Мы, взрослые, любим разные игры. Любим нацеплять на себя белоснежное одеяние святого, чтобы громогласно и пафосно заявлять: «Я никогда не лгу своему ребенку». А потом заглядывать в зеркало и проверять, не засиял ли над головой заслуженный нимб.

Я хочу набраться мужества, которое поможет мне забросить подальше бесцветную мантию лживой правды и облачиться в сверкающие лохмотья истинного обмана. Мое признание будет предельно кратким и простым: я частенько привираю своей единственной и неповторимой дочери.

Иногда я осознанно делаю это в воспитательных целях, для ее же пользы, мечтая уберечь Полину от ранних разочарований, от преждевременных ошибочных выводов.

— Мама, а Дед Мороз существует на самом деле?

Я максимально честно обманываю маленькую любительницу легенд и чудес, не объявляя истории про Деда Мороза детскими сказками или фольклорными изысками:

— Да, существует, если ты хочешь, чтобы он существовал.

А как трудно разговаривать с ребенком, задающим вопросы о Боге! Как совместить в ответе девятилетнему ребенку мою веру в высший разум, неуважение к властвующей христианской религии, снисхождение и толерантность к верующим и конституционное право гражданина на свободу совести, чтобы не солгать ему?

— Говорят, что Бог нужен тем, кому тяжел свой крест. Для меня Бог — это совесть, разум, любовь. Большинство людей верят в другого бога.

Порой я обманываю дочку вроде бы для пользы дела, но совесть потом все-таки мучает.

— Надо хорошо учиться в школе, хотя бы без троек! — почти ежедневно скандирую я лозунг, за пропаганду которого Министерство образования давно уже должно назначить мне пожизненную пенсию. Скандирую — и вспоминаю свою подругу, блестящего ученого-филолога, не вылезавшую из троек по алгебре. Или крестную своей дочки: два красных диплома, одна аспирантура, безукоризненный английский; она читает Шекспира в подлиннике, может поддержать беседу о гравюрах Доре и применении солей серной кислоты — и, к сожалению, так и не выбрала дело своей жизни.

— Я не знаю, как починить пульт от телевизора, придется ждать папу! — так я пытаюсь оградить ребенка от телевизионной тупости, грубости, хамства, плебейства, осознавая, что говорящий ящик не всегда влияет отрицательно: детские передачи учат рисованию, музыке, любви к животным, здоровому образу жизни, стимулируют выдумку и творчество.

Зачастую я говорю неправду из желания не причинить боль, не обидеть, помочь.

— Твое сочинение получилось замечательным!

— Нет, у тебя совсем не толстые щеки!

— Я рада видеть в нашем доме всех твоих друзей!

— Мне совсем нетрудно донести до школы твои лыжи вместе с палками, кожаные ботинки, утепленный спортивный костюм, носки и запасные варежки.

— Как здорово, что у нас теперь живут две черепахи!

— Я очень люблю, когда ты читаешь мне вслух!

А еще случается — но это страшный секрет! — что я бессовестно вру из соображений собственной выгоды и спокойствия.

— Дудка, которую тебе подарила тетя Галя, сломалась, и мне пришлось ее выбросить.

— Боюсь, мы не успеем в магазин игрушек, он работает только до шести.

Кто сказал, что воспитание — это легко и честно? В основе любого воспитания лежит вынужденный обман — до тех времен, пока повзрослевший человечек, усвоив модель правильного поведения, пусть и преподнесенную в результате хитростей и лукавства, осознанно не станет сам совершать правильные и великодушные поступки.

Кто сказал, что воспитание — это легко и честно?