И. БЕЛОВОЛОВ
В 159- м легком пушечном артиллерийском полку первая батарея до войны была учебной. Личный состав ее состоял в основном из молодых людей с высшим и средним образованием. Почти все были коммунистами и комсомольцами.
Чувство ответственности за судьбу родной страны, высокая воинская дисциплина, товарищество отличали батарейцев. В короткий срок они в совершенстве овладели грозным оружием, добились полной взаимозаменяемости в расчетах. И на стрельбах, тактических, политических и других занятиях, как правило, батарея занимала первое место. Не случайно поэтому именно в первой батарее было много людей, решивших посвятить себя службе в Красной Армии. Одних направляли в военные училища, других оставляли в полку, и они становились сержантами.
Но вот война. Бои идут на подступах к Москве. Батарее приказано занять оборону километрах в пяти от деревни Сафонихи. Огневые позиции оборудовали в кустарнике, за которым простиралась лощина. Далее поднимался невысокий лесок, и за ним притаилось занятое гитлеровцами Михайловское.
Все делалось по всем правилам, с учетом круговой обороны. Лошадей, передки со снарядами, повозки оставили в лесу, плотной стеной подходившем с тыла.
На другой день все было готово. Командир батареи старший лейтенант Фурдилов объявил благодарность бойцам, отличившимся при оборудовании огневой позиции.
Комиссар батареи политрук Петров поручил заместителю политрука Лебедеву выпустить «боевой листок», отметить в нем лучших батарейцев, призвать всех, когда наступит час, без промаха бить фашистских захватчиков.
И этот час настал. Зазуммерил полевой телефон.
— Первого вызывают, — доложил связист.
«Первого», то есть командира батареи, на огневой позиции не оказалось: он был на НП. Поэтому к аппарату подбежал старший на батарее — командир первого огневого взвода лейтенант Добрыгин. Бойцы видели, как, держа в руках трубку, он стоял по стойке «смирно», как чуть побледнело и торжественно-серьезным сделалось его лицо.
— Расчеты, к бою! — крикнул он.
Все бросились к своим орудиям. И через минуту загрохотал грозный бог войны.
Однако гитлеровцев, видимо, наш огонь не застал врасплох. Молчали они всего лишь несколько минут, затем на батарею обрушился ураганный артиллерийский и минометный огонь. Снаряды и мины рвались слева и справа, впереди и сзади. Появились первые раненые, убитые. Было ясно, что враг засек огневую позицию батареи. Надо было незаметно сменить ее, отойти на запасную…
16 ноября батарея заняла огневые позиции на опушке небольшого соснового леса метрах в 500 от деревни Бороденки.
Наступил вечер. Командир первого орудия старшина Валентин Рыбченко достал гармошку, потер о шинель окоченевшие пальцы и растянул меха. В ночной тишине полились звуки вальса. Старшина был коренным сибиряком, до армии работал на приисках, добывал золото. Красивый, статный, бойкий на язык, он пользовался большим успехом у девушек. Да и бойцы уважали его за веселый нрав, мужскую решительность, командирские качества.
Рядом на бруствере сидел наводчик первого орудия замполитрука батареи Владимир Лебедев. Отличный специалист, он был и отличным товарищем. До армии Владимир учительствовал. Став замполитрука, он, так же как и в школе, старался спокойно и просто говорить с бойцами о их высоком долге перед Родиной. Все знали, что если замполитрука у панорамы — снаряд мимо не пролетит. А если он проводит беседу — будет очень интересно и на все вопросы можно получить исчерпывающие ответы.
Музыка настроила всех по-мирному. Можно было подумать, что и войны-то никакой нет, что все это происходит на очередных учениях. Но вот высоко в небе пролетела тройка самолетов. И сразу напомнили, что кругом война. «Чьи? — пронеслось в голове у каждого. — Наши? Нет, у наших звук ровный, а у этих прерывистый, гудят, будто задыхаются».
— «Мессершмитты», — посмотрев в бинокль, спокойно сказал замполитрука.
— А вон еще, смотрите — раз, два, четыре… семь, — считал наводчик второго орудия Петр Носов.
В мутном небе со стороны Михайловского в сторону Москвы летела черная цепочка фашистских стервятников.
— Двадцать семь, — подсчитал Носов.
Звуки вальса оборвались, и его сменил гул вражеских самолетов. Где-то слева по ним открыли огонь наши зенитки. Белые облачка разрывов таяли то под самолетами, то почему-то впереди них, то
сзади.
— Эх, зенитчики! — зло сказал старший сержант Каштанов.-
соломой вас кормить бы за такую стрельбу.
Григорий Каштанов, черноглазый, широкоскулый крепыш, был орудийным мастером. Он любил технику и знал в ней толк. Ему казалось, что и каждый человек, особенно военный, что бы он ни делал, должен делать все безупречно. А зенитчики…
Утром 17 ноября командир батареи закончил артпристрелку по переднему краю противника. Затем он вызвал к телефону лейтенанта Добрыгина, приказав ему срочно подготовить к выезду на передний край два орудия с боеприпасами.
— Будьте наготове, — предупредил он, — гитлеровцы что-то замышляют.
В этот момент связь с НП оборвалась. Лейтенант Добрыгин приказал связистам восстановить ее и тут же отдал распоряжение запрячь лошадей в орудийные передки. А сам вместе с комиссаром Петровым обошел орудийные расчеты, поставил перед ними боевую задачу, коротко рассказал о положении на фронтах. В ответ артиллеристы поклялись не жалеть своих сил в борьбе с врагом, защищать Родину и ее столицу Москву до последней капли крови.
В это время в районе расположения батарейных тылов послышалась автоматная стрельба. Лейтенант Добрыгин подбежал к телефону. Но, как он ни крутил черную ручку аппарата, на другом конце провода никто не отвечал. Лейтенант, выделив двух бойцов, приказал им немедленно отправиться в тыл батареи, узнать, в чем дело, и восстановить связь. Бойцы бросились выполнять приказ командира. Расчеты заняли свои места у орудий.
Прошло минут пять. Стрельба в тылу батареи прекратилась.
— Ну что, связь с НП восстановлена? — спросил лейтенант Добрыгин, подойдя к замполитрука Лебедеву, безотрывно смотревшему в бинокль.
— Нет, — ответил он, — связи нет, товарищ лейтенант. А вы посмотрите вот сюда, — сказал Лебедев, показывая вперед.
Лейтенант взял бинокль. Он видел, как на отдаленном пригорке шевелились маленькие черные силуэты вражеских солдат, как их с каждой минутой становилось все больше и больше. Кто-то сказал:
— Идут на нас!
— Ребята, не робей! — крикнул Лебедев. — Дадим фашистам прикурить!
Замполитрука хорошо понимал, что бодрое слово, сказанное в трудную минуту, всегда на пользу.
А между тем старший на батарее подал команду открыть огонь. Четыре орудия ударили одновременно. Потом выстрелы стали чередоваться. Беглый огонь заставил гитлеровцев на минуту остановиться. Видно было, как их скопище принялось рассредоточиваться, оставляя на месте убитых и раненых. Однако, несмотря на большие потери, огонь батареи не мог остановить врага. Гитлеровцы сами повели артиллерийский и минометный обстрел батареи. По правофланговому орудию был открыт пулеметный огонь. Батарейцы видели, как от основной группы отделилось до взвода солдат, которые начали обходный маневр справа. Не меньше взвода пошло в обход и слева. Артиллерийский и минометный огонь усилился. Осколки со свистом проносились над головами, падали на бруствер, вздымая фонтанчики свежей земли, стучали в щиты орудий. Молча падали на землю убитые, стонали раненые.
Расчеты выкатили орудия на прямую наводку. Теперь приходилось вести огонь не только прямо перед собой, но и разворачиваться на 90 градусов. Это было опасно, но об опасности никто не думал.
Всеми владела одна мысль: не пропустить на своем участке врага к столице.
Гитлеровцы наседали. Они открыли пулеметный огонь, стреляли из автоматов. Вот уже вышло из строя четвертое орудие. Упал замертво его командир, тяжело ранен заряжающий.
— Ребята, не робей! — снова раздался боевой клич замполитрука Лебедева. — За Родину! — кричал он, стараясь, чтобы в грохоте боя голос его услышали бойцы. — За родную столицу!
Будучи раненным, он оставался у своего орудия уже один. Преодолевая мучительную боль, замполитрука продолжал метко разить врага. Гитлеровцы окружили огневую позицию батареи, кольцо их продолжало сжиматься, но советский воин не отступал, он продолжал энергично действовать у орудийной панорамы. Сам заряжал орудие, сам наводил его и сам же производил выстрел.
Но вдруг, словно поперхнувшись, орудие умолкло. Схватившись за грудь, Лебедев медленно стал опускаться на землю. Очередь из вражеского автомата оборвала его жизнь.
Видя, что гитлеровцы пытаются обойти батарею справа, командир второго взвода лейтенант Николай Панков приказал наводчику четвертого орудия Петру Носову стать на место Лебедева, а оставшимся бойцам расчета с ручным пулеметом незаметно выдвинуться от огневой позиции батареи чуть вперед, где были заранее оборудованы окопы.
Бой не утихал. Несмотря на то что лощина за кустами была усеяна вражескими трупами, гитлеровцев, казалось, стало еще больше. Они стреляли разрывными пулями. Зацепится такая пуля за кустик, стебелек — и смертоносные брызги металла разлетаются на многие метры вокруг. Немало полегло батарейцев от этих пуль. Раненым было приказано отползать в тыл, однако не у всех для этого было достаточно сил. Одни поползли, другие остались лежать тут же, у орудий.
Поредевшие расчеты продолжали вести огонь. Стреляли осколочными, а нужна была шрапнель. Снаряды на исходе, приходилось бить только по скоплениям врага. Командиры орудий старшина Рыбченко, сержант Дедков, старший сержант Гилев действовали четко и смело. Подавая команды, они подбадривали бойцов, помогали наводчикам и заряжающим, а когда нужно — подносили снаряды, вместе с другими поворачивали орудия в нужном направлении.
Уцелевшие бойцы четвертого орудийного расчета, расположившись в окопах, поливали фашистов пулеметным и автоматным огнем, не давая им возможности подобраться к огневой позиции батареи с флангов и с тыла. Лейтенант Панков приказал орудийному мастеру Каштанову взять с собой четырех бойцов и пробраться с ними к батарейным тылам. Задача: во что бы то ни стало доставить на батарею шрапнель и подвести к опушке леса лошадей.
— С наступлением темноты мы должны выбраться отсюда, — сказал он.
Орудия, развернувшись вправо, усилили темп стрельбы. Гитлеровцы замолчали. Старший сержант Каштанов и его бойцы благополучно проскочили к лесу. Цепляясь полами шинелей за сухой кустарник, бойцы бежали туда, где были зарядные ящики, стояли повозки, лошади, ожидали команды ездовые.
Вот наконец и знакомая лесная полянка. Под высокими соснами стоят, как вчера стояли, зеленые передки. Рядом замаскированные ветками повозки. Лошадей не видно, да и людей как будто нет. Каштанов собрался уж было крикнуть: «Ребята!», но увидел двух вражеских солдат. Гитлеровцы, забравшись на повозку, переворачивали лежавшие в ней мешки, ящики. На земле около повозок лежало несколько трупов людей и лошадей. Из-за деревьев показалось еще четверо фашистов. Они тянули за ноги двух убитых немецких солдат.
Григорий Каштанов жестом остановил своих бойцов. Он моментально представил себе картину разыгравшейся здесь трагедии. Разгромлены батарейные тылы. Но все ли люди погибли? Где лошади? Однако раздумывать было некогда. Показывая на фашистов, он сказал бойцам:
— На повозке — это мои, а остальные — ваши. Каждому по одному. Бить без промаха. Огонь!
Затрещали автоматы. Четверо гитлеровцев сразу были убиты, остальные бросились бежать.
Когда выстрелы смолкли, из землянки вылезли ездовой Кудымов и санинструктор Бусаров. Оказывается, когда они увидели, что на стороне немцев перевес, то забрались в землянку и приготовились там встретить незваных гостей, но ни один из фашистов почему-то не пожелал спуститься «в гости».
Теперь надо было торопиться с выполнением поставленной задачи. Достали из зарядных ящиков шрапнель, уложили лотки со снарядами на конские попоны и потащили их волоком к расположению батареи, прихватив с собой восемь трофейных автоматов.
А батарея жила. Стрельба продолжалась, ослабла только ее интенсивность. Когда Каштанов со своими бойцами вышел к опушке леса, фашисты почти окружили огневую позицию. Старший сержант решил прорвать окружение и по образовавшемуся проходу доставить снаряды к орудиям. Гранаты были у каждого. Каштанов приказал сделать несколько связок. И вот артиллеристы уже за спиной у гитлеровцев. Оглушительный взрыв первой связки гранат потряс округу.
Потом второй взрыв, третий. Послышались автоматные очереди. Фашисты оторопели. Не ожидая нападения с тыла, они стали разбегаться, оставляя на поле боя убитых и раненых.
Было темно. Ветер яростно свистел в голых кустах ивняка. Взрывы гранат были поняты на батарее как сигнал к отходу. Да другого выхода в создавшейся обстановке и не было: снаряды кончились, большая половина личного состава вышла из строя, а кольцо врага продолжало сжиматься. Не было возможности и спасти материальную часть, решили вывести ее из строя…
Это были трудные дни. Гитлеровцы упорно рвались к Москве. Но каждый шаг продвижения стоил им очень дорого. Нелегко было и нашим воинам. Когда проверили личный состав батареи, оказалось, что из 60 с лишним человек только семь были невредимы, 21 ранен, остальные погибли.
И все же батарея жила. Оставшиеся ее бойцы и командиры, лишившись материальной части, были сведены в противотанковое подразделение. Не было пушек, зато были бутылки с горючей смесью. Были отважные люди, горячо любившие свою Родину, не жалевшие для нее ни своих сил, ни самой жизни.
В декабре под Москвой началось всеобщее наступление, закончившееся полным разгромом немецко-фашистских полчищ. Вместе со всеми двигался на запад и личный состав первой батареи. Вот уже позади осталась сожженная врагом красавица Истра. За обожженным лесом вновь обозначалось Михайловское.
Поля Подмосковья, обычно в эту пору плотно укрытые искрящимся ослепительно белым снегом, черны — тысячи зияющих воронок от разорвавшихся бомб, снарядов и мин да вывороченная ими черная земля.
18 декабря. Вот и огневая позиция первой батареи. Что тут осталось? С душевным трепетом ступили оставшиеся в живых батарейцы на священную землю.
Что такое? Засыпанные снегом, повернутые стволами на запад, стояли орудия. Это были их орудия. Три из них даже заряженные. Они стояли так, как их оставили.
Бойцы стали очищать материальную часть от снега. Здесь же рядом лежали их погибшие боевые друзья и товарищи.
Оказавшись нищими духом, не способными понять истоки мужества и героизма советских людей, истоки их любви и преданности своей великой отчизне, гитлеровцы вымещали свою лютую ненависть к нам даже на павших. Как рассказывали бывший старший на батарее майор в отставке Павел Петрович Добрыгин и бывший орудийный мастер батареи старший сержант запаса Григорий Ермолаевич Каштанов, все погибшие батарейцы были изуродованы фашистами. У многих из них гитлеровские злодеи отрезали носы, уши, располосовали рты. У замполитрука Владимира Лебедева они вырезали на спине пятиконечную звезду. У санинструктора Иванова вырезали полоску тела шириной в три пальца вдоль ступни…
Герои- артиллеристы были похоронены в братской могиле, вырытой неподалеку от того места, где стояла насмерть их родная батарея.
Просматривая свой фронтовой архив, я обнаружил в газете «За Родину!» заметку под заголовком «Клятва». Автор ее артиллерист из первого орудийного расчета Н. Ничепуренко пишет:
«Немцы отступали под нашим натиском, бросая оружие, боеприпасы и снаряжение. Сотни скорченных трупов гитлеровских солдат валялись по дорогам.
Мы шли вперед, преследуя врага.
И вот на опушке леса, среди сугробов и белых деревьев, мы нашли наши пушки и возле них окаменевшего в последнем предсмертном усилии, со шнуром в судорожно вытянутой руке, заместителя политрука Владимира Лебедева. Орудие было заряжено. Видно, смерть настигла нашего славного товарища в тот момент, когда он в единоборстве с окружившими его полчищами немцев готов был послать свой последний снаряд.
Мы стояли с непокрытыми головами возле нашего погибшего друга и молчали. В молчании у каждого из нас в сердце рождались слова:
«Ты сражался, как гвардеец», — думал один.
«Ты умер гордо и мужественно, как настоящий воин», — думал другой.
«Даже смерть не властна над тобой, — думал третий, — и ты, победив ее, весь как порыв, весь как памятник, окрыленный славой нашего народа».
И мы все поклялись быть в бою такими, как Владимир Лебедев. И никогда в глазах наших не погаснет образ этого славного воина и в сердце нашем не перестанут гореть слова этой нашей молчаливой клятвы.
И мы преследовали врага еще яростнее, и не удалось ему уйти от наших карающих рук».
Сокрушительный огонь тысяч орудий и минометов, треск пулеметов и автоматов, уничтожающих отступающего врага, был достойным салютом нашим погибшим товарищам. А пушки стали ремонтировать, хотя это и нелегко было делать в полевых условиях. Начальник артснабжения полка Борис Павлович Шилов, орудийный мастер Григорий Каштанов, бойцы и командиры первой батареи ни днем, ни ночью не знали покоя. Работа кипела круглые сутки. К избе, где ре монтировали противооткатные приспособления, то и дело подвозили разбитые пушки, с которых снимали нужные детали. И через несколько дней орудия были полностью восстановлены. Их снова можно было направить в бой.
В батарею пришло пополнение. Командиром был назначен гвардии старший лейтенант Н. Панков. Огневыми взводами командовали молодые способные лейтенанты Г. Новаковский и В. Борейша. В последующих боях славу первой батареи приумножали такие герои, как Петр Гилев и Петр Носов, Василий Кайгородов и Михаил Барков, Алексей Толмачев и Михаил Шамин, Федор Полетаев — будущий Герой Советского Союза и Национальный Герой Италии — и замечательные артиллеристы Акулов, Давыдкин, Гнедин, Чибисов, Груздев и другие. Многие из них, в том числе Гилев, Акулов, Сингатулин, Полетаев, отдали свои жизни за Родину.
Бессмертная батарея. От грохота ее орудий содрогался враг всю войну. Последний ее залп прогремел в мае победного 1945 года на берегу Балтийского моря.