– Через неделю после изгнания Фейнберга, во время перерыва на обед, Давид снова вызвал меня к себе в кабинет. Он закрыл дверь, поставил два стула напротив друг друга и пригласил меня садиться.
– Ты говорила, что хочешь сделать что-то, за что бы отец, будь он жив, мог тобой гордиться. Насколько серьезно ты настроена?
– Серьезно, Давид. Как мне еще об этом сказать?
– Настолько серьезно, что готова рисковать жизнью?
Сердце в груди неистово заколотилось. У меня появилась возможность вступить в борьбу!
– Рисковать – да. Лишиться – нет.
– Ты вообще знаешь, что такое ТПА – «Тайная польская армия»?
– Тайная польская армия? – Я кивнула. – Отец упоминал о ней, когда мы разговаривали, но я не могу сказать, что знаю о ней что-то. Подозреваю, что в ней состоял мой отец.
– Еще бы! Теперь это часть польской армии, действующей против оккупантов, АК – Армии Крайовой. Если ты действительно хочешь участвовать в общем деле, я имею в виду всерьез, приходи сюда вечером, после работы, когда будет вечерняя пересменка.
Я встала, чтобы уйти, и Давид сказал:
– Лена, я не хочу, чтобы кто-то встревожился из-за твоего отсутствия. Наша встреча займет какое-то время. Я знаю, что ты живешь с Каролиной…
– Ты хочешь, чтобы я поговорила с ней?
– Только не говори о том, что мы с тобой обсуждали. Просто скажи Каролине, что я пригласил тебя на ужин. Можешь? Она поверит тебе?
Я зарделась:
– Уверена, что поверит. Да еще, скорее всего, будет ревновать.
– Неужели? Тогда приходи сюда в шесть.
Он открыл дверь, повторил свои предостережения никому ничего не говорить и стоял, глядя, как я возвращаюсь на рабочее место.
В конце дня мы встретились с Каролиной у цеха, и я прошептала:
– Давид приглашает меня на ужин сегодня после работы. – Я озорно улыбнулась.
Каролина округлила глаза и тоже улыбнулась:
– А ты соблазнительница! Как же тебе повезло! Он – это мечта.
Я пожала плечами:
– Наверное, ему нравятся занудные девушки. Я, скорее всего, вернусь домой поздно. – Я прикусила нижнюю губу.
Подруга легонько толкнула меня в плечо.
– Только потом все-все расскажешь, – сказала она и ушла.
Я слилась с толпой, которая покидала здание, проскользнула на лестницу и, поднявшись наверх, постучала в дверь. Открыл мужчина – сухопарый, высокий, в темных брюках, свитере с капюшоном и серой ветровке. Он оглядел меня с ног до головы и повернулся к Давиду.
– Это дочь капитана Шейнмана?
Давид кивнул.
– И ей можно доверять?
Давид опять кивнул. Этот человек жестом пригласил меня садиться.
– Меня зовут Ян.
Я пожала ему руку.
– Мы должны обсудить очень важное дело, но сперва я хочу рассказать тебе об одном человеке, – сказал Ян, – о великом польском патриоте, который служил вместе с твоим отцом.
– Как его зовут? Возможно, я его знаю.
Ян покачал головой:
– Никаких имен – ни его настоящего имени, ни клички. Ради его и твоей же безопасности. Между собой будем называть его Арес.
Я кивнула. Бог войны. Я была так взбудоражена, что в буквальном смысле подпрыгивала на стуле.
– Как и твой отец, Арес принимал участие в Первой мировой войне на стороне Австро-Венгрии. Он отважно сражался в кавалерии, хотя сам был еще подростком. Эту войну он начал уже офицером польской армии. Это все, что я могу о нем рассказать. Случись, что тебя схватят и будут задавать вопросы, случись, тебя принудят рассказать все, что ты знаешь, мы не хотим, чтобы ты владела информацией, которая бы могла его выдать.
– Конечно.
– Тебе известно, что в Освенциме стали строить немецкие лагеря?
– Это каждый знает! Всем известно. Освенцим всего в двадцати километрах от Хшанува. Мужчин из Хшанува посылали работать в этой тюрьме. Неужели Ареса схватили и отправили в Освенцим?
– Его никто не ловил, – сказал Ян.
И тут меня осенило. Я откинулась на спинку стула.
– Он добровольно отправился в Освенцим? Стал узником по собственной воле?
Ян кивнул:
– Когда в ТПА узнали, что в Освенциме строится огромный лагерь, куда в 1940 году сослали тысячи людей, то решили, что им нужны там свои люди. Несколько смельчаков вызвались отправиться в Освенцим, чтобы собирать информацию и создать там группу Сопротивления. 19 сентября 1940 года Арес шел по улице Варшавы как раз в то время, когда нацисты проводили облаву, и сделал так, что его забрали. В тот день на улицах арестовали еще две тысячи человек. Их бросили за решетку, избили и отправили в Освенцим.
Я была потрясена. Каким же отважным надо быть!
– Он умышленно попал в облаву, зная, что его будут бить и отправят в концлагерь?
У меня от удивления даже рот приоткрылся.
Ян кивнул:
– Арес именно такой человек. Находясь в Освенциме, он делает записи, собирает информацию о том, кого там содержат, откуда прибыли заключенные, как организован сам лагерь и, что самое важное, что нацисты делают с заключенными.
Тут вмешался Давид:
– Лена, они начали массовые казни. Сперва Освенцим был лагерем для военнопленных. Конечно, там царили зверства и жестокость, но это была всего лишь огромная тюрьма. Сейчас это лагерь смерти. Начались расстрелы и массовые казни. От Ареса мы узнали, что с сентября 1941 года начали применять отравляющий газ. Закрытые газовые камеры… Лагерь становится все больше, и теперь там содержатся десятки тысяч узников. Мы подозреваем, что нацисты намерены крупномасштабно использовать отравляющий газ для убийства заключенных. Арес тайком переправляет правду о происходящем в своих отчетах.
– И что вы хотите, чтобы сделала я? – поинтересовалась я, теперь уже в полной мере понимая всю серьезность своей роли.
– Каждые две недели отчеты Ареса тайком переправляют из лагеря и передают дальше по цепочке, – сказал Давид. – Сначала сюда, в Хшанув, после дальше, в Англию. Там они попадают к Польской армии в изгнании, а потом к Черчиллю. Вероятно, они доходят и до Рузвельта – теперь, когда американцы вступили в войну. Очень важно, чтобы лидеры союзников точно знали, что происходит в Освенциме. В последнее время звено в нашей цепочке порвалось. Мы потеряли одного из наших курьеров. Точно не знаем, что с ним произошло, но нам кажется, что нацисты пока не рассекретили нашу сеть.
– И вы хотите, чтобы я заняла его место? – обрадовалась я. – Вы хотите, чтобы я доставляла его отчеты?
Ян кивнул:
– Нам нужно восстановить сеть. Необходимо доставить эти отчеты в Англию. Давида слишком хорошо знают, за ним слишком пристально наблюдают, чтобы он мог выехать из города. Он вообще редко покидает это здание. Давид даст тебе написанные от руки отчеты Ареса. Нужно, чтобы ты передала их нашему связному.
– Но я же еврейка! У меня повязка на рукаве и документы, в которых указано, что я – Лена Сара Шейнман, еврейка. Я ограничена комендантским часом, и мне запрещено покидать гетто.
Ян и Давид переглянулись и пожали плечами.
– Ладно, – сказал Ян. – Мы все понимаем.
Они поднялись и поблагодарили меня за то, что я пришла.
– Пожалуйста, не говори никому о нашем разговоре.
– Постойте… Вы отвергаете мою кандидатуру?
Оба кивнули.
– Ни у кого нет к тебе претензий.
– Вы неправильно меня поняли! Я только хотела сказать, что, если меня остановят и я покажу свои документы, меня застрелят. Но я готова ко всему. Куда я должна доставить донесение? Мне идти глубокой ночью? Когда? Вы дадите мне капсулу с ядом, чтобы я ее проглотила, если меня поймают? Не хочу, чтобы эти ублюдки меня пытали.
Они засмеялись, и Давид сказал:
– Я же говорил, что она та, кто нам нужен. – Он обнял меня. – Никакого яда, Лена. Тебя не поймают. – Потом достал из буфета бутылку вина и поставил ее на стол, вытащил еще колбасу и сыр. – Давайте отпразднуем вступление в наши ряды нового товарища.