Круклиса не было, и Доронин доложил о результатах командировки генералу Ефремову. Генерал был в курсе дел и выслушал Доронина со вниманием. Заодно подробно расспросил о Ленинграде. До войны он работал там и теперь живо интересовался всем, что касалось города на Неве. Поэтому его прямо-таки растрогал рассказ Доронина о том живом участии и непременном желании ленинградцев хоть чем-нибудь помочь им в их работе.
— Это удивительные люди. Я всю жизнь буду гордиться тем, что мне довелось трудиться среди них, — сказал Ефремов. — А эта вот их черта помочь бескорыстно другому, проявить к нему внимание, чуткость, разделить с ним его заботы — она у них точно в крови. И никакие тяготы, никакие собственные страдания в них это не изменят и не убьют. Да… Шидлер-Баранова, Владимир Иванович, вызывает очень большой интерес. Мы тут без вас беседовали с Яном Францевичем и пришли к выводу, независимо от того, как будет восстанавливаться цепочка с ее прошлым, надо уже сейчас думать и думать о том, как напасть на ее след сегодня. И не только об этом. Мы должны точно знать, кто приходил к ней в квартиру в ее отсутствие. Короче говоря, у нас должна быть полная ясность во всей этой истории с черным ходом.
— Мы не переставая работаем над этим, товарищ генерал, — ответил Доронин. — И уже приняли некоторые меры. Но результатов пока нет.
— Знаю. Ян Францевич докладывал мне. Но нас это устраивать не может. Думайте. Ищите. Неразгаданных тайн не бывает. Дело всегда лишь во времени. Но я потому об этом вам и говорю, что в данном случае оно не терпит ни малейших отлагательств, — подчеркнул Ефремов. — Поэтому не надо ждать возвращения Яна Францевича. Он может задержаться. Действуйте самостоятельно и смелее. Поиск Шидлер-Барановой советую продолжать лично вам, поскольку вы стоите у истоков этого расследования — вот и доведите его до конца. Проясните все неизвестные нам периоды ее биографии. Людей нацельте на новые задачи, — приказал Ефремов.
Доронин, выйдя из кабинета генерала, пока шел в отдел, не переставая думал: «Легко сказать “Смелее”! А против кого ее направлять, эту смелость? Рванешь — да не туда. И еще время потеряешь. И ведь действительно, как назло, получилось, просмотрели, а теперь ищи ветра в поле…»
Но приказ генерала надо было выполнять, и Доронин собрал всех, кто был в отделе, на совещание. Оно было недолгим. Людей собралось маловато. Большинство сотрудников находилось в командировках. Да и доклады тех, кто уже занимался этим делом, тоже оказались малоутешительными. Когда Доронин только что докладывал генералу Ефремову о том, что некоторые меры уже приняты, он имел в виду следующее. Довольно длительный период в черте города, а также в зоне пригородов столицы не засекалась ни одна неизвестная работающая радиостанция. И вдруг за короткий промежуток времени, кто-то отстучал в эфир с небольшим промежутком из разных мест сразу две радиограммы. Их, естественно, запеленговали. Тщательнейшим образом прочесали оба района, из которых велись передачи. Но никого и ничего не нашли. Установили лишь, что в обоих случаях передатчики развертывались для работы в лесу. Радиограммы передавались ключом, азбукой Морзе. Обе были приняты радистами контрразведки. Но расшифровать ни одну до сих пор не удалось. Но, пожалуй, самым важным и интересным оказалось то, что удалось установить уже после второй пеленгации. А именно: зафиксировали, что вторая передача состоялась на следующий день после взлома неизвестным черного хода в квартире Барановой. Полковник Круклис приказал проверить, нет ли какой-нибудь связи по времени между ограблением квартиры и первой передачей. Проанализировали. Сопоставили известные факты и пришли к выводу, что такая связь есть. Во всяком случае, к этому выводу совершенно объективно подводили следующие цифры: квартиру ограбили шестнадцатого сентября. Известно стало об этом восемнадцатого. В тот же день арестовали парня и опечатали входную дверь. А уже девятнадцатого сентября неизвестному адресату полетела первая радиограмма.
Сопоставив эти данные, полковник Круклис еще тогда сказал:
— Не сомневаюсь, что радиограммы передал один и тот же человек. Из разных мест? А вы бы хотели, чтобы он сидел под одной и той же елкой и ждал вас? Нет, дорогие друзья, этого вы не дождетесь.
Потом он заставил каждого придумать свою версию: что же могло быть в первой радиограмме? Почему корреспондент вынужден был дать вторую и что сообщил адресату в ней? И уже тогда предпринял ряд конкретных мер по розыску неизвестного радиста и его техники. Об этих-то мерах и упомянул сейчас на докладе Ефремову Доронин. Но как было сказано, результатов эти меры пока что не дали…
Уже во время совещания позвонил из Киева Петренко. Слышимость была плохой, в трубке что-то трещало, шумело. Но Доронин тем не менее уловил явно пониженный тон в голосе майора.
— Полная неудача, Владимир Иванович. Не нашел ничего даже похожего, — доложил Петренко.
— Ну зачем так мрачно, Леонид Сергеевич? — попытался подбодрить майора Доронин. — В данном случае этот отрицательный результат дает богатую пищу для размышлений.
— Только-то. А делать что? — спросил Петренко.
— Если уверен в том, что дальнейшие поиски никаких положительных результатов не дадут, возвращайся. Будем обмозговывать то, что удалось установить.
— Я перерыл все, — исчерпывающе ответил Петренко.
— Тогда ждем тебя здесь, — также коротко ответил Доронин. В том, что упорный и старательный Петренко просмотрел все, что только можно было просмотреть, Доронин не сомневался ни на йоту.
Обсудили и эту неожиданно возникшую ситуацию. Мнение сотрудников отдела разделилось. Одни неудачу Петренко объясняли недостаточностью архивных документов. Много ли их могло уцелеть после хозяйничания немцев? Другие, и в том числе Доронин, были склонны видеть ее в преднамеренных действиях Шидлер, умышленно указавшей когда-то неправильными дату и место своего рождения. Это, естественно, также породило несколько версий. Но разбираться в них сейчас не стали. Надо было еще кое-что уточнить. Совещание закончили, и Доронин выехал в Лефортово, в Военно-исторический архив. Надо было непременно найти ответ на вопрос: что же собой представлял и кем был до революции муж Шидлер — С. Г. Судзиловский.
Однако уже разговор с дежурным охранником в вестибюле старинного здания, в котором размещался архив, разочаровал Доронина.
— Так ведь эвакуировано почти все, товарищ подполковник. И сотрудников осталось кот наплакал. Мужчины, кто работал, почти все в армии. А женщины вместе со всеми делами в Саратове, — объяснил Доронину словоохотливый седоусый страж с пустой кобурой на поясе.
— А все же кое-кто, говорите, остался? — ухватился за это сообщение, как за спасительную соломинку, Доронин.
— А как же? И работают, — заверил охранник.
Так все и оказалось. И остались люди толковые. И та сотрудница, которая занялась вопросом Доронина, быстро разобралась в сути дела.
— Но вы хоть приблизительно знаете, где этот Судзиловский служил? — спросила она.
Доронин достал данные, взятые из справки, удостоверявшей личность Судзиловского С.Г.
— К сожалению, это все, чем мы располагаем, — признался он. — И я отлично понимаю, что этого крайне мало. Но я могу высказать некоторые соображения по поводу его службы…
— Давайте, — согласилась сотрудница. — Пусть будет хотя бы это.
— Почему-то думается, что подполковник проходил службу перед самой революцией в каком-нибудь высоком штабе. Возможно, был в Ставке, возможно, в Генеральном штабе или в штабе Главкома. Возможно, в Военном министерстве. Возможно, в штабе Петроградского округа. Данных нет, — извиняясь, улыбнулся Доронин. — Но почему-то, повторяю, упрямо хочется думать, что он вовсе не рядовой армейский офицер. Не окопник. И в Петрограде в восемнадцатом году очутился неслучайно.
— Ну, если это так, то еще есть кое-какие шансы напасть на его следы, — несколько обнадежила Доронина сотрудница. — А скажите, как скоро вам все это надо?
— Ответ старый: чем скорее, тем лучше.
— Я об этом спрашиваю, — уточнила сотрудница, — потому, что наша работа может вестись в двух направлениях: либо мы напишем в Саратов письмо и этого офицера будут искать наши сотрудники, либо в Саратов поедете вы и сами проведете весь поиск. Не сомневаюсь, что во втором случае результаты, конечно, будут достигнуты скорее.
Доронин задумался.
— А те данные, которые на этого офицера у вас есть, они не нуждаются в дополнительной проверке? — снова спросила сотрудница.
— Так ведь одно с другим практически не связано, — ответил Доронин.
— Конечно, если от восемнадцатого года идти к самому началу века, — согласилась сотрудница. — А может быть, такого офицера не было вообще? В те годы ой как многие прятались за вымышленными или чужими именами и фамилиями.
— Что же вы предлагаете?
— Для начала установить подлинность тех данных, которыми вы уже располагаете. А для этого вам надо сделать запрос или лучше самому побывать в Центральном государственном архиве Красной армии.
— Была такая мысль, — признался Доронин. — Но, если честно говорить, данным справки я поверил.
— Так ведь я вас и не разуверяю. Просто советую все хорошенько проверить. Только боюсь, что ЦГАКА тоже эвакуирован, — предусмотрительно предупредила сотрудница.
— Да так, наверное, и есть, — согласился Доронин.
И так на самом деле оно и оказалось. Материалы архива были вывезены в четыре города: в Саратов, Молотов, Барнаул и Чкалов. Когда Доронин услышал об этом, ему показалось, что его соответственно тоже разрывают на четыре части. Он чуть не застонал: сколько же времени потребуется, чтобы побывать и тут и там и во всем досконально разобраться. Но по мере того как сотрудники архива подробнее изучили заявку Доронина, ситуация неожиданно изменилась в лучшую сторону. Стало ясно, что материалы, интересующие Доронина, эвакуированы тоже в Саратов, как и те, которые ему надо было найти в Военно-историческом архиве. В таком совпадении Доронин увидел что-то вроде предзнаменования самой судьбы и, получив разрешение Ефремова, уже на следующий день вылетел в Саратов.
Город на Волге жил в напряженном трудовом ритме. Хотя население его значительно возросло за счет эвакуированных и большого числа военных, праздношатающихся на улицах почти не было видно. Дымили заводские трубы. На запад и на восток через Волгу непрерывно шли эшелоны.
В городе осели сотни больших и малых организаций и учреждений. И найти, где размещались архивы, было бы не так просто. Но у Доронина имелись адреса, и это очень облегчило дело. И в тот и в другой архив из Москвы уже звонили. Там знали о Доронине и сделали все, чтобы его работа закончилась успешно. Но сам поиск, несмотря на это, оказался неимоверно трудным. Хотя им занимались многие специалисты, отыскать следы бывшего подполковника русской армии оказалось очень сложно. И все же через неделю кропотливейших изучений пожелтевших от времени списков, ведомостей, приказов, рапортов и докладных удалось прояснить то, что было очень нужно знать Доронину. Но и на сей раз решить задачу полностью не удалось. Нить расследования потянулась за пределы Саратова и повела Доронина в Сызрань, в архив областного суда. И только здесь, спустя еще неделю, весь финал биографии и деятельности С.Г. Судзиловского стал ясен окончательно. Это была бесспорная удача. Туманный силуэт Шидлер-Барановой сразу стал вырисовываться четче. И если во время последнего разговора с полковником Круклисом у Доронина еще возникали какие-то сомнения относительно причастности отца Шидлер к делу «Добровольческой армии Московского района», то теперь он только и думал о том, как бы поскорее окунуться в архивные дела Верховного суда, а заодно кое-что посмотреть и в архивах своего наркомата.
Круклис все еще задерживался в командировке. Петренко привез лишь предпосылки для разных версий. Никаких новых радиоперехватов не было. Доронин очень внимательно изучал дело «Добровольческой армии Московского района» и все больше изумлялся необыкновенной памяти и чутью своего начальника. Круклис как в воду глядел, когда направлял его к материалам расследования и суда над группой заклятых врагов советской власти — деникинцев. Именно в этих материалах Доронин нашел то, что позволило ему окончательно, а главное, правильно сформировать свое мнение о Шидлер-Барановой. Но и теперь вопросов оставалось еще достаточно много. Неясным, например, по-прежнему было, когда и как она стала Барановой? Очередной раз вышла замуж? А куда делся этот ее муж, если с тридцать пятого года она живет одна? Да и кто он был? А возможно, и сейчас еще есть? Вопросам не было конца. Но для того чтобы прояснить их, Доронину пришлось снова экстренно отправить в Ленинград сотрудника.
— Разберись во всем с этим Барановым. Первым делом узнай, был ли вообще такой? — напутствовал Доронин Медведева.
— Но хоть с чего начать-то, Владимир Иванович? Ни имени не знаем, ни отчества. А фамилия такая распространенная, — взмолился Медведев.
Доронин в ответ только развел руками.
— Придумывай. Там на месте будет видней. В Москву из Ленинграда или из Пушкина она с этой фамилией приехала. Значит, там и надо искать. А уж как?.. Думай сам, — ничего не смог подсказать Доронин. И добавил: — Зацепись хоть за что-нибудь и звони. Дальше вместе будем раскручивать.