На родительском собрании бурно обсуждалась церемония проведения школьного выпускного бала по случаю перехода учащихся из начальной школы в среднюю, из четвертого класса — в пятый. На повестке дня — подарки и грамоты, фуршет и вояж, а главное, памятные альбомы фотографий.
— Есть варианты по триста пятьдесят, по четыреста восемьдесят, по пятьсот и по шестьсот тридцать рублей, — хорошо поставленным голосом зазывалы-коробейника вещал менеджер из фотоателье.
Родительницы суетились, волновались, поправляли запотевшие от возбуждения очки и тянули дрожащие руки, спеша приобщиться к образцам современного фотоискусства. Потом все дружно голосовали за понравившийся образец и шуршали купюрами, отсчитывая нужную сумму.
Не надеясь на память, люди доверяют пленке или цифре то, что должно, по их мнению, согревать сердца всю оставшуюся жизнь. Или охлаждать души в знойный июльский полдень. Но чем больше становится этих материальных свидетельств счастливых моментов, тем меньше их магическая сила. А три, пять, десять черно-белых фотографий из прошлого хранятся, как сокровища.
Вот старая выцветшая фотокарточка, на которой толстый мальчик в шерстяном костюмчике обиженно надул губы. На ее обороте размашистым маминым почерком: «Леночке два года». Мне кажется, что я помню тот день, когда мы с мамой ходили в фотоателье в старом центре, и колючий нелюбимый костюмчик, и даже занятного фотографа, изо всех сил старавшегося меня рассмешить. А может, это никакие не воспоминания, а просто мои фантазии…
А здесь мне уже четыре года. Я изображаю зайца на садиковом новогоднем утреннике. На мне белое шелковое платье с голубыми завитушками — «золушками», как я их почему-то упорно называла, и серые кожаные сандалии из «Детского мира» на улице Мира. Щекам тесно в белой полотняной шапочке-маске, туго завязанной под подбородком, как платок. Старательно накрахмаленные мамой заячьи уши добросовестно торчат вверх и чуть вправо. Над пухлыми коленками и локтями видны ямочки. Я улыбаюсь открыто и счастливо.
А здесь запечатлен мой звездный час в детском комбинате номер восемь. Новый год в подготовительной группе. Я — королева льдинок в бумажной короне, расписанной серебристой краской, голубом батистовом платьице с рюшами, сшитом моей бабушкой Ниной, и синих резиновых тапочках, специально подобранных по цвету к праздничному наряду. И этот, и предыдущий снимок тоже черно-белые, но я прекрасно помню детали и цвета одежды.
Несколько интересных фотокарточек школьных лет: я с новеньким пионерским галстуком на щуплой девичьей груди, горящим взором и двумя длинными косами; я с подругами в зимнем лагере, на мне кроличья ушанка и валенки. Я в первом настоящем полувечернем платье из ацетатного шелка с роскошной оборкой по подолу. А это я снималась на комсомольский билет в четырнадцать лет — брови вразлет, белый кружевной воротничок коричневого форменного платья и недоразумение вместо прически.
Каждая старая фотография служит мне памятным узелком, потянув за который, я смогу намотать целую охапку кудрявой шелковой кудели, крепко связывающей все мои дни, месяцы и годы в одну большую и сложную жизнь. И чем меньше таких узелков, тем более дорогие воспоминания они объединяют, тем более трогательными кажутся картинки далекого прошлого.
…Половину места в моем компьютере занимают яркие цветные снимки недавнихлет: дочка, живность, усадьба, друзья, техника, родственники и коллеги. Их можно выкладывать в блоге, в социальных сетях, получая «лайки» и одобрительные комментарии. Но когда грусть внезапно прикасается к моей ладошке, я не спешу пролистывать цифровой семейный архив. Я достаю свой любимый черно-белый снимок, на котором я загадочно и многозначительно улыбаюсь на фоне старого бабушкиного дома. Я долго разглядываю свое изображение, мечтая мысленно дотянуться рукой до тех благословенных времен, когда мне было шестнадцать счастливых лет, я отчаянно мечтала о любви, верила в дружбу и была убеждена, что все самое лучшее — впереди.