Политов немало был озадачен тем обстоятельством, что его неожиданно вызвал начальник курсов гауптштурмфюрер Краузе. Ведь только два дня тому назад они просматривали оценочные листы Политова, говорили о том, на что Политову следует обратить особое внимание, и вдруг снова вызов. Политов жил в постоянном страхе: не дай бог не угодит чем-нибудь эсэсовцам и они потеряют к нему интерес, заменят кем-нибудь другим. Поэтому от неожиданных вызовов он ничего хорошего не ждал. Но когда он предстал перед Краузе на сей раз и услышал то, что тот ему сказал, глаза у него вылезли на лоб.

— Я хочу поздравить вас, господин курсант, с успешным окончанием учебы, — благосклонно улыбаясь, объявил гауптштурмфюрер и пожал Политову руку. И, заметив на лице у него полное недоумение, добавил: — Да-да. Вы весьма неплохо усвоили материал, и теперь вам предстоит лишь кое-что отработать на практике.

Политов понял, что его не выгоняют. Он сразу же успокоился и заверил эсэсовца в том, что, как и прежде, готов выполнить любое задание.

— Вы ведь были какое-то время в «Русланд-Норде»? — спросил Краузе.

— Так точно. Имел честь быть представленным господину штурмбаннфюреру Крауссу.

— Вот и прекрасно. В его распоряжение вы и направляетесь. Но только уже в Ригу. Вы бывали в Риге?

— Никак нет, господин гаупштурмфюрер, — ответил Политов.

— Это даже к лучшему. Значит, вас там никто не знает. А это очень немаловажный фактор. Так что желаю вам удачи, — перевел напутственные слова Краузе гауптшарфюрер Кранц.

В тот же день Политов в сопровождении представителя разведоргана «Русланд-Норд» выехал поездом в Ригу.

Штурмбаннфюрер Краусс уже получил от Грейфе, а затем и от самого Шелленберга все необходимые инструкции и был полностью осведомлен, кто и с какой целью прибыл в его распоряжение из «Ораниенбурга». Не избалованному вниманием столичного начальства Крауссу и самому было интересно снова посмотреть на Политова, персону которого так опекало руководство. Поэтому, как только ему доложили о прибытии Политова в «Русланд-Норд», он немедленно принял его. В отличие от мрачноватого, не знавшего русского языка Краузе Краусс держался куда проще и общительнее. К тому же в разговоре с Политовым он прекрасно обходился без переводчика. Он специально припомнил Политову, что когда-то тот уже был в «Русланд-Норде», сказав:

— Все возращается на круги своя, господин Политов. Наш добрый «Русланд-Норд» вновь принял вас. Надеюсь, вы его не забыли?

— Прекрасно помню, господин штурмбаннфюрер, — ответил Политов.

— Да, но тогда было одно, а теперь совсем другое, — заметил Краусс. — Иные времена, как сказал ваш поэт, иные песни.

— Именно так, господин штурмбаннфюрер.

— И совсем не то, господин Политов, что вас окружало и чем вы занимались в «Ораниенбурге». Конечно, все, чему вы обучались там, также крайне необходимо. Но это станет, как бы сказать, лишь фундаментом ваших знаний. Отшлифовывать же свое мастерство, изучать его во всех тонкостях вам предстоит здесь. Сюда же будет поступать вся техника и оружие, с которыми вам предстоит иметь дело. Жить в казарме вы не будете. Вам предоставят номер в одной из лучших гостиниц города — «Эксельсиоре». По городу вы также будете ходить совершенно свободно. Все необходимые на этот случай документы у вас будут…

Краусс говорил очень доброжелательно. Но именно эта доброжелательность матерого разведчика и настораживала Политова. Конечно, Политов понимал, что теперь он уже далеко не тот завербованный службой СД агент, каким он пребывал в «Русланд-Норде» почти год тому назад. На сегодняшний день его акции неизмеримо выросли. О его прибытии в «Русланд-Норд» Краусса наверняка предупредил и детально проинструктировал сам Грейфе, а возможно, и бригаденфюрер Шелленберг. Благодаря этим указаниям благожелательный тон начальника «Русланд-Норда» стал совершенно естественным. И тем не менее Политов отлично знал, с кем имел дело, и не доверял эсэсовцу ни на грош. И пока тот рассказывал ему о том, какая перед ним открывается в Риге перспектива, Политов думал и пытался угадать, куда он клонит.

— А о вас тут кое-кто частенько вспоминал, — вдруг интригующе заметил Краусс.

— Обо мне? — удивился Политов.

— Именно о вас. А почему бы и нет?

— Не могу представить, кто бы это мог быть, господин штурмбаннфюрер, — признался Политов.

— Так-то уж, — лукаво ухмыльнулся Краусс. — А фрейлейн Лида?

— Шилова? — сразу вспомнил Политов.

— Вот видите, а говорите — не могу представить. Я уже предупредил ее о том, что вы на днях возвращаетесь сюда. Или, может быть, не надо было этого делать?

— Да нет, что вы… Спасибо, господин штурмбаннфюрер, — смутился Политов. — Она девушка славная…

— А главное, очень предана нам и на очень хорошем счету не только у руководства «Русланд-Норда», но и в Берлине.

«Вот и новый Кранц! — сразу догадался Политов. — А я думаю, чего это он разошелся: сюда свободно будете ходить, туда наведаетесь. Ну да, вместе с соглядатаем».

— Человек она надежный, так точно, господин штурмбаннфюрер, — поспешил согласиться Политов.

— И весьма привлекательна как женщина, — пристально посмотрел в глаза Политову Краусс.

— Вполне, господин штурмбаннфюрер, — снова согласился Политов.

— Скажу вам откровенно, господин Политов, более надежного помощника и в работе, и в жизни вы вряд ли найдете, — сделав ударение на словах «вряд ли», наставительно продолжал Краусс.

«И этот вопрос решен. Без меня меня женили», — снова подумал Политов и снова покорно поклонился.

— Совершенно с вами согласен, господин штурмбаннфюрер, — сказал он и добавил для большей убедительности: — Я давно хотел завязать с ней самые серьезные отношения. Но не моя вина была в том, что мы вынуждены были расстаться.

— Зато теперь все будет очень хорошо, господин Политов, — заверил его эсэсовец.

После этого разговора Политова повезли в гостиницу. Он впервые видел Ригу. В этот серый зимний день город показался ему мрачноватым. Это впечатление усиливал туман и дым, расплывавшийся из труб над крышами домов. Пешеходов и машин было немного. Лица людей были понуры и озабочены, но что сразу бросилось Политову в глаза — разрушений на улицах было намного меньше, чем в Берлине.

Скоро город, однако, перестал его интересовать, и он всеми мыслями перенесся к фрейлейн Лиде, которую Краусе так бесцеремонно нарек ему в сожительницы. Едва эсэсовец назвал ее, Политов сразу же вспомнил невысокую брюнетку с осиной талией плотно затянутую в эсэсовский мундир со знаками отличия унтершарфюрера. Она тогда провела с группой, в которой он был, одно занятие по радиоделу. И сразу очень ему понравилась. Впрочем, возможно, еще и потому что казалась практически недосягаемой. Но как-то так тем не менее случилось, что через неделю они очутились вместе в кино. Сидели рядом и разговорились. Он узнал, что зовут Лидой. По отчеству она Яковлевна, по фамилии Шилова. Он, конечно, догадался, что это не настоящая ее фамилия, потому что здесь никогда и никого не называли настоящими фамилиями. Однако расспрашивать ее он тоже не стал ни о чем. Потому что, во-первых, это для него могло бы очень плохо кончиться. А во-вторых, она наверняка ничего бы ему не сказала. Узнал он лишь то, что до войны она жила в Пскове. А то, что ее настоящая фамилия Адамчик, что, как только в Псков пришли немцы, она добровольно выдала им весь комсомольский актив города и в дальнейшем служила немцам как самая преданная собака — это для него так и осталось тайной. Но он и без ее рассказов понял, что она одного поля с ним ягода. И сам рассказал ей о том, как переходил фронт под Ржевом. Таким образом, они вроде бы стали как земляки, и это в какой-то мере способствовало их знакомству. Потом они встретились еще несколько раз. А потом Политова перебросили работать по специальности в тюрьму в Вену.

Можно было быть совершенно уверенным в том, что ни он, ни она и не думали никогда больше увидеть друг друга. И вдруг: «Тут о вас кое-кто частенько вспоминал». Да чистейшей воды бред сивой кобылы. Кому он тут был нужен?! Эсэсовские штучки! А вот то, что кто-то не забыл о том, что они были знакомы, — это было другое дело. И что кому-то пришло в голову этим знакомством воспользоваться для того, чтобы приставить к нему, Политову, надежного шпиона, — это тоже было сущей правдой… С мыслями о том, что ему только что довелось выслушать, Политов и приехал в гостиницу. Да, это был не тот зашарпанный приют, в котором он жил в Вердине, пока в РСХА выбирали, кому же из кандидатов отдать предпочтение. «Эксельсиор» — это звучало! Подъезд! Швейцар! Патруль на тротуаре! И господа офицеры всех званий — проживающие!

Номер Политову отвели вполне приличный: с ванной и небольшим холлом.

— Располагайтесь, приводите себя в порядок, скоро обед, — взглянув на часы, предупредил сопровождающий.

— Да, но у меня нет ни денег, ни документов. Я даже из номера выйти не смогу. А вдруг кому-нибудь вздумается проверить? — озабоченно сказал Политов.

— Приводите себя в порядок, вам все принесут, — повторил сопровождающий и ушел.

Упоминание об обеде заставило Политова поторапливаться. Есть хотелось зверски.

Политов наскоро принял душ, побрился и принялся разглядывать свой костюм. Что и говорить: экипировка его выглядела довольно убого. И расхаживать в ней по коридорам «Эксельсиора» было по меньшей мере неблагоразумно. Первый же встречный постоялец принял бы его за жулика. Однако другого выхода не было, пришлось надевать то, на что расщедрились вещевики «Ораниенбурга». Закончил эту операцию Политов очень своевременно. Потому что едва он облачился в пиджак, как в дверь негромко постучали.

— Битте! — по-немецки ответил Политов.

Дверь открылась. На пороге появилась Шилова.

— Вот мы и снова вместе! — наигранно улыбаясь, кокетливо проговорила она.

Политов на момент опешил. Но тут же нашел достойный ответ.

— Знаешь, Лидуша, — решил он сразу переходить на семейный лад, — значит, это судьба. Ну, здравствуй, моя дорогая!

Шилова вошла, закрыла за собой дверь, подошла к Политову и бесцеремонно поцеловала его в губы. Хотя до этого, насколько помнилось Политову, он всего лишь однажды взял ее за руку и то для того, чтобы помочь ей спуститься со скользких ступенек крыльца клуба, в котором они смотрели очередную кинокартину.

Политов помог Шиловой снять пальто и повесил его на вешалку в прихожей. А Шилова подошла к столу, раскрыла свою сумочку, достала из нее пачку денег, коричневую книжечку, оказавшуюся удостоверением, и протянула все это Политову.

— Это тебе от нашего посаженого отца господина Краусса, — объяснила она. — Он сказал, что на первое время этого нам должно хватить.

Политов взял деньги, повертел их в руках и бросил на стол. Раскрыл книжечку и внимательно ознакомился с тем, что в ней было. Это было удостоверение, выданное инженеру фирмы «Мессершмитт» и пропуск на право хождения по городу в любое время суток. И то и другое было скреплено печатями и подписями штурмбаннфюрера Краусса.

— Мы будем ему благодарны всю жизнь, — делая ударение на «мы», сказал Политов. Перечить новоявленному посаженому отцу ему и в голову не приходило.