Дмитрий Стрельцов, Ричард Уорн «Дневники первого контакта», изд. 2091 г.

От автора

«31 мая 2050 г. первое в истории экспериментальное судно «Ганимед» приземлилось на одноименную планету в системе спутников Юпитера. Свершилось нечто, соизмеримое по значимости разве что с открытием 2025 года…

…

Стих рев двигателей и пришла тьма.

Не тишина — именно тьма, не увиделась — почуялась.

Она не была злой.

Она была нежной, домашней. Вызывавшей в памяти что-то очень давнее, теплое.

На экипаж, собравшийся в рубке корабля, смотрели сквозь иллюминатор почти земные звезды…»

Так начиналась героическая поэма «Покорение Ганимеда», открывшая цикл из нескольких «покорений» господином Скальдом литературного Олимпа. Этот мыльный восходитель царил на вышеупомянутой горе с конца пятидесятых до начала семидесятых годов. Заключительной его высотой стало «Покорение Эреба». Это действительно был верх — в некотором роде. Но к моменту написания «Эреба» господин Скальд уже несколько образумился — перестал, по крайней мере, претендовать на документальность. Осознал: и без нее прокатит.

Насчет документальности — приведенный мной выше отрывок говорит сам за себя. По прошествии десятка лет мы выяснили, что приземлились, оказывается, на «одноименную» планету. Жаль, господин Скальд не догадался назвать планету в честь корабля — получилось бы гораздо солиднее.

Интересная документальная подробность: в момент приземления «экипаж собрался в рубке». Все сто двадцать человек экипажа (не считая ученых, разумеется — мы числились пассажирами) одновременно плюнули на здравый смысл, дисциплину и ремни безопасности и набились в рубку, как сельди в бочонок, полюбоваться на «почти земные звезды».

«Нечто, соизмеримое по значимости…» — это уже не смешно. Это грустно. Так стали говорить после возвращения «Ганимеда» на Землю. Когда же он только отправлялся к системе Юпитера, ничего «эпохального», а уж тем более «соизмеримого по значимости» с открытием века не подразумевалось. Уже началось промышленное освоение Марса и Венеры. Уже был многократно опробован в длительных рейсах новый тип двигателя… Экспедиция «Ганимеда», несмотря на огромные размеры корабля, риск и дальность перелета, была лишь очередной вехой в освоении солнечной системы. Конечно, попасть в проект было делом престижа, конечно, люди рассчитывали на стремительный карьерный рост… но никто не планировал становиться «народным героем». За помпезной встречей, которую организовала нам Земля, на самом деле стояло несколько десятков покалеченных человеческих судеб.

И не Чужие тому виной.

Что касается господина Скальда — возможно, его бравурный сериал был заказным: «певец космоса» начал свое победное шествие в самом апогее параноидных страхов перед чужой расой.

Нет, не подумайте, что мы затеяли «Дневники» в пику давно ушедшему мимо истории писателю и иже с ним. Скорее, этот труд — плевок в собственное зеркало: фальшивая пафосность и откровенная ложь, которыми пропитано все, что говорилось о первой ганимедской — в чем-то и наша заслуга. Тогда мы были молоды и решали сиюминутные задачи, а может даже раскармливали свой личный амбициоз. Надеялись — время все расставит по своим местам.

В семьдесят лет кивать на время не приходится. Не так уж много его осталось в моем распоряжении. А у соавтора оно вышло совсем.

Пара слов о самих «Дневниках»: это мой совместный с геологом Дмитрием Стрельцовым рассказ о начале первой ганимедской. Опирались, главным образом, на личные воспоминания: свои и других участников экспедиции. Для связности я позволил себе дополнить работу собственными реконструкциями тех событий, о которых осталось мало данных.

Надеюсь, если наврал — то не сильно.

Обращаю внимание: речь пойдет лишь о самом начале пребывания на Ганимеде. Продолжение писать, увы, некому. Митя Стрельцов ушел из жизни в прошлом году, что же касается меня — работу заканчиваю в спешке: в ближайшее время покину Землю, видимо — насовсем. Человек, взявший на себя труд опубликовать «Дневники», уже пару недель стоит у меня над душой, мол, когда будет текст.

Вряд ли наша книга станет популярной. Она не стала бы популярной и тогда, когда мы только решили ее написать, а с тех пор прошло несколько лет, нагруженных известными событиями. За этими событиями уже мало кому интересны «дела давно минувших дней».

Но, в конце концов, не ради славы мы проделали эту работу. Слава в наши годы уже ни к чему, зато очень важно отдать долги.

Июнь 2050 г., Ганимед

 

«Приехали!»

Ричард Уорн:

Центр управления полетом объявился на связи сразу после посадки корабля, когда дежурной смене было ни до чего: одному хотелось на минус, другому — на плюс, абсолютно всем — закрыть глаза и сбросить напряжение. Надежды землян в этот торжественный момент никто не оправдывал, что бы на сей счет ни думали Скальды и прочие акыны.

С далекой родной стороны прозвучало нечто весьма красивое, причем — трижды: по-английски, по-испански и по-русски. Они там, в Центре, ждали и готовились. Нервничали, курили, бегали по клозетам — но ждали и готовились, оттого оказались на высоте.

Достойного ответа с нашей стороны не получилось. Дежурная смена исчерпала весь лексикон в процессе посадки.

Как утверждает господин Скальд, «помехи внезапно исчезли — будто сам космос проникся торжественностью момента…» Чем там проникся космос — предположить не берусь, господину Скальду виднее. Помехи действительно на некоторое время уменьшились, но это произошло после торжественного момента — родина уже сказала первопроходцам все красивое историческое, осталась только рутина. Занудство дальнейших переговоров усугублялось задержкой сигнала: реплики с Земли поступали с интервалом в несколько минут… Ничего, в общем-то, интересного. Разве что когда речь зашла о ремонте корабля, человек «оттуда» развеселил команду, сгоряча задал сакраментальный вопрос:

— Справитесь своими силами?..

Дежурная смена расхохоталась. Капитан серьезным тоном осведомился:

— Какие у нас варианты?

— Справляться своими силами, — твердо ответил Центр.

Все понятно. Значит, дядю Васю на «Буране» нам в помощь не пришлют. Жаль. А мы-то надеялись…

* * *

«2025 год перевернул историю усилиями международной научной группы «Earth and stars» под руководством Адама Керти и патронатом ООН. Космос мгновенно уменьшился в десять раз. Оснащенный новым двигателем быстроходный «Swift» («Стриж»), несущий пятнадцать человек и пятьдесят тонн груза на борту, отныне покрывал кратчайшее расстояние от Земли до Марса за три недели. В последующие десять лет на красной планете и на Венере было основано несколько исследовательских станций. На Луне сформировалось три международных научно-промышленных комплекса, общим числом две с лишним тысячи специалистов.

Там же, на лунных стапелях, в 2040 году обрел свое начало мегапроект века — гигантский космический корабль «Ганимед». Этот монстр был рассчитан на 120 человек экипажа, полсотни пассажиров и несколько сот тонн полезного груза.

Инициатором проекта выступила Россия. Первая космическая держава, наконец, очнулась от многолетней спячки, с удивлением обнаружила, что ее успели обойти и на Венере, и на Марсе, и обратила свои взоры на Юпитер. Будучи не готова провернуть проект единолично, она пригласила инвесторов из других стран. В новообразованном акционерном обществе «Ганимед» после некоторых баталий и интриг Россия получила тридцать процентов акций. Остальные семьдесят распределились между несколькими странами Европы и Ближнего востока.

В качестве научного руководителя проекта согласился выступить Адам Керти, но он не дожил до начала строительства. Его заменил самый молодой участник легендарной «Earth and stars», член-корреспондент из России Сергей Венский. 21 июля 2049 года, ровно через восемьдесят лет со дня высадки американцев на Луне, «Ганимед» ушел в пробный полет. За месяц корабль достиг Венеры, облетел ее и вернулся на земную орбиту, где четыре месяца спустя принял на борт группу ученых, лабораторное оборудование и планетарную технику. В конце декабря «Ганимед» отправился к своей основной цели…»

Эту цитату из учебника я привожу, разумеется, не для среднестатистического образованного человека. Такому человеку наши реалии известны еще из курса средней школы. Выдержка приведена для тех, кто историю изучал по скальдовским «Покорениям» и тому подобной литературе. Учебники, по крайней мере, дают общее представление, куда и на чем мы на самом деле летали.

* * *

Незадолго до окончания перелета к капитану зашел начальник геологической группы.

— …посадка планируется в окрестностях южной гравитационной аномалии?

— Да.

— Можно ли заказать точку посадки?

— Заказать? — удивился капитан. — Ну, попробуйте.

— На северо-западном краю аномалии зарегистрировано светлое пятно диаметром около двадцати километров. Судя по всему, потухший вулкан. Нельзя ли сесть где-нибудь на южном или восточном склоне?

— Вы уверены, что вулкан — потухший?

Геолог пожал плечами:

— По предварительным данным на Ганимеде не должно быть действующих вулканов.

— Не должно быть или нет? — невинно уточнил Христо. — Извините мою настойчивость, я не в теме.

— Капитан. Гораздо вероятнее, что проснется кавказский Эльбрус. А на его склонах живут тысячи людей.

— Я их туда не заселял.

— Понятно. Я могу, по крайней мере, переговорить с Центром управления?

— Можете. Связь ожидается через пару часов.

Геолог пошел на выход.

— Михаэль!

— Да?

— Ради любопытства: зачем такие сложности? Мы можем сесть на безопасном расстоянии, а на вашу гору забросить постоянную станцию — купол и все остальное.

— С этой горой будет на порядок больше работы, чем в любом другом месте, — ответил геолог.

— Понял.

— И?..

— Нет.

Ученый вздохнул и ушел.

Через два часа вышли на связь с Землей. Геолог изложил Центру пожелания группы — несколько пространнее, чем требовала ситуация. Его выслушали и потребовали капитана.

— Христо, — поинтересовались с той стороны. — Почему ты не хочешь сесть там, где они просят?

— На склоне горы нет подходящей площадки.

Эфир усмехнулся:

— Ни одной площадки на всю гору?

— Ни одной. Я снимки посмотрел, — не моргнув глазом, соврал капитан.

— Ладно, поступай, как знаешь. Конец связи.

— Конец связи.

Христо с улыбкой обернулся к геологу:

— Какие проблемы, Михаэль? Вывезем мы ваши камни. Сколько наковыряете — все вывезем. В крайнем случае, «Стрижа» нагрузим…

По лицу ученого безошибочно читалось, что он думает о командире. Да и ладно. Недовольным больше, недовольным меньше.

* * *

Мы привыкали к новому, оседлому статусу летучего дома, приходили в себя после посадки. Приборы ощупывали пространство вокруг корабля — состав атмосферы, уровень радиации, и прочее, и прочее. Начали поступать данные с орбитального фотокомплекса — крупномасштабные карты Ганимеда.

Тридцать часов спустя на поверхность планеты вышла группа разведчиков. Еще через сутки в направлении ближайшего горного кряжа отправился вездеход.

После отъезда полевой бригады Михаэль снова наведался к Христо.

— Нам требуется разведка в северном направлении. В сторону вулкана.

— Покажите мне, где это, — капитан пригласил геолога к компьютеру, нашел карту района посадки.

— Вот… здесь, — Станкевич ткнул курсором выше отметки «корабль». — В ста километрах от нас.

— Не понял. Вы указали на метеоритный кратер. Где тут гора?

Ученый вздохнул:

— Гора именно здесь, капитан. Никто не знает, почему ее не оказалось на карте. Возможно, был какой-то сбой в работе орбитального комплекса. То ли непосредственно при съемке, то ли — ошибка программы-интерпретатора.

— Что говорят операторы орбиталки?

— Если им верить — все работает, как часы. Но ведь чудес не бывает.

— Может, вы просчитались с местонахождением вулкана?

— Последний раз предварительные снимки делались с орбиты. Наша гора расположена не в восточной гряде, — геолог ткнул курсором правее «корабля», — Это — отдельный массив на сотню километров западнее. По карте получается, что западнее гряды вообще ни одного крупного массива. Очевидно, ошиблись не мы… Капитан! Вулкан находится именно здесь.

— Допустим, верю. Вы не боитесь мимо него промахнуться — без карты?

— Исключено. Гора должна быть высотой несколько тысяч метров. Отсюда ее не видно, поскольку «Ганимед» находится на дне кратера. Если подняться выше, вулкан будет как на ладони. Но разведку нужно провести не позже чем завтра, потом в нашем районе наступит ночь.

— Такая поездка займет часов двенадцать, не меньше.

— Мы рассчитывали на «Стриж».

Христо задумчиво посмотрел на карту:

— Из-за чего мог случиться программный сбой на орбиталке? Конечно, если это сбой.

— Не берусь предположить, капитан. Это — компетенция операторов.

— Хорошо, я иначе спрошу. Какие свойства горы — или вашей аномалии — могли бы вызвать ошибку?

— Такую ошибку — никакие.

— Однако. При посадке на планету тоже были аппаратные сбои. И со спутниками связи приключилась проблема… Кстати! Михаэль, вы в курсе, что у нас до сих пор нет спутников связи?

— Да.

— Орбиталка почему-то не осуществила их запуск. Почему — пока не ясно. Может быть, и на следующем витке не запустит. Или — запустит с опозданием, где-нибудь по ту сторону от Ганимеда. И что тогда?

Геолог промолчал.

— В худшем случае нам придется тянуть цепочку наземных ретрансляторов от корабля до места работы. А это значит, что мы уже не сможем позволить себе два полевых объекта. Придется выбирать.

— Если придется выбирать — тем более, нужна разведка на север. Сейчас.

«Маньяк», — подумал Христо. Вслух ответил:

— Тогда — на вездеходе.

— Вы обещали нам «Стриж».

— Обещал, — спокойно ответил капитан. — Но не сегодня же. Расконсервация и профилактика требуют времени. Сейчас не до этого — люди заняты ремонтом «Ганимеда». Подождете пару недель?

Станкевич поджал губы:

— Хорошо. Отправимся на вездеходе.

— Ну и отлично. Завтра съездим.

— Как вы сказали? «Съездим»?

— Да, а что?

— Вы собираетесь ехать с нами?

— Не исключено. Что-то не так?

— В этом нет никакой необходимости!

— Я еще не определился. А чего вы испугались? — удивился Христо. — Если все будет в порядке, Земля одобрит вашу гору… возможно.

Станкевич тяжело вздохнул и вышел за дверь.

* * *

…В конце пятидесятых, когда в моду вошла критика организации первой ганимедской, некоторые обозреватели, в числе всего прочего, недоумевали: неужели нельзя было назначить на должность капитана человека поопытнее.

Объяснение простое: тридцатилетний дальнобойщик — предел опыта, который смогло изыскать руководство проектом на марсианских трассах. Ни там, ни на магистрали Луна-Венера людей старше тридцати пяти нет в принципе: в этом возрасте их переводят на рейсы Земля-Луна или приписывают к планетарным транспортным службам. Где стареющие пилоты и добирают недостающий им летный стаж.

Медицинские консультанты не сочли возможным отступать от общепринятого порядка в отношении экспедиции «Ганимеда».

 

Вулкан-призрак

Дмитрий Стрельцов:

Мы до нее почти доехали. До горы, то есть. Почти — потому что уперлись в разлом метров эдак пятьдесят шириной, а глубиной — хрен его знает. Наша сторона — вполне приличная, без особых наворотов. Зато на противоположном «берегу» — сюрреалистическое нагромождение огромных ледяных глыб, кое-где отвесных. За этим естественным барьером — гребень не меньше километра высотой, а за гребнем — исполинский конус вулкана. Верхушка слегка подсвечена лучами тусклого солнца, остальной массив — в темноте. Гигантский, не охватишь прожектором. Не видишь — чувствуешь, как чудо-гора нависает у тебя над головой… хотя это, конечно, обманчивое впечатление. На самом-то деле по предгорьям до подножия еще несколько километров топать. Скорее даже — карабкаться.

Самое замечательное — мы не должны были упереться в этот разлом. Мы вообще не должны были до него доехать. Поскольку наша цель, если верить предварительным снимкам, находится километров на тридцать южнее…

…А если верить карте, то вулкан мы вообще сами придумали.

Машина остановилась. Шеф нашел подборку фотографий, пустил свой наладонник по рукам, главным образом — для капитана, остальные ничего нового там не увидели. Мне вспомнились рекомендации Козьмы Пруткова, ну, насчет того, что если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол»… Чудес-то не бывает. С какой стати гора и трещина поменялись местами?

Больше сотни верст мы одолели, ни разу не промахнувшись, с тремя пологими перевалами и двумя затяжными объездами: там были глубокие сравнительно недавние метеоритные воронки. Ландшафт полностью соответствовал карте… если не считать вулкана. Он появился в поле зрения, как только вездеход покинул наш «домашний» кратер. А потом мы то и дело любовались на коническую освещенную верхушку, поднимаясь на перевалы. На подъездах гора уже совсем перестала исчезать с экрана обзорной камеры. Болталась на экране и сейчас, нахально так болталась, только что язык не высовывала.

— Идеи появились, Михаэль? — поинтересовался кэп.

Станкевич покачал головой:

— Ничего не понимаю. Карту составлял орбитальный комплекс, а наши снимки сделаны непосредственно с «Ганимеда». Однако, и там, и там ошибка. Очень трудно предположить, что сбоит вся аппаратура.

— Значит, дело не в аппаратуре, а в вашей горе.

— То есть?

— Например, вулкан искажает первичные данные.

— Простите, каким образом?

— Откуда мне знать, это не моя компетенция.

Кто бы объяснил, чья это компетенция…

Станкевич напрягся. Ясное дело, почему: со «Стрижом» нашу группу уже прокатили, если еще откажут в транспортной поддержке вообще…

Христо пододвинулся к приборной панели вездехода. На дисплее — карта маршрута. Кэп уменьшил масштаб. Потом еще уменьшил, но проклятущий разлом по-прежнему пересекал весь экран.

— Ну, и что будем делать?..

— Капитан, — Станкевич сел рядом, увеличил изображение. — Смотрите, вот здесь, похоже, естественный мост. А тут еще один. Может быть, даже машина пройдет.

Ни фига не пройдет, слепому видно. В лучшем случае — пешочком…

Кэп это опрометчивое вранье не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Мосты его, похоже, мало волновали, а вот сюрпризы уже начали напрягать. Он-то, в отличие от Станкевича, не шел на запах нобелевки.

— Короче, вариантов у нас два: возвращаться на «Ганимед» или тыкаться здесь несколько часов, как слепые котята, пока этот вулкан еще какой-нибудь финт не выкинет. Все, едем домой. Связывайтесь с Центром, пусть они решают. Я под свою ответственность заниматься вашей горой не буду.

— Капитан, мы почти у цели.

— Как вы собираетесь здесь работать? Технически — как?

— В самом крайнем случае станцию монтируем на этой стороне, а через разлом налаживаем переправу. Если не найдем естественную. Ходить придется дальше, но дело того стоит.

Кэп оглянулся на инженера:

— Сможете наладить переправу без «Стрижа»?

Тот поморщился:

— Геморройное дело. То есть, сможем, конечно…

Шеф предпринял еще одну попытку спасти положение:

— Христо, я предлагаю пройти пешком вдоль разлома. В разные стороны. Недолго, не больше часа. Если переход не найдем — возвращаемся назад.

Он уже чуть ли не умолял:

— Я почти уверен, что Центр даст добро на этот объект. Но ведь столько времени потеряем…

Кэп с сомнением оглядел ледяные баррикады на противоположной стороне трещины.

— Хорошо, пошли. Только — не дольше часа, Михаэль. Вы — направо, я — налево. Пары назначьте сами. Двое остаются в машине.

— Капитан, по моему мнению, в разведку лучше пойти четырем геологам.

В общем-то, правильно. Полевиков специально тренируют для работы на планетах, в отличие от пилотов… Но Станкевич с его нездоровым ажиотажем и вулканами-призраками, похоже, окончательно вышел у Христо из доверия.

— В следующий раз — если он состоится — я избавлю вас от своего присутствия. Сегодня — нет. Назначьте мне в пару самого компетентного специалиста, и закроем эту тему.

«Самым компетентным специалистом» оказался некий Митька Стрельцов. Я давно заметил, что шеф питает ко мне особую симпатию. Некоторые черты моего характера он, похоже, квалифицирует как знаменитую русскую безалаберность, и относится соответственно. Видимо, решил, что рашэн разгвоздяй Митя будет подходящим довеском «этому полубалканскому идиоту». Капитану, то есть.

Я бы, конечно, предпочел идти с кем-то из полевиков. Не то, чтобы кэп мне не нравился — я ему, если честно, симпатизировал больше, чем собственному шефу. Даже, наверно, сочувствовал: две сотни человеческих факторов в подчинении, да еще в экстремальных условиях — в гробу я видел такое удовольствие… Но дело-то не в симпатиях. Собственноручно оставить экипаж без командира — такую перспективу я тоже в гробу видел…

Зачем кэп навязался с нами в ту поездку? Мой соавтор скажет: мол, Христо посетили нехорошие предчувствия, ему эта гора с самого начала не понравилась, решил не выпускать ситуацию из-под контроля… Я, в отличие от соавтора, в душах человеческих читать не умею. Может, и были какие предчувствия, не хочу спорить. Сужу по себе: на тот момент заточение в корабле даже меня достало. Мне кажется, кэп просто воспользовался благовидным предлогом, чтобы сбежать на прогулку. Спихнул текучку на старпома — и вперед. В пампасы.

А уж если ему чего и не понравилось, то не гора, а Станкевич. Взаимное это у них было.

* * *

Итак, мы шли вдоль разлома. Искали, как бы его безболезненно переехать. Или хотя бы перейти.

Дорога пока что не напрягала: равнина, по которой вездеход одолел последний участок пути, все тянулась и тянулась. То есть, не равнина, конечно — по нашим земным представлениям. Просто полоса кратеров разной степени старости, по факту — длинная мелкобугристая долина без серьезных препятствий. Карабкаться, пуская в ход якоря, необходимости не было.

Минут через двадцать мы увидели вполне приличный естественный мост. Здесь разлом сужался, а в нем на глубине нескольких метров расклинилась огромная плита. На том берегу — прогал в ледяном заслоне: видимо, оттуда наш «мост» и свалился. Прогал был неглубок, дальше виделось продолжение баррикады.

Я наладил страховочную точку, пристегнулся к тросу и прыгнул вниз. Пересек разлом по «мосту», цепляясь для верности якорями, на якорях же выполз на тот берег. Шагнул в ледяную нишу, закрепил трос и дождался капитана. Мы подтянули новые перила жестче, оставили и полезли наверх.

За полчаса удалось подняться на гребень завала. Отсюда еще метров на пятьсот тянулось беспорядочное нагромождение глыб с темными пятнами провалов и трещин, дальше вроде как обрыв, а за ним — более-менее ровный путь наверх. От вулкана нас теперь отделял только хребет.

Кэп включил дальнюю связь, обрисовал ситуацию.

— …а у вас что?

— Перехода нет.

— Ну, и не ищите. Возвращайтесь к машине, поезжайте в нашу сторону, ждите у моста.

— Капитан, мы бы здесь еще прошлись. Есть интересные находки.

— В смысле?

— Минералы.

О как. Не зря, значит, съездили.

— Поздравляю. Хорошо, оставайтесь пока там. До связи, Михаэль.

— До связи.

Мы наметили замысловатый, петляющий путь по верхушкам торосов и двинули вперед.

Шли, шли. Вокруг — лишь глыбы разной конфигурации, выхваченные из темноты лучами налобников. И еще можно наблюдать, как случайно задетые куски льда разлетаются из-под ног с легкостью воздушных шаров, а потом вяло возвращаются на поверхность. Иногда летят вниз, в пасть очередной трещины. Вот и все.

Полчаса мы кругами бродили по торосам, потом дорога пошла под уклон. Обрыва серьезного там, похоже, все-таки нет. «Лестница».

— Кэп, давай маячок оставим на всякий случай. Сигнал с машины может пропасть.

— Ставь… Машина, как слышно? Мы можем исчезнуть ненадолго. До связи.

Минут пятнадцать спускались вниз. Дорога становилась все лучше: сетка трещин постепенно редела, и сами трещины уменьшались в размерах. В конце концов, мы вышли на ровную площадку. Отсюда начинался длинный, пологий подъем на гребень.

Здесь мне стали попадаться занятные вещи. Сначала я думал — показалось. Ан — нет: действительно, кусочки льда покрыты чем-то темным и скользким. Интересно, у Станкевича то же самое?

— Грибы, что ли, собираешь? — хмыкнул кэп.

— Вроде того.

Вскоре вышли из немой зоны. Дальний передатчик ожил:

— Капитан, мы видим сопку.

— Какую сопку?

— Конусообразная структура метров тридцать высотой. Ее тоже нет на карте.

Христо буркнул что-то непечатное.

— У вас все?

— Все. Идем дальше.

— Бог в помощь. До связи, — он отключился и раздраженно проворчал:

— Сейчас вылезем на этот гребень, а за ним — щель, аж до центра земли.

— На снимках такого нет, — машинально отозвался я.

— На снимках много чего нет.

— Да и ладно, кэп. Нынешняя разведка себя уже оправдала. Вот, глянь, — я протянул ему осколок.

Христо взглянул на мою находку.

— Плесень какая-то.

— Плесень? — я усмехнулся. — Ну и воображение у тебя, шеф.

— У вас тут все что угодно может быть, — отпарировал капитан.

Мы медленно пошли дальше. Минут пятнадцать я подбирал новые образцы, не переставая удивляться: то, что в первой находке выглядело как грязные разводы на поверхности льда, теперь было похоже на мох. Натуральный мох, высотой не меньше пол-сантиметра. В какой-то момент я даже усомнился, что это не органика… бред. Как оно тут может жить?..

Я не заметил, что размышляю вслух. Наконец, размышления прервал капитанский голос:

— Думай про себя. Нечего лишний кислород тратить на разговоры с умным человеком.

— А я не с умным человеком, я с тобой разговариваю, шеф.

— А дуракам это неинтересно.

Мы поднялись на гребень, кэп включил дальний свет. Я съехидничал:

— Надеешься, впереди — лес?

— Болото с привидениями, — огрызнулся Христо, отправляясь вниз.

— Ну и пусть болото, — я тоже переключил свой налобник. — По крайней мере, мы почти у подножия…

…И осекся. Ччерт…

Там, где елозили два луча, что-то двигалось. И чем больше я присматривался…

С той стороны последовала серия вспышек: три коротких — три длинных. Пауза. Три коротких. Пауза. Три коротких — три длинных…

— Что это за чертовщина?

Вместо ответа Христо врубил дальнюю передачу:

— Михаэль, как слышно?

— Слышу, капитан.

— Дурацкий вопрос: вы уверены, что находитесь… там, где находитесь?

— Не понял?

— Ладно, неважно.

Странные вспышки возобновились: три коротких. Пауза. Три коротких.

— Капитан, вы слышите?

— Да.

— У нас какие-то странные огни впереди.

— И у нас, — кэп хмыкнул. — Может, мы с вами кругами бродим?..

Тут уже я не выдержал:

— Капитан. Тебе не кажется, что по любому слишком много Станкевичей для одной долины?..

Еще один фонарь мелькнул впереди — сильно левее прежнего. Три коротких вспышки. Пауза. Опять три коротких вспышки… И еще один — правее и дальше. А вот еще: слегка мигнул и исчез за ледяной глыбой. Поляна светлячков, е-мое…

Кэп отключил дальнюю связь и проследил за лучом налобника. Наконец-то.

После этого соавтор будет мне впаривать про какую-то феноменальную интуицию Христо Ведова. У меня вот отродясь не было никакой интуиции. Здесь как бы и без нее все ясно, ежели глаза из головы растут.

В нашу сторону двигалось нечто. И это нечто было живым.

Вот оно остановилось и испустило три коротких световых вспышки. Вот погасило фонарь и движется дальше. Расстояние за время разговора сократилось метров до трехсот.

— Что… это такое? — ошарашенно спросил Христо.

— А я думал — ты знаешь… Пошли отсюда, оно быстро ползет. И оно тут не одно.

— Ты хорошо бегаешь при полутора десятых «g»?

Это он поддеть хотел. В отместку. Нашел время…

— Ты никак поговорить с этой штукой хочешь?

«Штука» подползла еще ближе. Эдакая херня метра три длиной, напоминает улитку без раковины с огромным фонарем во лбу…

— Вот мы, кажется, и встретили братьев по разуму, — обалдело сообщил кэп.

— В гробу я видел подобных братьев. Будь у него разум, он бы такую морду в штаны спрятал… Шеф, ты что — примерз?

Христо инициировал фотопрограмму:

— Сейчас уходим. Ты тоже снимай.

— Да хер с ним, автоматика снимет!

— Не достанет туда автоматика.

Теперь страшилище ползло уверенно, без остановок и вспышек. Расстояние — метров сто…

— Все, напарник. Бежим.

Кэп развернулся и полоснул дальним светом вдоль гребня.

С востока в нашу сторону ползло такое же нечто. Три коротких световых сигнала — остановка. А чуть левее мелькнул еще один огонек…

— Кажется, мы попали, капитан.

— Бежим наверх.

На гребне маячила еще одна такая штука. Отсветилась, перевалила на ту сторону и исчезла из вида. Сколько их здесь? Из-под земли, что ли, повырастали?..

Мы развернулись и длинными прыжками понеслись наверх. Выскочили на гребень, ощупали налобниками пространство перед собой.

— Видишь хоть одну? — спросил кэп.

— Нет.

— Вперед.

Черта с два. Как раз в этот момент из-за ближайшей глыбы метрах в десяти от нас показалась чудовищная башка с розеткой щупальцев вокруг пасти. Остановилась, зажгла «фонарь», испустила три короткие световые вспышки.

Я рефлекторно выстрелил. Кэп, кажется, тоже.

Страшилище чуть тронулось с места, продолжая светить. На сей раз вспышек не было: ровный непрерывный луч.

— Бля, похоже, ее пушка не берет…

Проскочили в десятке шагов от слизня. Тот попытался двинуться в нашу сторону — и снова замер. Еще через несколько прыжков обернулись. «Улитка» оставалась на месте…

— По крайней мере… обездвижили.

Несколько чудовищ вывалилось из-за гребня. Двое направились к поверженному сородичу. Остальные подались к нам.

— Бежим вниз, Митя.

Через пару минут, порядком сбросив высоту, мы взглянули на гребень — и снова полюбовались на три короткие вспышки. Расстояние от нас до преследователей почти не увеличилось. Ни хрена себе. Может, эти чертовы «братья» умеют летать?

Я взглянул на дисплей:

— Левее нужно, кэп, мы с курса сошли.

— Не выйдет левее, — отозвался Христо.

Не выйдет. Там, куда я указывал, мелькнул еще один чертов огонек.

…и еще один огонек…

…и еще один — прямо по ходу…

Мы рванули вправо, окончательно уходя с маршрута. Не останавливаясь, Христо включил дальнюю связь:

— Михаэль, как слышно?

— Слышу, капитан…

— Возвращайтесь к машине. Немедленно. Как поняли?

— Христо, нас… атакуют!

— Бл…! Прорывайтесь…

Минут через десять, увеличив дистанцию метров на сто, мы перевели дух.

— До завала — и наверх. Оттуда — на твой маяк.

— Если эти «братья» до маяка раньше не доберутся…

Христо остановился.

— Напарник, давай попробуем одну штуку. Вдруг получится.

— Попробовать — что?

— Переключи налобник на ближний свет. И я тоже.

— И чего теперь?

— Ничего. Стоим и ждем.

— Ну и нервы у тебя, шеф. А почему не выключить совсем?

— И двигаться наощупь? Они-то, похоже, умеют…

…Со стороны тварей последовало три короткие вспышки.

Мы ждали, затаив дыхание.

Еще три вспышки.

— Вроде остановились.

— Не спеши.

Две минуты. Никто никуда не движется. Еще три вспышки со стороны преследователей.

— Кажется, нас потеряли, — с надеждой проговорил капитан.

…Еще три вспышки — ближе.

— Когда кажется, креститься надо.

— Пошли. Дальше видно будет.

Мы двинулись вперед спокойным шагом. Несколько раз обернулись — дистанция оставалась прежней… ну, хоть так.

— Будем надеяться, что здесь новых «братьев» нет, — заметил я.

— Да… скорее бы уже этот твой мох закончился.

— Причем тут мох?

— Не было мха — не было тварей. Вряд ли это — совпадение… Закончится — может, твари сами отстанут. Глядишь, у маяка обойдемся без стрельбы, — он вздохнул:

— Хотя нам уже и так гарантированы проблемы в полгода длиной.

— Думаешь, они все-таки разумны?

— Мить, какая тварь выживет на Ганимеде? Это — скафандры, чтоб я сдох… Тьфу, бля!

— Что такое?

— Связь уже пропала. Надо было сказать нашим про дальний свет.

— Тогда — бегом наверх.

…Мох закончился — оборвался резко. Дальше только чистый лед. Без плесени. Провожатые постепенно отставали: их мигалки виднелись все слабее и слабее…

Но совершенства в мире нет. Путь чем дальше, тем паршивее: на этом участке завала оказалось множество мелких трещин, то и дело переходящих в крупные. Их уже приходилось перепрыгивать, с риском провалиться в следующую — при ближнем свете далеко не разглядишь, а врубать дальний мы пока не решались.

Выше, выше — к вершине баррикады. Связи все еще нет. Сеть разломов превратилась в лабиринт. Теперь уже только прыгать, обходить — дело безнадежное… В один из таких прыжков я чудом не сорвался вниз. Откачнулся назад в последний момент, потерял равновесие, упал. Если бы не малая гравитация, и шлем бы не сильно помог. Как с той обезьяной: были бы мозги — было б сотрясение… А так — ничего, побрел дальше…

…и обнаружил, что капитана рядом нет.

— Кэп!

Молчание.

— Христо, отзовись!

«А эхо по привычке ответило»…

…Я не знаю, в какой момент его потерял. Убейте — не знаю. Все это было похоже на какой-то странный сон. Мы и действовали как во сне — что-то делали, но плохо соображали… Когда я спохватился и обнаружил пропажу, отсутствовало вообще все напрочь: телефон молчит, личный маяк Христо не фиксируется, и налобник нигде не виден. На пройденном пути — трещины, трещины, трещины… В которой из них искать капитана?..

Я вылез наверх, связался с вездеходом. Станкевич и его напарник оказались уже там. Добрались, уложив по дороге то ли трех, то ли четырех «аборигенов»: твари провожали мужиков до самой машины… Около часа я торчал на гребне завала, дожидаясь подкрепления. Изредка внизу мелькали треклятые огоньки «братьев». Господи… А если они найдут Христо раньше, чем мы?..

Вдруг ожил личный маяк капитана. Я сообщил об этом шефу и метнулся, было, на сигнал, но через несколько минут тот опять исчез…

— Христо! Ты меня слышишь?

Молчание. Вместо ответа — несколько вспышек внизу, у подножия хребта.

Подошел разъяренный Станкевич с двумя ребятами и двумя запасными кислородными баллонами. Одного парня мы оставили наверху — работать «ретранслятором». Отправились на поиски. Обогнув очередную глыбу, увидели вдали, внизу непрерывный луч. Одновременно с этим снова прорезался капитанский маяк.

— Христо!..

Молчание.

— Вперед, бегом.

Бегом — это верх оптимизма, на таком-то рельефе…

…Какого черта кэп врубил дальний свет? И зачем прется в сторону вулкана? Или это все-таки не налобник, опять наши новые знакомые?

Почему молчит? Телефон неисправен?..

Невыносимо долгим, петляющим маршрутом мы, наконец, спустились с завала. К этому времени огонек, который я счел за налобник капитана, добрался чуть ли не до вершины хребта. То здесь, то там мелькали фонари «аборигенов», один раз — совсем рядом с той светлой точкой, на которую мы ориентировались. Короткая вспышка — длинная, еще короткая — еще длинная…

Сигнал от маячка почти исчез.

— Какого х…?

Вопрос риторический. Какого х… — и так ясно.

Путеводный огонек скрылся за гребнем. Одновременно замолчал маяк.

* * *

…Он здорово повредил колено. Из трещины все же кое-как выбрался. На поверхности включил дальний свет, огляделся — и тут же вырубился. Надолго. Все это мы уже потом узнали.

 

Шок

Ричард Уорн:

— Капитан, вы меня слышите?

Христо открыл глаза. Увидел лицо Анны, будь оно неладно.

Ослепительно красивая женщина. А также — оглушительно прекрасная… Наверно, и осязательно — тоже… зараза. О чем думали эти умники на Земле, когда комплектовали экипаж? Такая красивая женщина в затяжном космическом полете — западло для всей экспедиции. Сами бы попробовали вести монашеский образ жизни в присутствии красивых баб… Уроды.

«Уроды» рассудили по-своему. Обвинили Христо Ведова в средневековых предрассудках и слили все его возражения как несущественные. В экипаже оказались дамы. Одна из них — Анна.

…Пожалуй, единственный человек на корабле, который не видел, насколько серьезно прищемило капитана нежное чувство — сам капитан. Он вообще редко анализировал свои чувства.

Впоследствии недоброжелатели обвиняли Христо Ведова во всех грехах. Среди грехов фигурировало и то, что капитан принудил к сожительству одну из немногочисленных женщин «Ганимеда». То есть, даже тут злоупотребил служебным положением… Странно. Непонятно, как ему удалось скрыть этот факт от экипажа. Казалось бы — «никуда на деревне не скроешься», любой чих как на ладони…

— Христо, вы слышите меня?..

— Слышу.

Тело проснулось полностью. Без особой радости сообщило, что по нему, как минимум, проехал дорожный каток… Боль подхлестнула мысли. Всплыли в памяти события последних часов… или дней? Бегство от планетарных чудовищ, изрезанный склон, падение в трещину… или это все прибредилось?.. Дальше — потеря сознания и пробуждение в кошмарном сне. «Христо, прием. Как слышишь, кэп?» — «Слышу…» — «Где ты?» — «В заднице».

…Сине-фиолетовая полость (ни залом, ни вообще помещением это не назовешь) и множество гигантских слизней… Слизни обволакивают человека, зондируют какими-то электрическими импульсами, пытаются… черт, да они же пытаются содрать с него скафандр!..

Христо заорал. Твари его не услышали, зато услышали геологи.

Христо дернулся. Это уже заметили слизни. Один из них — тот, который обхватил капитана — отпрянул. Белесая туша, несколько щупалец вокруг пасти, под тусклым фонарем во лбу — огромный блеклый глаз на ножке…

— Кэп, ответь. Где ты?

— В заднице, бл…!

Медленно, стараясь не делать резких движений, капитан попробовал подняться. Опоры нет, пружинящая масса под ногами то выталкивает, то проседает. Балансируя на этом живом киселе, Христо попытался сделать пару шагов. Ничего не вышло. Обежал налобником пространство вокруг себя. Неужели совсем не за что уцепиться? На жуткие одноглазые головы лучше не смотреть — сбрендишь, если сбрендишь — не попасть тебе на корабль… Камень! В пяти метрах — камень. До него бы добраться. Пролезть между двумя чудовищами, не обращая внимания на них. С камня прыгнуть к выходу… а где здесь выход?.. Неважно. Вперед.

Опустился на четвереньки и пополз, утопая в кошмарном полу — матрасе. Придержаться за «складки» невозможно: скользкая ткань уползает из рук и тут же распрямляется…

Электрическое щупальце прикоснулось к спине. «Пошел ты…» — с тупым отчаянием подумал капитан.

Потом его потащили вверх. Следующее, что Христо увидел — такой же, как стены, синевато-фиолетовый потолок. Попробовал вырваться, но два толстых щупальца плотно прижимали его к чему-то твердому, и это твердое двигалось… Стрелять. Стрелять под себя, вниз… вот только руку не выдернешь. Христо напрягся — щупальце прижалось сильнее, сдавило диафрагму. Капитан попытался вдохнуть и снова потерял сознание.

Следующее пробуждение — на твердом каменном полу… нет, на ледяной поверхности планеты. Чертова улитка рядом, опять тычет электрическими щупальцами в шлем, в грудь, куда придется… Похоже на цикличный сон — кажется, проснулся, а на самом деле провалился на следующий уровень преисподней.

Христо поднялся на ноги — и чуть снова не упал: от боли в глазах потемнело.

— Кэп, ответь, мать твою!

— Сориентируйте меня…

— Где ты? Твоего маяка нет!

— Включаю аварийный.

— Все равно нету ни черта. Ты в состоянии двигаться?

— В состоянии.

— Что видишь перед собой?

— Горы. Большие. Далеко.

— А справа, слева?

Христо огляделся.

— Слева — трещина. Огромная. Справа — треугольная горка. Маленькая. И хренова туча гигантских улиток.

— А муравейник где?

— Какой муравейник?

— Вулкан, твою мать! Где он находится?

— За трещиной. Далеко.

— Ты уверен?..

— Уверен.

Замешательство на том конце канала, обрывочные фразы:

— …его же к муравейнику потащили!

— …значит — не его…

— …все равно, как он мог он туда попасть?..

— …машина! Вы капитана видите?..

— …нет. Только слышим.

— …слышите?!?!

В голове — муть. Мысли путаются, реплики геологов плывут мимо сознания. Вокруг ползают улитки. Бред сумасшедшего…

— Долго мне ждать?..

— Встань спиной к горам. Так, чтобы вулкан справа, а сопка — слева. Иди вдоль разлома. Машина выходит навстречу. Торопись, у тебя кислород кончается. С богом, капитан…

Христо развернулся, куда велели, и двинул вперед.

Позже справа и слева периодически мелькал свет — короткий, длинный, непрерывный, всякий. Время от времени в наушниках звучали голоса; кто-то, кажется, требовал ответить, спрашивал, где капитан находится, вот только кто — человек или слизень? Христо больше никому и ничему не верил. А потом голоса исчезли.

Последнее, что он увидел — далекий призывный свет прожекторов вездехода… или это опять улитки?.. Предпоследнее, что почувствовал — удушье. Наконец — последнее, что ощутил, бессильно лежа на земле — гадостное прикосновение электрических щупальцев…

Это — реконструкция, составленная из обрывочных воспоминаний самого Христо Ведова. Пришлось ей придать некоторую литературную стройность. Если б я попытался воспроизвести оригинальный монолог, многоточий в тексте оказалось бы гораздо больше, чем букв.

Некоторые биографы утверждают: человек, которого позже назовут «безумным капитаном», сошел с ума именно тогда. Спорный вопрос, ведь шок — еще не основание для безумия. Вроде бы. Но в свете последующих событий… Похоже, с Христо Ведовым действительно произошло нечто, переломившее его сознание. Возможно, нечто большее, чем шок…

— Где я?..

— В медотсеке «Ганимеда».

— Живой, что ли?

— Очень похоже на то, — улыбнулась Анна.

— Остальные вернулись?

— Вернулись, и все — в порядке, кроме вас.

— А со мной что?

— Серьезного ничего, зато очень много несерьезного. Сломано два ребра, пострадал мениск, гематомы, нарушение сердечного цикла — видимо, как следствие асфиксии…

— Стоп. Наоборот нужно было спрашивать. Что у меня осталось?

Доктор улыбнулась:

— Осталось отлежаться несколько дней и на некоторое время ограничить нагрузки.

— Ясно. Пригласите ко мне Осипенко.

Анна кивнула. Поднялась с кресла:

— Я буду у себя в кабинете. Кнопка вызова — справа от вас.

— Хорошо… послушайте, а откуда асфиксия?

— В вашем скафандре закончился кислород. Неподалеку от машины, к счастью.

— Очень интересно, — буркнул капитан себе под нос. — Как я туда попал?

Доктор услышала. Задержалась на выходе из каюты, напряженно спросила:

— Вы совсем ничего не помните?

— А? — откликнулся Христо. — Кое-что помню.

Анна поспешно вышла за дверь. Как-то слишком поспешно… Капитан помедлил с минуту и нажал кнопку вызова. Доктор вернулась.

— Осипенко сейчас подойдет, — сообщила она. — Вы что-то хотели?

— Хотел. Выкладывайте, что вам известно.

— О чем? — недоуменно спросила Анна.

На секунду Христо усомнился: может, вообще не было никаких чудовищ, все это горячечный бред? Хорошо, если так…

— О нашей поездке.

Доктор пожала плечами:

— Известно, что вас оттуда привезли в сильно потрепанном виде.

— И кто ж меня потрепал?

— Вы в трещину провалились. Вроде бы. Выбрались оттуда и заблудились. Совершенно непонятным образом оказались совсем не там, где вас искали… Кислород у вас кончился. Наверно, это все, — с наигранным спокойствием закончила доктор.

— А искали меня около… живого вулкана, — уточнил капитан.

Анна сдалась. Вздохнула:

— Да.

Значит, все правда. И чудовища не прибредились, и излишняя осведомленность доктора не почудилась.

— Ясно, — резюмировал Христо. — По крайней мере — спасибо, что все-таки нашли.

— Не нашли, — медленно ответила Анна, в упор глядя на командира. — Слизень принес вас к машине.

— Слизень?

— Да. По сути, это создание спасло вам жизнь, капитан. Вы чуть не разминулись с вездеходом.

— Как такое могло случиться?

— Вся ваша электроника приказала долго жить. Коммуникационные устройства, камеры, все. Черный ящик уцелел, благо там несколько уровней защиты. Что стало с остальной аппаратурой — сейчас разбираются техники.

— Я, кажется, догадываюсь, что с ней стало. Эти чертовы улитки постоянно шарашили меня электричеством. Спасибо не насмерть… Доктор, перестаньте сверлить меня взглядом, раздражает.

— Извините, капитан.

— Ладно, можете идти.

Анна задержалась у дверей:

— Михаэль Станкевич просился к вам.

— Чего хотел?

— Переживает.

— Пошел он со своими переживаниями. Гоните в шею.

Доктор вышла из каюты.

* * *

Разумеется, не только капитан пребывал в шоке. Все посвященные пребывали там же… Что до нашей группы — мы чувствовали себя жертвами мистификации. Белковый организм в условиях Ганимеда! Невозможно… Однако нам привезли это самое невозможное и поставили перед фактом: несколько часов назад оно бегало и прыгало.

В день приобретения мы откровенно буксовали. Назавтра не помню у кого возникла идея, как наши новые знакомые существуют здесь: энергетический скафандр. Выражаясь человеческим языком — защитное поле. Ни о характере, ни об источнике этого поля мертвые ткани не подкидывали ни единой догадки. Но оно, безусловно, было и держалось долго: несколько часов контрольные образцы, которые мы поместили в «уличные» условия, не претерпели никаких изменений…

…Много позже земляне подсовывали циклопам самые разные датчики. Датчики фиксировали все, что угодно — кроме пресловутого «скафандра»… Еще позже, а именно — двадцать лет спустя, когда общение стало более-менее беглым, контактеры напрямую спрашивали у Чужих о защитном поле. Чужие не поняли, о чем речь. Долгое время мы не знали, то ли грешить на скрытность соседей, то ли на пресловутый понятийный барьер. Безапелляционные заявления циклопов — мол, на все воля Города — нас, ясное дело, не устраивали…

…Регистрировать это поле мы не умеем до сих пор.

* * *

Старший штурман появился в палате через пятнадцать минут.

— Привет, путешественник. Как ты?

— Так. Немного жив, немного соображаю. Почему на корабле утечка информации?

Осипенко удивленно поднял брови.

— Врач знает больше, чем ей положено, — пояснил Христо. — Кто еще?

Володя покачал головой:

— Не больше. В рамках… — он запнулся и осторожно закончил:

— В рамках необходимых исследований.

— И давно у нас доктор специализируется по инопланетянам?

Штурман на секунду отвел глаза, потом хмуро ответил:

— Доктор специализируется по тебе. Ты — часть проблемы. Извини, Христо. Биологи занимаются слизнем, Анна — тобой. Психолога я пока ни о чем не информировал, поскольку ты валялся без сознания… пойми ситуацию правильно.

Вот так. Капитан теперь — часть проблемы. Еще одна сторона все той же гребаной медали…У Христо появилось иррациональное чувство, будто не переломанные ребра мешают ему дышать. Это гигантский муравейник обрушился на человека всей своей тяжестью. Обрушился и размазал в лепешку. Никогда больше не собрать воедино кости. И прежнюю жизнь тоже никогда не собрать воедино…

Да нет, все верно. Каждый участник экспедиции помимо основных обязанностей еще и объект исследований. Ничего нового… Но почему тогда так неуютно? Взгляды эти напряженные, вот что. Одинаково напряженные взгляды врача и старпома. Не знают, как относиться. Командир — и в то же время неизвестно кто. Возможно, психически больной. Возможно — вообще лазутчик Чужих… хрен его разберет. И сказать лишнее страшно, и не сказать нельзя…

Капитан попытался выбросить из головы дурные мысли.

— Подождем подключать психолога. Не до этого. Насущные проблемы решать надо.

— Давай решать насущные, — Осипенко вздохнул — кажется, с облегчением. — Завтра должна появиться связь с Центром. Сообщить им что-то нужно. Специалисты мне свои монографии передали, отправил сокращать… Михаэль Станкевич принес сводку о разведке на восток. Об экспедиции на север черкнул пару общих слов, насчет «предгорий». Якобы до вулкана помешала добраться зона разломов. Остальное — на твое усмотрение.

— Я подумаю.

— Постарайся до завтра надумать. А то у нас проблема. В лице Андрея Розовского. Ну, этот, лишний член экипажа.

— Ах, да, — поморщился Христо. — Еще один… в рамках необходимых исследований. Он чего-то хочет?

— Хочет, чтобы информация о ваших подвигах ушла на Землю эс из. Затрахал всех. Сначала домотался до Станкевича. На того где сядешь, там и слезешь — «не моя компетенция» и все дела… Теперь наш лишний член трахает Войчека. Ну, этого, лидера биологов. Войчек говорит: не готов представить никаких данных — материала много, группа не справляется…

— Это ты распорядился притащить убитого слизня на корабль?

— Я.

— Зря. Сородичи будут его искать. Может, у него кислород в скафандре кончился. Или еще что.

— Ты очень удивишься, но это не скафандр.

— Я уже ничему не удивлюсь… Ладно, проехали. Так на чем вы остановились?

— Да послал я этого Розовского. Сделал морду кирпичом, мол, мне на Землю передавать нечего, поскольку информацией в должном объеме не владею… Ты очухался? Жди, теперь он к тебе припрется.

Христо вздохнул — грудная клетка тут же отозвалась острой болью.

— Пусть прется. Членом больше, членом меньше.

Володя наморщил нос:

— Постарайся не ругаться с ним. Момент скользкий, вы нескольких чужих астронавтов грохнули. Если этот подарок захочет испортить нам жизнь…

— Разберемся. Что с полевыми работами?

— Какие работы? — удивился штурман. — В сотне километров от вашей горы с начинкой… Есть радикальное предложение — перебраться на полюс. Там тоже существует гравитационная аномалия. Она у нас, вроде бы, в программе максимум.

— Твое предложение, или чье?

— Пока мое.

— Поговори с геологами. А на полюсе нужно провести разведку с воздуха. Чтобы никаких гребаных муравейников.

Володя усмехнулся:

— Считаешь, ими утыкана вся планета?

— Черт их знает.

— М-да. Похоже, этот лишний член перезаразил своей паранойей даже тех, с кем не успел пообщаться.

— Меня не нужно заражать, я по жизни параноик. Не будет нам здесь покоя.

— Здорово тебя приложили давешние чудеса. Ладно, я понял. Распечатываю «Стрижа» и внушаю геологам, что на полюсе гораздо интереснее.

— Хорошо.

— Договорились. Выздоравливай.

Осипенко ушел.

Минут десять Христо переваривал информацию, потом позвал Анну.

— Дайте мне обезболивающее.

— Совсем плохо?

— Нормально. Просто мне нужно выйти из лазарета.

Доктор покачала головой:

— Потерпите хоть пару дней, капитан. Не стоит сейчас вставать.

— Потерплю. Через полчаса вернусь сюда и буду вылеживаться, сколько скажете, до посинения, — пообещал Христо, а про себя добавил: «Пока в конце концов не сломаюсь и не затащу тебя в постель».

— Два дня ничего не изменят.

— Доктор. Дайте мне обезболивающее. Это — приказ.

Женщина вздохнула, отправилась за лекарством.

* * *

Где-то через полчаса капитан огородами, цепляясь за стеночку и отмахиваясь по дороге от любопытных, добрался к нам в лабораторию.

— Добро пожаловать, Христо, — поприветствовал его Войчек. — Рад видеть вас живым, а здоровым, надеюсь, еще увижу. Спасибо, что заглянули. Хотя — лучше бы позвонили, я бы сам зашел…

В отсеке кроме наших сотрудников обреталась посторонняя персона. «Лишний» член экипажа. И без того осунувшееся лицо капитана еще больше вытянулось, когда он это увидел.

Андрей Розовский. Человек с различными необязательными функциями на корабле. Одна из них, теоретически — контакты с чужими расами.

Капитан вздохнул, обернулся к Войчеку:

— Расскажете что-нибудь, Олег Иванович?

— Обязательно. Посмотрите сюда, — шеф подвел Христо к компьютеру, нашел снимок.

— Работать непосредственно с материалом приходится в холодной части лаборатории. Туда я вас, естественно, не потащу, — пояснил он. — Вот, образец ткани одного из внутренних органов, предположительно — аналога печени. Хотя орган — фактически внешний, а не внутренний. Прикрыт только панцирем существа.

— И что печень?

— Она поражена земным вирусом. Распространение произошло очень быстро…

— Может, марсианским? — уточнил капитан.

— Именно земным. До сих пор считалось, что это теплолюбивый штамм. Во всяком случае, он не живет на Марсе. А на Ганимеде почему-то живет. Ищем причину. В атмосфере, или в радиации — причина обязана быть.

— Надеюсь, этот друг не от меня набрался? — Христо кивнул на фотографию.

Войчек покачал головой:

— Скорее всего, от вас. Или от тех, кто его транспортировал… Не верьте журнальной болтовне, никаких планетарных форм жизни до сих пор не обнаружено. В частности, пресловутая марсианская желтуха — суть патогенная мутация одной безобидной земной бактерии… Конечно, всякое случается. Может быть, именно на Ганимеде обнаружится что-то эдакое.

— Но, скорее всего, переносчики — мы.

— Увы… Кстати, мы пробовали заразить образцы тканей другими патогенными микроорганизмами. И земными, и так называемыми марсианскими. В большинстве случаев картина та же — мгновенное распространение. Отвратительный иммунитет, врагу не пожелаешь… Собственно, заражение и явилось причиной смерти. Выстрел — вряд ли, серьезных повреждений нет. У этих созданий, скорее всего, высокая способность к регенерации…

— Ясно, — Христо прервал ученого. — Что-нибудь еще?

— Да. Вот, смотрите.

Войчек нашел следующее фото.

— Ничего не напоминает?

— Мозг. Только форма непривычная.

Шеф кивнул:

— Форма непривычная, но обратите внимание на сложность.

— То есть, он все-таки разумен.

— У этого мозга масса принципиальных отличий от человеческого…

— Но разумен.

— Слишком много отличий, чтобы утверждать наверняка, — замялся Войчек. — Разбираться и разбираться… Вот, например, этот участок: он сильно развит и совмещен с электрическими щупальцами, которые мы исходно расценили как защитный механизм…

— Речь, — равнодушно бросил Христо.

— Что?

— Они говорят электрическими импульсами. Я сейчас догадался, вспомнил: этими щупальцами трогали не только меня, друг друга тоже… Если разумны — значит, должна быть речь.

…Так оно в итоге и оказалось. А соавтор утверждает, что не было у капитана никакой интуиции.

— Интересно. Мы учтем вашу гипотезу, — шеф, похоже, сдался. — Спасибо, Христо.

— И вам спасибо. Порадовали. Была еще надежда, что эти твари неразумны. А теперь получается — мы все-таки столкнулись с братьями по разуму и устроили им кровавую баню.

— Христо, реальных жертв наверняка меньше, чем выстрелов. За счет способности «братьев» к регенерации. Повреждение мозга, допустим, могло вызвать необратимые изменения, все остальное — весьма спорно.

— Меньше, больше — кто их считал, — раздраженно отозвался кэп.

— От эмоций лучше бы воздержаться, капитан, — заметил Войчек. — Контакт — вещь беспрецедентная. Нам и опереться-то не на что, кроме собственных ошибок. При этом нужно умудриться не наделать новых… Перед вашим приходом мы тут беседовали с Андреем Розовским. Конечно, Земля скажет свое слово. Но ведь Земля — там, а мы — здесь. Связь может не успеть за событиями. Уже не успевает.

…Еще бы — почти четверо суток корабль находится на ночной стороне планеты. Четверо суток связи нет в принципе, а в оставшиеся три дня она то и дело пропадает из-за наложения магнитных полей Ганимеда и Юпитера.

Но кто же мог ожидать, что на Ганимеде возникнет такая ситуация? Не существует инопланетян в солнечной системе. Они вообще только в кино существуют…

— Фиговое начало контакта, — хмыкнул капитан. — Не располагает к дружбе и сотрудничеству.

Молчавший до сих пор Розовский подал голос:

— Тем хуже для нас. Соседи, похоже, имеют численное преимущество — судя по размерам плацдарма. Их возможностей мы не знаем. К слову сказать, у слизней несколько рядов высокопрочных зубов, которыми они, по всей видимости, дробят лед или горные породы. Даже некоторые части нашего корабля могут оказаться уязвимыми, не говоря уж о полевом оборудовании. Это — лишь физиология, а уровень их цивилизации нам просто неизвестен. Любыми средствами нужно избежать планетарной войны… Капитан, вы слушаете?

— Да.

— По-моему, вы о чем-то задумались.

— Задумался… Возможно, планетарная война уже началась.

— То есть?..

— Я был внутри муравейника. Меня ощупывало хрен знает сколько слизней. Лишенных иммунитета к земным и марсианским вирусам.

Все замолчали.

— Олег Иванович, орбиталка много успела передать за эти дни?

— Достаточно много. А что?

— Больше нет муравейников?

— Пока не замечено. Но это ничего не значит, ведь наш вулкан орбитальная камера тоже не зафиксировала, — Войчек растерянно покачал головой:

— Ужас…

Розовский промолчал.

— Олег Иванович, — бесцветным тоном позвал капитан. — Я сейчас ухожу. Прошу вас до моего выздоровления никому не пересказывать наш разговор. И вас, Андрей, прошу о том же самом. Нам нечего пока сообщить Земле. Можете это расценивать как приказ.

Христо вернулся в санчасть и весь вечер пролежал на койке с каменным лицом, изучая потолок.

А утром на корабле обнаружились сразу три пропажи.

Из транспортного шлюза исчез вездеход.

Со стола в рабочем кабинете доктора Анны испарилось все оставленное без присмотра обезболивающее.

С больничной койки в медотсеке пропал пациент Ведов.

Обнаружить вездеход не удалось: маяки вымерли. В середине дня Христо вышел на связь сам. Был краток:

— Я в порядке. Вернусь к вечеру. Поисковую группу не отправлять. Без крайней необходимости не беспокоить. Это — приказ. Конец связи.

…Муравейник жил. Зараза — земная или марсианская — его, похоже, не коснулась: ползающие вокруг постройки слизни не производили впечатления больных, и уж тем более — мертвых.

Христо оставил вездеход у «моста», выключил фары и пошел вперед давешним маршрутом. Оказавшись на гребне — на границе кратера, в котором обитал живой вулкан — совершил нечто совершенно иррациональное: врубил дальний свет, убедился, что телефон выключен и обратился к ползущим в его сторону «слизням» с речью:

«Я — командир муравейника, прилетевшего извне. Опустился на планету случайно, бродил здесь всего один день и за этот день нанес непоправимый вред. Застрелил нескольких ваших сородичей. Чуть не уничтожил вас всех. Один из ваших спас мне жизнь — его я тоже убил и расчленил тело.

Вы имеете право поступить со мной, как считаете нужным. Решайте».

Маловероятно, что «слизни» поняли хоть слово из вышесказанного. Они в свою очередь недоумевали, почему пришедший к ним ведет себя как глухонемой.

* * *

Одному богу ведомо, зачем Христо задвинул эту с речь, недоступную для аудитории. Впоследствии некоторые биографы сделают предположение, что капитан уже тогда был безумен. Их оппоненты скажут: нет, ничего подобного, Христо Ведов сошел с ума несколько позже, а в тот раз он говорил для самого себя, пытаясь таким образом успокоить свою гипертрофированную совесть.

(Соавтор попросил добавить: очко он успокаивал, а не совесть. Версия, конечно, вульгарная, но — добавляю. Объективность превыше всего.)

…Совесть Христо Ведова — это отдельный пунктик летописцев. Некоторые сравнивали ее со злокачественной опухолью. Так же, как и опухоль, вышеуказанная особенность души «безумного капитана» являлась болезненным перерождением здорового, по сути, органа; точно так же она была не совместима с жизнью (с нормальной жизнью, по крайней мере); точно также она увеличивалась с годами, пока весь Христо Ведов не превратился в один непомерно разросшийся метастаз…

Но бог с ней, с совестью, вернемся к теме. На счет монолога есть и другое, почти противоположное мнение. Оно исходит от скептиков, окончательно потерявших веру в чистоту человеческих помыслов. Якобы Христо ни на минуту не забывал, что его контакт с Чужими фиксирует записывающее устройство скафандра, и заранее подготовил речь, которая войдет в историю даже в случае гибели самого капитана.

Скептикам возражают пессимисты. Друзья! — говорят пессимисты, — Не забывайте: не судят только победителей.

А наиболее эмоциональные адепты культа капитана Христо добавляют: да, да, да, и не забывайте — ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕ СУДЯТ!!!

Существует и еще одна, позитивная точка зрения на вышеуказанный монолог: ответ нужно искать не в слабостях Христо Ведова, а, наоборот, в его сильных, сверхчеловеческих задатках. Якобы в те минуты капитан выступил как гениальный интуист и провидец, и предвосхитил своим выступлением имевшие место позднее телепатические контакты между отдельными наиболее сенситивно одаренными землянами и отдельными не менее сенситивно одаренными циклопами. О подобных телепатических контактах часто пишут газеты.

Правда, это желтые газеты.

* * *

Как и обещал, Христо вернулся на корабль к вечеру, совершенно разбитый, и созвал расширенный командирский совет.

— В общих чертах: Чужие существуют, Чужие разумны. Муравейник жив-здоров, чего и нам желаю. Циклопы не проявляют агрессии и, похоже, настроены на контакт. В черном ящике моего скафандра — видеозапись последних двенадцати часов. Я сейчас уйду, на ваши вопросы ответит Олег Иванович Войчек, насколько сможет. Отныне информация открыта, но осаждать биолабораторию запрещается, не мешайте людям работать. Олег Иванович, я взял образец ткани с внутренней стенки колонии. Разберитесь, что это такое. Может, оно как-то связано с иммунитетом… И подготовьте сводку о Чужих для передачи на Землю. Конструкторам: нужен портативный декодер, регистрирующий и записывающий электрические импульсы в широком диапазоне. Возможно, позже получится взять образцы речи соседей. Тем, кто будет работать вне корабля: дальний непрерывный свет у циклопов означает призыв, приглашение. Если вы постоянно вопите «иди ко мне», то не хрен обижаться, что вас лапают. И, наконец, ко всем. Самое главное. Оснований для паники нет. Постарайтесь объяснить это своим сотрудникам.

За сим Христо покинул собрание и, цепляясь за стеночку, удалился в лазарет.

Через десять минут в палате ожил селектор внутренней связи:

— Кэп! Когда в следующий раз соберешься затыкать собственной задницей амбразуру, если тебя не затруднит, поставь в известность хотя бы меня.

— Володя, не будет больше никаких амбразур. Отныне ситуация сложная, но штатная. Я все объясню.

— Буду очень обязан.

— С Землей поговорили?

— Нет. Сильные помехи, на твое счастье. Или — на мое.

— Хорошо. Я свяжусь с тобой. Немного позже.

— Как скажешь.

Осипенко дал отбой.

* * *

Христо лежал на койке в лазарете и безобидно уходил в мир иной. Совсем уйти ему помешали: объявился посетитель.

— Вы в состоянии разговаривать, капитан?

— Вполне.

— Доктор, будьте добры, оставьте нас вдвоем. — Дождавшись пока Анна вышла за дверь, посетитель продолжил:

— Христо, я имел неудовольствие просмотреть вашу пленку. Все понимаю: когда экспедицию готовили к полету, инструкции по контактам с чужими расами прошли у большей части экипажа мимо сознания. К сожалению, и мимо вашего сознания тоже. Тогда это казалось… не слишком серьезным. Солнечная система, как нас учили, не приспособлена для возникновения и развития жизни, а таинственные пришельцы со звезд — и вовсе материал для комиксов… Но ведь контакт состоялся, так? Значит, самое время припомнить инструкции и отнестись к ним с полной мерой ответственности.

Розовский замолчал. Молчал и Христо — ждал продолжения, примерно представляя, каким оно будет. Лишнего члена экипажа слишком долго не принимали всерьез, также как земные инструкции по контактам. А теперь, видишь, пришло его время. Пешка вырвалась в ферзи. И способна создать не меньше проблем, чем Чужие.

— Христо, вам напомнить, сколько пунктов инструкции вы нарушили своей вчерашней эксцентричной выходкой?

— Я ездил проверить, осталась ли жизнь в колонии.

— Убедились, что пока есть. Вообще-то это ничего не значит, сопротивляемость у различных особей к одним и тем же возбудителям может быть разной. Пример — наш земной гепатит: его инкубационный период длится от нескольких дней до полугода… но это — отступление. Пусть. Вы убедились, что колония пока жива. Если целью была разведка, то вы свою цель выполнили и должны были тут же вернуться на корабль. Кто позволил вам снова вступать в контакт с Чужими? Кто позволил вам покидать вездеход, вступать в телесный контакт, находиться весь день среди Чужих, хуже того — войти в муравейник, и — совсем уж недопустимо — брать образцы ткани со стенки колонии?

Христо сделал круглые глаза:

— Не понял. Мне нужно дополнительное разрешение на то, чтобы выполнять свои прямые обязанности?

На сей раз удивился Розовский:

— А вы правильно представляете себе свои обязанности? Контакты — не ваша компетенция. Вы точно также не должны вмешиваться в эту сферу, как не вмешиваетесь в рабочий процесс в других областях: не диктуете геологам, где и как им бурить скважины. Не советуете врачам, какими препаратами лечить людей.

— Кто сказал — не вмешиваюсь? Не обольщайтесь, Андрей, я — в каждой бочке затычка. Работа такая, — пояснил капитан.

Розовский вздохнул:

— Христо, пока вы здесь болеете и не слишком заняты, потрудитесь еще раз внимательно прочитать инструкцию о контактах. Еще лучше — заучите наизусть. А сейчас я вам расскажу, какие проколы вы допустили вчера. Первое: вступая в телесный контакт с Чужими, вы тем самым повысили вероятность заражения их нашими микроорганизмами. Второе: если вас не убили на месте, это еще не значит, что циклопы (как вы их называете) неагрессивны в принципе. Допустим, у них обостренное чувство гостеприимства. Или — другой вариант: они оценивают свои и наши силы и предпочитают до поры до времени избегать конфликтов. Разрабатывают стратегию борьбы с нами — а вы своим посещением дали им дополнительную информацию о землянах. Может быть даже наши друзья ждут поддержки откуда-то.

Нашла коса на камень. Похоже, отбрехиваться придется долго и любыми средствами.

— Откуда, если на планете только один муравейник?

— Христо, не будьте наивны. Если муравейник действительно один (что еще не доказано), это, скорее всего, означает его не местное происхождение.

— С неба свалился.

— Именно.

— Вы серьезно считаете, что куча протоплазмы может самопроизвольно перемещаться в космосе?

— Хотите сказать, за несколько часов вашей самовольной вылазки обследовали строение в двадцать километров? Откуда вы знаете, что является ядром этой кучи протоплазмы? Я посмотрел вашу пленку очень внимательно, особенно внутренние съемки. Вы, должно быть, не заметили: периодически циклопы распластываются по стене жилища и какое-то время находятся в таком положении, дотрагиваясь до поверхности разговорными щупальцами. Вы можете быть уверены, что за этой стеной ничего нет?..

— Допустим, у них там штаб, старейшины сидят… но ведь не двигатель космического корабля, елки зеленые!

— Ну, разумеется. Любой космический корабль должен быть похож на наш. Иллюминаторы, терминалы, куча кнопок на панели управления… убогая у вас фантазия, капитан.

— Пусть убогая. Но естественные законы еще никто не отменял. Живая ткань — даже с морозостойкими покровами — не может быть подходящим материалом для корпуса сооружения, преодолевающего пространство. Давайте так: я перечитаю инструкцию, а вы пока ознакомитесь с основами сопромата, Андрей.

— Хорошо, вот вам еще один вариант. Корабля циклопов в настоящий момент нет на планете. Муравейник — колония, и у нее регулярная связь с метрополией. Может быть, именно сейчас они ждут инструкций из родного мира, как им действовать в отношении чужой расы… в отличие от вас, Христо, вам не требуются инструкции. Или даже так: циклопов доставили сюда представители третьей цивилизации. Невообразимо превосходящей их и нас в техническом развитии. Что скажет эта третья раса, когда узнает, что ее воспитанников обижает непойми-кто?

— Обидели мы их не специально, тут уже ничего не поделаешь. Второй раз я пришел с миром. Хуже не стало. Может быть, мне даже удалось исправить некоторые ошибки.

— И наделать новых. Например, повысить вероятность заражения Чужих.

— Существует ли такая вероятность — скоро будет ясно. Для этого я и взял образец, если вы не поняли. И еще одно вы отказываетесь понимать, очевидное: нет никаких гарантий, что мы больше не столкнемся с соседями. Несмотря на инструкцию. Разве только Земля отзовет «Ганимед» в связи с форс-мажорными обстоятельствами.

— Вряд ли Земля отзовет «Ганимед». Максимум, свернет работы на поверхности спутника, но это повлечет за собой огромные финансовые потери. Вероятность контакта с иными расами учитывалась при разработке проекта. Не учитывался только нездоровый энтузиазм некоторых членов экипажа. Даже хуже — из числа руководства экспедицией.

— Я действовал в интересах экипажа.

— Христо, меня предупреждали, что вы упрямы. Само по себе это не страшно. Вы безответственно упрямы — это уже страшно.

— Я ни от чего не отказываюсь и готов нести ответственность.

— Вы опять не поняли. Ответственность за свои действия вы понесете только на Земле, а пока до отлета со спутника у нас несколько месяцев. За это время вы с вашими представлениями о целесообразности и никому не нужным героизмом имеете хорошие шансы развязать планетарную войну. А то и звездную. Думаю, даже вы с вашей убогой фантазией можете представить, что такое звездная война для нашего родного мира. Он просто-напросто к ней не готов.

— Как вы хорошо обо мне думаете, Андрей.

— Что вижу, то и думаю. Вы меня ввергли в шок своей вчерашней выходкой, капитан. Не ожидал. Представляю, как изумятся те, кто рекомендовал вас на эту должность… но у меня нет желания доставлять вам неприятности. Рассчитываю на ваш здравый смысл. По возвращении на Землю мы можем испортить эту пленку, а я со своей стороны постараюсь сгладить острые углы в докладе. Взамен — только одно: сотрудничество. Вы должны пообещать, что больше не будете предпринимать в отношении Чужих никаких действий, не посоветовавшись со мной.

— Хорошо. Вы не возражаете против моих вчерашних распоряжений конструкторам и биологам?

— Разумеется, нет. Это в любом случае полезный материал. Речь только о контактах. С сегодняшнего дня они прекращены, капитан. Вплоть до подробных переговоров с Землей.

— Да.

— Договорились, — кивнул Розовский, поднялся со стула и пошел на выход. У двери обернулся:

— Не нужно на меня обижаться, Христо. Я уважаю вас и ценю. Вплоть до вчерашнего дня полагал выбор Центра идеальным. Будем считать давешние события последствиями шока: ваше первое пребывание в колонии Чужих — серьезный удар даже для крепкой психики. Но — поймите правильно: у нас задачи разного уровня. Ваш приоритет — защитить экспедицию. Всего лишь. А мой — охранять Землю.

…Серьезное это дело — охрана Земли. Особенно, когда неизвестно — от чего и как.

 

Действовать по ситуации

Ричард Уорн:

Игнорируя протесты Анны, капитан покинул лазарет через два дня и первым делом отправился в биолабораторию.

Войчек встретил его обескураженный и смертельно усталый. Было с чего: за эти двое суток работники нашей группы спали максимум десять часов (на всех), а шеф, кажется, не спал вообще.

— Капитан, у меня есть, что вам рассказать, но, к сожалению, много меньше, чем хотелось бы.

— Рассказывайте, что есть.

— Одно — почти наверняка: за здоровье и благополучие циклопов можете не опасаться. Мы не способны устроить им эпидемию, даже если бы очень постарались. Вы угадали: ткань муравейника имеет непосредственное отношение к иммунитету… так вот, иммунная программа колонии практически абсолютна.

— Как понять — абсолютна?

— Посмотрите.

Войчек подвел Христо к микроскопу.

— Видите мелкие, точечные темные тельца в составе клеток? Как соринки? Это — сторожевой механизм. Сейчас он пребывает в латентном состоянии, поскольку угрозы для клеток нет. Когда в клетках начинают хозяйничать наши микробы, «солдаты» просыпаются и становятся способны подавить любую атаку. Действуют, как зеркало: отражают специфику агрессора, мгновенно видоизменяются в необходимые антитела и начинают стремительно размножаться.

Он вздохнул:

— Чудеса в решете. Это не иммунитет, это… магия какая-то, другого слова не подберешь. При любой напасти вашему циклопу достаточно прилепиться к стенке колонии для того, чтобы получить необходимую «вакцину». Муравейник просто сотворит ее на ходу. Экспромтом.

— Ну что ж, Олег Иванович, — задумчиво произнес капитан. — Желаю вам разобраться в этих чудесах и получить нобелевскую премию.

— Спасибо, конечно, — покачал головой шеф. — Боюсь, до нобелевской премии тут как до луны. Возможностей лаборатории «Ганимеда» уже сейчас недостаточно, чтобы провести необходимые исследования… Но это еще не все. Вы ничего необычного не заметили?

— Не понял?

Войчек устало улыбнулся:

— В прошлое ваше посещение я вам показывал образец ткани циклопа. Не видите разницы между той демонстрацией и этой?..

— Черт… — изумился Христо. — Теперь вижу.

Шеф кивнул:

— Он продолжает нормально существовать в комнатных условиях. И в других условиях — тоже. Убить ткань — ни разогревом, ни охлаждением — у нас не вышло. Температуры ниже планетарных ей безразличны. А выше семидесяти по Цельсию начинает выделяться фермент, который образует на образце защитную термостойкую пленку. При последующем снижении температуры пленка рассасывается. Вот таким образом. Если по нашему муравейнику прокатится поток жидкой лавы — при условии, что тяжесть лавы не сложит постройку — колония окажется замурована в вулканический пласт, но сохранит жизнедеятельность.

— Здорово. А сами зверушки?

— Могу предположить, что в теле колонии имеются аварийные карманы. В крайне неблагоприятных условиях зверушки забираются в эти карманы и там пережидают беду… Еще: мы воздействовали на образец различными видами лучей. То же самое, что с плюсовыми температурами: при сильных отклонениях от оптимума (за оптимум мы приняли естественное излучение на Ганимеде) на поверхности ткани образуется защитное покрытие. По окончании воздействия — исчезает.

— Плацдарм на все случаи жизни… Нам бы такой.

— Не говорите. Хоть часть этих возможностей — и на Земле наступит золотой век. Панацея от всех болезней, защита от стихийных и техногенных бедствий. Трудно вообразить, что еще.

Христо усмехнулся:

— А потом люди стройными рядами поедут переселяться на Ганимед. Поскольку на родине станет не развернуться.

— Кстати, да. Вполне возможно, эти создания колонизируют наш мир из-за демографического взрыва в тех краях, где они жили раньше… в таком случае, во всей солнечной системе через какое-то время станет не развернуться.

— По-вашему, циклопы ломятся сюда из большого космоса?

Войчек кивнул:

— Безусловно. Капитан, наши соседи — белковые создания. Их родной мир — не Уран и не Плутон. Это, скорее всего, планета, похожая на Землю. Я имею в виду тот мир, в котором они возникли и эволюционировали до разумного состояния… Правда, тут появляется еще один нюанс.

— Какой нюанс?

— В своем теперешнем виде циклопы не приспособлены для жизни на планете земного типа. Одного только нашего «g» достаточно, чтобы отправить их на свалку эволюции. Плацдарм, возможно, еще и не такое выдержит, но…

— Верю. И что?

— Нынешние циклопы — результат множественных мутаций исходного вида, и произошли эти мутации, вероятнее всего, уже во время вселенских странствий.

— Космические цыгане.

— Мне кажется — да.

…В общем, поговорили. Странный такой получился разговор: простые слова, очевидные факты, а за ними — растущее ощущение абсурда и нежелание верить глазам своим. Несколько суток мы барахтались в этих чудесах как мухи в молоке. Глупец тот, кто считает, что сенсация — абсолютный стимул. Есть границы человеческому приятию. За этими границами предвкушение открытия исчезает куда-то. Вместо него растет и крепнет первобытный суеверный страх.

Все объясняется рано или поздно. В крайнем случае, принимает какие-то упрощенные формы. Пусть бессмысленные, зато органично вписывающие неведомое в систему приемлемых штампов. Сейчас уже фактически общепризнанно: мы встретили сверхрасу.

Капитан меж тем отправился к Осипенко.

— Привет, Володь. Что Земля?

— Молчит. Думает.

— Долго она будет думать? Мы сюда прилетели полгода в корабле сидеть, или как?

— Это ко мне вопрос?..

Христо уселся в кресло — потрепанный организм напомнил о себе, голова начала кружиться.

— Завтра уходим на ночную сторону. Если наши умники нынче ни хера не родят, еще четыре дня вылетят псу под хвост.

— Что ты предлагаешь?

— Ничего не предлагаю. Мне популярно объяснили, что я лезу не в свое дело. В настоящий момент любая программа действий — даже просто сидеть здесь, на грунте, не вылезая из корабля — чревата контактами, а контакты — не моя компетенция. Поэтому я не предлагаю ровным счетом ничего. Что скажут — то и сделаю. Уйти на полюс — уйдем на полюс. Подняться на орбиту — ради бога. Лететь домой — хоть сейчас. Только пусть скажут.

— Кэп, ты меня идиотом считаешь? — устало откликнулся Осипенко. — Им все объяснили. Такие новости не осмысливаются мгновенно.

— Володя, нам все-таки повезло. Не знаю, насколько, но повезло. Если бы мы встретили каких-нибудь кровожадных монстров, которых в кино кажут, здесь давно уже была бы гекатомба.

— Чего ты накручиваешь себя и меня? Подождем до завтра. Не будет ответа — в ближайшие дни проведем разведку на полюсе, как и собирались.

— Да без толку это, — раздраженно ответил капитан.

— Почему?

— Я только что от Войчека. Хочешь — сам к нему сходи. Наши соседи — серьезная публика, бегство на полюс не спасет. В лучшем случае получим отсрочку.

— И то хлеб.

— Геологи еще не вопят?

— Господь с тобой. Все прониклись и сидят тихо, как мыши.

— Ладно. Ждем до завтра.

До завтра руководящие указания так и не поступили, по объективным причинам: не состоялась связь.

Когда наша стоянка откочевала в ночь, Володя отправился к капитану:

— Ну как, засылаем «Стрижа» на полюс?

— Нет. «Стриж» будет нужен тут. Патрулировать район вокруг здешних разработок.

— Что ты задумал?

— Купол ставим.

— Здесь? Ты бредишь.

— Ничуть. Не вижу смысла тратить ресурсы без малейшей пользы.

— Полевики не пойдут на это.

— Они сюда зачем приехали? Детский сад, ей-богу.

— Кэп, у тебя опять тяга к приключениям открылась?

— Володя, подскажи мне способ избежать приключений. Может, домой полетим?..

* * *

Неделя прошла спокойно. У подножия горного хребта смонтировали купол, начали строительство буровой вышки. В двадцати километрах на север от новой станции разместили цепь контрольных маячков. Любое движение с северной стороны теперь автоматически регистрировалось на корабле.

На орбиту подняли зонд для наблюдения за «муравейником».

Через сутки после выхода из немой зоны Центр, наконец, выдал исчерпывающие указания: «Запланированные работы продолжать. Действовать по ситуации. Контактов с чужой расой не допускать».

— А ты что рассчитывал услышать? — развеселился Христо, глядя на удрученного Осипенко. — Всем хочется и рыбку съесть, и в дамки влезть, не только нам с тобой.

— Ты можешь мне объяснить, зачем у нас спец по контактам в команде?

— Как — зачем? Инструкции хранить. Володя, я тебя умоляю. Для того чтобы заточить человека под какую-то функцию, нужно хотя бы предполагать, что за работу ему предстоит выполнить. Невозможно загодя спланировать действия в полной неизвестности. Это — самого себя за волосы из болота.

…Да уж. «Затачивать» людей под функции — болезнь нашего века. Тяжелая болезнь, сродни синдрому иммунодефицита. Вне функции человек не имеет шансов на выживание. Отлепился от стенки колонии — погиб…

 

Дыры в защите

Дмитрий Стрельцов:

Убойная получилась ночь — если можно так назвать несколько часов, когда мы, вместо того, чтобы спать, занимались черт знает чем…

— О! Мотыги — в стойло, сменщики идут.

Наконец-то. Рабочий день закончился — и хрен бы с ним. Никогда себе не прощу, что несколько лет назад подался работать в космос. Карьера карьерой, но — тоска зеленая. Вокруг одна тьма. Сейчас бы куда-нибудь на Каспий, на солнце погреться…

Вся группа делом занята, в маршруты ездит. Только меня шеф постоянно оставляет надзирать за монтажниками. От большой любви, надо думать — и ко мне, и к монтажникам… Так-то его одного хватило бы испортить ребятам жизнь.

Пять человек вошли из кромешного мрака в поле прожекторов.

— Что так долго? — поинтересовался Станкевич. — Обувь лакировали?

— Проблема с куполом, начальник. Крыша грозит потечь.

— Что значит — потечь?

— Повреждено антирадиационное покрытие. На стыках, в двух местах.

— Фон?

— Нет, до фона еще как до Луны. Пока только внешний слой. Но если так дальше пойдет…

— Давно это случилось?

— Полчаса назад. Первая дырка. Вторая — перед нашим выходом.

— Почему сразу не сообщили?

— Думали — в рабочем порядке. Гоги собрался на выход, тут как раз появилась вторая, между другими сегментами. Теперь он сидит у приборов и матерится. Ждет следующую дырку.

— Достойное занятие. Я иду домой. Игорь, передавай смену. Да! Если завтра опять обнаружу контейнеры с инструментом за прожекторами — сообщу на корабль. Пусть мне пришлют профессионалов. А не халтурщиков.

— Да куда они денутся, эти контейнеры? Циклопы, что ли, растащат?..

Иногда мне жаль Станкевича. С таким вот педантизмом, доходящим до абсурда, наверно, очень трудно жить. Одни разгвоздяи кругом, повеситься можно… На самом деле, ребята специально оставляют ящики в сторонке, чтобы под ногами не мешались. Перетаскивать все это хозяйство под прожекторы в конце работы — издевательство. Достаточно того, что приходится убирать лишнее с площадки после визитов Станкевича… Хоть бы заболел.

Михаэль включил налобник и отправился к дому. Ну, и мы, соответственно.

— Что с куполом? — спросил шеф, добравшись до жилого отсека.

— Звездец, — сообщил инженер. — Смотри, там сейчас Рыжий бродит, я его отправил на самый первый шов. Сделал. За это время еще три повреждения. Обрати внимание: вот здесь он сейчас работает. Вторая дырка. Подохло два слоя. То есть, пока первую латал…

— Отчего такое может быть?

Георгий пожал плечами:

— Херово смонтировали.

— А ты куда смотрел?

— Сколько у меня глаз, по-твоему? — огрызнулся инженер.

— Ни одного, если действительно халтура по всему куполу.

— Типун тебе. Пока не по всему… Может, у тебя есть другая версия? Ты хоть знаешь, какой на этом заводе ОТК? И потом, наши шатры уже на Луне обкатывали.

— Другие условия. Температура, уровень радиации…

— Барабашки, гремлины, греблины… Вот бл…! Еще одна дырка.

Не знаю. Я, конечно, не спец, но здесь шеф прав, по-моему. На любой диапазон условий фиг рассчитаешь, это вам не суперпостройки всяких там одноглазых… Да хрен с ними, не мое собачье дело.

— Выдавай инструкции, пойдем ремонтировать, — сказал Станкевич. — Может, нужно смену отозвать? Решай сам.

— Там залатаете — здесь порвется… — пробубнил Гоги.

В этот момент люк входного шлюза открылся: вернулся Игорь и еще один припоздавший. Оба взбудораженные чем-то.

— Вы на внешние экраны смотрите?.. Посмотрите на западный.

Переводим взгляды на экран обзорной камеры — аж внутри похолодело. Там… муравейник. Миниатюрная копия недавнего живого вулкана — метров сто, наверно, а то и меньше. Точь-в-точь давешняя наша «гора», мать-мать-мать, если не считать размеров. Должно быть, Михаэлева сопка, или ее дубликат…

— Георгий! Срочно отзывай человека снаружи, — скомандовал шеф. — Рабочая смена… не успеют.

— Откуда это здесь?!..

— Хер его знает, — отозвался Игорь. — Мы идем — оно стоит. Как прилетело — не видел…

Если сомнения и были — выветрились мгновенно: в борту муравейника открылась брешь, и оттуда вылезло не меньше десятка «циклопов», как обозвал их капитан. Техник успел нырнуть в шлюз чуть ли не перед носом у одного из гостей…

* * *

Через десять минут корабельный радист принял паническое сообщение:

— Твари ползают по всему куполу, пытаются попасть внутрь!..

— Херовая была идея — устраивать здесь станцию, — прорычал Осипенко, когда разбуженный капитан появился на дежурном посту. — Даже если они не сумеют вскрыть купол, положение у ребят — врагу не пожелаешь. Крыша вот-вот потечет, а эвакуация невозможна. Я отдал приказ вездеходу не подходить близко. Ха! Маячков они, понимаешь, натыкали. С младенцами, что ли, дело имеем?..

— Значит, так. Высылаем вторую машину, Володя. Одна будет отвлекать соседей дальним светом, вторая эвакуирует людей. Эти незапланированные протечки меня смущают больше, чем циклопы.

— Даже так.

— Даже так. Если бы слизни действительно хотели попасть в купол, они бы это сделали. Спроси Розовского, он тебе расскажет про несколько рядов высокопрочных зубов, которыми соседи дробят бог весть что.

— Ты знал?!

— Разумеется.

Осипенко сосчитал про себя до десяти, потом сказал уничтожающе спокойно:

— Я перестаю тебя понимать, капитан. В таком куполе, разумеется, оставаться нельзя — нужно детальное тестирование и серьезный ремонт, а не двое ребят с половиной паяльника. Но какого… ты отдал приказ о монтаже, если знал, что станция настолько уязвима для слизней?

— Володя, давай решать проблему, а не разбираться с моими мотивами.

— Может, из-за твоих друзей крыша и потекла!

— То есть, друзья уже прилетали, ползали по куполу, портили его, как могли — и ни один урод этого не заметил, так, что ли? Давай хоть наше земное расп…йство на потенциального противника не вешать!

— Давай. Но сейчас, кэп, если ты мужик — оденешься и сам поедешь вытаскивать ребят из жопы. Раз ты такой герой, бля.

— Я и собирался — сам.

…«А пока он эдак с ним препирался», наша охреневшая команда глядела во все глаза — то есть, на все экраны — как прекрасные создания обходят дозором чужие владения. Мы торчали в жилом отсеке, облаченные в скафандры, готовые, ежели чего, отстреливаться и бежать — если получится, конечно…

Твари ползали по куполу, методично ощупывая сантиметр за сантиметром.

— Какого… они ищут вход на крыше?

— Внизу-то не нашли.

— Сейчас еще наверху не найдут, начнут взламывать.

— Думаешь, сумеют?

— Думаешь — нет?..

«Гости» оставляли после себя на куполе слизистую полосу, которая, впрочем, мгновенно исчезала. Может, они это дело вбирают друг за другом, как земные улитки в период спаривания? Но, пардон, слизь земных улиток состоит преимущественно из воды, затем и подбирают — восстанавливают потерю жидкости… а тут какая, на хрен, вода. Этиловым спиртом не отойдешь. Это у них, значит, покруче спирта… То-то они надрались и буянят.

Не смешно. Совершенно не смешно.

— Нет, не подбирают. Замерзает, наверно. А пленочка остается, внимательнее посмотри: цвет у купола становится немного другой.

— Будь моя воля — вышел бы и перебил всех на хер.

— Сказано — в контакт не вступать.

— А я бесконтактно. Я ж не резать их собираюсь. Из ружжа…

— Они тебе потом такое ружжо устроят…

Выйти и перестрелять — единственное, о чем думалось. Думать о чем-то другом приходилось себя заставлять усилием воли.

Самая серьезная в мире пытка — пытка беспомощным ожиданием.

…Соседи меж тем начали покидать купол. Один свалился вниз, второй. Понемногу шабаш прекратился, и компания, только что не обнявшись, поползла к своему дому.

— Уходят? Надоело?

— Видимо, решили, что здесь без буровой установки не обойтись.

— За ней и пошли?

Все переглянулись. Ччерт! Насчет установки-то…

— Михаэль! Как ребята на буровой?

— Там нет гостей. Я им сказал: с места не двигаться.

— Что ж машина-то не идет…

— Эээ… люди, а где наш муравейник?

Переводим взгляды на западный экран. На экране — девственно-чистое ледяное поле.

* * *

Прошло полчаса. Соседи не появлялись. Мы сидели совершенно раздавленные, прикидывали, какова вероятность такой вот массовой галлюцинации у восьми человек одновременно. «А был ли мальчик?» Или у нас камеры перестали работать? Ни хрена не перестали, ландшафт-то показывают.

Только соседи исчезли, будто и не было их.

Гоги матюгался на приборы — теперь они сбоили и отказывались тестировать целостность шатра. Ни одной протечки увидеть не удалось — хорошо, что мы запомнили их местонахождение.

Вот так вам. Ни муравейников, ни протечек. Сеанс массового гипноза. Групповое помешательство.

С машины сообщили — ждите, сейчас будем. Рабочая смена с буровой безмятежно поинтересовалась, мол, какого черта все-таки происходит. С корабля поступил приказ: ничего не предпринимать, эвакуироваться на «Ганимед». Можно подумать, у нас тут могут быть другие планы…

Выполнить приказ не удалось: внешний люк заклинило.

А подошедшие с работы ничего не понимающие монтажники обнаружили, что купол покрыт каким-то непонятным твердым веществом. Весь, кроме входа. Неопрятно покрыт: один стык двери со стеной выпачкан той же дрянью, отчего и клинит…

Несколько часов спустя, когда нашу команду, близкую к буйному помешательству, таки вызволили из плена, весь коллектив вернулся на корабль и разбежался по каютам — приходить в себя, а непонятная «грязь» была передана химикам на анализ, — тестировщики сообщили, что приборы радиационного контроля, привезенные со станции, находятся в полном порядке.

Дело оказалось не в приборах. Дыры в защитном слое исчезли с экранов, поскольку никаких дыр просто-напросто не стало.

* * *

Почему-то происшествие с нашествием ударило не столько по нашей настрадавшейся команде, сколько по экипажу корабля. Может быть, дело в разнице менталитетов: любой полевик, будь то ученый или работяга, где-то в глубине души — авантюрист, и вообще — Колумб. Иначе на кой хрен ему эти прогулки по чужой планете… А может быть дело в том, что мы, так же как и биологи, столкнулись с неведомым лицом к лицу, в то время как все остальные пробивались информацией с чужих слов… К тому моменту как монтажники успокоились и начали шутить на тему ЧП, часть экипажа себя порядком накрутила. Некоторые горячие головы уже чуть ли не в открытую митинговали в коридорах. Разбирали по косточкам начальство всех уровней, начиная с капитана, который, совершенно очевидно, зомбирован Чужими и теперь собирается скормить им экспедицию, и заканчивая руководством проекта «Ганимед», которое засунуло нас всех в эту задницу.

Одну такую горячую голову, в жопу пьяную, Володя Осипенко поймал в коридоре за шкирман и отправил под арест. Но то была только первая ласточка. Часа через три нам пришлось разнимать пару техников, подравшихся из-за каких-то идейных соображений… Когда удалось их растащить в стороны, ближайшей перспективой для обоих был уже не арест, а госпиталь.

— Совсем ох…ли, — рычал старший штурман.

— Рыба тухнет с головы, — тихонько буркнул стоящий поодаль инженер, но Володя услышал.

— Так. Сейчас пойдешь к себе и составишь письменный рапорт. Обоснуешь то, что сказал. Жду через полчаса. Если сочту обоснование недостаточно аргументированным — пеняй на себя.

После этой вспышки начальственного волюнтаризма страсти поутихли. Манифестации прекратились. Ослабел интерес к происшествию на полевой станции.

Воцарилось затишье. Перед бурей.

Она бы непременно разразилась, если б не события последующих двух суток.

 

Кое-что о многообразии менталитетов

Ричард Уорн:

…Мне всегда казалось — в нашей цивилизации есть нечто ущербное. Сейчас, на старости лет, будучи приверженцем гипотезы общего предка, я начинаю понимать, откуда взялась эта ущербность.

Когда-то очень давно некий муравейник не смог вырваться с Земли. Волею судеб космические цыгане были вынуждены променять целую Вселенную на одну-единственную планету… Конечно, рыбы, которых из поколения в поколение держат в аквариуме, приспособятся к нему. Но ущербность останется.

Страх. Не как проявление здорового инстинкта самосохранения, а как болезнь разума. Страх перед чем угодно, если оно грозит нарушить тепличный режим жизни.

Даже если самой жизни ничего не угрожает.

Химики получили образец таинственного покрытия купола, окопались в своей лаборатории и начисто вымерли для всей остальной экспедиции. Судя по слухам, которые просачивались из их берлоги, претендентов на нобелевскую премию на «Ганимеде» прибавилось.

— Капитан, — Розовский поймал Христо за пуговицу, когда тот шел к своей каюте. — Вы легенду про троянского коня помните?

Христо поднял брови:

— Что от меня требуется? Материал покрытия передан специалистам для анализа. Полевики сидят в корабле. Какие еще меры, по-вашему, следует принять?

— Исключить вероятность контактов с циклопами. Центр недвусмысленно высказался на этот счет.

— А как ее исключить?

— Вы лучше моего знаете возможности «Ганимеда». По меньшей мере, перенести район полевых работ на территорию, свободную от муравейников.

— И долго эта территория будет свободна от муравейников?

— В самом крайнем случае — поднять корабль на орбиту.

— А что говорит Земля? Или это ваша личная директива?

— Христо, вам прекрасно известно, что Земля ничего не говорит. Не может сказать в настоящий момент.

— То есть, в нынешней ситуации вы решаете, а я беру на себя ответственность за принятое вами решение. Расплачиваться с инвесторами буду я? Или мы с вами в складчину?

— Капитан, мобилизуйте вашу убогую фантазию. Если мы завтра проснемся и обнаружим, что весь «Ганимед» вымазан этой дрянью — хоть бы и из самых лучших побуждений наших соседей-доброхотов?..

— Андрей, соседи не будут мазать корабль. Догадайтесь, почему.

— Я не хочу догадываться. Я хочу исключить риск.

— Тогда я вам скажу. Они не станут мазать корабль, потому что он не течет. А риск в данном случае — не ваша головная боль. Поскольку это — проблема экипажа, а не контакта. Как вы мне сказали полторы недели назад? «Контакты — не ваша компетенция, капитан». Так вот. Риск для корабля — не ваша компетенция, уважаемый менеджер по связям. Не суйтесь не в свое дело, плииз.

Отмазки — отмазками, а ситуация действительно сложилась, мягко скажем, неопределенная.

— Что будем дальше делать, капитан? — поинтересовался Осипенко через день после ЧП.

— В догонялки играть, ясен пень. Полетим на полюс. Поработаем там. Там найдут — полетим куда-нибудь еще… Так и будем прыгать по всей планете. Потом поднимем «Ганимед» на орбиту. А еще через недельку-другую отвалим домой, потому как ресурсы кончатся.

— Хватит ерничать, кэп.

Христо вздохнул:

— Запланированные работы продолжать. Действовать по ситуации. Контактов с чужой расой не допускать. Вариантов у нас немного, и все радикальные. Первый: сворачивать геологию на хер. Тогда мы нарушаем пункт нумер раз. Второй: забить болт на Чужих и продолжать начатое. В этом случае мы нарушаем пункт нумер три.

— Короче, сидим в корабле и ждем новых указаний.

Капитан усмехнулся:

— Тогда мы нарушаем пункт нумер два. Поэтому будем создавать видимость деятельности. Я хочу завтра оттестировать этот купол — можно им еще пользоваться или дешевле выбросить.

— Мне кажется, лучше выбросить к едреням. Дадут отмашку на продолжение работ — установим новый.

— А новый тоже потечет. А соседи опять придут и все вымажут своим сверхустойчивым говном.

— Да хер бы с ними. Изгадят еще один — откажемся от полевых условий проживания. По мне, так слава богу. Риска меньше.

— Какого риска, Володя? Нарушить третий пункт взаимоисключающих предписаний?

Осипенко удрученно посмотрел на командира:

— Что-то в последнее время мы с тобой поменялись ролями. Твоя беззаботная эйфория вызывает у меня параноидные страхи. Иной раз кажется — наши беспокойные соседи действительно запрограммировали тебя определенным образом. С одним им понятной целью.

— Меньше общайся с Розовским, Володя.

— Розовский тоже маньяк, но в одном он прав: не зная броду…

— Не сунешься — не узнаешь.

— Кэп! Ты, часом, не забыл, какие у тебя должностные функции?.. Наше дело, между прочим, осаживать излишнее рвение ученых, а ты сам хуже них.

— Отлично. Подай рапорт в Центр при первой же возможности. Мне терять нечего. По любому окажусь кругом виноват.

— Да не лезь ты в бутылку. Я просто хочу понимать, что и зачем ты делаешь. Раньше понимал. А сейчас не успеваю за перепадами твоих… настроений. Почему ты отказываешься проконсультироваться с психологом?

— Потому что некогда. И незачем.

— Тебя самого не настораживает, что ты ведешь себя не как обычно?

— Володя. Если б я в нынешних условиях вел себя как обычно — вот тогда требовался бы психолог. Даже круче: психиатр.

— Кэп!

— Закрыли тему.

— Нет уж, пожалуйста, выслушай. Во-первых, не ты один по возвращении окажешься кругом виноват. Во-вторых — интуиция штука хорошая, но очень непредсказуемая. В один прекрасный день она тебя обманет. И тогда на твоей совести будет гора трупов. Подумай об этом, кэп.

Позже Володя признавался, что в те самые первые недели на Ганимеде чувствовал себя не в своей тарелке. Иной раз казалось — ситуация уходит из-под контроля, капитан не так нормален, как хочется думать. Предпринимать что-то нужно, подать рапорт, пока не поздно, пока не дошло до трагедии… От радикальных действий удерживала многолетняя дружба с Христо, но не только она. Было страшно ошибиться. Капитан выглядел совершенно вменяемым, рассуждал логично…

Надо сказать, Володя далеко не одинок в своих ошибках. Излюбленное заблуждение нашей эпохи: логичен — значит, нормален.

* * *

Оттестировать купол не сложилось: вездеход с добровольцами повернул назад, поскольку на станции снова оказались гости.

— Опять мажут, — констатировал Осипенко. — Хобби у них, что ли, такое?

— Да хер с ними, — отозвался капитан. — Чем бы не тешились.

— Чего тебе все-таки приспичило закладывать станцию здесь?

— Прикинь, сколько времени нам потребуется для переезда на полюс. А им достаточно секунды. Ну, и кто в проигрыше от таких скачек?

Володя вздохнул:

— Как они все-таки перемещаются?

— Хрен их знает. У меня фантазия убогая, кроме телепортации ничего в голову не приходит.

— Весело.

— И не говори.

Инструкция «не вступать в контакты» вязала ганимедцев по рукам и ногам. Планетарные работы стояли на месте. Геологи нервничали: плохо при любом раскладе. Либо возвращаться на Землю несолоно хлебавши, либо работать под угрозой нападения Чужих.

После неудачного рейда к станции Митя Стрельцов наведался ко мне в лабораторию, вялый и апатичный.

— Завидую, — сказал он. — У вас тут самая настоящая романтика, а у нас один лед, и тот похерили.

— Тебе не хватило романтики?

— Не знаю. Народ психует, а чего психует? Кэп вон к Чужим в логово мотался, и то уцелел. Идиотизм это все. Если мы сами — волки, значит, кроме волков природа ничего не придумала…

…Что показательно: нынче, много лет спустя, огромное количество двуногих входит в муравейник как к себе домой. Колонисты из Трех миров даже переименовали циклопов, называют ласково — светлячки. А на Земле, где люди живут вдалеке от Чужих, процветает паранойя.

Мы и сейчас не знаем эту расу. Мы и друг друга не знаем. Но, наверно, все-таки не из-за этого живем по принципу «человек человеку волк».

Просто нас слишком много на маленькой планете.

Тесно.

В космосе места хватит на всех, но жадность, должно быть, уже пропитала наш мозг до самого дна. Мы отучились ее распознавать…

Пилоты «Стрижа», отправленного в разведку, имели счастье наблюдать исчезновение муравейника своими глазами.

— …на секунду осветился — не вспышка, слабенько так. Как подсветка изнутри. И все, убег.

— Ясно. Что купол?

— Несколько соседей продолжают тут ползать.

— Маньяки, мать их. Не уходите со связи. Крутитесь там. Все фиксировать.

Христо обернулся к Володе:

— Как думаешь, почему они смылись?

Осипенко пожал плечами:

— Я бы на их месте тоже смылся. Ребята прямо над «сопкой» пролетели.

— Атака с воздуха, значит… Слушай! Теперь понятно, почему большого вулкана не оказалось на карте. Карта составлялась сразу после посадки «Ганимеда». Мы же им почти на голову падали, — Христо усмехнулся:

— А Станкевич так вообще предлагал сесть у них на склоне.

— Экстремал, блин, — буркнул Осипенко. — Между прочим, невесело это все. Если они расценивают наше поведение как воздушные налеты — жди ответных мер.

Капитан поморщился:

— Да ну. Зачем ответные меры, когда они запросто сматываются от любого налета? Меня другое волнует. Какого им нужно от нашей станции?

— Сходи, поинтересуйся.

В рубку вошел специалист по контактам.

— Капитан! Последние события обязывают вас поднять «Ганимед» на орбиту. Дальше испытывать судьбу — преступление.

— Я не готов расценивать действия циклопов как агрессию.

— Только потому, что в куполе нет людей?

— Циклопы изучают чужой муравейник. Это автоматически означает погром?

— Это автоматически означает отмену полевых работ. Полностью. Соседи не оставят нас в покое. Если полевые работы отменяются, какой смысл кораблю оставаться на поверхности?

— Хотя бы чтоб не жечь топливо без нужды, — буркнул Осипенко.

— Без нужды?!

— Пойдите к черту, Андрей! — взорвался Христо. — Неужели вам с вашей богатой фантазией до сих пор не ясно: с такими способностями они не то, что на орбиту — на Землю допрыгнут!..

Розовский вздохнул:

— Могу я, по крайней мере, поинтересоваться вашими дальнейшими планами?

— Сидеть в корабле. Наблюдать, как терзают купол. А через несколько часов ожидаются переговоры с Землей. Вы тоже можете в них поучаствовать, если мне не доверяете.

— Хорошо.

Розовский вышел.

Осипенко взглянул на капитана и криво усмехнулся:

— Твоя взяла, кэп. Теперь Центру придется принять решение. Но, бл…, использовать людей в качестве живца… Сам — хрен с тобой, твое дело, в конце концов. А ребята в камикадзе не просились.

Христо поморщился:

— Ни фига ты не понял. Мы тут все в качестве живца, хотим этого или нет. А дальше будет еще хуже.

— Почему?

— Да так. Имеет смысл подружиться с Чужими. Они скорее пощадят, чем свои.

— Может быть, Земля отзовет «Ганимед», — без малейшей уверенности предположил Володя. — Есть мысль, что экспедиция себя уже окупила.

Капитан только улыбнулся.

* * *

Люди сидели в корабле и ждали, чем закончится визит соседей. «Стриж» крутился по периметру станции, прочесывая, квадрат за квадратом, несколько километров прилегающей территории… Маленький «муравейник» больше не появлялся.

А через час в злополучный купол ударил метеорит. Небольшой камешек. На участок, где располагалась буровая, даже крошка не долетела.

Камень разворотил центр шатра. Пилоты, полюбовавшиеся сверху на разрушения, поставили предварительный диагноз: по меньшей мере, жилой модуль приказал долго жить.

— Заколдованная какая-то станция, — сокрушенно произнес дежурный радист. — Неправильно у нас тестируют полевое оборудование. Надо бабку на контроль запускать, с присыпками против сглаза.

— Точно. Сколько уже пришлось на этот злосчастный купол. Всего-то неделю стоит…

Судьба двоих циклопов, восседавших на крыше сооружения, никаких сомнений не вызывала. Еще четыре тела корчились в судорогах на периферии развороченного шатра.

— Почему сородичи не забирают их? — мрачно сказал Христо минут пятнадцать спустя.

— Может, эта группа — камикадзе. Их уже списали, — предположил дежурный.

— Глупо. И непохоже на…

— На что?

— Не знаю. «Стриж», как слышно? Возвращайтесь. Посадка около корабля.

— Какого… ты опять собрался делать? — насторожился Осипенко.

— Если в ближайшие пятнадцать минут за этими не прилетят — мы их отвезем. Выгрузим где-нибудь в километре от муравейника, дадим дальний свет и смоемся. Дальше соседи сами решат — лечить, добивать или бросить.

— Их уже бросили, Христо.

— Циклопы боятся «Стрижа», ты сам сказал. Потому и не идут сюда. Из-за нас не идут, и это плохо.

— А ну как твои жмурики в дороге совсем загнутся?..

— Войчек говорил — они живучие. Может, дотянут.

— Кэп, на Земле тебя посадят.

— Если мы туда попадем.

…Следующая сцена, нечаянным свидетелем которой я стал, не попала ни в один источник, документальный или художественный. Почему не попала — читатель скоро поймет.

Сейчас об этом уже можно рассказать: все участники — Ведов, Розовский, Осипенко — давно ушли в мир иной.

А тогда мы молчали.

Несколько добровольцев — капитан, пилот, штурман и четверо полевиков — собирались на выход, когда в коридоре появился взбешенный спец по контактам.

— Христо, вы окончательно решили поставить крест на себе, экспедиции и землянах? Или я чего-то не понял?

— Андрей, вы хронически чего-то не понимаете. Гибнут разумные существа. Возможно — друзья. Но даже если нет: и на войне, случается, спасают жизнь пленным.

— Вот именно — пленным! А что бы вы подумали, если бы потенциальный противник привез вам нескольких искалеченных землян?.. На кого бы грешили?..

Такое уже было недавно, когда слизень приволок подыхающего капитана к вездеходу. Знаете, что сказала врач, как только я открыл глаза? «Тварь спасла вам жизнь, Христо». Нормальная человеческая реакция, а вы пойдите на хер с вашей паранойей.

— При глубочайшем моем уважении к доктору Анне, она — еще не все человечество. Земная история знала массу примеров, когда царям привозили отрубленные головы их посланников. И это означало объявление войны. Христо, я прекрасно понимаю: мировоззрения Чужих мы не знаем, ничего не остается, как действовать в соответствии с человеческими представлениями. Но это не основание приписывать слизням ваш личный менталитет. Вы, точно так же как и доктор Анна — далеко не все человечество.

Ожил динамик:

— Кэп, «Стриж» вернулся.

— По местам, ребята. Извините, Андрей, многообразие земных менталитетов мы с вами позже обсудим.

Розовский поймал капитана за локоть:

— У меня есть приоритетное право на связь с Землей. Желаете, чтобы я его использовал?..

— Желаю.

…Дальнейшее произошло очень быстро. Единственное, что я, стоявший поодаль, успел заметить — какие-то резкие движения в том конце коридора, а затем Розовский медленно сползает вниз по стене. Из ладони вываливается парализатор, которым спец по контактам не успел воспользоваться… Остается только гадать, какие полномочия реально были у нашего «менеджера по связям»…

— Христо, — сдавленно проговорил Осипенко. — Это уже… совсем зря.

Капитан подхватил обмякшее тело, затащил в свою каюту и заблокировал дверь.

— Володя, присмотри за ним. Вдруг помощь потребуется. Надеюсь, я его не убил.

— Что говорить Земле?

— Расскажи про метеорит. Остальное — позже, — ответил капитан, и, не оборачиваясь, пошел на выход.

 

Камикадзе as is

Дмитрий Стрельцов:

Мы сели в километре от живого вулкана. Мы — то есть экипаж «Стрижа» и четверо полевиков-добровольцев.

Не то чтобы мне нравилась идея этой экспедиции. Циклопы сами не забрали своих раненых — может, так и надо? Но параноидная идея «коварного противника» нравилась еще меньше. С такими возможностями, как у соседей, они бы нас давно в порошок стерли, если бы мыслили нашими категориями. Либо категории очень сильно не наши, либо соседи — все же не агрессоры. Мало ли чем им понравился купол. На корабль не нападают. Ладно, допустим, корабль еще не нашли… На вездеходы, на буровую атак до сих пор не было. Купол понравился чем-то. Хрен их знает — чем.

А бросать раненых подыхать не очень красиво. Меня как-то в поле, в маршруте, скорпион укусил. Где бы я был, если б не пастухи? А они тоже могли рассудить: чужой, мало ли зачем он тут валяется. Может, так и надо…

Короче, собралась нас компания недальновидных идиотов во главе с кэпом, и повезли мы этот живой бифштекс на север. Не без содрогания кое-как затащили пострадавших на специальную платформу для особо хрупкого оборудования, подняли в грузовой отсек «Стрижа»… Скорая помощь та еще, но жмурики не сопротивлялись.

Долетели. Выгрузили. Парочка раненых пыталась сигналить. Правда, слабо.

— Если камикадзе — наверно, не звали бы на помощь? — неуверенно сказал штурман, когда люди забрались обратно в челнок.

— Может, эти двое — морально неустойчивые.

— Темный лес и китайская грамота… Чего мы ждем, кэп?

— Сам не знаю. Пока ждем. Если будут нападать на «Стрижа» — взлетаем.

— А все-таки?

Христо помолчал, потом неохотно ответил:

— Нужно посмотреть на реакцию. Если заберут и потащат в муравейник — значит, по их понятиям мы правильно сделали… а может — не значит… Информация, какая-никакая.

Нападать на «Стрижа» никто не стал. Пострадавших сородичи забрали и унесли. Ясности, на мой взгляд, не прибавилось.

— Пошли и мы домой, — вздохнул капитан.

— Кому-кому, а тебе, кэп, теперь дешевле в муравейнике остаться, — мрачно пошутил кто-то из монтажников.

— С удовольствием, — отпарировал Христо. — В компании с тобой и остальными. Один пилот «Стрижа» не поднимет.

В ста метрах от челнока загорелся дальний свет.

— Кому это? Все ушли, вроде…

— Да хрен бы с ними, ребята, летим.

«Фонарь» продолжал светить. Рядом загорелся еще один.

— Кажется, нас зовут. Ей-богу — нас.

Несколько минут молча смотрели в сторону муравейника. Сигналы не исчезали и не приближались.

— Что будем делать?

— Ничего, — ответил Христо. Может, в гости зовут. А может — на расправу.

…Кто меня за язык тянул — не знаю. Есть такая штука — дурная инициатива. Со мной иногда случается. Правда, обычно, по пьяни…

— Кэп, давай я схожу. Мы ведь, помимо всего, на разведку прилетели? Я даже не член экипажа. Если уж капитан у нас тут иной раз живцом работает, полевикам сам бог велел.

— Нет.

— У тебя сохранится запись разговора. Я пойду добровольцем, под свою ответственность.

— Не понимаю, как тебя могли включить в экспедицию. Отсутствие чувства опасности — серьезный дисквалификационный признак.

— Чья бы корова…

Кэп сдался. Как-то очень легко сдался. Я бы на его месте… не знаю.

— Иди, черт с тобой. Связь не прерывать. Вести запись. Не стрелять, даже если тебя расчленять будут.

— Понял.

Когда выбрался наружу, до меня, наконец, дошло, на что напросился. А ведь уже напросился…

— Только связь по телефону, — сказал Христо. — Никакого дальнего света.

Кажется, это он не мне… Еще трое вылезли и выстроились около «Стрижа». Им напоминает.

Меня как бы… уже списали.

А куда теперь денешься?..

Мать-мать-мать…

Собрался с духом — и пошел.

Добрел до этих. Нет, конкретно — такие рожи надо в штаны прятать. Полудохлые-то они еще ничего, устрицы и устрицы, только что сырые. А живые, блин… Как только кэп с ними по доброй воле целый день просидел.

Стою-молчу. Они потрогали меня электрическими щупальцами — и тоже молчат.

— Митя! — раздалось в наушниках.

Я вышел из ступора, отрапортовал:

— Встреча на Эльбе состоялась. Вроде не бьют.

— Как они себя ведут?

Своевременный вопрос. Визави, не выключая дальний свет, подались куда-то.

— Уходят, — растерялся я. — Что делать? Идти за ними?

— А приглашали?

— Хрен их разберет.

— Попробуй пойти. Если сразу гнобить не стали — может, и ничего.

— А ну они меня сейчас в муравейник заведут — и на жертвенник?

— Правильно, — спокойно ответил Христо. — Возвращайся назад.

— Понял тебя. Иду за ними.

Циклопы направленно двигались в сторону дома. То еще зрелище. Если выберемся отсюда — на Земле перед улитками буду шляпу снимать. У них такие перспективы…

Похоже, Чужие действительно звали меня с собой. Когда я начинал отставать, они ползли медленнее. Как это все-таки понимать — эскорт или конвой?..

— Митя, ты здесь?

Куда я, на хер, денусь…

— Здесь. Все по-прежнему, идем. Черт!

— Что?..

Уперлись. Слона-то я и не приметил. Думал, к «вулкану» направляемся…

— Пришли. Тут маленький муравейник, по пути к большому. Вроде того, что болтался у нашей базы. Сопка. Хозяева подались внутрь.

…и — пропали.

Ччерт. Христо там уже дважды побывал, а я чем хуже? Ага, Христо гостил в большом. Тот как бы город. А этот — маленький. Может, храм и есть? С жертвенниками.

— Не молчи!

— Не молчу. Кэп, они внутри и не выходят. Я один. Какие будут инструкции?

Нервы у Христо, похоже, сдали.

— Все, хватит. Возвращайся.

— Уверен?

— Ты приказы понимаешь?..

— Есть, шеф.

Я сделал несколько шагов в сторону челнока.

Хозяева тут же выползли наружу.

По мою душу выползли.

«Ты хорошо бегаешь при полутора десятых «g»?..»

…Кто-то как-то где-то писал, что когда смерть приходит по настоящему — ее приближения не ощущаешь. Ни ужаса, ни тоски. Просто — вот, ты есть, а через секунду тебя уже нет… Я стоял, как замороженный. Они ко мне приближались, а я стоял. И никогда не сумею объяснить — почему. Куда делся инстинкт, который должен был сработать автоматически? Бежать! А я стоял…

На сей раз они меня тыкать щупальцами не стали. Вместо этого — тройной короткий световой сигнал.

— Митя, бл…, ты где?

— Спокойно, кэп. Я… здесь. Задержать пока что не пытаются, спрашивают… Ччерт! Христо, я понял — они так спрашивают!

— Как — так?

— Тройной короткий.

— Хер с ним. Достаточно, возвращайся.

Я медленно пошел к челноку. Отошел метров на тридцать, обернулся.

Не преследуют.

— Кэп! Я хочу вернуться обратно. В муравейник, то есть. Не может быть, чтобы военнопленного, или жертвенного барана, или все в этом роде так просто отпустили. Мы чего-то не понимаем.

…В то свое приключение (заурядное, в общем-то, приключение: сколько с тех пор народу перебывало в муравейниках) я осознал: мы действительно очень многого не понимаем. Не только в циклопах — это-то неудивительно. Мы в самих себе не понимаем ничего.

Я и сейчас не могу объяснить, что тогда помешало мне бежать, сломя голову, и что заставило вернуться туда, откуда следовало бежать. Гордость? Долг? Любопытство? Чепуха это все по меркам Вселенной…

Христо, похоже, заранее сдался:

— Ступай.

Это было похоже на какой-то цикличный, бегущий по кругу сон — теперь уже не кошмарный, правда. Я вернулся к муравейнику. Еще раз обменялся «рукопожатием». Еще раз увидел непонятный мне вопрос.

Прошел внутрь. Один, провожать меня не стали.

Огромный зал. Стены, пол, потолок — будто драпированные, и, кажется, скользкие. Несколько крупных камней, бессистемно торчащих с разных сторон. Вот и весь интерьер.

Я видел запись, которую кэп из муравейника приволок. Здесь, в общем, фактически то же самое — если не считать моих собственных скрипящих нервов…

Интересно, зачем у них тут камни — в декоративных целях или в утилитарных? Может, у этих камней какое-нибудь религиозное значение? Меня не убьют, если я один булыжник в качестве табуретки использую?..

— Мить!

— Я здесь. В муравейнике.

— Не молчи.

— Не молчу. Кэп, а тут красиво. Есть что-то такое… от Сальвадора Дали.

Кажется, это прозвучало жалобно.

— Мить! Либо соберись, либо возвращайся назад.

Он чего, решил, что у меня уже крыша поехала? Черт, сейчас ведь еще спасать попрутся…

Красиво. Непривычно, но красиво. И совсем нестрашно. Так же нестрашно, как открытый космос… Сюрное такое местечко. Наверно, Иона в брюхе у кита ощущал себя подобным образом. Действительно похоже на какой-то желудок. Только желудок красный должен быть. Нет, у теплокровных — красный. Вру — у рыб тоже… А у слизней? Наверно, это вообще не кровь — то, что мы давеча видели. На таком-то морозе…

— Митя!!!

— Христо, я в порядке. Вот, думаю: может, прогуляться по коридорам?

— Нет.

— Так прямо сидеть и ждать?

— А ты как хотел?

— Понял. И долго ждать?

— До отмашки.

— Твоей или хозяйской?

— Любой! — прорычал кэп.

Минут пять восседал на камне, как мыслитель роденовский. Ничего не менялось. Несколько раз перекинулся репликами с капитаном. От хозяев — ни ответа, ни привета.

— Кэп, я так, похоже, ничего не высижу, только кислород кончится. Давай все-таки пройдусь. Буду идти строго по правилу левой руки, снимать и комментировать.

— Недалеко.

— А далеко и не получится — по такому, извиняюсь, паласу… Поехали! Первый коридор налево. Ничего нового. Все как на твоей пленке.

Сюр, сюр, сюр…

— …Прополз метров пять. Еще поворот налево.

— Там циклопы есть, или ты один бродишь?

— Ни души… Еще несколько метров прошел. Коридор налево, это получается третий поворот… опять ни фига нового. Черт, до чего ж неудобно тут двигаться.

— Дотронься до стены.

— Дотрагиваюсь. Мягкая.

— Что-нибудь почувствовал необычное?

— Ничего, а что я должен был почувствовать?

— Я вот тоже… Хер его знает. Они-то, наверное, чувствуют.

— Так они-то, небось, говорят, а мы с тобой — глухонемые… еще один поворот налево. Все как прежде.

Даже скучно. Не знаю, чего ждал. Потайных пещер с сокровищами. Груды обглоданных человечьих черепов и костей — от жертв, наворованных охотниками-экстремалами на Марсе где-нибудь… или, скажем, гигантского кибермозга… или — того самого двигателя, который позволяет телепортировать муравейник… так бы меня сюда и пустили, если б тут находился двигатель, ага.

— Все, Мить, достаточно. Чтобы найти, нужно, как минимум, знать, что ищешь. Возвращайся.

— Как скажешь. Первый поворот направо. Ничего не случилось… Второй поворот направо. Ничего не… Слушай, кэп, здесь еще один поворот, похоже, я его давеча прозевал.

— Начинается, бл…! Полевик хренов.

— Ладно, не ругайся. Зато тут новенькое. Не коридор. Комната. Большая. Фиксирую… материал — тот же, что в коридорах. Ага! По стенам дырки, мелкие, сантиметра три в диаметре.

— На что похоже?

— На дырки. Ровный ряд, по периметру стены. Расстояние между соседними — метра три. Черт!..

— Что?

— Одну потрогал — расползлась сантиметров до десяти… похоже, карман какой-то.

— Не вздумай руку совать!

— Опоздал, я уже… да, карман. Узкий, в обе стороны достаю. Вниз — не достаю. Ничего там, похоже, нет, пустая полость. Только смазка слизистая. Как влагалище, извиняюсь.

— Может, оно и есть. А ты там руками шаришь. Ща как получишь по морде, мало не покажется. Хватит экспериментов, возвращайся немедленно.

— Уже.

(По словам моего соавтора, не так уж далеко мы были от истины. Зал с дырками, как выяснилось позже, имеет прямое отношение к репродуктивной функции. В брачный сезон самки в эти карманы откладывают яйца).

Выбрался в прихожую. Булыжник мой стоит. Хозяев по-прежнему нет.

— Так что, выходить наружу?

— Да.

— Вышел. Ждут у входа.

Хозяева снова встретили меня вопросом. Я придержал палец на выключателе, отсигналил в ответ так же — коротко — трижды.

— Какого х… ты делаешь? — прорычал кэп.

— Я их тоже спросил.

— А о чем ты их спросил?..

— Спросил: какого черта.

— Тебе лучше не возвращаться на «Стрижа». Циклопы — неизвестно, а я точно убью.

— Кэп, он внутрь пошел. Похоже, зовет с собой. Можно?

Пауза.

— Можно. Руки в карманы и ничего не трогать.

— Есть… Он ведет меня туда, куда я уже ходил.

— Пошел — иди.

— Ага, не совсем туда. Первый был поворот налево, а второй — направо… Теперь — снова налево… Опять направо… черт, тут зал какой-то. Чем-то завален.

— Чем завален?

— Крошка — не крошка, песок — не песок… мелкое что-то. Провожатый остановился, ждет. Кэп, можно я возьму образец этого дела?

— Нет. Вдруг квалифицируют как воровство.

— Он же сам меня сюда привел. И потом — я у него на глазах возьму… на глазу, то есть… уже взял, извини, кэп.

— Реакция?

— Никакой… стоим, смотрим друг на друга, как два идиота… Движемся дальше. Из зала с песком ушли. Справа по ходу — еще один поворот… тут тоже зал… ччерт!

— Что?!

— Здесь полно знаешь чего? Мха! Ты был прав, они его собирают.

(…и сажают. «Песок», который я видел в предыдущем зале — посевной материал. Это тоже выяснилось потом).

— Я знаю, — отозвался кэп. — Биологи мох в желудке у слизня нашли.

Вот оно как. Значит, меня на продуктовый склад привели. Или в столовую.

— Интересно, у них принято отказываться от угощения?

— А ты не отказывайся. Возьми с собой.

— Взял… возвращаемся. Ага, похоже, меня ведут в комнату с дырками в стене.

— Посещение публичного дома за счет устроителей.

Судя по тону, кэп, наконец, расслабился. Или — перешел стрессовую границу. Что, самому было легче бродить в муравейнике? Сомневаюсь. Я-то хоть не первый сюда попал.

— Гыыы… может, он мне покажет, как это нужно делать?.. Нет, облом. Стоит, ждет.

Уставшая от напряжения группа контроля рассмеялась. На меня тоже накатило веселье:

— Не, не буду. Лучше в следующий раз приятелей приведу.

— Отставить базар!..

Это подействовало отрезвляюще. Подумалось: а ведь можно и так. Усыпить страх. Потом — усыпить осторожность. Потом — просто усыпить… где-нибудь на камушке… в зале с едой или «девками»… и — привет. Никаких жертвенников. Никаких скальпов. Это живой дом и впрямь окажется брюхом. Переварит, и все дела.

Эйфория — страшная штука. Даже в земном экстриме. Главное — откуда взялась?..

Хозяин будто почувствовал перемену моего настроения. Как бы… пожал плечами? Пополз на выход. Сорвалось?

Или я опять чего-то не понял?

Может, мы, земляне, неуязвимы для их обработки — по крайней мере, мгновенной?

Или не замышлялось ничего плохого, все это — моя паранойя? Страх и подавленное состояние — частое следствие эйфории.

Надо будет капитана спросить, он с ними целый день просидел. Что чувствовал-то?..

— Митька, ты где, мать твою?

— У входа, кэп.

Снова тройные вспышки. Чего они все-таки хотят?

Страх ушел — обернулся таким же мороком, как давешнее припадочное веселье. Думать надо. Вернуться на корабль, посоветоваться с умными людьми, расколоть капитана. Одна дурная башка хуже, чем несколько, пусть таких же дурных.

Однако перемену я все-таки почувствовал: муравейник стал мне небезразличен. То есть, он и раньше был небезразличен, но раньше это как бы постороннее… а теперь как бы…

— Что дальше делать, Христо?

— Возвращайся.

— Прямо так и уйти? Они же от меня чего-то хотят.

— Ну, поблагодари их за экскурсию, если сумеешь.

— Попробую…

— Что ты собрался делать?!

— Уже сделал. Дотронулся до своего гида. Пусть думает: пытался что-то сказать, но поскольку — глухонемой, то ничего не вышло.

— Все, теперь возвращайся.

— Возвращаюсь.

Я развернулся и побрел в сторону «Стрижа». Состояние было такое, будто на меня свалился целый десяток земных «g». Усталость, апатия и — какая-то странная грусть.

Пока шел — понял, почему кэп две недели назад угнал вездеход и подался к циклопам.

Пусть в первое посещение он испытывал шок, а не эйфорию вперемежку с паранойей, как я только что. Все это — его шок и мои настроенческие закидоны — легко объяснимо: когда человек неожиданно для себя раскрывается, он уязвим втройне… Пусть кэп был десять раз не прав, поддавшись импульсу. Пусть он и сейчас ошибается, и циклопы — все-таки враги… пусть и я ошибаюсь тоже.

Я понял, что он почувствовал тогда. Муравейник никого не считает чужим. И это совсем не зависит от личности посетителя. Это зависит исключительно от хозяев… даже не так. От каких-то законов, которым подчиняются хозяева.

Каждый, сюда входящий, становится причастным.

Так же как, появляясь на свет, человек становится причастным миру. До самой смерти тебе никуда не деться от своего мира. В одну реку дважды не войдешь.

Эмпаты, блин…

В «Стриже» меж тем шло бурное обсуждение моего эксперимента.

— …У меня шальная версия появилась. Чужие предлагают нам поселиться в этом муравейнике.

— Поселиться? Нам?..

— Наш-то муравейник метеоритом накрыло.

— Так может, они знали про метеорит. Купол «перепрыгнуть» в безопасное место хотели.

— А что? Сначала от протечек замазали…

— Они, небось, метеорит и ждали, а мы их еще сбили с толку, летая над головой.

— Будете смеяться, но, похоже, эти аграрно-патриархальные улитки воспринимают нас, как братьев меньших.

— Или — как возможную добычу…

Христо молчал. На обе реплики откликнулся штурман:

— А мы и есть братья меньшие. Или — добыча. Подумаешь — аграрные. Зато телепортируются, куда хотят. У них — заточенный на все случаи жизни плацдарм и абсолютный иммунитет. Назови хоть одно земное достижение такого уровня.

— Да я ничего. Просто не ожидалось, что крутая раса окажется такой… слаботехногенной.

— Ладно, — вздохнул Христо. — Пора возвращаться на корабль. Надо думать, Розовский и теперь найдет аргументы в доказательство коварства потенциального противника.

— Черт с ним, с Розовским. Все что угодно можно квалифицировать как проявление коварства.

— А чего вы хотите? Еще у Льва Толстого было: «Мы ненавидим за то зло, которое мы же и сделали». В расчет идут не реальные поступки слизней, а их предполагаемая реакция на наши безобразия.

— Не по делу развеселились, — произнес штурман. — Циклопы Митьку не убили? Потому — свои в доску ребята, так, по-вашему? Они не свои. Они — чужая раса, и этим все сказано.

— Эмпатия, — буркнул я себе под нос, но все почему-то услышали.

— О чем ты? — спросил Христо.

— Муравейник вызывает эмпатию. Они не друзья и не враги. И вообще не раса. Они — мир. Как Земля. Земля может накормить или убить, но не от любви и не по злобе. От природы. Мир можно любить или ненавидеть, но нельзя оставаться непричастным. Не получится. Отгородиться от него могут разве что серьезно больные, аутичные люди. Они — вне мира. Остальные — внутри.

— Перегулял Митька. Отдыхать пора, — констатировал второй пилот. Ребята засмеялись.

Кэп промолчал, посмотрел на меня с интересом. Смех тут же затих. Все расползлись по местам.

«Стриж» поднялся и взял курс на корабль.

* * *

После того похода в муравейник со мной произошла занятная вещь. Мое альтер эго перестало быть абстракцией. Иногда в минуты релакса я ощущал незримое присутствие двойника. Двойник ничего не делал, но благодаря ему я имел возможность увидеть родной мир как бы глазами стороннего наблюдателя.

Не знаю как остальным, а мне удалось скрыть этот курьез от психологов, промывавших нам мозги после возвращения экспедиции. Слава богу, удалось. Можете считать меня предателем человеческой расы, но приобретение, вэри сорри, мое личное.

Циклопический шпионаж глазами землянина, бляха-муха… Не смейтесь, такая идея тоже бытовала среди прочих. Хорошо, что сами циклопы о ней не узнали, вот бы повеселились… Хотя — нет. Говорят, они лишены юмора.

 

Победителей… не судят?

Ричард Уорн:

Розовский лежал на койке в капитанской каюте. При появлении хозяина поднял голову.

— Почему вы не в госпитале, Андрей? Дверь уже не заперта.

— Вас жду.

— Связались с Землей?

— Да. С вашего передатчика, капитан. Ситуация внештатная.

— Я догадался.

— Как прошли спасработы?

— Доставили живыми.

— И то хлеб. Что сказали Чужие?

— Настроены мирно. Предлагают поселиться у них в муравейнике.

— Очень интересно. С чего это вы взяли?

— Если вы в состоянии двигаться, посмотрите пленку.

— Опять ходили в муравейник?

— Не я, но по моему приказу.

Розовский покачал головой, сморщился от боли.

— Вы неисправимы, Христо.

— Что сказала Земля?

— Ждет ваш рапорт. В ближайшие часы.

Розовский опять улегся на койку.

— Христо, я не стал рассказывать, кто меня вывел из строя. Поддержал версию Осипенко, что очутился в госпитале по собственной неосторожности.

— Спасибо. Не заслужил.

— Знаю, что не заслужили. Только вам и без этой информации проблем хватит. Мне вас жаль, капитан… бывший капитан, скорее всего. Хороший человек, высококлассный пилот, в нормальных условиях были отличным командиром. Просто оказались не на своем месте. Но ведь вы же не сами себя назначили… Против вашей кандидатуры выступил один-единственный человек. Догадайтесь, кто.

— Венский.

— Да.

— Почему его не послушали?

— Люди, которые комплектовали экипаж, к высоколобым относятся с некоторой долей предвзятости. И очень не любят, когда те суются не в свое дело. Зря. Высоколобые тоже разные.

— Все ясно. Ладно. Я пошел составлять рапорт, а вы отправляйтесь в госпиталь. Каталку вызвать?

— Не надо, сам доползу.

— Как знаете.

…Много лет спустя, когда понятийный барьер истончал, стала ясна смысловая начинка тогдашнего «подарка» от соседей. Циклопы выделили отстрелок, чтобы мы, «лишенные крова», могли вернуться туда, откуда пришли. В материнский муравейник… Простые, в общем-то, мотивы: взаимовыручка по мере сил. Очень знакомо людям, которые живут в суровых природных условиях.

У циклопов никогда не водилось горячей воды и социальных пособий по инвалидности. Равно как страховки от несчастного случая и министерства чрезвычайных ситуаций… Но всегда был космос, готовый искалечить и убить.

«Бытие определяет сознание», как сказал один мыслитель пару веков назад. Получив горячую воду и социальные пособия, земляне утратили что-то очень важное для жизни.

* * *

Корабль гудел. Все чего-то ждали — никто не знал, чего именно. Новостей. Неприятностей. И того и другого. Будто таинственная «сопричастность» коснулась всего экипажа, не только дерзких посетителей муравейника…

Люди бродили взбудораженные, рассеянные и растерянные. Работали в фоновом режиме. Легко отвлекались от дела, возвращались к делу с трудом.

На дежурном посту собралась целая куча постороннего народа.

— Что скажешь, кэп? — спросил Осипенко, как только Христо появился в рубке.

— Скажу — не будет межрасовой войны. Но ты ведь мне все равно не поверишь.

— Поверю, Христо.

— Если будут проблемы, то не война. Конец света, не меньше.

— Приятно слышать.

— Но до этого вряд ли дойдет.

— Ну, и слава богу, — старший штурман вздохнул. — Пора возвращаться на землю. В том смысле, что Земля ждет твой рапорт.

— Спасибо, меня уже обрадовали.

— Держись.

— Суетное это.

— Кэп! Победителей не судят, — сказал кто-то у двери.

— Неужели? — удивился Осипенко. — Судят, еще как… Но ты все равно держись.

Через несколько часов поступила резолюция из Центра:

— По решению руководства проекта «Ганимед» Христо Ведов смещен с должности капитана за превышение полномочий. Командование кораблем переходит к старшему штурману Владимиру Осипенко. Осипенко должен в кратчайшие сроки передать на Землю все новые материалы, касающиеся взаимодействия с чужой расой. В контакт с Чужими не вступать вплоть до получения инструкций от руководства проектом, и в дальнейшем строго следовать этим инструкциям. Подтвердите, как поняли.

Вот оно и случилось.

— Понял вас. Сдать командование Владимиру Осипенко. Осипенко — передать на Землю материалы о Чужих. Ничего не предпринимать, ждать инструкций.

— Конец связи, — отчеканили с той стороны. Затем голос утратил официальность и с досадой произнес:

— А ведь тебя предупреждали.

— Конец связи.

Бывший капитан облокотился на стену — голова закружилась. Слишком много стрессов, да и вообще — долечиваться надо было своевременно.

Люди молчали. Христо огляделся и, кажется, только-только заметил: то, что случилось — случилось на виду у двух десятков человек.

— Кэп, — тихо позвал Осипенко. — Все там будем.

— Держись, штурман. Может, обойдется. Главное, исхитрись выполнить их требования. А то и тебя спустят в сортир, — вяло ответил Христо и пошел вон из рубки, задевая столпившихся людей. Кто-то что-то сказал. Кто-то схватил отставного капитана за локоть, чью-то руку Христо стряхнул с плеча…

— Христо, подожди! — позвал Володя. — Погоди, слышишь?

— Это приказ?

— Господь с тобой. Просьба.

— Тогда — извини. Позже.

Отбиваясь от сочувствующих, бывший капитан добрался до своей каюты. Накатила пустота, но вместе с ней пришла необъяснимая, нелогичная, необоснованная легкость. Как он потом сказал Мите — будто сгорел дом, в котором давно опостылело жить.

Заперся, упал на койку и уснул.

С чистой совестью.

Тогда ему казалось — с чистой…

…Спал беспокойно. Сквозь сон — голоса, стук в дверь, снова голоса. Иногда казалось — произошло что-то, требующее немедленного вмешательства. Тогда капитан поднимался с койки — и обнаруживал себя висящим посреди открытого космоса под градом метеоритов…

— Христо! Слышишь, нет?

«Вы опять ходили в муравейник?»

Чушь какая-то. Земля и есть муравейник. Вне его живут только тяжело больные, аутичные люди.

— Кэп, ответь!

«Что случилось?» — спрашивает Христо, но его не слышат.

«Выводим «Стрижа» и летим домой», — говорит Володя.

А дом — это где?..

…Проснулся с отчаянным ощущением: произошло непоправимое. Вспомнился вчерашний день. Вспомнился, как перемешанный в коробке паззл из огромного числа деталей, которые еще только предстоит сложить в картинку…

Встал. Подошел к селектору, пошатываясь на ходу. Наверно, стоит перебраться обратно в госпиталь, если других распоряжений не будет.

— Я слушаю.

— Христо… слава богу.

— Что — слава богу?

— Ты не отвечаешь. Я испугался.

— Испугался, что застрелюсь?

— Извини. Открой дверь, пожалуйста.

— Что-нибудь случилось?

— Все в порядке. Дверь открой, там к тебе парламентер от команды.

— Там ко мне… кто?

— Поговорить нужно.

В отворившийся проем скользнула Анна… Ну, вы даете, ребята. Придумали тоже. Чья идея?

— Белый халат вместо белого флага, — улыбнулся бывший капитан.

— Что, простите? — растерялась доктор.

— Вас обозвали парламентером, — пояснил Христо. — Так чего хочет команда?

— Во-первых, как вы себя чувствуете?

— Неважно. Нынче собирался вас навестить.

Она кивнула:

— Заходите. А команда… половина команды выражает солидарность. Меня просили передать: на Земле можете рассчитывать на нашу поддержку, капитан.

— Я теперь не… ладно, спасибо. Надеюсь, до Земли передумаете. Эта поддержка вам дорого обойдется.

Анна поморщилась:

— Все всё понимают, не дети, слава богу. Вы… неправильно себя позиционируете, Христо.

— То есть?

— Вам следует чувствовать себя если не победителем, то уж, по меньшей мере, человеком, честно выполнившим свой долг.

Почему-то стало неуютно под этим сочувственным взглядом. Почему-то вспомнились замурованная в куполе группа геологов, развороченная полевая станция, искалеченные Чужие, доброволец Митька в качестве живца…

Христо отвернулся и буркнул в иллюминатор:

— Расскажите это господам из Центра.

— Расскажем, — отозвалась Анна.

— Я пошутил.

— А мы — нет.

— В любом случае, спасибо.

— Не за что, капитан.

— Я не…

Ладонь женщины опустилась на плечо Христо… Слушайте, ребята, а не пойти ли вам к черту с вашей солидарностью?..

— Образуется. Не нужно переживать, — мягко сказала Анна.

Христо не выдержал:

— Аня, если это — моральная компенсация, то не надо.

— Извините.

Доктор убрала руку. Убрала, а Христо продолжал ее чувствовать… Чувствовал долго, никак не мог заставить себя обернуться.

А когда обернулся — обнаружил, что находится один в пустой каюте.

«Извините…» Вот и все. Ну и ладно. Ну и провалитесь вы к чертовой матери, доктор, вместе с вашей клятвой Гиппократа.

Собственно, уже провалилась. Больше никогда не подойдет и не положит руку на плечо. Как просил.

Через год вернемся на Землю. Все ограничения и условности исчезнут самым естественным образом… вот только к тому моменту будет нечего реанимировать, понимаете, доктор…

Бывшему капитану хотелось выть на луну.

Но Луна тоже будет через год.

В последствии некоторые биографы Христо Ведова напишут, что капитан сошел с ума от избытка либидо. Ерунда это. Повадились за последние полтора столетия с легкой руки дедушки Зигмунда все к х…м сводить. Если уж на то пошло, причин для сумасшествия у Христо Ведова было достаточно помимо несчастной любви.

Но истина состоит в том, что капитан Христо исходно безумен. В нем всего было с избытком. В том числе и либидо.

Конец второй части