Главная площадь Столицы Диабемского королевства
Вечер
Ранние осенние сумерки быстро сгущались над Королевской Площадью.
Огромная толпа, запрудившая все прилегающие улицы, ворочалась и дышала одной десятитысячной пастью. Гул голосов висел над городом, как мрачная увертюра к дьявольскому концерту, и крики юродивых и нищих оттеняли басовое гудение растревоженного улья.
Над площадью разливались и клокотали тошнотворная жажда крови и трусливое наслаждение собственной непричастностью к предстоящему действу.
А еще над городом висел страх.
За последние два дня несколько горожан были поражены непонятным недугом, от которого по телу идут зеленовато-желтые язвы. Никто еще не умер, но предчувствие страшного овладело людьми. Рассудок подсказывал избегать скопления людей, но страх и любопытство выгнали всех из продрогших домов, и они стояли, прижимаясь друг к другу дрожащими плечами, с трудом втягивая воздух через платки, прикрывающие испуганные лица.
Внизу, под королевским балконом, затрубили фанфары, и рота гвардейцев с длинными факелами начала прокладывать дорогу к эшафоту.
Народ задвигался, загалдел. Мальчишки, повисшие на столбах и карнизах, оглушительно засвистели.
— Везут! Ведьму везут! — покатилась по площади волна острого, больного любопытства.
Из ворот цитадели медленно показалась грязная скрипучая телега, запряженная полудохлой черно-серой клячей. На ворохе гнилой соломы сидела ведьма, и чехол из мешковины, скрывающий ее фигуру, неприятно контрастировал с правильными чертами лица и ясными, блестящими в свете факелов глазами. Сажа, покрывающая ее щеки, и мусор, застрявший в распущенных волосах, не смогли скрыть молодости и красоты девушки.
— Ведьма! Ведьма! — гуляло по толпе. Тысячи ненавидящих глаз впились в приговоренную, и она сникла в этой гнетущей атмосфере всеобщего зверства.
«Виолка, не бойся, мы здесь, мы попытаемся спасти тебя!» — Ксана постаралась вложить в свои мысли максимум энергии. И не почувствовала отклика. Волна угасла в озверевшем воздухе, как гаснет крик в стянутом петлей горле.
Ксана вцепилась в подлокотники побелевшими пальцами. «Что же делать? Как предупредить ее? Господи! Как же это страшно: приближаться к смерти в грязной разбитой телеге, под воплями и плевками осатаневшей толпы! Как это страшно: приближаться к смерти! И, что бы там ни говорили мудрые старцы из сатвийских храмов, страх перед смертью — непобедимое чувство. Хорошо им, дожившим до преклонных лет, рассуждать о переходе в иной мир, о вступлении в царство Божие… А чье же тогда царство здесь? Мир, в котором тысячи тысяч людей влачат свое тело от пищи к постели и обратно с перерывами на однообразные медитации над дырой в отхожем месте?»
И, словно в ответ на ее мысли, над площадью вдруг разнеслось леденящее душу уханье. Толпа зашевелилась, задвигалась. Пронзительно завизжала какая-то женщина, но страшное эхо стихло, и все снова повернулись к эшафоту.
Ксана поискала глазами Алекса, но где было разглядеть его черный плащ среди сотен таких же мокрых и мрачных одеяний? Толпа, напуганная потусторонним хохотом, надвинулась на телегу. Скрюченные пальцы тянулись к Виоле, и Ксана вдруг почувствовала, что еще минута, и никакого аутодафе не будет. «Они просто разорвут ее на куски», — с ужасом поняла принцесса. Тоска и боль сжали сердце девушки, и она вдруг потеряла себя, увлекаемая мрачным водоворотом отчаяния и страха…
И внезапно услышала Виолу. Мысли были слабыми, путаными и горькими.
«Что же это такое происходит? Я совсем без сил… Даже простейшие заклинания не действуют. И полная глухота! Где-то здесь должен быть Алекс. А я не слышу его! И вообще ничего не слышу! Ни одной сочувственной волны, только ненависть. Боже! За что они меня так ненавидят? Что я им сделала? Сколько злобы! Сколько больных людей! Да ведь они все больны! Все! И вылечить их почти невозможно! Они сами не хотят быть здоровыми! Им нравится вдыхать дым, вливать в себя перебродившее пойло. Им нравится медленно разрушать самих себя! Они все умрут… Но позже. После меня. Огонь… Да нет, до огня дело не дойдет. Это будут когти. И зубы. Как там, на поляне, среди ящеров. Это расплата…
Ну что ж, я готова. Эй, лошадь, постой, родная, подожди. Они тебя не тронут. Не храпи так испуганно. Эти хищники съедят тебя не сегодня. Сейчас им нужна я.
Что же вы так побледнели, доблестные гвардейцы? Боитесь? Уже не сдерживаете толпу? И правильно. Когда зверь хочет, ничто не может его остановить. Ничто, кроме страха… Но в стае хищники становятся храбрыми. Нет, не храбрыми, они просто наглеют… Как бы их завести, чтоб убили сразу, не мучили…»
Ксана физически ощутила приближение развязки. Она невольно вскочила и заметалась взглядом по балкону. «Что же делать? Что делать?!»
Внезапно в глаза ей бросились приспособления для фейерверка, выступающие над перилами. Сорвав со стены факел, принцесса побежала по балкону, поджигая фитили.
Огненные цветы осветили площадь всполохами красоты, и завороженные зрители забыли о ведьме. Покрытые потом гвардейцы, облегченно вздыхая, восстановили коридор, и телега снова двинулась вперед. Придворные в ложах задвигались.
— А из соплячки может что-нибудь получиться, — донесся до Ксаны одобрительный голос барона Ле Кампфа. — Чуть было не лишились половины представления!
«Каждый судит о людях по себе», — вспомнила Ксана слова Эолы.
После фейерверка темнота над площадью налилась Тьмой, и только пляшущие пятна факелов освещали приготовления к казни.
Виола обреченно сгорбилась, переживая мучительный спад после минутного подъема.
Но вот она вздрогнула и подняла голову. «Сейчас в соломе позади нее появился Bay и начал перегрызать веревки», — угадала Ксана.
К счастью, внимание толпы переместилось к воротам цитадели, где в эту минуту показалась поставленная на колеса клетка. В ней, подобно легендарному великану, возвышалась увенчанная копной рыжих волос фигура Гвалта.
По площади разнеслась барабанная дробь. Телега с Виолой остановилась у края эшафота, и палач в красном колпаке и мантии медленно и торжественно направился к ней… Вдруг он ускорил шаги и вытянул руку, указывая куда-то за спину ведьмы. Задавленный колпаком голос что-то крикнул, и по толпе полыхнуло:
— Волк! Волк-оборотень!
Офицер, возглавлявший конвой, выхватил меч и пришпорил коня. Это была не лучшая мысль, потому что с телеги ему на грудь метнулась огромная оскаленная тень, и всадник рухнул под копыта храпящей от страха лошади.
Палач, схватившийся было за топор, остолбенело застыл, пригвожденный к месту горящим взглядом вспрыгнувшего на помост юноши, бледного от гнева и ярости. Спустя бесконечное мгновение тяжелый топор все же поднялся над площадью, и толпа ахнула при виде мелькнувших в воздухе ног палача, перелетающего через ловко подвернувшегося под него незнакомца. Тяжело грохнуло по помосту. Заплечных дел мастер остался лежать грудой красного тряпья, а юноша, метнувшись к краю эшафота, протянул кому-то руку. Рядом с ним поднялась фигура ведьмы, — она сбросила позорный балахон и осталась в одной рваной рубахе. Они обнялись, и озверевшая толпа придвинулась.
Вдруг глухие удары разнеслись по площади. Какой-то гвардеец обухом топора сбивал замок с двери клетки главаря бунтовщиков. Обостренное до предела восприятие Ксаны в одно мгновение ухватило замешательство на лицах конвоя и сумасшедшую радость в глазах Гвалта.
Замок упал на третьем ударе, и вот уже пленник, вырвавшийся на свободу, с яростным ревом кинулся в толпу стражников. Гвардеец, мгновенно сменив топор на меч, быстрыми взмахами перерубил десяток копий и спрыгнул вслед за ним.
Увидев, что Олег попал в привычную стихию рукопашной схватки, Ксана вновь повернулась к эшафоту. Там никого не было.
Люди на площади почему-то смотрели в другую сторону, где над крышей Храма Святого Никодима разливалось лиловое сияние, и черные мохнатые тени плясали между статуями мучеников и пророков.
— Нечисть! — повис над площадью крик ужаса и тоски. — Нечисть пришла на помощь своей хозяйке!
Страх.
Леденящий душу страх объял людей. Толпа завыла и, как бы взорвавшись изнутри, ударилась в тысяченогое, жестокое бегство, когда старые кости ломаются под напором молодых локтей, упавшие превращаются в кровавую грязь и паника растаптывает душу вернее, чем кованые сапоги.
Позеленевшие от страха придворные сползали с кресел, стража расширенными глазами взирала на происходящее и хотя еще не бежала, но уже ничего и никого не охраняла.
Толпа с хрустом и воплями втискивалась в подвалы и переулки, а на стремительно пустеющую площадь опускался серебряный дракон со светящимися глазами и огромными перепончатыми крыльями.
Ксана удивленно застыла, уловив ворвавшийся в сознание звонкий ментальный голос:
«Здравствуй, принцесса, я надеюсь, мы не опоздали?» Со спины дракона соскочила девушка с ослепительно сверкающим мечом. Следом за ней спрыгнул высокий крепкий юноша, двигающийся с до боли знакомой легкостью и грацией.
«А вот и колдунья с драконьим знахарем!» — снова донесся до Ксаны ментальный голос прилетевшей девушки. Из-под эшафота выбрались Виола и Алекс. Они обменялись приветствиями с прибывшими и все вместе обернулись к Храму Святого Никодима.
Из высоких врат черным мохнатым ковром сыпались тролли.
Ксана вдруг осознала, что именно так называются эти приземистые существа с багровыми глазами и клыками гораздо крупнее собачьих.
«Ксана, беги к нам. Попробуем улететь на драконе, тролли не умеют летать!»
«А как же Олег с Гвалтом?» — хотела спросить Ксана, но будто в ответ на слова Виолы из низких туч вынырнули два страшных крылатых силуэта и, стремительно снижаясь, закричали торжествующими дикими голосами. «Рарруги», — узнала Ксана и сжала кулаки от бессилия и боли.
Дракон, почуяв природных врагов, затрубил и под восторженные вопли троллей рванулся навстречу рарругам. «Бои в воздухе для него предпочтительнее, чем на земле», — поняла Ксана и вдруг услышала Олега.
«Ксана, где ты? — раздавалось откуда-то из глубины дворца. — Гвалт убит, я ранен. Мы с Bay не можем тебя найти! Если слышишь — откликнись!»
— Я здесь, Олег! — вслух закричала принцесса и, забыв обо всем на свете, бросилась на голос.
«Он ранен! Я нужна ему», — пульсировало в голове, а коридоры распахивали навстречу пыльные, опухшие коврами глотки. Она бежала, а за окном нарастали завывания и дьявольский хохот.
Тролли пошли в атаку.