Последнее родительское собрание помимо обязательных денежных поборов принесло и приятный момент: творческие работы моего исключительно одаренного ребенка были принародно признаны самыми удачными во всем классе. «Еще бы, с такой-то матерью», — нескромно подумала я, решив наконец-то расслабиться и предаться заслуженному отдыху от домашних заданий. И лишь только я стянула с носа виртуальные учительские очки и сбросила с плеч профессорскую мантию, намереваясь облачиться в традиционный безразмерный байковый халат домохозяйки, как моя пятиклассница подкралась ко мне на цыпочках и ангельским голосом проворковала:
— Мама, мне нужно к завтрашнему дню написать сказку, чтобы ее могли разыграть между собой ребята нашего класса.
Я похолодела. Воображаемый байковый халат внезапно показался очень тонким.
— Сказку в виде пьесы, как для театральной постановки? — уточнила я на всякий случай, в глубине души надеясь, что ребенок слегка ошибся и мы отделаемся простенькой двухстраничной историей о какой-нибудь царевне или крестьянской внучке.
— Да! — торжественно произнесла будущая звезда отечественной драматургии. — Настоящую сказочную пьесу с множеством героев — людей и животных.
Отец моего ребенка с интересом прислушивался к нашему диалогу. Будучи натурой высокохудожественной и имея в анамнезе опыт сценических выступлений, наш папа весьма увлекся идеей самодеятельного спектакля и внес свежее предложение:
— Для начала можно не сочинять пьесу самим. Давайте возьмем готовое классическое произведение и попробуем его разыграть в лицах. Поймем смысл, разберемся с мизансценами, поймаем драйв — одним словом, сами замахнемся на Вильяма нашего Шекспира.
— Это как? — спросила Полина.
— Ту би ор нот ту би! — возопила я.
— Не надо буквально понимать мои слова, — осадил меня режиссер-самовыдвиженец. — Я предлагаю беспроигрышный вариант — русскую классическую драму. А еще лучше — трагедию. «Борис Годунов»!
— Не хочу «Борис Годунов», — разволновалась Полина, читающая по программе литературы пятого класса «У Лукоморья дуб зеленый» и народные сказки о Чуде-Юде.
— А зря! — колко бросил вошедший в раж режиссер. — Там есть классная роль как раз для тебя. Марина Мнишек. Красавица-полячка.
Что ни говорите, а с красавицами-полячками в русской классической литературе дело всегда обстояло отлично, как у Александра Сергеевича, так и у Николая Васильевича. Чувствуя, что волей необъективного режиссера мне уже уготовлено амплуа невзрачной русской женщины, я робко осведомилась о собственной роли в зарождающемся домашнем представлении.
— А ты будешь Пименом! — провозгласил человек, когда-то говоривший мне о любви. — Монахом!
Я от возмущения потеряла дар речи и неожиданно стала олицетворять собой безмолвствующий народ.
— А я буду Григорием, тем более что я и на самом деле Григорий, — будущим Самозванцем! Представь себе: келья в Чудовом монастыре. Ты завершаешь летопись — и тебе перевоплощаться не надо, ты у нас писательница. Я прошу тебя рассказать об убийстве Димитрия-царевича, и ты заново переживаешь печальные события. А потом вот так поводишь плечами и выразительно произносишь финальную фразу всей сцены в келье: подай костыль, Григорий! Здорово, правда?
Ночью мне снились монастыри, монахи, костыли, красавицы-полячки и оглушительный свист возмущенного плохой актерской игрой зрительного зала, на деле оказавшийся звоном будильника. Проснувшись до рассвета, я неровной походкой художника, непонятого и отвергнутого своими современниками, поковыляла в школу. Подкараулив в полутемном лестничном пролете учительницу литературы, я растерянно призналась ей в не сочиненной за ночь пьесе.
— Вы не переживайте, до Нового года время еще есть — успеете написать, — успокоила меня классная руководительница моей доморощенной красавицы-полячки. — И я ведь не настаиваю на пьесе собственного сочинения, для постановки можно использовать любую готовую — ту, что понравится. Это Полина вызвалась непременно сама написать текст.