свои цветы... Или снимать морских котиков. И африканских шакалов. Снимать, чтобы люди видели, что котики и шакалы живут по жестоким законам, и что не каждый котик и шакал познает радость любви, и что радость многих из них ограничивается лишь едой, игрой и единением с природой...

Увидев Дашу, он бросился к ней, осмотрел, холодея от предположений. Она, почувствовав его руки, перестала бороться и с радостью устремилась к темени наступающего небытия.