12.45. Белобородов вызывает к телефону командира бригады:

— Засмолин? Говорит семьдесят шесть. В чем дело, Засмолин? Почему мечете икру? Танкетки? Эти танкетки любое противотанковое ружье берет. Поставьте пять ружей и щелкайте. Что? Сколько перед вами противника? Вся группа генерала Гудериана, что ли? Не обстреляны? Знаю, что не обстреляны, — вот вам и обстрелка. Никаких подкреплений у меня нет! Что? Куда может ворваться? (Лицо Белобородова вдруг вспыхивает темным румянцем.) Вы что — пугать вздумали меня? Немедленно отправляйтесь лично наводить порядок! Шагом марш на высоту «201» и руководите там боем! Марш! Все! Генерал сердито кладет трубку.

— Ну и Рождествено, — говорит он, — чтобы ему сгореть!

12.50. Разговор по телефону с командиром первого гвардейского полка:

— Николай? Как дела? Что-то у тебя голос невеселый? Дорогу пересек? Нет? Почему нет? Откуда тебя прижимают огнем? С кирпичного завода? А на кой черт ты туда лезешь? Простреливает насквозь всю просеку? Это мура на постном масле! Почему не забираешь глубже? Что у него — на пять километров пулеметы бьют? На

крывает минами? А твои огневые средства что делают? Ведь у тебя в пять раз больше этого добра. Я тебе приказываю забирать глубже!

Подавляй огонь и пересекай дорогу. Давно бы по одному перебежали! Пересекай и выходи на шоссе — выполняй задачу! Ползком, но только вперед, вперед! Сейчас же разрешай проблему, а то получается спячка. Пойми, Николай, — задачу надо выполнить. Любой ценой, но выполнить!

12.55. Белобородов требует к себе начарта. Генералу докладывают, что Погорелов сейчас находится на командном пункте одного из артполков.

— Вызовите к телефону, — приказывает Белобородов.

Через несколько минут начарт у телефона.

Генерал берет трубку:

— Погорелов? Ты когда мне минометные батареи подавишь?

В кирпичном заводе. Они туда посадили минометчиков и накрывают весь лес минометным огнем. Что? Стены? Мне хоть стальные, хоть железные, — я спрашиваю, когда подавишь огонь? Здесь по площади можно было давно подавить все это. Если засветло не подавишь, впотьмах будешь давить. Давайте долбайте, чтобы ничего там не

осталось, чтобы там все с землей смешать! Нажми там своим удельным весом! И быстрее! Как можно быстрее!

13.10. Разговор по телефону с командиром второго гвардейского полка:

— Алексей, что у тебя слышно? Как на старом месте? Почему на старом месте? Я ведь полтора часа тому назад приказал тебе в 30 минут разделаться с этим атрибутом или бросить его к черту! Чего ты привязался к этой школе? Бросай сейчас же, вытягивай людей оттуда и обходи лесом! Тьфу, я ведь тебе 30 раз это объяснял. Вперед — захлестывай справа, чтобы ни одного подлеца не выпустить оттуда. А школа, шут с ней, пусть стоит — ни одной минуты не смей больше около нее терять. Что? Плохо слышно? Когда тебе чего-нибудь от меня надо, тогда слышишь хорошо, а когда тебе говорят: «Дай!» — не

слышно? Я тебе приказываю: обходи справа. Это тебе сегодня — кровь из носу, а сделать! Алеша, милый мой, уразумей: он один без тебя ничего не сделает. Обоим вам там быть сегодня и чай там пить сегодня! — Белобородов кладет трубку и произносит: — Ну и цепляются, мерзавцы. Засели, как клопы в щелях! Хоть керосином выжигай! И оттянуться уже трудно.

13.20. В звуках боя не чувствуется спада. Наоборот. Артиллерия бьет как будто чаще, а пулеметная стрельба стала явственно слышнее. Где-то близко с характерным глухим треском рвутся мины.

— Сюда бросает, — говорит генерал. — Скоро начнут стекла сыпаться. Если он узнает, что это за домик, — нам придется жарко.

Белобородов ложится на диван — в шинели, в шапке, подпоясанный, — закрывает глаза, дремлет или думает.

13.55. Стук в дверь. Генерал мгновенно подымается:

— Кто там? Заходи…

Входит Сидельников.

— Ну как, побывал в Рождествено?

— Нет, товарищ генерал.

— Почему?

— Противник огнем не подпускает. Обстановка такова: первый батальон лежит на исходных в 500 метрах от Рождествена. Южную окраину, куда полк врезался утром, противник сжег. И сейчас еще кое-что догорает. Но там — по всей вероятности, в землянках, которые выкопали жители, — зацепились наши пулеметчики. Огонь очень интенсивный. Сколько наших там, кто они — в штабе не знают. Судя по звуку, у нас там семь-восемь пулеметов. Слышен и винтовочный огонь.

— Вот это люди! Я тебя попрошу, разузнай завтра их фамилии, запиши и записку лично дай мне в руки… Ну, ну, дальше… Где другие батальоны?

— Перемешались. Выбежали из Рождествена и рассеялись в лесу. Противник выбросил в лес две или три группы автоматчиков. Организованного отпора я не видел.

— Что ж они — шарахаются?

— Точно, товарищ генерал. И, судя по некоторым признакам, противник, возможно, готовит здесь контратаку.

— По каким признакам?

— При мне в Рождествено подошло четыре машины с пехотой.

— По какой же дороге?

— Из Трухоловки. Через Жевнево.

— Как через Жевнево? Ведь там дорога перехвачена! Ты сам видел?

— Сам видел, товарищ генерал.

— Не может быть! Сто второй оседлал эту дорогу!

— Сто второй полк отошел, товарищ генерал.

— Как отошел? Куда отошел?

— Приблизительно к линии Снигири — Рождествено.

— А совхоз? А высота «216»?

— Оставили, товарищ генерал…

— Не верю!..

— Я сам там был, товарищ генерал.

— Что они — спятили?

У Белобородова потемнело лицо. Ему хочется накричать, стукнуть кулаком, но, сдерживая себя, он приказывает дежурному связисту:

— Сейчас же к телефону командира сто второго!

14.10. Разговор с командиром сто второго:

— Кто у телефона? Говорит семьдесят шесть… Какого черта? Что? Выслушать? (Генерал слушает, закрыв глаза и морщась.) А приказ был? Я спрашиваю: приказ об отходе был? Вы — командир, вы должны знать, что отход без приказа — преступление. Судить будем за это! Какого черта вы перепугались? Не он у вас в тылу! Вы у него в тылу! Вы его отрезали! Ох, боже мой, что же вы до сих пор воевать не научились! Покормите людей и сейчас же все снова занимайте! Что? Уже успели установить. На высоте «216»? Минометы?

Сколько? А вы чего же зевали? Указания? Задачу надо выполнить — вот и указания!

Разговор кончен. Белобородов морщится.

— Пленных потеряли, трофеи потеряли… Узнали, что из Рождествена нас вышибли и… Вот вам война нервов. Вы у него в тылу, он у вас в тылу, — чьи нервы выдержат? Сидельников, как у тебя нервы?

— Выдержат, товарищ генерал.

— Уверен?

Юношеское лицо Сидельникова вспыхивает.

— Жду приказаний, товарищ генерал.

— Пока иди. Накорми людей. И пусть оружие хорошенько вычистят.

— Есть, товарищ генерал.

Сидельников уходит. У него стремительный, легкий шаг. Генерал смотрит ему вслед.

14.20. Витевский сообщает генералу сведения, поступившие от соседних дивизий.

Сосед слева ведет бой у недалекого села. Противник удерживает село.

— Эх, и они завязли, — невесело говорит Белобородов.

— Да, там тоже церковь, школа… И огонь из бойниц, устроенных в фундаментах.

Витевский продолжает сообщение.

У соседа справа успех: занято село Крюково. Генерал сразу оживляется:

— Вот это отлично. Как заняли, не знаешь?

— Обошли с двух сторон. Противник бросил все и отскочил.

— Что и требовалось доказать! Некоторые головой думают, а другие стену головой ломают. Знаешь, Витевский, кто это другие?

— Не знаю, — неуверенно отвечает Витевский.

— Мы с тобой, дружище, 9-я гвардейская. Группа генерал-майора Белобородова.

Белобородов хохочет.

Я опять изумлен. На фронте тяжело; ни в одном пункте не решена задача; день скоро кончится, мы как будто проигрываем сегодняшний бой, этот, несомненно, исторический наступательный бой на Волоколамском направлении, а Белобородов хохочет. Как можно оставаться веселым, хохотать в такой момент?

Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, Белобородов понимает что-то такое, чего я не вижу и не понимаю?

14.30. Отпустив Витевского, генерал устраивается полулежа на диване и закрывает глаза, подперев рукой большую стриженую голову. Мне опять не ясно, что он — дремлет или думает.

Несколько минут молчания. Потом, не открывая глаз, Белобородов приказывает дежурному телефонисту:

— Позвони во все полки. Узнай, каковы потери.

Телефонист спрашивает:

— Сколько у вас больных сегодня? Сколько уснувших?

Это наивный и прозрачный шифр. Больные — значит раненые, уснувшие — убитые.

Телефонист записывает сообщаемые цифры, но на третьем звонке, вызвав кого-то из новеньких — сто первый или сто второй, внезапно раздражается.

— Тьфу ты! — кричит он. — Уснувших, понимаешь? Ну тебя, с тобой не сговоришься.

— Что там? — произносит Белобородов.

— Я, товарищ генерал, спрашиваю: сколько уснувших, а он мне: «у нас никто не спит». С ним немыслимое дело, товарищ генерал.

Белобородов устало улыбается, не открывая глаз.

Телефонист передает ему бумагу. Белобородов просматривает, потом опять закрывает глаза.

Идут минуты. Тихо. Никто не звонит генералу, — нет, очевидно, радостных вестей.