В начале марта в горах Северной Италии солнце греет совсем по-весеннему. Уже к полудню звонкая капель и веселое журчание ручьев слышны со всех склонов. Но к вечеру журчание и всплески стихают, легкий морозец снова сковывает лужи, земля под ногами твердеет, воздух становится прозрачным и гулким, как стекло, как лед, только что затянувший талую воду.

Внизу, в долине, протянулась поперек всего полуострова государственная дорога номер девять — крупнейшая магистраль на севере страны, идущая от Пьяченцы через Парму, Реджо-Эмилию, Модену, Болонью до самого Римини, раскинувшегося на Адриатическом побережье. Дорога и все, что там внизу, в руках немцев. Но горы почти повсеместно под контролем партизан. Правда, на ключевых позициях везде немецкие гарнизоны. Но партизан уже тысячи, десятки отрядов и бригад, и немцы чувствуют себя все неуютней в своих обнесенных колючей проволокой, обставленных пулеметами опорных пунктах. И уже не единицами и не десятками, а сотнями убитых, раненых и пленных исчисляются потери врага. В партизанских отрядах десятки бежавших из немецкого плена советских солдат и офицеров. Они мужественно сражаются плечом к плечу с итальянскими, югославскими, польскими, чешскими, французскими и другими бывшими узниками фашистских лагерей. В отряде «Красное знамя» русских немного. Всего восемь человек. Но воюют они, как сказал командир отряда Рино Монари, за взвод. Им дают самые ответственные поручения. В окрестных деревнях их уже приметили и относятся к ним с особым уважением.

В горах тихо. Но партизанские дозоры знают, что тишина эта обманчива, враг может незаметно подойти в любую минуту, и бдительно несут сторожевую службу. Сегодня в дозоре, занимавшем удобную позицию над развилкой дорог, — пятеро: двое итальянцев — Джузеппе и Этторе, чех Богуслав и двое русских — Тюлькин и Чикирев. Ночь прошла без происшествий. С гор потягивает холодный ветерок. Четверо партизан, согревая друг друга собственными телами, полудремлют в каменной нише. Пятый, Тюлькин, стоя у пулемета, не сводит глаз с дороги. Чуть начало рассветать, а на развилке уже появились крестьяне. Появились и разошлись, кто в Приньяно, кто в Куару. Местным дорога открыта везде. Лишь бы не появились немцы или милиты…

Неожиданно до слуха Тюлькина донесся чуть слышный гул. Подумалось: «Обвал где-нибудь…» Но гул не пропал, не растаял в воздухе, а, наоборот, стал слышен еще громче. Мелькнула тревожная мысль: «Танки!» Но гул доносился откуда-то со стороны долины. Оттуда танки, даже если их двигалась сотня, на позиции дозора все равно нельзя было бы услышать. «Значит, самолет», — решил Тюлькин и мельком оглядел горизонт. Окрестности еще тонули в предрассветной дымке. И разглядеть в этой синеве самолет было очень трудно. Но звук нарастал, и скоро Тюлькин увидел силуэт летящего над горами самолета. Неясным оставалось только, какой это был самолет и чей: немецкий, итальянский или союзников? В последнее время английские и американские самолеты все чаще стали появляться над северными районами Италии, бомбили железнодорожные узлы, мосты, скопление вражеской техники.

Самолет летел, будто крадучись, явно прижимаясь к горам. Он словно кого-то опасался. Тюлькин толкнул в плечо своего земляка:

— Андрюх, гляди-ка кто прет! — сказал он, указав в сторону приближающегося самолета.

Чикирев мигом вскочил, поднялись и остальные партизаны и с любопытством уставились на воздушного нарушителя их спокойствия.

— Да ведь это же немецкий разведчик! — опознал врага Этторе. — Разрази меня мадонна!

— Точно, «рама»! — подтвердил Чикирев. — Американцев боится, вот и жмется!

— Сбивать? — мигом загорелся Тюлькин.

— Бей, раз сам на рожон прет! — поддержал Чикирев.

Тюлькин припал к пулемету. Партизаны замерли в напряженном оцепенении. Двухфюзеляжный «фокке-вульф», огибая карниз, на котором засел дозор, приближался с каждой секундой. И когда до него осталось не более четырехсот метров, пулемет Тюлькина заговорил как живой. Огненная трасса ударила по застекленной кабине. Самолет клюнул носом, словно споткнулся. Но в следующий момент выровнялся. А пулемет все бил и бил, и пули все хлестали и хлестали по его серебристой бочине. Не больше десяти секунд находился самолет в зоне огня. Но и за это короткое время пулеметчик сделал свое дело. Самолет клюнул носом еще раз, потом вдруг словно провалился в небольшую яму, потом завалился набок, вошел в крутое пике и с грохотом врезался в склон горы. Над местом его падения взметнулся столб черного дыма. Эхо взрыва, многоголосо перекликаясь, покатилось по горам.

Партизаны, не веря собственным глазам в то, что это сделали они, еще какой-то момент стояли неподвижно, словно окаменелые, а потом вдруг с радостными криками бросились обнимать и колотить друг друга от радости. Старший дозора Джузеппе, поначалу принимавший в этой потасовке самое горячее участие, опомнился первым и еле успокоил своих подчиненных.

— Что вы орете? Кто нам поверит, что самолет сбили мы? — расталкивая партизан, кричал он.

— Так никто же больше не стрелял! — возразил Чикирев.

— Ну да! Докажи кому-нибудь, что весь этот грохот устроил один Тюля! — не соглашался Джузеппе.

— Тогда надо пойти и забрать у пилотов документы! — предложил Богуслав.

— Вот и я тоже говорю, нечего тут сходить с ума от радости! Надо дело делать! — не унимался Джузеппе.

— Я пойду! — сразу вызвался Этторе.

— И я тоже, — попросился Тюлькин.

— Конечно! Ты сбил, тебе и забирать, — разрешил Джузеппе и хлопнул по плечу своего земляка. — И ты иди тоже! Только возвращайтесь скорее. Немцы наверняка тоже захотят посмотреть, что тут случилось.

Тюлькин и Этторе, захватив автоматы, поспешили к самолету. В томительном ожидании прошло минут сорок. И вдруг снизу снова донесся какой-то шум. Но это уже был не самолет. Шум доходил до карниза именно снизу и был тяжелым, будто выбивался из-под земли. А еще через несколько минут партизаны увидели, как из-за поворота на дорогу к развилке начала выползать колонна мотоциклистов и бронетранспортеров с пехотой. Джузеппе как в воду смотрел. Немцы также спешили к месту падения своего самолета.

— Через полчаса они будут там, — определил наметанным глазом Джузеппе.

— А наши? — спросил Богуслав.

— А я почем знаю, куда они запропастились!

— Но надо хоть как-то их предупредить!

— Конечно! Иди вниз. Спускайся на двести метров и брось на дорогу гранату.

— А если немцы уже проедут?

— Обязательно проедут, если ты будешь спускаться два часа!

Богуслав не побежал, а полетел к камню, нависшему над дорогой. Он очутился на нем, когда колонна только вытянулась из-за поворота. И бросил вниз не одну, а две гранаты. Они разорвались в самой гуще врага. Но так как немцы были защищены броней бронетранспортеров, видимого урона им не нанесли. Но это было и не так важно. Главное — взрывы должны были насторожить Тюлькина и Этторе. И это было достигнуто. Немцы сразу же открыли ответный огонь. И в горах снова загремело раскатистое эхо.

— Это наверняка услышат и в отряде, — сказал Чикирев.

— И очень хорошо. Нам не надо будет бежать и предупреждать всех об опасности, — ответил Джузеппе. — Но куда же они на самом деле пропали?

Стрельба немцев была беспорядочной. Они били наугад, по всем подозрительным камням и кустам. Но неожиданно огонь их сосредоточился, и трассы пулеметных и автоматных очередей со всех сторон уперлись в камень, на котором только что стоял Богуслав. Потом они переместились несколько правее и ближе к карнизу. Стало ясно, партизана заметили и не дают ему возможности вернуться на карниз, за которым не только можно было надежно укрыться, но с которого, не подставляясь под пули, можно было спокойно уйти в горы…

Немцы еще продолжали стрелять, когда на карниз неожиданно посыпались мелкие камни. Чикирев и Джузеппе обернулись. Чуть выше их, за уступом скалы, стоял Тюлькин и подавал им знаки. Он и кричал что-то. Но из-за сильного эха стрельбы слов его совершенно не было слышно. Тюлькин явно звал их к себе. И партизаны поспешили наверх. За уступом скалы они увидели истекающего кровью Этторе. В него попало сразу несколько пуль, и вся рубаха на нем была красной от крови. Чикирев и Джузеппе моментально бросились к нему. У Джузеппе был бинт. Он достал его из сумки и, разорвав на Этторе рубаху, принялся бинтовать его избитую пулями грудь. Этторе был еще в сознании и что-то пытался сказать. Но его уже невозможно было понять.

— А где Богуслав? — спросил Чикирев.

— Там, — махнул рукой вниз Тюлькин. — Я видел, как он покатился вниз…

— Значит, двоих…

— У них тоже трое в самолете. И вот, — сказал Тюлькин и достал из-за спины большую кожаную, сильно обгоревшую сумку пилота. — Уходить надо.

Чикирев вместе с Джузеппе подняли на руки Этторе и понесли его следом за Тюлькиным.

В отряде их уже ждали. Фельдшер Альдо сразу же начал делать перевязку Этторе. Но тот потерял слишком много крови и почти не подавал признаков жизни. Командир отряда Рино спросил Джузеппе:

— Как это случилось?

— Тюля сбил немецкий самолет. Он рухнул в километре от нас. Они побежали посмотреть, что там осталось. А в это время подоспели немцы, — объяснил Джузеппе.

— Мы слышали взрыв. Так это был самолет? — не поверил Рино.

— Да, командир, — подтвердил Тюлькин. — Мы сразу побежали посмотреть. В самолете было трое летчиков. Я снял с одного из них эту сумку.

Рино взял сумку.

— А где Богуслав? Где чех?

— Он тоже попал под пулеметную очередь. Я сам видел, как он покатился по откосу к обрыву, — ответил Тюлькин.

— Жаль товарищей. Но ты — герой, Тюля. У нас еще никто не сбивал самолетов. О тебе будет говорить вся Реджо-Эмилия. И мы будем гордиться тобой, Тюля, — пожал руку русскому Рино.

Немцы не полезли в горы. Они забрали погибших летчиков, сняли с самолета оставшийся боекомплект и вернулись на свою базу. Партизаны проводили их проклятиями, похоронили Этторе и поклялись отомстить за друзей. После этого Рино, комиссар Амандо и фельдшер Альдо, единственный человек в отряде, прилично знавший английский и немецкий языки и потому выполнявший по совместительству обязанности переводчика, занялись изучением содержания снятой с пилота сумки. Они нашли в ней объемистый пакет, в котором лежали фотоснимки каких-то чертежей.

Чертежи рассматривали и так и сяк, но долго ничего не могли понять. Наконец комиссар Армандо сказал:

— По-моему, это какой-то автомобиль.

— По-моему, тоже. Но он, похоже, не военный, — заметил Рино.

— Я что-то тоже не пойму, написано непонятно: то ли это американская машина, то ли русская, советская? — сказал Альдо.

— Возьми и разберись хорошенько, — приказал Рино. — Уж, наверно, не зря она попала к немцам?

Альдо присел на камень и внимательно стал разглядывать чертежи и читать надписи. Командир и комиссар на какое-то время оставили его в покое. Но скоро он сам подошел к ним.

— Кажется, я что-то понял, — сказал он.

Рино и Армандо склонились над чертежами.

— Это чертежи американской машины «кадиллак», сделанной по заказу русских, — объяснил Альдо. — Но это не простой «кадиллак». Тут все время повторяется слово «спешиал», что означает «специальный». А вот что в нем специального и для чего он делался — сам черт не разберет.

— А немцам-то он зачем понадобился?

— Спроси у Тюли, он последний с ними виделся, — ответил Альдо.

— Тюля свое дело уже сделал, — сказал Рино. — Но что вы думаете: это стоящая вещь?

— Раз немцы везли, да еще на самолете, наверняка кому-то из них эти чертежи были очень нужны, — рассудил Армандо.

— Ну а нам что с ними делать? — спросил Рино.

— Я бы переправил их русским, — сказал Армандо.

— Как? По почте?

— Можно и по почте, — усмехнулся Армандо. — Но я думаю, с курьером будет быстрей. Ты же знаешь, Рино, что при штабе союзников имеется русская миссия.

— И что ты предлагаешь?

— Надо переправить через линию фронта Тюлю, пусть он вручит своим эти снимки. А те уж пусть сами решают: нужны они им или нет.

— Тюля не знает ни нашего языка, ни гор, — заметил Рино.

— Пошлем с ним надежного проводника. У кого из наших есть родственники или знакомые в Неаполе? — спросил Армандо.

— Надо опросить ребят.

Построили отряд. Рино объяснил задачу. Партизаны зашумели. Все они были из близлежащих деревень. И только у одного из них, у Риккардо, в Неаполе жила дальняя родственница.

— Помню, звать Рози. Двоюродная сестра матери. Видел один раз в жизни, когда в тридцатом году вместе с матерью приезжал к ней погостить. Жива ли теперь? А я почем знаю. Адрес? Улицу помню. А дом найду, — ответил он на все вопросы Рино.

— А кто поведет через линию фронта?

Все зашумели еще громче. Каждый предлагал чью-нибудь кандидатуру. Не называли только себя. Никто не хотел, чтобы о нем думали, будто он хочет удрать в тыл. Наконец остановились на Теофиле.

— Откуда ты, Тео? — спросил комиссар.

— Из Морконе.

— Это уже по ту сторону фронта?

— Да, километрах в десяти.

— Но тебе придется идти до самого Неаполя. Трое — это не двое. Это уже сила. А мало ли что может случиться по дороге, — предупредил Армандо.

— Если надо, могу и до Реджио-ди-Калабрии дотопать. А хочешь — могу заглянуть и в Палермо. У меня там есть кого навестить, — ответил Теофил.

— Я бы тебе разрешил. Но сам понимаешь, сколько тут еще дел, — добродушно улыбнулся Армандо.

— Понял, комиссар. Разопьем «кианто» в следующий раз. Отведу Тюлю в Неаполь, подобью ботинки и вернусь.

— На том и договорились, — пожал руки всем троим Армандо.