Матье де Нель прислушался. Неужели он проспал или в колокол действительно ударили только раз? Странно, у него всегда был чуткий сон, тем более на новом месте. А дождь, кажется, утих — вот и отлично.

Накануне по распоряжению аббата Симона в спальню викария принесли жаровню — ещё одна привилегия доступная только отцу-настоятелю и важным гостям. Камин, несмотря на свои размеры, слабо прогревал высокие комнаты, отведенные визитатору, поэтому, когда к вечеру погода окончательно испортилась, жаровня оказалась очень кстати.

За дверью слышалась возня и позвякивание медного таза — Жакоб успел побеспокоиться о горячей воде для бритья. Он протиснулся в комнату с чистым полотенцем через плечо и тазом, над которым поднимался густой пар.

Монахи брили друг друга раз в неделю, собираясь для этого в большой комнате рядом с баней, а Матье де Нель с первых дней заточения в аббатстве поставил себе за правило всегда быть чисто выбритым. Этот, пусть и незначительный, но все-таки символ мятежа, тешил его уязвленное самолюбие.

Привычку к частому бритью он приобрел еще при дворе, пользуясь услугами королевского цирюльника — вот как далеко зашла благосклонность Людовика Валуа. Монаршего расположения он лишился в одночасье, а привычку сохранил, что многих раздражало. Впрочем, сплетничали за спиной, никто открыто не решался осудить племянника Его Преосвященства за столь мирское радение о своей внешности.

— Я так и подумал, что вы уже давно встали. Боялся, не поспею, а все из-за брата Юбера, — пожаловался Жакоб.

— Хранителя бритв? — спросил Матье де Нель, усаживаясь на скамью лицом к окну.

— Его самого. Все ноги сбил из-за него, святой отец, еле нашел, а с ним знаете, что приключилось?

Жакоб затрясся от смеха, бритва в его руке дрогнула, оставив на щеке викария небольшой порез.

Матье де Нель отпрянул.

— Осторожней! Или ты решил меня зарезать?

— Ой, святой отец, простите, никак не хотел! — испуганно засуетился Жакоб. —

Это все из-за брата Юбера.

Викарий вытер полотенцем кровь.

— Не юли, Жакоб. Он-то здесь причем?

В ответ Жакоб расхохотался, да так, что у него на глазах выступили слезы. Вытирая их рукавом рясы, он снова взмахнул бритвой. Матье де Нель поспешно отклонился.

— Вы не поверите, святой отец, но брат Юбер весь вчерашний день животом маялся, а ближе к рассвету не утерпел, побежал к санитарному брату за лекарством. Мне, конечно, и в голову не пришло искать его в лазарете, — Жакоб повернул голову викария с намерением продолжить бритье.

Матье де Нель покосился на острое лезвие.

— Знаешь, Жакоб, мне кажется, будет лучше, если сегодня я останусь небритым.

— Ну, уж нет! — Жакоб спрятал бритву за спину. Привилегию брить викария он отстоял в долгих баталиях и очень ею дорожил. — Не тревожьтесь, святой отец, я буду осторожен.

Матье де Нель обреченно закрыл глаза, подставляя левую щеку самозваному брадобрею.

— Ну так вот, — весело продолжал Жакоб, — когда я, наконец, отыскал брата Юбера, он стал жаловаться на беспорядок в ларце. Он, говорит, вчера все бритвы аккуратно сложил, а кто-то без его ведома все взял да перерыл, а одна и вовсе пропала. Врет, ясное дело. Ну, да бог с ним. Хотите лучше узнать, как вас здесь величают?

— М-м-м-, — промычал в ответ викарий, оттягивая вниз верхнюю губу.

— Епископский досмотрщик, — хохотнул Жакоб. — Сам слышал, как келарь с ризничим о вас говорили. Келарь так возмущался — аж слюной брызгал. Да, нагнали вы на них страху, рыская по кухне.

— Слей-ка мне на руки, — попросил викарий. Он тщательно умылся, вытер лицо и принялся рассматривать свое отражение в зеркале. — Видишь ли, Жакоб, я, разумеется, совсем не против подношений, но видя желание сразу же подкупить меня манускриптом, не удержался и решил проявить придирчивость. Если сразу обнаружить строгость, а потом милость, последнюю будут ценить больше, — викарий отдал зеркало Жакобу и направился к двери, бросив через плечо. — Поторопись, капитул скоро начнется.

***

Ризничий открыл глаза и уставился в высокий потолок кельи долгим немигающим взглядом. Надо же, какой ужасный сон опять ему приснился!

Сон был ужасен и тяжел. В нем брат Антуан прятал под рясой бронзовый светильник и кадильницу. И за сим недостойным занятием его застал, приехавший третьего дня, викарий.

Ну почему так бывает, что хорошие, легкие и праведные сны прерываются от малейшего шороха, а в страшных снах как будто вязнешь и не можешь проснуться? Вот и колокол умолк, а это значит, что он проспал, хотя должен был подняться с первым его ударом.

— Все это очень странно, — пробормотал ризничий, пристраиваясь к веренице спускавшихся по лестнице монахов.

Нахлобучив капюшоны и ссутулившись от пробиравшего до костей влажного воздуха, монахи гуськом направлялись в зал капитулов, прижимаясь к стене крытой галереи, которая опоясывала клуатр по периметру. За ее арочной колоннадой мелькал внутренний двор, превращенный сейчас в огромную грязную лужу с торчавшими кое-где островками все еще зеленой травы. Четыре каменные дорожки, ведущие к колодцу в центре клуатра, скрылись под водой, а на поверхности беспорядочно плавали желто-багряные листья, занесенные сюда порывами ветра из монастырского сада.

Цепочка семенивших монахов уперлась в закрытые двери и остановилась. Ризничий сжал в тонкую нить бескровные губы — каждый раз одно и то же! Теперь придется ждать пока его высокопреподобие соизволит явиться или пришлет своего прихвостня, брата Армана, дабы открыть дверь на лестницу, что ведет в зал капитулов.

Неожиданно со стороны внешнего двора донесся крик, эхом разнесся по аббатству, повторился снова и внезапно захлебнулся. Цепочка, скучавших в ожидании отца-настоятеля монахов, вздрогнула, изогнулась, островерхие капюшоны завертелись в разные стороны. Ризничий недовольно обернулся.

— Что там происходит?

— Не знаю, — пожал плечами, стоявший за ним монах. — Надо бы пойти посмотреть.

— Неслыханно! — прошипел ризничий. — Именно в то время, когда в обители визитатор. Братия совершенно отбилась от рук — то смех, то дикие крики. Неслыханно!

— Вы абсолютно правы, брат Антуан, — согласился монах. — Но сейчас мы узнаем причину переполоха. Вон, бежит прекантор . Да на нем лица нет! Верно какое-то несчастье.

Цепочка монахов окончательно распалась на отдельные звенья, образовав вокруг прекантора плотное кольцо. Ризничему пришлось усердно поработать локтями, чтобы протиснутся вперед.

— Это вы кричали, брат прекантор? Поднять такой шум перед началом капитула, да еще во время визитации! Надеюсь, вы сможете оправдать свой дерзкий поступок?

Брат прекантор был белым, словно выбеленная известью стена. Он вращал выпученными глазами и силился что-то ответить ризничему, но лишь беззвучно открывал рот.

— Ни дать, ни взять — рыба, вытащенная из воды. Ну что, вы так и будете ловить ртом воздух? — брат Антуан едва сдерживал, готовый вырваться наружу, гнев.

— Что здесь происходит? — раздался сзади голос аббата Симона.

Монахи расступились, давая дорогу настоятелю. К прекантору наконец вернулась способность говорить. Он указал в сторону храма:

— Там, ваше высокопреподобие, там на паперти…

— Ну, что же там? — требовательно спросил аббат.

— Там брат Жан, пономарь, он… мертв.

Монахи пришли в неописуемое волнение. Забыв о присутствии викария, они со всех ног бросились к порталу, ведущему в церковь, а через нее — на внешний двор. Аббату ничего не оставалось, как последовать за своей паствой.

Пономарь лежал, неестественно вывернув шею. Руки его продолжали сжимать оборванный конец веревки, а в остекленевших глазах застыло удивление, как будто он так и не понял, что же произошло.

Монахи, склонившись над покойником, качали головами и переговаривались. Викарий, стараясь держаться незаметно, внимательно прислушивался.

— акая ужасная смерть.

— а, еще вчера был жив, здоров, а сегодня…

— то бы мог подумать.

— то из-за дождя.

— ы думаете?

— Конечно. Вон смотрите, ноги у него все измазаны грязью. Поскользнулся должно быть и… все тут.

— Что за глупость пришла вам в голову, брат Бернар!

— очему же это глупость?

— А вы поднимитесь на колокольню и увидите: чтобы, поскользнувшись, оттуда упасть, нужно стоять на самом краю. Неужели вы думаете, что пономарь был настолько глуп?

— Что-то много вы говорите о глупости, брат Филипп!

Страсти стали накаляться. Аббат вышел из оцепенения и решительно вмешался:

— Братья, имейте уважение к усопшему. Его немедленно нужно унести отсюда, — он беспокойно огляделся.

— Погодите! — викарий присел у распростертого на земле тела, и зачем-то потрогал шею покойника. — Да, он, несомненно, мертв.

Некоторые монахи непочтительно хмыкнули.

— Да уж, мертвее не бывает. Это и так видно, чего ж еще щупать бедолагу.

Викарий не обратил внимания на нелестное замечание, продолжая придирчиво рассматривать веревку в руках покойника.

— Надо бы разжать ему пальцы, — сказал Матье де Нель. — Очевидно, веревка давно износилась и оборвалась в тот момент, когда пономарь сильно за нее дернул. Сырые плиты в сочетании со скользкой, из-за налипшей грязи обувью, привели к трагедии. Несчастный случай, по-моему, сомнений нет.

— Разумеется, это был несчастный случай! Что же еще! — возмутился аббат Симон.

— Следовательно, — примирительно ответил викарий, — ничто не мешает нам начать капитул.