После женитьбы Томас Лонгвуд обнаружил, что его жизнь резко изменилась к лучшему. Заботливая жена, встречающая его по окончании трудового дня собственноручно приготовленным печеньем, домашний уют, очаровательные вечера, благословенные ночи... Лонгвуд уже не удивлялся, как быстро и легко Марша приняла новый мир. В их особняке она была милой и домашней, на светских раутах -- величественной и невозмутимой, и Лонгвуд не знал никого, кто посмел бы отозваться о Марше дурно.

   Светская хроника писала о его жене с откровенным восторгом, консулы относились к ней с уважением, и даже Эллис Дженкинс время от времени расспрашивала о жизни там. К удивлению Лонгвуда донести до сенатора многие истины об Оставленной мире Марше удалось много лучше, чем ему самому, так что Лонгвуд мог только восхищаться талантами жены.

   И с питомцами Марша сразу взяла верный тон, что удавалось не всем попаданцам, удостоенным свободы. Даже Рассел Брук, наиболее здравомыслящий и ответственный из всех известных Лонгвуду переселенцев, имевший к тому же немалый опыт управления людьми, периодически попадал впросак, о чем не без юмора рассказывал Милфорду. С Маршей все было иначе. Через неделю после переезда в их новый дом жена купила трех питомцев для ухода за особняком, а потом и домашнюю любимицу, чтобы было с кем ходить по магазинам. Питомцев Марша выбирала вдумчиво, серьезно и обстоятельно, изучив не только рекламные буклеты, но и все квалификационные тесты, антропометрические данные и данные медицинских осмотров претендентов на опеку. Тщательно расспросить питомцев в ходе смотрин Марша тоже не забыла, и Лонгвуд с удовольствием понял, что чем бы ни занималась его жена, она занималась этим идеально.

   Когда через два месяца после женитьбы, мило краснея и смущаясь, словно она была юной невинной девушкой, Марша показала ему тест на беременность с двумя полосками, Лонгвуд почувствовал себя по-настоящему счастливым. Его брак должен был принести плоды, его мир был прекрасен. Оставалось сделать все, чтобы он и дальше оставался таковым. Стремясь как можно лучше защитить будущее наследника, Лонгвуд дал добро на новый эксперимент по программе "перезагрузки личности". На этот раз группе Торнтона была передана вся партия попаданцев, тем более что их и было-то всего пятеро, и никаких ценных специалистов среди них обнаружить не удалось. Первый опыт "перезагрузки" также можно было счесть удавшимся. Даже по истечении времени субъекты оставались послушными, старательными и квалифицированными, и нежданная продажа одного из них не могла стать причиной для беспокойства. Скорее, это было предлогом для проведения еще одного маленького эксперимента. И Лонгвуд не собирался упускать такую возможность.

 ***

   Два человека сидели за столом и пили кофе. Некогда они делили одну комнату в общежитии большого питомника Стейтонвилля, а потом неоднократно встречались по работе. Последний раз они виделись три года назад, но сейчас доктор Джесс Черч и свободный Линкольн Райт сидели в комнате отдыха Райта в Службе адаптации и обсуждали особенности того или иного сорта кофе. Наконец, Черч отставил чашку и посмотрел на сопитомника.

   -- Так что вы хотели обсудить, Линк? -- поинтересовался он.

   -- Того питомца... Бобби, -- ответил Райт. -- Никогда бы не подумал, что Эллендер подарит его Рейбернам.

   -- Друзья детства, что вы хотите, -- процедил Черч. -- Вы бы видели, как он бросился защищать Рейберна на заседании комиссии...

   -- А что, Рейбернов и правда нельзя было спасти? -- полюбопытствовал Райт и даже подался вперед в ожидании ответа.

   -- Можно, -- с некоторым недовольством ответил Черч, -- если бы они делали то, что им говорят. А так... -- Джесс Черч пожал плечами, -- пришлось дать всем урок. И свободным, и питомцам -- там распустились все.

   -- Бобби тоже?

   Черч прищурился.

   -- А с чего вас так интересует этот питомиц, Линк? А, вы наконец-то сообразили, что напортачили с тестами... -- с сарказмом заметил он.

   Райт замялся, размышляя, как далеко можно зайти в информировании сопитомника.

   -- Ладно, -- сжалился Черч, -- скажу вам в утешение, сначала я тоже решил, будто парень нарочно завалил тест и ему необходим урок. Но потом я пригляделся к нему и понял свою ошибку.

   -- Вот как? -- задумчиво проговорил Райт. -- Скажите, Джесс, как бы вы его охарактеризовали?

   -- Психически уравновешен, трудолюбив, дисциплинирован, ответственен, -- начал перечислять доктор. -- Прекрасно осознает свое место в обществе и принимает положение дел с терпением и достоинством. Вас удовлетворит такой ответ?

   -- А вы уверены в этой характеристике? -- поспешил уточнить Райт.

   -- Господь с вами, Линк, -- усмехнулся Черч. -- Я наблюдал за парнем почти три месяца и во время инвентаризации, кстати, тоже. Остальные питомцы закатили истерики из-за так называемых подарков, а Бобби все понял правильно. Конечно, сначала он был несколько растерян, но быстро собрался и дальше вел себя образцово: без напоминаний вернул все "подарки", разделся, дал себя осмотреть... Я же вам говорю -- прекрасный питомец, именно такой, какими они и должны быть.

   Линкольн Райт задумался. То, что рассказывал Черч, настолько расходилось с его наблюдениями за Шенноном во время собеседования и с воспоминаниями Рассела Брука, что оставалось в очередной раз признать, что программа "перезагрузки личности" сработала и продолжала работать до сих пор -- после дурного влияния Рейбернов. Райт даже порадовался, что непредвиденная выходка Эллендера столько блестяще подтвердила их успех. Оставалось доложить о результатах шефу.

   -- А какую рекомендацию вы бы дали в отношении этого питомца?

   -- Какой сейчас смысл в рекомендациях? -- пожал плечами доктор Черч. -- Если бы не глупость Рейбернов, вчера парень прошел бы ретест. Но теперь это невозможно... Кстати, о Рейбернах, -- перебил сам себя доктор и его взгляд стал жестким. -- Моя рекомендация -- поражение в правах на пять лет с обязательными экзаменами и набором бонусов по истечении этого срока...

   -- Пишите представление, Служба адаптации рассмотрит дело.

   -- Прекрасно! -- доктор Черч достал сигареты. -- У вас курят, Линк?

   -- Да курите, Бога ради, -- махнул рукой Райт. -- Но все же... об этом питомце... Что вы порекомендуете в его отношении?

   -- Что-что... -- проворчал Черч. -- Пристроить парня в хороший дом, а там будет видно. Есть у меня одна идея... И, кстати, Линк, вы ведь делаете питомцам предпродажный апгрейд?

   -- Естественно, -- кивнул Райт. -- А почему вы спрашиваете?

   -- Потому что пока парень находился у Рейбернов, у него не было возможностей следить за новинками по специальности, а мне бы хотелось, чтобы он предстал перед покупателями в лучшей форме. Парень это заслужил. Кто там у вас занимается "домашней мебелью"? Намекните, что парню нужно особое внимание. Он, конечно, перерастет свой статус, в этом нет сомнения, но сначала он должен проявить себя перед опекуном с самой лучшей стороны.

   -- Не беспокойтесь, -- Линкольн Райт улыбнулся. -- Это наша обязанность. И... чуть не забыл! А что вы скажете о его картинах?

   Доктор Черч опустил глаза, повертел сигарету, наконец, щелкнул зажигалкой и закурил. Помолчал.

   -- Спросите лучше экспертов, -- подчеркнуто сдержанно ответил он. -- Я не специалист. Картины, бесспорно, раскупят... слишком уж они странные...

   -- Что значит, странные? -- удивился Райт.

   Джесс Черч вновь задумался.

   -- Скажите, Линк, -- наконец, заговорил он, -- для чего существует живопись?

   -- Как для чего? -- Линкольн Райт даже растерялся от неожиданного вопроса. -- Чтобы радовать глаз... Чтобы людям было приятно... Да, причем тут теория?

   -- Картины Бобби... странные, -- повторил Черч. -- Они... тревожат. Нет, есть там одна картина -- день в парке -- так она да... красива, приятна, радует глаз... Но другие... Линк, вы их не видели?

   -- У меня нет на это времени, Джесс. Я думал, вы мне о них расскажете. У него что -- действительно талант?

   -- Должно быть, -- по-прежнему осторожно проговорил доктор. -- Но он пишет как-то... не так. Вроде, все точно, но при этом оставляет странное настроение. Вот на одной картине... -- Черч прервал сам себя, затянулся, словно обрадовался возможности еще раз обдумать свои слова. -- Так вот, -- возобновил он рассказ, -- на одной картине изображена уродливая кривая ветка, да еще и высохшая. Знаете, Линк, я следил за тем, чтобы парк Рейбернов содержался в полном порядке. И вдруг... это безобразие... Я посмотрел на картину и пошел в парк, чтобы проверить, откуда он взял эту ветку, и -- представляете? -- действительно ее обнаружил. Кстати, ветка не бросалась в глаза, не знаю, как он ее углядел. Я хотел распорядиться, чтобы это безобразие спилили, но почему-то не сделал этого. Знаете, на картине ветка выглядела странно изысканно... Кривые линии на фоне заката... Странные отсветы... Почти чернота деревьев... Картину почему-то не получалось выкинуть из головы... Хотелось посмотреть на нее еще раз... И еще... Она притягивала... Да и мысли от нее появлялись неправильные...и неуютные... А ведь она там такая не одна... -- Джесс Черч сокрушенно покачал головой.

   -- Не знаю, Линк, что это -- талант или нет, но я бы предпочел, чтобы Бобби занимался своим делом -- простым и понятным. Из него получится замечательный дворецкий и даже управляющий, если, конечно, с ним поработать. Он организован, очень ответственен, трудолюбив, но когда дело касается живописи -- теряет чувство меры. Вы бы видели, как он работал над картинами -- чуть не довел себя до полного истощения! Поэтому я и говорю, что его надо пристроить в хороший дом. Ему нужен серьезный и опытный опекун, который будет его направлять и, при необходимости, сдерживать. Да, так будет лучше всего. Парнишка перспективный...

   Райт неопределенно кивнул, решив, не углубляться в подобности.

   -- А вы чем займетесь после аукциона, Джесс? -- свободный решил сменить тему разговора.

   -- Отдохну пару неделек, а потом, наверное, опять отправлюсь вытаскивать из дерьма какого-нибудь свободного идиота, -- с легким презрением ответил Черч. -- Признаться, надоело...

   -- Вам надо к нам, -- с энтузиазмом предложил Райт. -- Если хотите, я поговорю с шефом...

   -- Зачем? -- удивился доктор. -- В Службе адаптации и так хорошие хозяйственники, с Лонгвудом иного и быть не можете, так что не вижу смысла. К тому же я получил три заявки из больших питомников, ну вы понимаете: Стейтонвилль, Гринборо, Ричмонд... Да и Институт Томпсона просит прочесть у них курс. В принципе, я почти согласился.

   -- На Институт Томпсона? -- вежливо поинтересовался Райт.

   -- На Стейтонвилль, -- возразил Черч. -- Все же Alma mater.

   -- Да, -- ностальгически вздохнул Райт, -- это было незабываемо. -- И два сопитомника -- свободный и нумер -- принялись вспоминать счастливую юность.

 ***

   Никогда еще Пат не испытывала такого жестокого разочарования. Как бы невероятно это ни было, но свободный Эллендер совершенно не видел в ней женщину. За три месяца жизни в хозяйском особняке Пат заслужила новую, гораздо лучшую комнату, вполне приличную одежду, пусть и того же тоскливого серого цвета и почти похожий на нормальные волосы парик, но во всем остальном ее жизнь потерпела полный крах. Натаниэль Эллендер не забывал хвалить ее за хорошую работу, но при этом смотрел так, словно она была пустым местом. Временами Пат казалось, что на мебель в своем кабинете хозяин смотрит и то с большим интересом, и в такие минуты она вспоминала свое официальное наименование и чувствовала, как в носу начинает пощипывать.

   Последнее время Пат то и дело спрашивала себя, зачем Эллендер ее купил, если не замечал красоты, той самой красоты, что была очевидна даже ребенку? С отчаянием и обидой девушка поняла, что ее купили лишь потому, что хозяину потребовался секретарь. И причина отсутствия секретаря также вгоняла Пат в тоску и отчаяние.

   Хотя хозяин и не замечал Пат, хозяйка прекрасно ее видела, и к удивлению девушки ревновала как последняя идиотка. Эта ревность, а также россказни питомцев, лучше всего объяснили Пат, почему ее предшественнице потребовалась замена. Ревность хозяйки -- вот что стало причиной ее покупки, а также покупки предшественницы, и предшественниц предшественницы.

   Пат не могла понять, почему хозяин с таким терпением выполнял капризы дуры-жены. Если бы хозяйка принадлежала к богатой и влиятельной семье, Пат еще могла бы это принять, пусть и не простить, но три месяца жизни под опекой Эллендера убедили ее, что жена хозяина ничего из себя не представляет и никакой деловой клан за ее спиной не стоит. Догадаться, в чем причина фантастического терпения хозяина, девушка не могла, а поверить в любовь -- не желала. Единственное, что поняла Пат в этой ситуации, так это то, что где-нибудь через год-полтора она получит свободу, и теперь заранее ждала этот день с трепетом и страхом.

   Хотя Пат уже знала, что не окажется на улице, лишившись крыши над головой, работы и всяких средств к существованию, мысль, что ей придется жить в глуши, работая в одном из дальних филиалов фирмы Эллендера, была невыносима. Ее предшественница стала офис-менеджером на Богом забытом островке в пяти днях пути от столицы. И это после роскошного особняка и того, как от ее усилий зависел успех одной из крупнейших фирм Свободного мира. Представлять же, куда Эллендер ушлет ее саму, девушка и вовсе не хотела.

   С каждым днем все больше впадая в уныние, Пат чуть ли не каждую ночь орошала подушку слезами. Она проклинала бесчувственного чурбана-хозяина, ревнивую дуру-хозяйку, идиотов на аукционе, которые не смогли перебить цену Эллендера и болванов из Службы адаптации, которые не оценили ее внешность, дав ей квалификацию "офисной мебели". А еще Пат жалела, что ее вместе с Робертом не подарили Рейбернам, которые, как она слышала, умели ценить красоту. Последние две недели Пат все чаще вспоминала бывшего жениха и предавалась несбыточным мечтам. Если бы Роберт находился рядом, Пат простила бы ему обманутые надежды, фантастическое невезение и даже позорно низкий статус. К сожалению, мечты оставались мечтами, и когда Пат убеждалась в этом, жизнь казалась ей еще мрачнее, чем была на самом деле.

   Эллендер неизменно был собран и деловит, и все трюки Пат, оказывавшие безотказное действие на Роберта и двух его предшественников, разбивались о невозмутимость хозяина. Патриция так привыкла к броне Эллендера, что даже растерялась, увидев хозяина в расстроенных чувствах. Вернувшись к себе после заседания какой-то комиссии, Эллендер в прострации рухнул в кресло, сгорбился и спрятал лицо в ладонях. Ошеломленная странным зрелищем, Пат застыла перед креслом опекуна, не способная ни думать, ни действовать. Лишь приказ Эллендера связать его со Службой психологической поддержки вернул Пат способность соображать. За последние три месяца девушка немало узнала об окружающем мире и сейчас с ликованием поняла, что у нее появился шанс.

   -- Шеф, вам не нужна Служба психологической поддержки, я готова сама все для вас сделать... Я так благодарна вам за опеку... я так вас люблю... служить вам -- счастье... -- почти скороговоркой говорила Пат, грациозно опускаясь перед хозяином на колени и глядя на него с обожанием.

   Свободный Эллендер поднял голову и посмотрел прямо в глаза Пат. Девушка поняла, что хозяин впервые ее увидел, но почему-то это не принесло ожидаемой радости. В глазах Эллендера не было ничего, кроме холодного недоумения.

   -- Бэль, дитя мое, -- мягко произнес опекун, и погладил Пат по щеке, -- я ценю твои старания, но каждый должен заниматься своим делом. Ты прекрасный секретарь и хорошо выполняешь свои обязанности, но у тебя нет таланта и квалификации, необходимой для агента Службы. Если бы у тебя были хоть какие-то способности в этой области, ты бы прошла необходимое обучение, но, как видишь, подобных способностей у тебя нет, и тебе дали другую специальность. Ну-ну, Бэль, ты хорошая девочка, очень старательная, но не пытайся браться за то, что не умеешь -- это безответственно.

   Никогда еще Пат не чувствовала себя такой униженной и несчастной...

   Когда через полчаса перед особняком Эллендеров остановился автомобиль Службы психологической поддержки, и из него выбралась элегантная девушка, Пат вновь почувствовала необходимость вытереть слезы. Роскошная стерва, приехавшая к хозяину, сама сидела за рулем, ее никто не сопровождал, у нее были собственные, пусть и короткие светлые волосы, и даже ошейник выглядел неимоверно дорогим и элегантным украшением. Шикарная дрянь рассеянно скользнула по ней взглядом и Пат почувствовала себя Золушкой до встречи с феей-крестной.

   -- Доктор Джен Сазерленд, -- представилась девица, -- где твой опекун, милочка?

   Пат героически подавила всхлип.

   -- Следуйте за мной, доктор, -- почтительно произнесла она, направляясь к кабинету.

   Когда еще через десять минут Пат внесла в кабинет поднос с двумя чашками чая, Эллендер не заметил ее появления, что-то горячо повествуя роскошной стерве, а стерва сидела напротив него и на попытку Пат задержаться в кабинете несколько дольше необходимого, так выразительно махнула рукой, что девушку вынесло прочь. Оказавшись за дверью Пат, наконец, расплакалась. "Уродина, дура, дрянь!" -- только и могла твердить она, прекрасно понимая, что все эти слова не значат ровным счетом ничего. Хотя черты лица доктора Сазерленд были далеки от совершенства и не могли сравниться с идеальным личиком Пат, для Эллендера это не имело ни малейшего значения. Пат не могла забыть, с каким вдохновением роскошная штучка слушала жалобы ее опекуна, как она двигалась, смотрела и говорила. В облике доктора Сазерленд было нечто такое, что для любого мужчины значило больше безупречных черт лица, и осознание этого заставляло Пат в бессилии стучать кулаками по подушке и проливать слезы.

   Через два часа, когда стерва, наконец, покинула свободного Эллендера, Пат выглянула на лестницу, чтобы посмотреть, как она садится в автомобиль. Доктор Сазерленд спустилась со ступенек роскошного подъезда, непринужденно выбросила в урну чулки, бросила туфли на шпильке на заднее сиденье автомобиля и с прежней непринужденностью влезла в мокасины.

   -- Да-да, -- произнесла она, чуть склонив голову, -- конечно, все в порядке. Возвращаюсь... И, кстати, пусть мне приготовят ванну...

   "Еще и коммуникатор!" -- с завистью подумала Пат, наблюдая, как роскошная дрянь садится за руль. -- "Ванна, автомобиль, великолепный ошейник... Ну, почему все так несправедливо?!"

   Только через два дня, когда Пат просматривала деловые новости, чтобы подготовить для хозяина доклад, она поняла причину угнетенного состояния опекуна. Его друзья Рейберны были признаны несостоятельными должниками, а их имущество должно было пойти с торгов. Особняк с парком, шесть ценных коллекций -- картины, скульптуры, драгоценности, музыкальные инструменты, эксклюзивная одежда, уникальные, ручной работы письменные принадлежности, -- а также питомцы.

   "Питомцы..." -- рассеянно повторила Пат.

   Не веря себе, девушка еще раз просмотрела сообщение Службы экономического развития, а потом ощутила уже подзабытое чувство восторга. Потомцев Рейбернов выставили на торги -- Роберта выставили на торги! Это было прекрасно, это было восхитительно и почти волшебно! Что мешало Эллендеру купить Роберта еще раз?! Да ничего, надо было только правильно подготовить для хозяина материал.

   Пат представила свой доклад, покупку Роберта, увидела, как изменится ее жизнь, и счастливо улыбнулась. Может быть, хозяин даже даст ей Роберта в пару... а хозяйка, наконец-то, перестанет ревновать... И тогда ее не сошлют на какой-нибудь дальний остров, а оставят в этом доме -- в центре деловой державы Эллендера...

   На доклад Пат явилась прекрасно подготовленной, Эллендер, как всегда, был собран и деловит. Казалось, от его недавнего отчаяния не осталось и следа, так что Пат он выслушал внимательно, удостоил похвал за проделанную работу и поручил проверить некоторые детали. Все шло прекрасно, и Пат, наконец, решилась:

   -- Кроме того, шеф, через пятнадцать дней состоится распродажа имущества свободных Рейбернов. Шесть прекрасных коллекций -- особенно выделяются коллекции драгоценностей и картин, -- особняк, парк и питомцы, в том числе ценные и редкие экземпляры. Прикажете, отправить заявку на участие в аукционе?

   Эллендер посмотрел прямо на Пат -- второй раз за три месяца, -- и девушка с трудом удержалась, чтобы не поежиться.

   -- Бэль, -- тон хозяина был ледяным, -- в нашем обществе существует такая вещь, как этика. В качестве твоего опекуна, я хочу, чтобы ты усвоила ее требования. Свободные Рейберны мои друзья. Для меня неэтично участвовать в распродаже их имущества.

   -- Именно об этом я и думала, шеф, -- ничуть не смутившись, затараторила Пат. -- Поскольку распродажа имущества редко осуществляется по реальным ценам, своим участие в торгах вы сможете поддержать свободных Рейбернов и задать тон аукциону.

   Взгляд Эллендера смягчился, и он вновь оглядел девушку, словно впервые видел.

   -- В твоих словах что-то есть, -- задумчиво произнес он. -- Ты подготовила списки представленного на аукцион имущества?

   -- Да, шеф, взгляните. В этих списках опись коллекций и питомцев. Крайне интересны лоты с шестнадцатого по двадцать седьмой, а также седьмой и девятый... Кроме того...

   Эллендер жестом заставил Пат замолчать и углубился в бумаги.

   -- Да, пожалуй, ты права, -- сообщил Эллендер через четверть часа. -- Я приму участие в аукционе. Рейбернов надо поддержать, к тому же у них действительно прекрасные коллекции. Но вот питомцы... -- свободный недовольно поморщился. -- Не думаю, что они заслуживают внимания. Мои друзья прекрасные люди, но, к сожалению, ничего не смыслят в воспитании. Если я куплю кого-нибудь из их питомцев, придется тратить время и средства на приведение бездельников в чувство, заново учить порядку, а это вряд ли рационально. Что ж, Бэль, пошли заявку на коллекционные торги -- я лично приму в них участие. И вызови управляющего. Да, кстати, ты получила отчеты южных филиалов?

   Пат бодро отчиталась по отчетам, пожаловалась на недостаточную информацию, поступившую от двух самых дальних отделений фирмы, и обреченно подумала, что ее план провалился. Конечно, можно было рассказать о Роберте, заплакать и попросить свободного Эллендера о милости... Все это было возможно, но Пат не была уверена, как опекун воспримет такую просьбу.

   И Пат промолчала...

 ***

   Смотрины шли третий день, и Роберт с удивлением обнаружил, что ему больше не кажется, будто он в любой момент может грохнуться в обморок. Острота впечатлений первого аукциона давно прошла, и Роберт отрешенно думал, что человек способен привыкнуть ко всему. Покупателей было мало, и все-таки время от времени молодому человеку приходилось поворачиваться, приседать, прыгать и отжиматься, а также открывать рот, чтобы свободные могли осмотреть его зубы. Роберт бездумно выполнял приказы и даже успевал рассмотреть покупателей, гадая, кто из них станет его хозяином. А еще Роберт понял, что питомцу на смотринах разрешается сидеть. Главное было быстро вскочить при приближении покупателя и поклониться.

   Только Мойра, поставленная на помост почти напротив молодого человека, вызывала беспокойство и жалость Роберта. Лишившись нарядных платьев, украшений, а главное -- длинных роскошных волос, девушка казалась несчастным птенчиком, вывалившимся из гнезда. Роберт вспомнил, что это был первый аукцион Мойры и в очередной раз пожалел девушку. Накануне смотрин Мойра в какой-то лихорадке рассказывала Роберту, как любил ее опекун и что он никогда бы не продал ее чужим людям. А заявки были, -- почти с гордостью уверяла Мойра, -- еще на последнем году обучения в большом питомнике Кэмбриджа -- от трех оркестров, двух театров и музыкальной вещательной корпорации свободного мира. Но хозяин отказался ее продавать, потому что заботился о ней. Он был очень добрый, -- добавила Мойра и всхлипнула. "Скажи, Бобби, -- то и дело спрашивала она, -- нас ведь купят в семью и будут любить, правда?"

   Каждый раз, слыша эти вопросы и видя умоляющие глаза Мойры, Роберт вздыхал и не знал, что сказать и чем утешить девушку. Насколько он мог судить, для Мойры было бы лучше, если бы Рейберн все же продал ее в эти оркестры или театры. Во всяком случае, сейчас она не была бы выставлена на продажу и ее не ощупывали бы покупатели. Утешать Мойру было нечем, говорить, что рабы не выбирают хозяев -- слишком жестоко, так что Роберт мог лишь лгать, что рано или поздно, но все будет хорошо.

   И вот теперь они третий день были выставлены на всеобщее обозрение, и по разговорам редких покупателей Роберт догадался, почему эти смотрины были такими длинными. Судя по всему, репутация рабов Рейберна была такова, что в столице нашлось не слишком много желающих их приобрести. Роберт даже спрашивал себя, не поможет ли ему эта ситуация, но вспомнив о Службе адаптации, мысленно произнес страстную молитву, чтобы его купил хоть кто-нибудь.

   Редкие покупатели лениво ощупывали его и шли дальше, переходя от питомца к питомцу, Роберт вновь задумался и пришел в себя от легкого удара трости.

   Перед молодым человеком стоял энергичный загорелый мужчина лет сорока трех или сорока пяти, в щегольском светлом костюме и с элегантной тростью в руке. Он с интересом осмотрел Роберта, затем тростью повернул его голову сначала в одну сторону, потом в другую, хмыкнул.

   -- Отвечай, парень, это ты написал "Восходы" и "Закаты"? -- требовательно поинтересовался покупатель.

   -- Да, свободный, -- почтительно ответил Роберт и склонил голову.

   -- Смотри на меня, -- приказал мужчина. -- И запомни, от твоей честности и искренности зависит твоя судьба. Тебе случалось писать декорации для театра?

   -- Да, свободный, -- не задумываясь, ответил Роберт, решив, что участие в оформлении студенческого спектакля вполне подпадает под определение "декорации".

   -- Конечно, ты "мебель", -- в задумчивости проговорил свободный, -- но в твоих картинах что-то есть... Так вот, я директор оперного театра, и если я куплю тебя в театр как художника, ты будешь стараться?

   Глаза Роберта расширились.

   -- Да, свободный, -- почти в восторге ответил он, -- я буду очень стараться, вы не пожалеете.

   -- Ну что ж, -- кивнул директор, -- рад это слышать. Значит, завтра, я тебя куплю. И запомни: я терпеть не могу разгильдяев и бездельников, но тех, кто умеет трудиться, я всегда готов вознаградить.

   Роберт опять склонился перед свободным, боясь спугнуть неожиданную удачу. Быть купленным в театр было счастьем, и Роберт готов был прочить хоть с десяток молитв, чтобы назавтра все так и произошло. "Боже Милосердый, пусть этот человек меня купит!" -- молился Роберт, даже не покраснев от того, что думает о возможном покупателе, а не о свободе. Не подавать трусы очередному пьяному идиоту, не завязывать ему шнурки, быть художником, а не "мебелью" было больше, чем счастье. Роберт даже напомнил себе, что радоваться пока рано, что день аукциона еще не наступил, и почти сразу же убедился в этой истине.

   -- Вот об этом питомце, сенатор, я вам и говорил.

   Доктор Джесс Черч стоял перед постаментом и указывал на него немолодому седовласому свободному. Чем-то этот человек напоминал почтенных судей из старых черно-белых фильмов, и хотя в тех фильмах судьи были самыми достойными и благородными людьми, радость Роберта начала увядать.

   -- Вы знаете, сенатор, я редко хвалю питомцев, но Бобби заслужил похвалу. Трудолюбив, дисциплинирован, ответственен. Не обманывайтесь его статусом, я уверен, со временем он его перерастет. Просто, у мальчика был небольшой нервный срыв, и он неудачно прошел квалификационные тесты. Но ничего, он взял себя в руки и начал заниматься. Если бы не глупость Рейбернов, две недели назад он прошел бы ретест -- я как раз подал на него документы. Ну что ж, надеюсь, ему еще удастся это сделать.

   -- Полагаете, Черч, у него есть перспектива? -- поинтересовался сенатор. Его голос был так же приятен, как и внешность, но Роберта все больше охватывала тревога.

   -- Бесспорно, сенатор, -- уверенно сообщил доктор. -- Не удивлюсь, если ему удастся стать не только дворецким, но даже и управляющим. У парня неплохая голова и великолепное чувство ответственности. Уж если его не смогли испортить Рейберны, это что-то да значит. И поверьте, они приложили к этому все усилий. Ну, вы понимаете -- таскать питомцев по клубам, предлагать им выпивку, наряды и прочую хренотень. Но, к счастью, парень прошел все это с терпением и достоинством.

   Сенатор рассмеялся.

   -- Ей Богу, Джесс, мальчик воистину счастливчик. Не могу припомнить, чтобы вы кого-нибудь так хватили. Хорошо, раз вы его рекомендуете, я куплю парнишку. И, конечно, присмотрюсь к нему, обещаю.

   Роберт почувствовал, как на лбу выступила испарина. Ну, что он мог сделать, чтобы Черч раздумал его рекомендовать, а сенатор покупать? Роберт перебрал в уме несколько возможностей и отверг их все. Любая выходка привела бы его прямиком в Службу адаптации, а повторная дрессура и общение с "тренажерами" не входили в планы Роберта. Оставалось только надеяться, что у театра денег окажется больше, чем у сенатора, и молиться.

   Утро второго аукциона Роберта ничем не отличалось от утра первого. Только на этот раз Роберт полностью отдавал себе отчет в том, что происходит. Молодой человек даже удивился, как можно было не заметить стольких людей, событий и подробностей. Несчастная Мойра дрожала всем телом, и он мысленно пожелал ей, чтобы этот аукцион стал для нее первым и последним.

   -- Лот номер восемь... Пошла! -- служитель шлепнул Мойру по ягодицам, и девушка поднялась на помост.

   Со своего места Роберту было не видно, что происходит в зале, и он стал прислушиваться к голосу аукциониста и тихим переговорам служителей.

   -- Ну, я же говорил -- государство... Пари было бы мое...

   -- А какой дурак станет заключать на это пари?

   -- Пари -- театр или симфонический оркестр?

   -- Театр!

   -- Оркестр!

   -- Два к одному!

   -- Принято!

   -- Ну, я был прав?

   -- Еще нет... Черт! -- раздосадованный голос потонул в злорадном смехе.

   -- Плати две сотни, я же говорил -- театр!

   Бледная Мойра сошла с помоста и почти упала на грудь Роберта.

   -- Кто? -- жалобно пролепетала она, и Роберт понял, что так же, как это случилось и с ним в первый аукцион, девушка даже не поняла, кто ее купил.

   -- Театр, -- прошептал он и Мойра расплакалась.

   -- Лот номер девять... Это еще что?! А ну, пошел!

   Служитель почти вырвал Мойру из его объятий, от души наградил обоих шлепками, и толкнул Роберта к лестнице. Молодой человек кивнул Мойре и поднялся на помост.

   -- А теперь звезда нашего аукциона! -- провозгласил аукционист. -- Если вы хотите найти образцового питомца, то лот номер девять именно такой!..

   Роберт посмотрел в зал и застыл перед открывшейся картиной. Директор театра, сенатор, которого привел Черч, множество других покупателей являли собой пеструю и необычную картину. Молодой человек поразился разнообразию увиденных типажей, выразительности поз, жестов и мимики собравшихся. В Роберте проснулся художник. Молодой человек забыл, зачем явились сюда все эти люди, забыл, что присутствует на аукционе, и о том, что товаром на этом аукционе является он сам. Больше всего на свете Роберту хотелось раздобыть где-нибудь блокнот и карандаш. Он даже оглянулся в поисках этих вещей и только тогда вспомнил, где находится.

   -- Ну что вы, свободные, пять с половиной тысяч -- это слишком мало за такого феникса, -- под смех собравшихся заявил аукционист. -- Да один экстерьер нашего мальчика стоит оценить на тысячу больше.

   Зал взорвался хохотом, и даже сенатор снисходительно улыбнулся. Роберт видел, как он приподнял карточку, и как директор театра поднял свою. И опять карточка сенатора поползла вверх, так что аукционная борьба сосредоточилась на двух соперниках. А потом директор с досадой отвернулся, заставив сенатора расцвести победной улыбкой. С потрясением Роберт понял, что его купили за семь с половиной тысяч -- купил сенатор, не театр.

   Роберт сошел с помоста и сразу же попал в руки служителей. Его осматривали, мыли, до невозможности долго программировали ошейник и готовили к отправке новому хозяину. Роберт терпеливо сносил все эти манипуляции и думал, что им с Мойрой одинаково не повезло. Мойра мечтала попасть в семью, а попала в театр. Он хотел попасть в театр, а попал к идеальному опекуну.

   Сам того не зная, доктор Джесс Черч сыграл с ним злую шутку