Два часа спустя. Надежда.

Открываю дверь квартиры и устало сажусь на пуфик, стоящий у двери. Из кухни пахнет жаренной картошкой и мясом, как хорошо, что ещё и ужин не готовить. Вечерние магазины меня доконают, вроде, и много их в городе построили, а покупателей в каждом с избытком, пока очередь выстоишь, пока все жалобы таких же бедолаг в очереди выслушаешь, чувствуешь себя, как после центрифуги.

Из кухни выходит Олег, сын моей мачехи, нормальный подросток, если отключает свои подростковые бзыки, в моём фартуке и с лопаткой в руке.

— Ты сегодня в няньках?

— Сам напросился, оставил родаков одних, они обрадовались, как дети, столько лет женаты, и всё у них медовый месяц.

— А учёба?

— Так каникулы же, ты совсем забыла, что у школьников бывают осенние, весенние, зимние и летние каникулы.

— Там, где я училась, каникулы были большой роскошью, — ответила я, снимая ботинки. — Тогда спать ляжешь в моей комнате, мне ещё нужно пару выкроек сделать, до поздней ночи провожусь, а тебе нельзя нарушать режим. Сейчас разденусь и перестелю постель.

— И ты про режим… — вздыхает Олег. — Я же не ребёнок, чтобы есть и писать по расписанию!

— Писают дети точно не по расписанию.

Прохожу в комнату и заглядываю в манеж, мой Тошка сосредоточенно собирает пирамидку, так увлёкся, даже меня не заметил.

— Сынок, а маму поцеловать, — он поднимает лицо и улыбается, солнечный у меня мальчик, беру его на руки и целую в щёчку. — Мой мальчик, я соскучилась, очень-очень!

Перехватываю удобнее малыша и несу в ванную, сейчас будем умываться и рассказывать друг другу, как прошёл день. Тошка пока мало слов говорит, но угукает в нужных местах, из него сейчас прекрасный слушатель получается, подрастёт — будет рассказчиком.

Мы тщательно моем руки, лицо, я переодеваюсь в халат и, опустив сына на пол, открываю ему дверь, пусть ножками походит. Сын очень спокойный, некапризный и нетребовательный, может потому, что взрослел чуть ли не в экстремальных условиях. Сейчас ему два года, в детский сад мы пока не собираемся, есть, кому нянчиться, спасибо мачехе, прекрасная женщина, очень выручает. Отец женился четыре года назад. Мама Олега — Алина Леонидовна (или просто Алина) сейчас не работает и с удовольствием сидит с Тошкой. А до этого почти год с самого его рождения я носила на работу, там у него и кровать, и манеж были, женщины с ним сюсюкались. Хорошо, что он мальчик спокойный, играет, ест, спит, с ним проблем мало, да и те, что были, не проблемы вовсе.

* * *

Тошка сопит на диване, я же расположилась в углу комнаты над столом и раскраиваю ткань: соседке с первого этажа нужно сшить халат. Ещё кардиган связать, но это на работе в обеденные перерывы сделаю, сейчас намечу фронт работы и спать, завтра займусь своими шабашками. Если бы не они, то перебивались бы мы с Тошкой хлебом и водой. Отец только начал разворачиваться, его малая прибыль уходит на оплату кредитов и покупку сырья, мачеха потеряла работу год назад, можно было бы устроится и не по специальности, но она больше пользы приносит, когда сидит дома. Алина и с Тошкой нянчится, и бумаги отца ведёт, вся бухгалтерия на ней, и за своим сыном-подростком присматривает. Героическая женщина, уважаю её за самоотверженность ради блага семьи. И почему папа встретил её так поздно? Почему судьба не свела его с ней в юности? А свела с моей родительницей, особой меркантильной и расчётливой, готовой идти по головам даже близких людей, лишь бы устроить свою жизнь.

* * *

Всё началось, когда мне исполнилось четырнадцать лет, папин бизнес, который он с таким трудом тянул, рассыпался в прах. И в тот же день родительница собрала вещи и переехала к своему давнему любовнику (это мы потом узнали), папаша ушёл в запой, а я, отчаявшись его вразумить, пустилась во все тяжкие: пьянки, клубы, сомнительные компании, драки и пропуски уроков. Никто меня не останавливал, да и не смог бы. Трясина вольной разгульной жизни затягивает быстро и редко выпускает, полгода жила, как в тумане. Очнулась избитая в КПЗ: с пьяных глаз решила отомстить любовнику, на тот момент уже мужу, родительницы, выбить в его доме стёкла, почти получилось, ну, три окна я разбила точно, а потом выскочил Мирон, надавал тумаков и сдал меня органам. Отец очнулся на заседании суда, нет, в колонию для несовершеннолетних меня не отправили, заперли в спецучилище, режим чуть мягче, но отличается от колонии только в мелочах. Там я и получила профессию швеи-закройщика и вязальщицы, могла бы остановиться и на одной профессии, но, видимо, решила реабилитироваться в собственных глазах и интенсивно взялась за учёбу и работу. Чтобы хоть как-то занять свободное время, пропадала в библиотеке, в спортзале и оставалась на дополнительные смены в цехах, где проходила производственная практика. До конца срока не досидела — выпустили досрочно за хорошее поведение. Это по официальной версии, на самом деле начальник училища не хотел скандала и добился моего освобождения до родов. Спасибо сыну, я получила освобождение на полгода раньше, родила уже на воле в нормальном роддоме, папа к тому времени жил уже с Алиной, и они очень поддержали меня в первое время.

Моя же нежданная беременность состоялась из-за охранницы-наркоманки и охранника-извращенца, любителя несовершеннолетних. Спецучилище, куда я попала, состояло из двух корпусов, огороженных колючей проволокой. В одном корпусе обучались девушки, в другом юноши, как-то пересечься с парнями во время учебы было практически невозможно, поговорить на расстоянии — это пожалуйста. Но несколько раз в год, в праздничные дни парней приводили в наш актовый зал на концерт, торжественные речи и так далее. Романы случались часто, все же молодые, вот только соединиться было сложно: тотальный контроль, а выйдешь за территорию — побег. Хотя бывали исключения, но начальник следил за моральным обликом своих подопечных, только забывал наблюдать за охранниками. Нас, девушек, охраняли в основном женщины, мужчины были преподавателями, но они в корпусах при училище не жили, отчитали материал и шли по домам. Охранницам же приходилось сидеть за колючей проволокой сутками, они, как и мы, были за решёткой, только им деньги платили, а по сути, только этим и отличались. Парней охраняли мужчины, у них даже преподавателей-женщин не было, и когда подопечные вели себя тихо, охранники, в основной массе молодые бойцы, не обременённые семьёй, заглядывались на нас малолеток и молодых охранниц, жаль, что таковых было очень мало.

Так вот, одна из охранниц, которая уже давно плотно сидела на наркотиках, решила подзаработать на очередную дозу игрой в карты с другими охранниками (частое развлечение среди них). Ну, и проигралась в прах, видимо, не с тем игроком связалась. А что взять с наркоманки? Денег у неё никогда нет, хорошо, что кормится в училище в отдельной от подопечных столовой, ну, и охранник по имени Никита предложил привести ему девушку на ночь, и долг будет прощён. Не знаю, почему выбор пал на меня. Может, они выбирали вслепую: я в семнадцать лет была тощей, подкачанной девицей (спасибо спортзалу) с экстремально короткой стрижкой. Наказаниям никогда не подвергалась, работала, училась, перевыполняла план, только от участия в драках между девчонками откосить не удавалось — приходилось доказывать, что я могу за себя постоять, но к этому времени ко мне уже не лезли. В авторитетах не ходила, не хотели связываться или уважали, кто же расскажет о причинах. Мне сделали укол снотворного прямо в коридоре, когда я шла после ужина в комнату, где спала, и унесли в небольшую гостиницу, стоящую на территории училища, где останавливались родственники, и часто спали между сменами охранники. Очнулась я через три часа, когда охранник пошёл на третий заход, изголодался боец по женскому телу. Побывав в трясине разгула, девственницей я не осталась и поэтому не видела смысла сопротивляться, отстаивая свою утерянную честь. Лежала тихо, считая на потолке трещины, боец сполз с меня и благородно разрешил принять душ. Я отмылась от его запаха и вернулась в комнату, где мне в лицо полетела одежда, значит, сеанс удовлетворения закончился, хорошо, что я проспала большую часть, меньше ненавидеть буду. Мне строго сказали молчать о случившемся и отвели в комнату, хорошо, что никто из соседок по комнате не проснулся. Я легла спать и постаралась забыть обо всём. А куда деваться? Это потом я узнала, что не первую меня пользовали, в год до десяти девушек бывали в таком положении. Только на мне вышел прокол, через месяц при уборке территории меня стошнило прямо на площадке для построения. И именно в этот момент в окно смотрел начальник училища. Уж не знаю, что его насторожило, кормили нас отвратительно, и отравления были не редкостью, а может, ему в тот момент было просто скучно, и он решил расследовать этот инцидент. Подключил шестёрок и стукачей, и через несколько дней правда всплыла. В тот же вечер он отвёз меня в больницу в районном центре. Пожилой доктор, осмотрев, сказал, что аборт сделать можно, но может получиться, что родить я потом не смогу, да и разрешение родственников нужно, без них он не возьмётся, а медицинских показаний для такой процедуры у меня нет, и доктор грех на душу не возьмёт. Начальнику же не хотелось выносить сор из избы, а куда младенца девать, если он родится? В училище ясельной группы нет, тут подопечные только до совершеннолетия сидят, и рожать они не должны. А скрыть его не вариант, о моей беременности знали, и кто папаша, тоже догадывались, в таких закрытых сообществах что-то скрыть сложно. Он тихо уволил охранницу-наркоманку, которая умерла через месяц от передоза (или помог кто, что более вероятно), и охранника-извращенца. Ну, а мне раньше времени выдали корочки швеи-закройщика и вязальщицы, аттестат о среднем образовании и справку о досрочном освобождении за хорошее поведение (так было написано в моём деле). Папа встречал меня у ворот. Про беременность он знал, об отце ребёнка догадывался, на меня не давил и ничего не спрашивал. Я же была спокойной, от ребёнка отказываться не собиралась, ну, отец у него — извращенец, так я о нём никогда не расскажу. Пусть сын думает, что он был героем и погиб при испытании нового образца самолёта или танка, спросит — придумаю. Папа к тому времени разменял нашу большую квартиру на две в хрущёвке, которые находились в одном подъезде, мою обставил мебелью, а его новая супруга купила мне одежду, спасибо им за заботу.

На работу я вышла, как только получила паспорт, устроилась в частный пошивочный цех. Хозяин цеха, мужчина с акцентом, был анекдотично жаден, платил копейки, но в нашей работе ничего не понимал. Здание бывшего «Дома быта» вместе с оборудованием он купил случайно и по бросовой цене, земляки помогли, ну и решил заняться пошивом рубашек, постельного белья, халатов, фартуков и других товаров народного потребления. Нанял бригадира Валентину, женщину, прекрасно разбирающуюся во всех нюансах этой работы. Она и занималась набором персонала, меня брала на работу с предупреждением, что декретный отпуск мне хозяин не оплатит никогда, так я и не надеялась. Работали мы много, получали мало, но так вся страна жила, так что народ не роптал, платят и хорошо, другие на работу бесплатно ходили. Валентина же, быстро разобравшись, что хозяин и его жена-бухгалтер, которая плохо говорила на нашем языке, ничего не понимают в шитье и могут только оценить конечный результат со стороны: «нравится — не нравится», решила поработать на себя. Не знаю, почему она предложила мне стать её напарницей, может потому, что сама мать-одиночка, имеющая ещё и больную мать, а может потому, что несмотря на беременность, я работала, как все, и оставалась сверхурочно, если требовалось. Как уж Валентина смогла устроить меня ещё и сторожем, не знаю, и по ночам у нас началась работа на себя. Опытный закройщик всегда может сэкономить ткань. А так как хозяин в расходах материала на изделия ничего не понимал, экономили мы прилично. По ночам шили всё, что хорошо продавалось, и лоскуты использовали — в моду как раз вошли изделия из них. А когда мы открыли вязальный цех, и за малую деньгу слесари, найденные бригадиром, настроили нам станки, мы хорошо развернулись. Валентина в выходные дни ездила по деревням, закупала у бабушек овечью шерсть, на её даче мы её мыли и сушили, на прядильном станке пряли и вязали носки, свитера, жилеты и рукавицы. Всё это реализовывала соседка Валентины, женщина, всю жизнь торговавшая на рынке и знающая, как показать свой товар. После родов я вышла на работу вместе с ребёнком, ему соорудили кровать в углу цеха, потом манеж, еду брала с собой в термосах и почти жила на работе, зарабатывая для себя и сына деньги. Наши шабашки закончились, когда хозяин продал здание вместе с оборудованием и работниками Мирону, пасынку моей родительницы. К тому моменту с Тошкой уже сидела мачеха, и мне следовало бы согласиться на предложение Валентины и пойти к ней в напарницы, но я, помня, как отец в один момент потерял всё, решила остаться работать в цехе. А Валентина — молодец, развернулась хорошо, сейчас владеет небольшим ателье, при встрече зовёт меня на работу, но пока босс платит деньги, и я имею возможность работать на себя, менять ничего не буду, хотя и не держусь за эту работу.

Ну, а Аглая Петровна появилась через месяц после нового босса. Вернее, сначала появился Антон, несостоявшийся зять Аглаи Петровны, молодой парень, с которым мы познакомились в парке, где я гуляла с Тошкой. «Бедный» парень, сынок богатых родителей, в тот момент переживал кризис общения с предками, которые хотели женить его на перспективной невесте Ларисе, дочери Аглаи Петровны. У нас очень быстро закрутился роман, оба понимали, что всё это временно, но мне хотелось попробовать счастливую жизнь рядом с мужчиной, и некоторое время Антон мне прекрасно её обеспечивал. Всё закончилось тривиально, я пришла домой и увидела, как тощая задница Антона двигается между ног визжавшей от кайфа девицы. Я врезала ему по заднице сумкой и выкинула все его и её вещи за дверь, девицу и его выставила голыми, и мои соседи полгода вспоминали все те выражения, которые выкрикивала в мой адрес девица и бывший парень. Антону пришлось вернуться домой, но на Ларисе он не женился, её отец взорвался в машине, и она перестала быть перспективной невестой. А откуда Аглая Петровна узнала, что Антон почти полгода жил у меня, не знаю. Может, семья невесты следила за ним, но когда она вынуждена была выйти на работу в фирму своих знакомых (босса Мирона) и увидела меня, то открыто заявила, что мы вместе работать не будем. Самомнение у дамы, конечно, космическое, она, работая в плановом отделе, взятая на работу только по знакомству, не имеющая опыта, так как большую часть жизни просидела дома за спиной мужа, денег фирме не приносит от слова «совсем», в отличии от работниц нашего цеха, которые обрабатывают и контору, и босса, и его родственников. Так что, может, и не будем мы работать вместе, только вопрос: кому придётся уйти? И дама этого не понимает. Бизнесмены не ценят знакомых, которые не приносят им прибыль, и если женщина не поймёт этого простого правила до того, как её кляузы надоедят Мирону, то и этой работы лишится.

Всё, спать, завтра работать, и так до глубокой старости, нам с Тошкой нужно рассчитывать только на себя. Большей частью я сама виновата в том, что так сложилось, но о сыне не жалею и не жалела, у меня есть родной человек, и это прекрасно.