И. БЕЛОВОЛОВ
В один из непогожих ноябрьских дней 1941 года в редакцию нашей газеты прибежал запыхавшийся красноармеец и сообщил, что редактора вызывает к себе заместитель командира дивизии по тылу. Я поспешил в соседнюю деревню, где накануне разместился штаб тыла. В холодном сером небе медленно плыли желтокрылые «юнкерсы». Прерывисто, словно задыхаясь под тяжестью груза, гудели их моторы. Тут и там стучали зенитки. Белые облачка разрывов изрешетили небо. Облачка тоже плыли, только в противоположную от курса вражеских самолетов сторону. Постепенно расплываясь, они на глазах таяли и наконец совершенно исчезали.
Единственная улица деревни, куда я пришел, была пуста. Около крайнего с резными наличниками на окнах и голубой верандой дома я увидел заместителя командира дивизии майора Михайлова. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, в короткой серой шинели стоял немолодой сутуловатый боец. Вид у него был совсем невоенный.
— Вот поэта нашли, — сказал, улыбаясь, майор. — Может быть, тебе подойдет?
— Поэта? — удивился я и тут же, не раздумывая, ответил: — Конечно, подойдет. А как ваша фамилия? — спросил я, обращаясь к незнакомцу.
— Мейер. Красноармеец Александр Мейер, — заторопился тот и тут же, расстегнув шинель, озябшими руками стал доставать из бокового кармана гимнастерки бумаги, которые, вероятно, должны были подтвердить правильность его слов, — Вы, должно быть, не слыхали обо мне, — сказал он. — Я — москвич. До войны работал в жанре малых форм: писал репризы для артистов цирка, сочинял конферанс для артистов эстрады. А там имя поэта неважно. Публика думает, что это сам артист такой остроумный… Возьмите меня в газету, прошу вас…
Кто из нас, армейских газетчиков, не мечтал иметь у себя в редакции настоящего поэта! А тут — на тебе, получай, сам просится.
— Ну, бери, бери, попробуй, — это ведь и в самом деле находка для газеты, — сказал майор Михайлов.
Так рядовой одного из ополченских батальонов Москвы Александр Эдуардович Мейер стал литературным сотрудником нашей дивизионной газеты «За Родину». Работал он, надо прямо сказать, очень добросовестно, брался за любое дело: правил материалы, вычитывал гранки, писал сам. Его стихотворения, заметки, фельетоны, стихотворные строфы о подвигах бойцов печатались почти в каждом номере газеты. Однако в нашей памяти навсегда останутся стихи Александра Мейера, ставшие основой «Песни 9-й гвардейской»…
После того как 78-я стрелковая дивизия была преобразована в 9-ю гвардейскую, слава о ратных подвигах ее сынов разнеслась по всей стране. Особенно много о дивизии писали и говорили на Дальнем Востоке, откуда она прибыла под Москву. Да ее хорошо знало и гитлеровское командование. Не случайно фашистский генерал Эрих Гепнер в отчете о действиях 4-й танковой группы, которой он командовал, писал:
«…Снова разгораются бои за деревни Скирманово и Марьино. И большей частью большевики остаются лежать перед немецкими позициями. По их раненым можно судить, как закалены солдаты 78-й сибирской стрелковой дивизии, которую советское командование… перебросило из Хабаровска через всю Сибирь под Москву. Эти парни привыкли к условиям зимней войны…»
Сейчас уже не помню кто, но кто-то из нас предложил:
— А давайте создадим песню о родной дивизии!
Да, дело заманчивое и нужное. Но кто же ее напишет? Композиторов у нас нет. А поэты? Поэт один есть. Ну, как говорится, ему и карты в руки. А будут хорошие стихи, композитора найдем, благо Москва под боком. И Мейер взялся за дело.
Наступил январь 1942 года. Московская область уже была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Теперь мы находились на территории Смоленской области. Мейер упорно работал над словами песни. Писались они медленно — две строчки утром, две-три — вечером… Все силы и время отнимала газета, а рождался каждый номер ее в очень трудных условиях.
В избе, где разместилась наша редакция, теснота. Но это лучше, чем где-нибудь в холодной землянке. У старика хозяина две взрослые дочери, больная жена. Они ютятся за перегородкой. Посреди избы большая русская печь. По утрам в ней потрескивают березовые дрова — хозяева готовят себе еду. А время от времени печь превращается в баню. Ее хорошенько истопят, выгребут жар, побрызгают внутри холодной водой, постелят сырой соломы, и кто-нибудь из хозяев, прихватив с собой бадейку с водой, залезает внутрь. Смотришь: в печи лежит человек, одна голова торчит наружу. На разомлевшей физиономии блаженная улыбка.
Ночью, когда есть возможность, все мы спим на полу. Конечно, не раздеваясь. Я и Мейер «забронировали» себе место под столом: так спокойнее — никто не наступит впотьмах. Но спокойствие относительное. Часа в два ночи Мейер вдруг вскакивает, хватает листок бумаги, карандаш и начинает лихорадочно писать. Пишет, что-то шепчет про себя, зачеркивает написанное, чертыхается, снова пишет и опять ложится. Через час снова вскакивает и снова пишет. Я не мешаю, знаю — значит, поэт «нашел нужную строчку».
По утрам «найденную» ночью строку обсуждают все мои литературные помощники: политрук Георгий Останин, младший политрук Абрам Заболотный, красноармеец Трофим Бережной. С интересом к рождению песни относятся, не упуская случая высказать свое мнение, неутомимые труженики нашей походной типографии Анатолий Балдин, Яков Гуревич, Леонид Ткачев, Семен Подкорытов, а также шоферы Павел Ильин и Алексей Кузьмснко. Мейер внимательно выслушивает наши мнения, но соглашается не с каждым.
В середине января 1942 года слова для нашей будущей песни были готовы. Об этом было доложено командованию дивизии.
А вот как была написана музыка. При первой же поездке в январе в Москву комиссар дивизии М. В. Бронников взял с собой текст песни и отправился с ним в Центральный Дом Красной Армии. Позже Михаил Васильевич рассказывал, с какой радостью встретил его начальник ЦДКА, как он тут же связался с тогдашним председателем Московского отделения Союза советских композиторов Д.С. Васильевым-Буглаем и как тот пообещал немедленно передать задание гвардейцев-фронтовиков московским композиторам.
Первым написал музыку для нашей песни композитор Леонид Бакалов. Песня вызвала необыкновенный восторг у бойцов и командиров. В ней все было близкое, знакомое, родное, все о нас самих. И то, что бойцы воевали «на подступах столицы», и то, что они «согреты лаской партии», и то, что «пока ряды фашистские не смяты, гвардейский горн не протрубит отбой», и многое другое. Песни, которые мы пели раньше, тоже отражали наши мысли, чувства, настроение, но не так конкретно. Под них приходилось «подстраиваться».
Но вот минул месяц-полтора — и песня зазвучала иначе, по-новому, еще интереснее. А произошло следующее. По просьбе командующего Дальневосточным фронтом генерала армии И.Р. Апанасенко и редакции газеты Дальневосточного фронта «Тревога» Исаак Осипович Дунаевский, совершавший тогда гастрольную поездку по Дальнему Востоку, написал для «Песни 9-й гвардейской» новую музыку. Ее текст и ноты были напечатаны в газете «Тревога» 4 марта 1942 года. (Композитор И.О. Дунаевский внес причитавшийся ему гонорар за музыку к «Песне 9-й гвардейской» в фонд постройки эскадрильи самолетов «Советский артист».)
Песня быстро дошла до сердца бойцов. В перерывах между боями ее с удовольствием распевали в землянках и блиндажах, исполняли на импровизированных концертах, пробовали петь в строю. Однако последнее не получалось. Музыка была красивой, живой, жизнерадостной, но… не строевой. А нам так хотелось иметь песню-марш! И мы послали Дунаевскому письмо, в котором, поблагодарив за музыку, попросили «подправить» ее.
В моем архиве сохранилось письмо композитора:
«…Незачем мне говорить, что песня, посвященная вашей дивизии, принадлежит прежде всего тем, кто своими боевыми делами прославляет нашу армию и укрепляет веру и любовь народную к воинам-гвардейцам. Я ее вышлю вам немедленно, как только немного прокорректирую ее и приспособлю к массовому (строевому) исполнению. Она у меня написана несколько в этаком концертно-эстрадном плане…
С чувством большой радости и гордости я принимаю вашу фразу о связи с 9-й гвардейской. Вот беда только в том, что связь эту трудно осуществлять. Я скитаюсь по Дальнему Востоку с ансамблем железнодорожников, выступаем в очень отдаленных точках армий фронта. Меня нелегко настигнуть письмом или телеграммой. Но тем не менее прошу адресовать мне в Читу ДКА до конца мая, а потом уже Чита перешлет мне по другим адресам, которые я им оставлю».
Свое письмо Дунаевский заканчивает словами:
«…Я прошу принять мой горячий привет вам, командованию и героям-бойцам дивизии.
Да здравствует ваше гордое знамя! Да здравствует грядущая победа над Гитлером!
Да здравствует союз искусства и армии!
В новых песнях, в новых произведениях искусства мы прославим ваши дела, дорогие, славные гвардейцы! С вами весь советский народ!..»
Вскоре мы действительно получили «подправленную» И. О. Дунаевским, а вернее сказать, вновь написанную им музыку к «Песне 9-й гвардейской». Теперь уж претензий к композитору не могло быть. Песню пели в блиндаже и на эстраде, на привале и на марше…
Летом 1942 года гвардейская дивизия была на переформировании. Командование Южноуральским военным округом делало все, чтобы гвардейцы не только отлично подготовились к предстоящим боям, но и хорошо отдохнули. В гости к нам часто приезжали артисты. Однажды прибыла концертная бригада окружного Дома Красной Армии. Концертмейстер бригады В.И. Первов услыхал, как бойцы пели свою песню.
— Хорошая песня, — похвалил он, — чувствуется Дунаевский.
А что вы скажете, если я вам, друзья, напишу к вашей песне еще и свою музыку. Такую, чтобы вам еще легче шагалось по дорогам войны?
Что мы на это могли ответить? "Давайте, — говорим, — пишите».
И дружно зааплодировали. На другой день бригада уехала. Ну, думаем, разговор наш остался разговором. А, смотрим, через неделю наш композитор снова появился у нас. И сразу:
— А ну собирайтесь, споем!
Сел на лавку, растянул аккордеон, кому-то подмигнул и заиграл. Пальцы уверенно побежали по клавишам. Полилась простая и вроде как бы даже знакомая музыка. А потом композитор один спел первый куплет. Остановился. Спросил:
— Ну как? Шагать можно?
— Можно! — послышалось из толпы. — Подходяще! Хорошо!
— Тогда споем все вместе.
И этот вариант песни потом очень долго пели в дивизии…
В конце 40-х годов я служил в Сибири. Как-то поздно вечером сижу у репродуктора, слушаю Москву. Транслируется концерт прославленного Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии. Почти все песни знакомые. Исполнение прекрасное. Но вот звучит новая песня. Ее музыка сдержанная, но бодрая, маршевая. А слова?
Слова знакомые до боли: «Путей-дорог прошли бойцы немало…» Так это же наша песня! Но что за музыка, чья она? И припева нет. Почему?
С нетерпением стал ждать нового исполнения песни. И вскоре услышал. Да, это была «Песня 9-й гвардейской». Нашел сборник песен. С нотами. Слова А. Мейера, музыка А.В. Александрова.
«Очень хорошо, — подумал я, — что еще один великолепный композитор заинтересовался нашей песней и написал к ней свою музыку». Однако заголовок песни меня смутил. Вместо «Песня 9-й гвардейской» было напечатано: «Песня 9-й красногвардейской дивизии» (?). А припева, в котором подчеркивалась суть песни: «…9-я гвардейская, рожденная в боях», совсем не было.
Сохраняя выдержку, я стал обращаться к компетентным лицам за разъяснением, почему все так произошло? Мне ответили, что припев выброшен «с целью расширить диапазон песни». Ведь в припеве, мол, речь идет только о 9-й гвардейской, а хотелось, чтобы ее пела и 10-я, и 11-я, и другие дивизии. А почему заголовок не тот?
На все эти вопросы 28 октября 1950 года мне ответил начальник отдела художественного репертуара армии и флота ЦДСА подполковник Бардиан:
«Ваши замечания относительно названия и текста «Песни 9-й красногвардейской дивизии» правильны. При переиздании ошибка будет исправлена».
Вот такая необыкновенная судьба у «Песни 9-й гвардейской». Слова ее приведены в этой книге. И пусть ее поют дети, внуки и правнуки тех, кто воевал в незабываемом 1941-м.