Первые впечатления
Итак, многомесячная подготовка и окончательное формирование состава сборной были позади. В боевом настроении чартерным рейсом «Аэрофлота» команда вылетела в Западную Германию.
Мюнхен встретил нас атмосферой яркого спортивного праздника. Организация Игр была великолепной. Гостеприимство хозяев Олимпиады, прекрасные условия для спортсменов особенно бросались в глаза на фоне мексиканских Игр четырехлетней давности. Там все было организовано достаточно безалаберно и примитивно. В Мюнхене условия не были, конечно, такими шикарными, как сейчас у спортсменов, выезжающих на соревнования даже менее высокого уровня. Телевизоров в номерах по-прежнему не было, они были доступны только в холлах корпусов олимпийской деревни и в Интерклубе. Но в целом уровень организации и комфорта был весьма высоким.
Олимпийские спортивные объекты потрясли нас своим великолепием. Самые современные по тем временам спортивные сооружения были исключительно удачно и компактно размещены на площади всего лишь трех квадратных километров района Обервизенфельд. Особенно впечатлял главный олимпийский стадион, выполненный в необычном (тогда — практически революционном) архитектурном варианте. Что касается арены, на которой нам предстояло выступать, то мюнхенский «Баскетболхалле» оказался достаточно стандартным спортивным дворцом, мало чем отличающимся от многих других. Ничто не предвещало, что в нем в самом скором времени разыграются такие страсти.
К сожалению, «Баскетболхалле» нес в себе и традиционную для советских баскетболистов проблему, с которой мы сталкивались регулярно во время выездов на соревнования за рубеж. Дело в том, что привычные нам арены, на которых мы проводили игры национального чемпионата и домашних международных турниров, были оборудованы деревянными щитами и «мягкими» кольцами, которые достаточно гостеприимно принимали броски. На некоторых стадионах кольца и вовсе были безобразно разбитыми. За границей же мы сталкивались с совсем иной картиной.
К турнирам высокого уровня баскетбольные стойки, как правило, обновлялись, да и в целом инвентарь «у них» был поновее. Стеклянные щиты и сверхжесткие кольца давали принципиально иной отскок мяча, к которому в течение турнира русские не успевали привыкнуть и который снижал результативность наших бросков процентов на 10. Когда я говорю «сверхжесткие», я имею в виду именно то, что говорю. В наши времена они были реальной проблемой для снайперов. Отгибающиеся кольца, в которые нынешние «большие» с таким смаком вколачивают слэмданки и которые «засасывают» самые невероятные дальние броски, появились значительно позднее, где-то в середине 80-х.
Но это, конечно, были сетования «в пользу бедных». Играть нужно было там, где предложено. И мы приступили к двухнедельным подготовительным тренировкам. К счастью, доверительный и творческий настрой в команде по приезде в Мюнхен не переменился. Более того, вскоре выяснилось, что Петрович не намерен изменять своим принципам во всем, — через пару дней он волевым решением отменил выход команды на зарядку.
На зарядку становись...
Сейчас такое решение, возможно, уже не оценят должным образом. Но для этого нужно понять, что вообще означала пресловутая зарядка в советском спорте. Будучи наследием неизвестно какой давности — не то 40-х, не то 30-х годов двадцатого столетия, она долгие годы оставалась атрибутом нашей системы подготовки и яркой иллюстрацией отношения к спорту и к спортсменам в СССР. В семь утра, в любую погоду, в любом состоянии советский спортсмен обязан был выйти на построение, рассчитаться по команде тренера по порядку и начать свой день с пробежки и энергичных упражнений. Так доказывались готовность к труду и обороне, настрой на победу и дух коллективизма.
Польза этого явления на уровне спорта высших достижений была более чем сомнительна. Ладно, если вы спортсмен-любитель, который должен успеть потренироваться до начала рабочего или учебного дня, то все понятно. Хотя и в этом случае речь нужно вести не о «зарядке», а о полноценной тренировке, которую нужно предварять завтраком, разминкой, мотивацией, просто смещенными на раннее время суток.
Что касается профессионального спорта, то в чем, скажите, смысл подъема ни свет, ни заря, для проведения занятия по непонятной программе, в то время как впереди у тебя еще полный 6-8-часовой тренировочный день? Конечно, некоторые спортсмены-жаворонки могут практиковать ранние занятия — как правило, для растяжки, легких пробежек и т. д. В «зарядке» же ничего, кроме идеологии, не было.
Решение Кондрашина об отмене выхода команды на общее утреннее построение и зарядку при всей своей практической целесообразности было способно потянуть на некий политический демарш. Так и произошло — на протяжении нескольких дней руководство олимпийской сборной скандалило с Петровичем. Но он, к его чести, остался непреклонен.
В результате мы тренировались в привычном ритме, который практиковался большинством профессиональных баскетболистов в СССР. Вставали около 8 утра, не спеша завтракали. Около 11 начиналась первая двухчасовая тренировка, во время которой, как правило, отрабатывались командные действия. Вторая тренировка, после обеда и дневного отдыха, также продолжалась около двух часов, но посвящалась обычно индивидуальной работе.
Праздник спорта
До теракта на олимпийских объектах и в деревне царила очень непринужденная доброжелательная атмосфера. Ее эпицентром был Интерклуб — место общения спортсменов, который многие с удовольствием посещали. Олимпийские соревнования были тогда настоящим праздником, на них не было той «сверхпрофессиональной» закрытости спортсменов и команд, что практикуется теперь, хотя уровень соперничества тоже был очень высоким.
Впрочем, чрезмерно увлекаться общением и атмосферой олимпийского праздника было бы неправильно. Тем более, что вскоре для нас началось и самое главное — олимпийский турнир.
Торжественное открытие Игр прошло на олимпийском стадионе 26 августа. Днем раньше советская делегация подняла государственный флаг в своем расположении олимпийской деревни, символически объявив о своей полной боевой готовности. На церемонии открытия наш алый флаг нес, олицетворяя собой мощь советского спорта, прославленный супертяж-«вольник» Александр Медведь.
Спортсменам из национальных делегаций не предоставляли аккредитацию на соревнования по другим видам спорта, поэтому мы не посещали соревнований олимпийской программы. Отчасти об этом можно было сожалеть — соревнования были как никогда интересными и богатыми на рекорды и яркие достижения. Впрочем, времени на посещение спортивных объектов олимпийского Мюнхена у нас практически не было, особенно после того, как начались игры.
За результатами состязаний мы, конечно, следили. О достижениях советских атлетов мы узнавали из первых рук, тем более, что в соответствии с сохранявшейся традицией в расположении сборной в олимпийской деревне каждый день поздравляли отличившихся накануне. Мы восхищались победами гимнастки Ольги Корбут, спринтера Валерия Борзова, штангиста-супертяжа Василия Алексеева. Советская команда отлично выступала на той Олимпиаде, уверенно двигаясь к общекомандной победе с феноменальным достижением в 50 золотых наград!
Яркие выступления демонстрировали и иностранные спортсмены. Мюнхен открыл миру блестящего кубинского боксера Теофило Стивенсона. Его выступление произвело сенсацию. Но подлинный фурор, конечно, сотворил знаменитый американский пловец Марк Спитц. Его уникальный рекорд в 7 золотых медалей на одной Олимпиаде продержался 36 лет! Только в 2008-м в Пекине его переплюнул соотечественник Майкл Фелпс.
Начали!
В баскетболе на олимпиадах разыгрывается лишь одно золото, но именно оно было предметом нашего вожделения. Поэтому успехи других, даже соотечественников, были важны для нас поскольку-постольку, они разве что подхлестывали нас: «А мы чем хуже?» Главным для нас была наша победа. В особенности с учетом того, что ситуация на турнире могла сложиться для нас вполне благополучно.
На предварительной стадии турнира 16 участников были разбиты на две подгруппы, в которых играли друг с другом в один круг. По две лучшие команды от каждой подгруппы выходили в полуфинал, где дальше выясняли отношения по принципу «плей-офф». В нашей подгруппе оказались три европейские сборные, значительно уступавшие нам в классе в те времена, — Италии, Западной Германии и Польши — и два экзотических аутсайдера — Сенегал и Филиппины. Лишь два соперника были способны доставить нам неприятности — Пуэрто- Рико и Югославия.
Однако с самого начала игр в группе стало ясно, что югославы на этой Олимпиаде «никакие». В Мюнхен они приехали после непонятно зачем организованного длительного турне по Китаю, абсолютно вымотанными и убитыми. Это как раз и было примером тренерской неудачи — «загнать» команду перед самым ответственным стартом. Практически в таком же состоянии предстояло оказаться нам самим четырьмя годами позже, в Монреале. Впрочем, упорные «юги» до последнего цеплялись за путевку в полуфинал.
Турнир начался для нас игрой против сборной Сенегала, которую мы легко выиграли 94:52. Думаю, при желании мы могли бы удвоить наше преимущество. Во втором туре нас ждал соперник посложнее — команда хозяев Олимпиады. При активной поддержке зрителей и канадского арбитра, который в общей сложности за матч свистнул 30 (!) пробежек, немцы упорно сопротивлялись и до середины первого тайма даже вели в счете. Потом в игре произошел закономерный перелом, и мы одержали уверенную победу 87:63. Я с 15 очками стал самым результативным в команде. В этих двух играх Кондрашин прагматично экономил силы лидеров, выпуская в старте и Болошева, и Дворного, и Коваленко.
Следующая игра против Италии складывалась примерно по тому же сценарию, что и с немцами. До середины первого тайма соперники вели в счете, затем «Красная Машина», набрав обороты, раздавила их — 79:66. В четвертом туре мы разгромили поляков 94:64, я вновь с дежурными 16 очками оказался самым результативным в сборной СССР.
Главный соперник
Наше турнирное положение в целом беспокойства у нас не вызывало. Несколько снисходительно мы наблюдали за мучениями югославов, которые проиграли Пуэрто-Рико. В подгруппе «А» зажигали кубинцы, сенсационно одержавшие победу над Испанией во втором туре. За играми в этой подгруппе мы следили с особым интересом: там выступали наши главные соперники — США.
Американцы привезли на турнир очень молодую (самому старшему — 24 года, пятерым — по 20), но исключительно мощную команду. Шестеро игроков имели рост выше 203 см, включая самого высокого спортсмена на Играх — 223-сантиметрового Томми Барлесона. В составе были игроки из состава AllstarsNCAA прошедшего сезона, были блестящие игроки Дуайт Джонс, Джим Бревер, Даг Коллинз. Во главе команды — опытнейший тренер Генри Айба, ранее уже дважды приводивший американские сборные к победам на олимпиадах.
В двух первых играх на турнире американцы легко обыграли Чехословакию и Австралию, и их игра в защите выглядела абсолютно непробиваемой. Такой мощной команды США мы еще не видели. Казалось, что над нашей олимпийской мечтой собираются тучи.
Момент истины наступил в четвертом туре, когда американцы вышли на традиционно неудобного для них соперника — Бразилию. Играя в своей привычной манере — свободно, непринужденно, очень быстро, — бразильцы накидали грозному сопернику столько, что над знаменитым олимпийским рекордом американцев — 57 побед в 57 играх на олимпиадах — нависла угроза. Бразильцы были очень близки к тому, чтобы сенсационно нанести американцам первое в их истории поражение, но 7-кратных олимпийских чемпионов спас Даг Коллинз, набравший решающие очки на последних секундах. Тем не менее от впечатления неуязвимости обороны американцев не осталось и следа. Стало ясно, что при правильно построенной игре их вполне можно «прихватить». Настроение у нас резко улучшилось.
Однако праздник и радость часто соседствуют с болью и горечью. Вскоре нам предстояло в этом убедиться.
Тревожный звонок
В первый день осени мы столкнулись с колоссальными проблемами в игре против Пуэрто-Рико. Об особенностях этой команды я уже рассказывал в одной из предыдущих глав. Добавлю лишь, что слабее, чем обычно, пуэрториканцы в Мюнхене не были и обыграли югославов, видимо, по делу. Игра была очень жесткой и грязной, арбитры дали обеим командам более 80 фолов. Даже миролюбивый Ваня Едешко умудрился схлопотать два «технических».
Несмотря на впечатляющий итоговый счет — 100:87 в нашу пользу, все складывалось для СССР очень непросто. Еще за несколько минут до финальной сирены наше преимущество составляло всего
4 очка, и пуэрториканцы продолжали сражаться. Натужная, тяжелая победа стоила нам невероятных усилий. Наша игра разбалансировалась, это был наш худший матч на турнире. Спас ситуацию Сашка Белов, набравший 35 очков.
США в своей пятой игре издевательски разобрались с Египтом 96:31 и, так же как и СССР, шли в турнире без поражений. В шестом туре они спокойно взяли верх над Испанией, мы перевели дух в матче с Филиппинами (111:80).
Групповой турнир завершался 3 сентября. США снова предстояла приятная прогулка с мячом (99:33 против Японии). У нас соперник был посерьезнее — югославы, отчаянно боровшиеся с итальянцами за место в полуфинале. Тем не менее наши первые впечатления о том, что «юги» здесь «мертвые», оправдались. Несмотря на турнирную мотивацию соперника, сборная СССР уверенно лидировала на протяжении всего матча. Лишь к концу первого тайма югославы сумели сократить отрыв до четырех очков, за которые попытались зацепиться после перерыва. Однако несколько наших удачных бросков поставили все на свое место. 74:67 — итоговая победа. С 22 очками я снова стал самым результативным в команде.
Сборная СССР с семью победами в семи матчах заняла в своей подгруппе первое место и вышла в полуфинал. Аналогичного результата добились у себя американцы. Что касается вторых мест в подгруппах, то за них развернулась жесточайшая борьба. Удачливее в ней оказались итальянцы, крупно обыгравшие в последнем туре Пуэрто- Рико и пробившиеся в полуфинал благодаря лучшей, чем у соперников, разнице забитых и пропущенных мячей, и сборная Кубы, сотворившая еще одну сенсацию победой над бразильцами с перевесом в одно очко.
Именно с кубинцами нам и предстояло встретиться в полуфинале. Мы были настроены на эту игру, сделав для себя выводы из сбоя в пятом туре. Соперник был нам хорошо знаком, и мы рассчитывали, что пройдем его без проблем. Но тут случилось непредсказуемое.
Трагедия
Как я уже говорил мимоходом, в Мюнхене в олимпийской деревне нас с Модей поселили в одной квартире с сопровождавшим делегацию сотрудником КГБ. За исключением курьезной истории с 40 кг икры, он не доставлял нам никакого беспокойства, тихо выпивая в перерывах между «контрольными мероприятиями». Можно сказать, что он был практически незаметен. У нас даже сложилось какое-то подобие добрососедских отношений.
Проснувшись утром 5 сентября, мы сразу поняли, что происходит что-то необычное. Наш тихий обычно сосед буквально бегал по всей квартире, мерзко сквернословя. Уже через несколько минут мы, наверное, первыми из спортсменов советской делегации услышали страшное и непривычное слово — теракт.
Уже совсем скоро весь мир узнал о том, что ранним утром группа вооруженных отморозков из террористической организации «Черный сентябрь» проникла на территорию олимпийской деревни (как потом выяснилось — просто перебравшись через забор) и захватила корпус, в котором жила делегация Израиля. Расстреляв на месте двоих спортсменов, террористы выдвинули политическое требование об освобождении заключенных в израильские и западноевропейские тюрьмы активистов «Организации освобождения Палестины».
Впрочем, подробности происходящего стали поступать уже позднее, а пока все оставались в полном неведении. И — война войной, а надо. идти на завтрак. Разумеется, о том, что погибли люди, мы еще не знали.
Эпицентр событий находился в 50-70 метрах от нашего корпуса — израильтяне занимали отдельно стоявший дом меньшего размера. Вокруг него было выставлено оцепление, постоянно находилась толпа. Никто толком ничего не понимал. До нас лишь доходили какие-то отголоски информации о переговорах с террористами. Вряд ли мы вообще понимали, насколько все серьезно.
И вдруг — как гром среди ясного неба — известие о приостановлении Олимпиады и о перспективе отмены еще не завершившихся соревнований. Далее последовали обрывочные рассказы тренеров о развитии ситуации — переговоры с террористами, эскалация напряжения, воинственные заявления сионистских организаций (вплоть до нанесения бомбовых ударов по Мюнхену). Перемещение террористов с заложниками в аэропорт, снова переговоры об условиях освобождения, накладки в организации спецоперации. И — ужасный итог: полуторачасовая ночная бойня в аэропорту Фюрстенфельдбрук.
Примечательно, что реакция СССР на эти страшные события была достаточно сдержанной. Только 6 сентября «Советский спорт» разместил бесстрастное сообщение ТАСС: «Международный олимпийский комитет и Организационный комитет Олимпийских игр приняли решение прервать Олимпийские игры в Мюнхене в связи с инцидентом в олимпийской деревне. Только те соревнования, которые происходят сегодня, будут доведены до конца. В район олимпийской деревни вводятся солдаты бундесвера. Деревня по-прежнему оцеплена нарядами полиции и солдатами. В Мюнхен прибыл канцлер ФРГ В. Брандт».
Лишь на следующий день в газетах появились более развернутая информация о произошедшем и заявление от имени Госкомспорта и советской делегации на Играх с выражением соболезнований по поводу гибели людей и осуждения действий террористов. В газетном репортаже не без злорадства сообщили о «неповоротливости полиции, приведшей к большим жертвам». Впрочем, похоже, в этой оценке была как минимум доля истины.
Два или три дня МОК решал, следует ли продолжать мюнхенскую Олимпиаду. Для нас эти дни показались бесконечно долгими. Советская команда была по меркам того времени «возрастной» — для многих из нас Олимпийские игры 72-го могли быть последними в карьере. Терять свой шанс было невероятно обидно.
Пусть я буду выглядеть некрасиво, но в те дни главным ощущением для нас была досада от упускаемой победы в случае остановки Олимпиады. Конечно, нам было жаль израильских коллег, мы вместе со всеми осуждали и ненавидели террористов, изуродовавших своими окровавленными руками мировой спортивный праздник. Но возможность досрочного завершения Игр выглядела для нас также абсолютно ужасно.
Скажу честно, я не очень верю в признания некоторых спортсменов о намерениях отказаться от участия в соревнованиях из-за случившихся общемировых или национальных катаклизмов. Теракты, землетрясения, гибель принцессы Дианы. Знаю, что в американском фильме о мюнхенском финале активно разрабатывается версия о том, что сборная США всерьез собиралась сняться с розыгрыша из-за произошедшей трагедии.
Прошу меня извинить, если я ошибаюсь, но мне все это кажется просто политкорректной позицией. Я не верю, что спортсмен, смыслом и целью жизни которого является победа, тем более победа в самом главном соревновании, к которому он готовился 4 года или больше, по доброй воле способен отказаться от шанса добыть ее из-за того, что этот шанс совпал по времени с некими страшными обстоятельствами, в наступлении которых совершенно нет его вины.
Да, любой нормальный человек солидарен с жертвами насилия, тем более с беззащитными невинными людьми, которых какие-то негодяи сделали заложниками своих целей. Но как должна выражаться эта солидарность? Всеобщим коллапсом, отказом выходить на рабочие места, кормить своих детей? Террористы только поаплодируют такому развитию событий. Дестабилизация, дезорганизация враждебного им мироустройства — вот именно то, на что нацелены их атаки.
Для нас, спортсменов, участие в Олимпиаде было нашей работой, профессиональной деятельностью. Сделав ее хорошо, мы могли осчастливить миллионы людей в огромной стране, дать им дополнительный стимул жить и трудиться дальше. И я действительно считаю, что лучшим ответом на самые тяжелые трагедии, включая уход из жизни других людей, являются твой добросовестный труд и честная жизнь.
Никто не сможет упрекнуть меня в лукавстве и черствости по отношению лишь к чужим мне людям, в данном случае — к погибшим от рук террористов. Через год после мюнхенской Олимпиады умер мой отец — человек, бывший для меня огромным авторитетом и очень важной частью моей жизни. Я улетал на два дня в Томск на похороны и вернулся в Москву как раз к началу игры ЦСКА с минским РТИ. Нет нужды говорить, в каком состоянии я находился. Но когда Яковлевич попросил меня: «Серега, игра будет трудная — просто разденься и посиди» — я не мог ему отказать. И разделся на игру, и честно смотрел, сидя на скамейке, как партнеры по команде весь первый тайм возят говно по площадке, проигрывая более слабому сопернику. А во втором — вышел на площадку и играл.
К счастью для нас, возобладал здравый смысл, и Олимпиада была продолжена. Игры возобновились 7 сентября после траурной церемонии на олимпийском стадионе. Разумеется, обстановка уже не сохранила и половины той праздничности, что была до теракта. Ужас и горечь от произошедшего, отвращение от бессилия нормальных людей перед террористами, скорбь по погибшим, — все это изменило атмосферу в Мюнхене. О том, что все спортивные объекты раз и навсегда были намертво закрыты беспрецедентной охраной, нет нужды и говорить.
Кошмар в полуфинале
Для нас, баскетболистов, было и еще одно неприятное последствие теракта, точнее, связанного с ним перерыва в играх. В те времена все важнейшие турниры проводились по очень жесткому графику — как правило, 8 игр за 9 дней, т. е. игры каждый день с одним выходным. Мы привыкли к такому распорядку, и он нас устраивал. Организм входил в заданный ритм — ты встаешь в определенное время, тренируешься в зависимости от того, насколько рано или поздно у тебя игра, играешь, восстанавливаешься и готовишься к очередному игровому дню. Все как на конвейере.
Любой сбой в таком графике способен вызвать серьезные проблемы. Так и произошло со сборной СССР. Все накопившееся — психологическая усталость от 3-дневной неопределенности, стресс от теракта, утраченный настрой на игры — сыграло против нас. Матч с кубинцами, без преувеличения, стал подлинным кошмаром для сборной СССР. Он оказался в какой-то степени продолжением наших мучений против Пуэрто-Рико, с той лишь разницей, что команда с Острова свободы была, в отличие от непредсказуемых пуэрториканцев, всегда в полном порядке и в Мюнхене находилась на абсолютном пике своей формы.
Сборная США наверняка испытывала похожие проблемы из-за перерыва в турнире, стресса и т. д. Но для нее игра в полуфинале сложилась значительно легче. Едва успевшие поверить в свой неслыханный успех итальянцы, похоже, не собирались оказывать семикратным олимпийским чемпионам серьезного сопротивления, решив сэкономить силы для борьбы за бронзу, и легли 38:68. Это, разумеется, сэкономило и силы американцев.
В отличие от итальянцев, кубинцы на матч против СССР настроились, как на последний в своей жизни. В какой-то степени это и было так — поколение прекрасных кубинских игроков рассматривало мюнхенскую Олимпиаду как хороший шанс громко заявить о себе. В итоге кубинцам это удалось — здорово попортив кровь «старшим братьям» в полуфинале, в невероятном матче за третье место они обыграли с перевесом в одно очко объективно более опытных и сильных итальянцев и сенсационно завоевали бронзовые олимпийские медали!
У Кубы был очень мощный состав из атлетичных, быстрых, прыгучих игроков во главе с одним из самых ярких центровых того времени 214-сантиметровым Феликсом. Да, этот соперник был не подарком.
С первых же минут полуфинального матча соперник стал применять прессинг. Это было из ряда вон выходящей тактикой и наилучшим образом говорило о бешеном настрое кубинцев. Играли они жестко, в кость, не жалея ни себя, ни, естественно, нас. Какое там уважение к лидеру социалистического блока и наставнику в баскетбольном мастерстве! Они готовы были сожрать живьем с потрохами этого лидера и наставника. В итоге, несмотря на обилие фолов, которые свистели кубинцам судьи, — это неизбежно при тактике прессинга, — к 10-й минуте игры соперники после нескольких удачных бросков вышли вперед — 22:19.
Далее события развивались, как в кошмарном сне. Мы были уверены, что лидерство кубинцев — случайный эпизод, что разница в классе слишком велика и сейчас все встанет на свои места. Вместо этого яростно играющий соперник продолжил наращивать преимущество. 31:25 на 14-й минуте, 36:28 на 16-й. Стало ясно, что это не шутки, не спонтанный и мимолетный поворот в ходе игры, это настоящая мясорубка. И терпящей бедствие «Красной Машине» придется заиграть на полную катушку, чтобы переломить развитие событий.
В этой ситуации вся команда — лидеры, запасные, ветераны, новички — стеной встала на пути соперника. Ценой чудовищных усилий после ряда точных бросков Сашки Белова, Толи Поливоды и моих к концу тайма мы сократили отрыв до одного очка — 35:36. Сразу после перерыва точный дальний бросок Паулаускаса вывел нас вперед и, похоже, надломил сборную Кубы. Нет, она продолжала отчаянно биться, но как-то сникла. Видимо, кубинцы просто разуверились в своем успехе, столкнувшись с подлинным монолитом в лице нашей команды.
Удачно проведенная концовка игры позволила нам уверенно довести матч до победы — 67:61. В этой игре 16 очков было моих, 15 — Жара, 14 — Сашки, 11 — Модестаса. Все без исключения внесли свою лепту. Полностью опустошенные и выжатые мы уходили в раздевалку. Но эта тяжелая победа, помимо собственно турнирного, имела важное психологическое значение. Это было настоящее испытание для сборной, и она его выдержала.
Испытание огнем
У Гомельского была теория о «худшем матче», который команда неизбежно должна сыграть на каждом турнире. Не знаю, насколько она верна в целом, но в отношении самого ее автора она много раз работала исправно. В том смысле, что сборная под его руководством действительно неоднократно играла на ответственных соревнованиях очень плохие матчи, и приходились они на полуфиналы. Лишь однажды теория сработала «в плюс» — в 88-м в Сеуле, когда «худший матч» пришелся на первую же игру против югославов. Не сомневаюсь, что не проиграй Гомельский «югам», он не выиграл бы Олимпиаду — снова сжег бы команду на полуфинальной или, в лучшем случае, финальной стадии.
Для сборной СССР в Мюнхене игры против Пуэрто-Рико и Кубы, от которых никто не ждал особых неприятностей, стали истинным испытанием, которое закалило и сплотило команду. Вспоминая Игры-72, все, как правило, сразу переходят к финалу против Штатов (часто — непосредственно к его последним 3 секундам). Но никто не думает о том, что до этого финала еще надо было добраться, и сделать это было не так-то просто. Неважно, по каким причинам — были ослаблены мы, или сильнее сыграл соперник, — но победы в этих двух матчах потребовали от нас полной мобилизации.
Важно было то, что даже в эти непростые моменты Кондрашин не задергался, не перебрал в смене тактических вариантов, составов и т. д., сохранял абсолютное спокойствие. Это тоже было признаком класса команды и реальности ее претензий на олимпийское золото.
Нам нужно было пройти это испытание — не сломаться, преодолеть себя, вытащить игру всей командой. Эти игры встряхнули нас, вернули в полностью рабочее состояние. В какие-то моменты они были даже сложнее, чем знаменитый финал. Именно в этих играх мы окончательно закалили характер, доказав, что можем побеждать при любых обстоятельствах.
Избавившись от неуместной эйфории от легких побед и всеобщего олимпийского праздника, пройдя через боль сурового соперничества и трагедии 5 сентября, сборная СССР во всеоружии подошла к решающему матчу против самого грозного и мощного соперника. До олимпийской вершины оставался всего один, последний шаг. Но каким же тяжелым ему суждено было стать!
Последние часы
На протяжении всего турнира я постепенно входил в состояние «натянутой струны» — полной мобилизации всех возможностей, абсолютной настроенности на результат. И к последнему матчу Олимпиады я был идеально настроен на победу. Специальных методик приведения себя в такое состояние у меня не было. Оно было скорее следствием чувства ответственности за дело, которое я делаю, общей психологической организации и общего высокого настроя на игру.
К этому матчу я шел долгие годы, готовя себя к суровым испытаниям, к игре против сверхжесткой удушающей защиты. Я чувствовал, что нахожусь в идеальной форме, знал, что Штаты — «моя» команда, против которой я могу сыграть эффективно и полезно, так, как могут немногие. Я привык и умел брать на себя ответственность в важнейших играх, готов был сыграть так, как потребуется сборной СССР.
Состояние «натянутой струны», которое я описывал, окончательно пришло ко мне вечером 8 сентября, накануне решающего матча. Я был абсолютно готов к игре, буквально звенел от напряжения. Как я говорил, для меня всегда был важен не только результат, мне был интересен процесс. Я знал, что эта игра будет сопровождаться бешеным драйвом, и предвкушал это. Можно сказать, что я вошел в оптимальное, как считают специалисты, состояние спортсмена перед ответственным стартом — небольшое беспокойство и напряжение плюс страстное желание состязаться и победить.
Накануне игры Кондрашин оградил нас от любых контактов с прессой, членами нашей олимпийской команды, тем более с посторонними. Ему удалось даже избавить нас от общения со спортивным руководством. Видимо, тренер сумел убедить функционеров поверить ему и спортсменам. Может показаться удивительным, но накануне решающего матча за золото в самом престижном виде Олимпиады никаких «накачек» не было!
Не было как такового и собрания команды с мотивирующими выступлениями, клятвами «умереть, но победить» и т. д. Сам Кондрашин не был любителем этого жанра, а мы в большинстве своем были опытными профессионалами, ветеранами, которых просто не нужно было мотивировать. Мы были в нужном накануне игры психологическом и функциональном состоянии, задачей тренера в этой ситуации было не мешать, не дергать команду без нужды. Состояния «пожара» в расположении сборной не было. Мы сохранили обычный распорядок дня, стандартную подготовку к игре. И это тоже было проявлением класса команды.
Конечно, мы собирались на тактические занятия, на которых разбирали особенности игры соперника, прорабатывали схемы игрового взаимодействия и т. д. Видеозаписями игр мы в ту пору не располагали; об игре американцев могли судить по нескольким их матчам, которые смотрели в Мюнхене «вживую». Впрочем, я и сейчас, когда любые игры любого соперника собраны в фильмотеках, не считаю их просмотр панацеей и обязательным элементом подготовки игроков. Записи должен внимательно отсмотреть тренер, чтобы проанализировать тактику соперника. Игрок главным образом должен настроить себя самого на свое лучшее выступление.
Помогать настраиваться товарищу по команде было не принято. В этом не было нужды. Даже ветераны — такие как мы с Модей, Сако, Геша — не имели привычки лезть в душу другому, настраивать и накачивать менее опытных игроков. Мы не брали на себя лишнего. Гораздо важнее было довести до оптимального состояния самого себя, самому не стать обузой для коллектива. «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи», — так, о чем я узнал позднее, говорил Серафим Саровский.
Общекомандных «ритуалов», которыми сейчас увлекаются игроки, у нас тоже не было. Наверное, у каждого были какие-то индивидуальные способы настроя на игру, включая соблюдение примет, привычек и т. д. Для меня, например, таким «обрядом» была привычка особым образом бинтовать голеностопы перед игрой, надевать кроссовки всегда с одной ноги — левой. Впрочем, это никогда не принимало самодовлеющего характера, главным в психологической подготовке к игре было другое.
Должен окончательно разочаровать читателя — даже с соседом по комнате Паулаускасом мы не обсуждали предстоящий финал. Это, впрочем, едва ли удивительно: больших молчунов, чем мы с Модей, не было, наверное, ни в сборной, ни во всем отечественном баскетболе. Модестасу молчаливость была свойственна как прибалту, я, как уже говорил, до 30 лет вообще рта не раскрывал. Однако на площадке и в жизни мы понимали друг друга не то что с полуслова — с полувзгляда. И даже самую главную игру в жизни нам не было нужды обсуждать.
Не хотел бы, чтобы сложилось впечатление, будто в сборной СССР были собраны роботы, лишенные всяких человеческих проявлений, как это представляла американская пропаганда. Конечно, у нас были и нервы, и эмоции, и переживания. Наверное, мы просто были другими людьми — иначе воспитанными, иначе мыслящими, иначе мотивированными. Нас всегда учили быть сдержанными, контролировать себя, ставить во главу угла интересы команды, страны и спортивный результат. Именно так мы и делали, и наша молчаливая сосредоточенность была свидетельством не отсутствия эмоций, а сверхконцентрации, готовности намотать собственные кишки на кулак и умереть для достижения победы.
Накануне игры я спал, как обычно. Должен сказать, что я вообще не умею крепко спать. Мне это не мешает, я могу высыпаться, даже если просыпаюсь по нескольку раз за ночь. Конечно, накануне ответственной игры нервное напряжение усугубляет и обостряет ощущения. В течение дня 9 сентября меня беспокоила небольшая головная боль, но все напряжение прошло, как только мы вышли на площадку для разминки.
В день игры нам дали как следует выспаться, поскольку финал должен был начаться беспрецедентно поздно — где-то после 23 часов. Организаторы Игр пошли навстречу американцам, которые стремились по возможности приблизить к прайм-тайм телевизионную трансляцию. Позавтракали всей командой в одно время, не спеша поехали на тренировку. Тренировались спокойно, с хорошим настроением, без подавленности.
Обед был назначен на более позднее, чем обычно, время. После него команда отправилась на отдых. Те, кто мог, спали (поспать после обеда любил, например, Паулаускас, не изменивший себе и на этот раз). Я слегка задремал минут на 30.
До главного испытания в жизни баскетболистов сборной СССР оставались считанные часы.