Грейфе очень расстроился, когда ему сообщили о том, что посланные по его указанию из Америки чертежи погибли в Италии.

— Как же так? Как же так? — сокрушался он.

— По имеющимся сведениям, самолет сбили партизаны, — доложил Эгерт.

Лицо у оберштурмбаннфюрера стало пунцовым.

— Бандиты! Всех вешать от мала до велика! И чем они могли сбить? Что у них есть, кроме винтовок и автоматов? — неистовствовал Грейфе.

Эгерт дал ему выкричаться. Люфтваффе нес на всех фронтах такие огромные потери, что говорить о каком-то одном самолете было просто смешно.

— Но только что пригнали машину, сделанную по тем же чертежам, из Брюсселя, — продолжал Эгерт.

— Вы ее видели? — сразу успокоился Грейфе.

— Не позднее, как час тому назад.

— Где она?

— В гараже управления.

— Она на ходу?

— Совершенно исправна, оберштурмбаннфюрер.

— Пусть полностью заправят и немедленно подадут к подъезду, — приказал Грейфе. — И сообщите в «Ораниенбург» Краузе, что через час буду у него.

Поблескивающий синеватым отливом черный «кадиллак» произвел на Грейфе самое прекрасное впечатление. Грейфе видел «грос-мерседес», на котором ездил фюрер. Но по сравнению с «кадиллаком» отечественный шедевр выглядел просто неуклюжим.

— Заведите, — приказал Грейфе.

Водитель запустил двигатель. Он работал совершенно бесшумно и этим тоже очень выгодно отличал «американца» от своего немецкого собрата.

— Ладно, — не желая вслух выражать своего удовлетворения, сказал Грейфе, сел в салон и захлопнул дверцу. Она закрылась с глухим солидным цоканьем стального замка. И это тоже вызвало у Грейфе неподдельный восторг. Но особое восхищение эсэсовцу внушил ход машины, спокойный и плавный. Бронированный «кадиллак», весивший три с небольшим тонны, не катился, а плыл по автостраде, шурша густматикой.

В «Ораниенбурге» «кадиллак» осмотрели специалисты. Примерно через час Грейфе выслушал их обстоятельный доклад о защитных данных машины. Автомобиль был полностью бронирован, включая днище и крышу. Все стекла кабины: лобовое, в дверцах и заднее, разделенное на три части, являлись пуленепробиваемыми и были сделаны из специальной, так называемой прозрачной брони. Резина на колесах не надувная, а сплошная, густматика. Броневое покрытие днища — толщиной три сантиметра, дверей, багажника и передней стороны — два сантиметра, крыши — полтора. Машина развивает скорость до ста шестидесяти километров в час, имеет запас хода около трехсот километров. Машина семиместная. Два человека, в том числе водитель, размещаются в передней кабине, пять человек, из них двое на откидных креслах, в задней кабине салона. Салон разделяется пуленепробиваемым стеклом, которое по желанию пассажиров задней кабины нажатием кнопки утапливается в спинку сиденья передней кабины.

— Это все теория. Вы мне на практике докажите, что ее не возьмет никакая пуля, — выслушав доклад, сказал Грейфе. — Может, нам этого «панцеркнакке» и ждать незачем…

— Но практика — это только стрельба, оберштурмбаннфюрер, — заметил Краузе.

— Я понимаю. А у вас что, патроны кончились?

— Все будет сделано, оберштурмбаннфюрер, — поспешил заверить Краузе. — Я думаю, в машину следует посадить заключенных из Заксенхаузена.

— Именно. Но предварительно не забудьте снять ручки с внутренней стороны дверей. А то, я знаю этот народ, вмиг разбегутся, как тараканы, — предупредил Грейфе.

— Будет сделано, оберштурмбаннфюрер. Машина, конечно, будет стоять на месте.

— Да, пока что ей двигаться незачем, — решил Грейфе.

«Кадиллак» отогнали на площадку, на которой пробовал на живых мишенях пули Баумкёттера Политов. Потом пригнали туда семерых узников концлагеря. Всем семерым одели на руки и на ноги кандалы, втолкнули их в машину и захлопнули дверцы. После этого два эсэсовца сделали по машине десять выстрелов из винтовок с расстояния пятьдесят метров.

Грейфе и Краузе наблюдали за экспериментом с вышки через бинокли. Как только началась стрельба, заключенные, крича, сбились в кучу, каждый при этом стремился прижаться ближе к полу. Но десять выстрелов прогремели, эсэсовцы открыли машину и вытащили из нее всех семерых насмерть перепуганными, но совершенно невредимыми. После этого с них сняли кандалы и куда-то увели, а к машине подошли Грейфе и Краузе. Обе дверцы с левой стороны были основательно изуродованы пулями. Но ни одна из них не пробила их насквозь. Они изрешетили лишь наружный металл. Но с броней они ничего сделать не смогли.

— Автомат или тем более пистолет и вовсе не сделали бы ей ничего, — оглядывая пробоины наружного листа, сказал Краузе.

— Вы правы. Без «панцеркнакке», похоже, в этой штуке действительно никого не достанешь, — согласился Грейфе.

— Будем пробовать мины? — спросил Краузе.

— Здесь нет. Изуродуем ходовую часть, а нам нужно, чтобы она была на ходу, — ответил Грейфе. — Прикажите все пробоины заварить, зачистить и закрасить так, чтобы не осталось никаких следов. Завтра же машину погрузят в эшелон и отправят в расположение «Русланд-Норда».

Краузе заверил оберштурмбаннфюрера, что к утру машина будет как новенькая.

Грейфе остался доволен экспериментом. Из Брюсселя пригнали экземпляр, достойный того оружия, которое для него изготовляли на полигоне у Цирайса и Пфлюкера. И все же сообщение о гибели технической документации «кадиллака», специально оборудованного по советскому заказу, он воспринял как большую собственную неудачу. И было это неспроста. Ибо Грейфе как старый травленный всеми собаками волк отлично понимал, что рано или поздно не кому-нибудь, а именно ему придется отвечать за всю подготовку к планируемой операции. Потому что кто-нибудь из начальства непременно захочет основательно погреть на этой подготовке руки. И тогда ничего не будет проще и легче, чем объявить, что дело делается медленно и плохо, потому что он, Грейфе, с ним просто не справляется. Ну а он-то разве виноват в том, что даже итальянские партизаны, эти оборванцы и горлопаны, начинают сбивать немецкие самолеты, выполняющие задание особой важности? Не виноват нисколечко! И тем не менее его, не моргнув глазом, положат на заклание. Вот почему так расстроило его известие о гибели документов.

С такими безрадостными выводами относительно своей дальнейшей судьбы Грейфе выехал из «Ораниенбурга» и прибыл на полигон у Зееловских высот к небезызвестным ему майору Цирайсу и главному инженеру Пфлюкеру. Оба, естественно, о его визите были заранее оповещены расторопным Эгертом и уже ждали его. Не знали только, что в первую очередь показывать высокому гостю из РСХА: уже почти готовый «панцеркнакке» или то, что они только что изготовили по новому заказу оберштурмбаннфюрера. С этим вопросом Цирайс и обратился к Грейфе после короткого выражения искреннего удовольствия видеть вновь герра оберштурмбаннфюрера живым и здоровым. В ответ на эти слова Грейфе лишь кисло поморщился и махнул рукой, будто хотел прогнать назойливую муху.

— Этого вашего «панцеркнакке», я думаю, мы вообще никогда не дождемся. Так что давайте начинайте с нового заказа. Может, хоть тут что-нибудь получится.

Столь пессимистично по поводу изготовления законченного образца всеми ожидаемого гранатомета Грейфе выразился отнюдь не случайно. Этим он хотел еще раз подстегнуть специалистов. А заодно, если у них ничего не получится и на этот раз, показать им свою прозорливость.

Цирайс, однако, ничего обратного доказывать ему не стал и покорно ответил:

— Как вам будет угодно, герр оберштурмбаннфюрер. Наша новая работа действует безотказно.

Новый заказ и новая работа специалистов появились тоже совсем не неожиданно.

Незадолго до того, как отправить Политова в «Русланд-Норд», сам же Грейфе предложил руководству увеличить будущее задание террориста и помимо планируемого выстрела из «панцеркнакке» вменить ему совершение еще одной не менее эффективной, по его мнению, акции. Зная о традиции советских людей неизменно отмечать свои революционные праздники и проводить по этому поводу многочисленные и торжественные собрания и демонстрации, Грейфе предложил воспользоваться этим и не позднее как шестого ноября текущего года произвести во время такого торжества взрыв в Большом театре в Москве. Руководство оценило предложение и дало указание немедленно приступить к его подготовке. Самому Политову пока ничего еще об этом не говорили. Но это было не так уж и важно. Важнее было подготовить и обеспечить акцию технически. А для этого решили изготовить несколько небольших, но достаточно мощных зарядов, приводимых в действие по радио. Теперь эти взрывные устройства были уже смонтированы, и Цирайс охотно и даже с энтузиазмом согласился продемонстрировать их перед заказчиком в действии.

— Прошу вас сначала пройти сюда, герр оберштурмбаннфюрер, — попросил он, указав на уже знакомое Грейфе еще по первым испытаниям «панцеркнакке» бетонное убежище.

Грейфе спустился по ступенькам каземата вниз и очутился в одной из комнат. Здесь стоял стол. А на нем лежали небольшой чемоданчик, две дамские сумочки и совсем маленький кошелек.

— Это все, что мы приготовили на сегодня. Но вы сами понимаете, герр оберштурмбаннфюрер, что в данном случае дело не в количестве, а в качестве проводимых испытаний, в надежности дистанционного управления взрывом, — заметил Пфлюкер.

— Согласен. Показывайте, — коротко ответил Грейфе.

Цирайс дал команду. В комнату вошли три солдата и забрали со стола чемоданчик, сумочки и кошелек. Потом все вышли из убежища и направились на площадку, где стоял советский трофейный мотоцикл с коляской марки «М-72».

— Там, — указал Пфлюкер на солдата с чемоданчиком и сумочками, — образно выражаясь, приемники. А здесь, в трофейном мотоцикле, смонтировано радиопередающее устройство. Здесь передатчик, герр оберштурмбаннфюрер.

Грейфе согласно кивнул. Пфлюкер снял с коляски запасное колесо, отвинтил четыре винта и снял верхний лист обшивки. Под ним оказалась ниша, в которой и было смонтировано устройство. Пфлюкер объяснил эсэсовцу его принципиальное действие и указал на четыре разноцветные кнопки.

— Передатчик и приемники работают на постоянной волне. Вам ничего не надо будет настраивать. Вам надо будет только нажать эти кнопки, — сказал он.

Солдаты тем временем разнесли по полигону замаскированные под чемоданчик и сумочки мины и уже возвращались назад. Прозвучал сигнал готовности. Пфлюкер включил передатчик.

— Что вы хотите взорвать, герр оберштурмбаннфюрер? — учтиво спросил он.

— Красную сумочку, — назвал Грейфе.

— Пожалуйста, нажмите красную кнопку.

Грейфе нажал. Над полигоном взметнулся султан пыли и дыма.

— Еще? — продолжал Пфлюкер.

— Чемодан.

— Нажмите коричневую.

Грейфе нажал коричневую. И снова, но уже в другом месте, в воздух поднялось облако взрыва.

— А что означает эта черная кнопка? — спросил Грейфе.

— Маленький сюрприз, герр оберштурмбаннфюрер, — довольно потирая руки, ответил Пфлюкер. — Специально для вас.

— А синяя?

— Вторая сумочка.

Грейфе нажал синюю кнопку.

— Ух! — рвануло третий раз.

— С какого же наибольшего расстояния можно подавать сигналы? — спросил Грейфе.

— При наличии сильных помех и экранов в городских условиях, скажем, предельной дистанцией будет три с половиной — четыре километра.

— Сойдет, — коротко решил Грейфе. — Показывайте сюрприз.

— Сюрприз подготовлен, чтобы развеять все ваш сомнения, герр оберштурмбаннфюрер. На земле вы вполне могли считать, что мы тут что-то подстроили. Но вот в воздухе…

— Мог, — признался Грейфе. — Уж очень все у вас здорово на сей раз получается. Не как с этим «панцеркнакке». Ну так что в воздухе?

Цирайс подал знак, и солдат, стоявший на краю площадки, подбросил вверх голубя. Почувствовав волю, птица радостно захлопала крыльями и понеслась в голубую высь. Грейфе потянулся к черной кнопке.

— Не спешите, не спешите, герр оберштурмбаннфюрер, — остановил его Пфлюкер. — Дайте ему набрать дистанцию.

Грейфе послушался. Птица поднималась все выше и выше, сделала над полигоном круг, сориентировалась и взяла курс на голубятню.

— Ну? — нетерпеливо спросил Грейфе.

— Он не улетел еще и на километр, — прикинул Пфлюкер.

Грейфе подождал еще. А когда голубь уже почти пропал из виду, с азартом нажал, словно на спусковой крючок ружья, черную кнопку. Далеко на фоне горизонта в небе вдруг всплеснулось черное облачко дыма и перьев и, покачавшись, медленно начало опускаться вниз.

— Неплохо, — довольно проговорил Грейфе. — А на себе носить этот передатчик можно?

— Мы предусмотрим и этот вариант. Но возимый с точки зрения работы будет надежней, герр оберштурмбаннфюрер. Ведь кузов коляски не металлический. Он из особых пластмасс. И по всему его периметру расположены антенны направленного действия. А в носимом варианте антенна невелика, — пояснил Пфлюкер.

— И все же готовьте оба варианта, — сказал Грейфе. — Ну а что же все-таки с вашим «панцеркнакке»? Хоть сколько-нибудь вы продвинулись с ним вперед?

— Он почти готов, герр оберштурмбаннфюрер, — в один голос ответил Цирайс и Пфлюкер.

— Что значит «почти»? — не понял эсэсовец.

— Гранаты готовы совершенно. И изготовлены в количестве пятидесяти штук. Завтра их должны доставить сюда. Не готов лишь кожаный нарукавник.

— Почему? — последовал вопрос.

— Их сделали несколько, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы их все забраковали. По нашему мнению, они слишком тверды и будут стеснять движения стрелка, — объяснил Пфлюкер.

— Да это же ерунда — нарукавник! Из-за такой чепухи стало все дело! Кто этим занимается? — повысил голос Грейфе.

— Наше производство.

— Вы забыли, что выполняете заказ особой важности!

— Нет, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы не можем достать нужного сырья.

— Почему не обратились ко мне? Что вам нужно? Какая кожа? Чья? Нильского крокодила? Цейлонского буйвола? Индонезийского орангутанга? Или, быть может, вы считаете, что для вас следует ободрать гималайского снежного человека? — гремел Грейфе. — Вы понимаете, что время работает против нас?

— Нам нужна всего лишь добротная лосиная шкура.

— Так неужели в Финляндии перевелись все лоси? А в Норвегии? А в Швеции, наконец?

— Мы уже ждем посылку из Норвегии, герр оберштурмбаннфюрер, — сообщил Пфлюкер.

— Когда придет?

— На этой неделе должны получить.

— Сколько же времени потребуется на изготовление этого нарукавника?

— Два-три дня.

— Даю вам четыре, — сказал Грейфе. — И уже не я, а бригаденфюрер или, может быть, даже сам обергруппенфюрер приедут проверить, что стоит ваше «готово».

— Все будет сделано в лучшем виде, герр оберштурмбаннфюрер, — поклялся Пфлюкер.

В Берлин Грейфе возвращался все же расстроенным. Бесила прямо-таки поразительная беспечность людей. Рейх трещит по всем швам, а они так себя ведут, будто война будет продолжаться по крайней мере еще лет десять — пятнадцать. А в результате — с чертежами провал! Московские фотографии исчезли! Хваленый самолет не готов! И кто подводит — «Мессершмитт»! Какая фирма! С «панцеркнакке» тоже черт знает сколько еще будут возиться!

Не вывела Грейфе из этого состояния даже пришедшая из Риги от Краусса шифровка, в которой начальник «Русланд-Норда» доносил, что «работа с курсантом проходит успешно. Ученик оказался в высшей мере способным. Учебную программу схватывает на лету. Личную жизнь налаживает в нужном для нас направлении».

«Вот, пожалуй, только этим и можно будет козырнуть, когда придет время бить чужие карты», — подумал он, возвращая Эгерту шифровку.

— Что слышно от «двадцать второго»?

— Молчит, оберштурмбаннфюрер.

— Сукин сын! — снова побагровел Грейфе. — Или он надеется отсидеться за русским фронтом, как за каменной стеной?

— А я думаю, уж не случилось ли чего похуже, — признался Эгерт.

— Оставьте, Эгерт! — раздраженно сказал Грейфе. — Разве он один теперь так себя ведет? В том-то и дело, что нет. И все они были бы рады, чтобы мы считали, что с ними случилось что-то очень страшное, и забыли о них, перестали их тормошить своими заданиями. Но ничего! Мы еще не утратили возможности ставить таких умников на место. Сейчас же отправьте «двадцать второму» шифровку. И я посмотрю, как он ее не выполнит. Пишите, Эгерт!

Эгерт всегда был готов к этой процедуре. В его руках, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно появились блокнот и самописка. А весь его вид выразил, что он слушает очень внимательно.

— Пишите, — немного приходя в себя, повторил Грейфе. — Первое. Немедленно вышлите вместо пропавших фотографий интересующих нас объектов новые, дублированные в двух экземплярах. В качестве передаточных пунктов используйте центральный и северный каналы связи. Второе. Передайте приказ «десятому» возвратиться на место. Совместно с «десятым» подготовьте к июлю квартиру для проживания семьи из двух человек сроком не менее чем на полгода. Третье. Периодически, раз в неделю, приобретайте билеты в Большой театр. Можно использованные. Раз в два месяца пересылайте их нам.

— Распишитесь, шеф, — протянул стенографическую запись телеграммы Эгерт.

Грейфе размашисто расписался.