Кальтенбруннер знал, что о каждом шаге, проделанном им по подготовке акции, немедленно станет известно Гиммлеру, а через него и Гитлеру, и поэтому сразу же решил развернуть самую активную деятельность. В начале сорок третьего года по личному приказу Гиммлера все лагеря советских военнопленных были выведены из подчинения отдела Д Главного административно-хозяйственного управления СС и переданы в подчинение специально созданного для этого отдела IVB2 IV управления РСХА — гестапо. Начальником отдела IVB2 был назначен исполнительный штурмбанфюрер Вольф. Его-то, отпустив Грейфе восвояси, и вызвал к себе Кальтенбруннер. А когда тот явился и они обменялись традиционным нацистским приветствием, спросил его:

— Вы можете, Вольф, подобрать в вашем обширном хозяйстве трех-четырех русских, которые верно служат нам и за которых можно было бы поручиться?

Вольф слышал, что обергруппенфюрер любил ошарашивать своих подчиненных неожиданными вопросами, и потому не растерялся.

— За русских вообще нельзя ручаться, обергруппенфюрер. Все, кто это делали, в конечном итоге обязательно оставались в дураках, — четко ответил он.

— Почему? — вопросительно посмотрел на него шеф РСХА.

— Потому, обергруппенфюрер, что потом непременно обнаруживалось, что в свое время при оценке их качеств почему-то не учли какой-нибудь мелочи. А именно она являлась решающей.

— Тем не менее мне нужны такие русские, — твердо сказал Кальтенбруннер.

— Но есть такие, которые неоднократно доказали нам свою преданность. Двух-трех таких я даже знаю лично, — поспешил ответить Вольф.

— Мало. Подберите еще столько же, — приказал Кальтенбруннер.

— Понял, обергруппенфюрер, — справедливо решив, что всякие рассуждения уже окончены, ответил Вольф.

— Составьте на них наиподробнейшие характеристики. И вместе с этими характеристиками передайте в полное распоряжение Грейфе, — продолжал Кальтенбруннер. — Тех, которые ему не понадобятся, он вернет вам обратно.

— Как скоро это надо сделать, обергруппенфюрер? — спросил Вольф.

— Нужных людей подбирать трудно, я это знаю, но постарайтесь уложиться недели в две. Максимум в три, — разрешил Кальтенбруннер.

Начальник отдела лагерей советских военнопленных щелкнул каблуками, вскинул руку и с разрешения хозяина покинул кабинет. Ушел несколько обиженным и заинтригованным. Нет, не самим заданием. Оно его совершенно не удивило. Удивило другое: почему обергруппенфюрер ни словом не обмолвился, зачем понадобились Грейфе эти шестеро русских? В качестве кого он намеревается их использовать? На работе здесь, в рейхе? В этом нет ничего секретного. Собирается забросить их к русским в тыл? Это делалось уже неоднократно. И при этом, наоборот, всегда заранее конкретно указывалось, каких специалистов надо подбирать. А тут все в общих чертах, да еще с гарантией. Одно вполне устраивало начальника отдела IVB2 — за три недели можно будет подобрать не шестерых, а роту, и у каждого руки будут в крови по самые плечи. Но ручаться при этом Вольф никогда не стал бы ни за одного. На этот счет у него была своя четкая мера: предал раз — предаст и второй. А если этому надутому индюку Грейфе доверяют больше, чем ему, и он думает по-другому, то пусть он сам выбирает и гарантирует. Впрочем, обида обидой, а здравый смысл подсказывал другое. Уж если это задание перед ним поставил сам шеф РСХА, значит, кроется за ним что-то очень серьезное. И выполнить его надо тоже так, чтобы обергруппенфюрер остался доволен. Поэтому Вольф не откладывая дело в долгий ящик от Кальтенбруннера направился прямо к Грейфе.

Надо сказать, что, хотя Вольф и считал Грейфе не в меру чванливым, в душе, как, впрочем, и многие другие эсэсовские чины, тайно завидовал тем, кто работал в VI управлении. Что бы ни говорили о важности и всех других служб, но разведка есть разведка. Даже такой закоренелый службист, как он, Вольф, видел в ней какую-то романтику и недоступный всем прочим шарм. Да и что уж тут говорить: люди Шелленберга работали в лайковых перчатках, ездили в мягких вагонах, от них пахло хорошими, дорогими сигаретами, импортным коньяком, они вращались в кругах и в обществе, куда живодерам и висельникам, подчиненным отделам Д или IVB2, вход был закрыт во все времена. Правда, когда кто-нибудь из этих вылощенных болтунов в конце концов попадал за колючую проволоку спецлагеря, костоломы отдела Д с особым рвением воздавали ему за его прошлую роскошную, как им всем казалось, жизнь. Но это было очень слабой компенсацией за разницу условий их служб. Ведь в застенках и бараках отдела Д заканчивали свой жизненный путь лишь очень немногие подчиненные бригаденфюрера Шелленберга.

— Коллега Грейфе, извините за то, что вынужден отрывать вас от ваших важных дел, но служба обязывает, — входя в кабинет Грейфе, обратился к нему Вольф. — Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — вставая из-за стола, ответил на приветствие Грейфе. — Мой дорогой! Всегда рад вас видеть!

— Я только что был у обергруппенфюрера и получил от него задание подобрать для вас группу русских. Но шеф так торопился, что не успел сказать мне ничего конкретного. Вот я и нагрянул к вам, — объяснил цель своего визита Вольф.

— И очень правильно сделали, дружище, — сразу сообразил, о чем идет речь, Грейфе. При этом не без удовольствия подумал: «Ну как же, времени у шефа не было. Рассказывай. И от меня ты тоже не многое узнаешь». — Но что же, так уж прямо сразу о делах? Работаем бок о бок, а видимся, можно сказать, раз в год! Нет, не угостить вас рюмкой доброго «Камю» я просто не имею права. Прошу вас, дорогой Вольф, располагайтесь за этим столом, полистайте журналы, их доставляют сюда со всего света, а я немедленно распоряжусь.

Вольф не стал отказываться от угощения и лишать себя удовольствия хоть немного побыть в столь приятной для него обстановке. Он уселся в мягкое кресло и взял в руки свежий номер «Лайфа». А Грейфе нажал кнопку звонка и вызвал адъютанта. И когда тот беззвучно, как привидение, появился в дверях, негромко сказал:

— Эгерт, откройте и принесите все то, что нам вчера доставили из Лиона.

Эгерт так же бесшумно удалился, а Грейфе подсел за столик к гостю.

— Работаем, работаем, и выпить чашечку кофе с хорошим человеком некогда, — потирая руки, с сожалением проговорил он. — У вас ведь и своих дел, я знаю, хватает через край. А тут еще чужие заботы…

— Что поделаешь. «Рес ностра агитур» — говорили еще древние, — в тон хозяину ответил Вольф. — Так для чего вам понадобились эти русские? И какие?

— Для чего, дружище? Мне пока и самому не очень хорошо известно, — ушел от ответа Грейфе. — Но какими они должны быть — это я представляю себе достаточно четко. Простите, но я не знаю, что все же по этому поводу говорил вам обергруппенфюрер?

— Немногое. Очень немногое. В основном то, что они должны быть преданы фюреру и рейху, — коротко ответил Вольф.

— Конечно, это главное, — поспешно согласился Грейфе. — А подробности мы сейчас с вами определим точно.

В кабинет вошел Эгерт и прикатил изящный сервировочный столик на колесиках, на котором стояла уже открытая бутылка коньяка, широкие, с толстым дном бокалы, в небольшом блюдце сливочное масло, открытая банка сардин, порезанная ломтиками консервированная ветчина, оливки, белый хлеб. Немного в стороне ото всего этого великолепия лежала нераскрытая пачка фирменных сигарет «Кэмел».

— Кофе — как прикажете, — сказал Эгерт.

— Спасибо, мой милый. Я позвоню, — разливая коньяк, кивнул адъютанту Грейфе. — Итак, за встречу!

— Хайль Гитлер! — поняв, что и Грейфе не собирается с ним откровенничать, поднял бокал Вольф.

— Хайль Гитлер, — охотно поддержал Грейфе.

Они выпили. И Вольф сразу же налег на закуску. Грейфе, дав ему возможность спокойно прожевать пару бутербродов, снова налил примерно на одну шестую коньяк в бокалы.

— И все же за встречу! — повторил он.

— За встречу! — согласился на сей раз Вольф.

А когда он поставил пустой бокал на стол и принялся за сардины, Грейфе, чтобы не терять времени, начал объяснять ему, каких русских он ждет от отдела IVB2.

— Было бы идеально, дружище, если бы отобранные вами кандидатуры были не старше тридцати пяти лет, — начал он. — Желательно — пообаятельнее. Вы же понимаете, что человеку с обаятельной внешностью всегда легче расположить к себе окружающих, чем какому-нибудь угрюмому, даже и очень опытному специалисту…

Вольф слушал его молча. Но, услыхав об обаятельной внешности, невольно скривил губы. «Можно подумать, что в моем распоряжении салоны красоты, а не концлагеря и тюрьмы. Пообаятельней! Да каждому из них, прежде чем они выслужились до обыкновенных надсмотрщиков, не один раз прикладом чинили зубы! А до того, как они попали к нам, кем они были в большинстве своем у себя на родине? Уголовники! Рвань! Пообаятельнее!» — с издевкой подумал он. Но хозяину кивнул и понимающе пообещал:

— Найдем, коллега. Поищем и найдем.

Но Грейфе будто понял ход мыслей своего собеседника. Потому что уже в следующий момент несколько упростил задачу:

— Я понимаю, дорогой Вольф, что в вашем ведении не артистические клубы и не дома моделей, поэтому вполне возможно, что того, что нам нужно, вам найти и не удастся. Но тогда уж пусть ваши люди подберут таких, у которых не будет никаких видимых особых примет: шрамов, родимых пятен, вы понимаете, что я имею в виду.

— Отлично понимаю, коллега, — отпивая коньяк маленькими глоточками, кивнул Вольф. И добавил такое, что, по его мнению, должно было исключить всякую возможность Грейфе впоследствии жаловаться на него: — Мы найдем то, что вам нужно, коллега. Обергруппенфюрер будет доволен.

Грейфе благосклонно кивнул и на этот раз.

— Опыт работы показывает, что лучше всего и успешнее справляются с заданиями люди, имеющие определенный кругозор. И, естественно, образование. Ибо, как говорили древние: «Мене агитат молем». Поэтому прошу обратить внимание и на эту сторону дела, — продолжал он.

— Обратим, — снова пообещал Вольф.

— Ну и последнее, — как можно приятнее улыбнулся Грейфе. — Пусть ваши люди не забудут указать в характеристиках все отрицательные качества и неподходящие для нас склонности кандидатов.

— Укажем, — и тут не стал возражать Вольф. «Камю» делал свое дело. Сердитый настрой начальника отдела IVB2 сменился благодушием. Теперь он уже совершенно не обижался ни на Кальтенбруннера, ни на Грейфе за то, что они не посвятили его в свои замыслы. Сработало неоднократно выручавшее его в таких обстоятельствах правило: не знаю — не отвечаю. И в результате душевной успокоенности ему даже захотелось немного поговорить. И немного еще подстраховаться на всякий случай.

— Укажем, коллега, — заверил он Грейфе. — Этого напишем сколько угодно. Все они, на мой взгляд, пфеннига ржавого не стоят. Вы же знаете, коллега, как к ним относится наш мудрый фюрер? Как ни пытался попасть к нему на прием их генерал Власов, фюрер так и не принял его ни разу. И я уверен, коллега, что и не примет. Я не стал напоминать об этом обергруппенфюреру. Но с вами-то я могу поделиться своим мнением откровенно. Все они делают из-за страха перед нами, из-за боязни за собственную шкуру. Какое им дело до национал-социализма и до наших идеалов? Впрочем, коллега, я искренне желаю успеха вашему делу и все сделаю, что вам требуется, в лучшем виде.

— Другого и не ожидал, — довольно улыбнулся Грейфе. — Кофе, еще коньяк?

Вольф допил коньяк, взял предложенную хозяином кабинета сигарету, прикурил, откровенно признался:

— Разве от ваших яств откажешься, коллега? Кто еще в наше время угостит так, как вы?

— Эгерт, — вызвал адъютанта Грейфе. — Пожалуйста, кофе.