#img_6.jpeg

Есть ли советские писатели в СССР?

В 1979 году одновременно в Англии и в США была опубликована книга Рональда Хинли под названием «Русские писатели и советское общество. 1917—1978».

Советолог живет и работает в Англии, в Оксфордском университете. Его предыдущие сочинения о русских писателях, о «загадочном русском характере», как и его статьи в различных пропагандистских изданиях типа «Проблемз оф коммьюнизм», создали ему репутацию закоренелого антикоммуниста.

Книга Рональда Хинли свидетельствует о вполне уже определившихся тенденциях перехода на пропагандистские и откровенно антикоммунистические позиции той части международной советологии, в сфере внимания которой находятся по преимуществу вопросы художественной культуры общества развитого социализма, и в особенности вопросы литературы.

Однако если раньше метры советологии свои многочисленные сочинения на эти темы называли определенно и недвусмысленно «Русская советская литература…», то Р. Хинли уже самим заголовком своей книги как бы разделяет это понятие на два обособленных, с намеком на их противостояние. С одной стороны, мол, существует русская литература, а с другой — советское общество. Он так прямо и пишет, что вместо того, чтобы употреблять выражение «советская литература», он предпочитает говорить «о современных русских писателях, проживающих в СССР», или «о русской литературе в советский период».

Советолог считает, что «в литературном отношении» слово «советский» носит двусмысленный характер. Вот, дескать, Солженицын называет себя «русским», но он же не считает себя «советским писателем…».

Поистине подобный аргумент может вызвать лишь ироническую усмешку.

Хинли намерен решительно покончить и с бытующим в литературоведении Запада разделением русской литературы на советскую и эмигрантскую. Он готов даже Глеба Струве приструнить за выпуск специальной книги о русской литературе в эмиграции.

Словом, эпитеты «советский», «советская» применительно к литературе оказываются, по Хинли, неуместными. Стремясь возвести преграду между советскими писателями и их социалистическим Отечеством, он совершает этакую ловкую подмену термина «советские писатели» понятием «писатели, проживающие в СССР», не потому ли, что термин этот имеет в виду прежде всего идеологическую окраску?

Что ж, в истории уже были попытки объявить СССР «географическим понятием». Теперь вот Хинли демонстрирует нам тот же трюк с советской литературой и одновременно — нагловатое желание объединить под одной крышей, в одном понятии писателей советских и тех, кто утратил право называть себя таковым, стал безродным эмигрантом. «Я смело называю этих писателей и их литературу, — заносчиво восклицает Хинли, — русской… независимо от места их проживания и идеологических взглядов».

Как говорится, вольному воля. Но от подобной «смелости» очень уж попахивает пропагандистским маневром, преследующим иные цели, нежели литературные.

Р. Хинли с похвалой отзывается о книгах своих коллег-советологов от Глеба Струве до Эдварда Брауна, которые, по его мнению, создали «великолепные книги по истории русской советской литературы». Но, как выясняется, все это тем не менее было не совсем то… «У нас все еще нет, — сокрушается Хинли, — единой работы, в которой адекватно и сжато трактовалась бы литература всего периода, взятая в ее социальном контексте, не хронологически, но проблемно, тема за темой».

Хинли самоуверенно добавляет, что именно эта его книга и призвана заполнить зияющий пробел в советологии. При этом бросаются в глаза необоснованные претензии Хинли (впрочем, такие претензии встречаются и у других советологов, особенно у американских) изображать дело таким образом, словно подлинную историю развития советской литературы могут изложить только «западные специалисты», обладающие якобы большей информацией о жизни советского общества, нежели специалисты советские, от которых, по уверениям Хинли, эту информацию «старательно скрывают».

Оригинальное суждение? Да вовсе нет! В этом суждении нет ничего оригинального, нет ничего своего. Хинли лишь повторил высказанную за тринадцать лет до него в журнале «Проблемз оф коммьюнизм» сентенцию американского советолога Виктора Франка, который утверждал: «…так как русские ученые… не в состоянии дать должное истолкование фактам родной истории и цивилизации на подлинно научном уровне, то эту задачу должны взять на себя ученые за пределами Советского Союза… как бы ни казалось странным, но западные эксперты на самом деле больше знают о фактах современной жизни в Советском Союзе… Западные ученые являются более объективными, чем их советские коллеги».

Как видим, западные советологи дисциплинированно подстраиваются под инструктивные суждения ориентирующего мысль всех отрядов антикоммунистов официального органа американской внешнеполитической пропаганды журнала «Проблемз оф коммьюнизм».

Впрочем, тезис В. Франка британский подданный Хинли в чем-то пытается обосновать и по-своему. Он, например, объясняет, что западный специалист может «гораздо легче» достать, раздобыть нужный ему источник. Он может, указывает Хинли, «…купить, взять во временное пользование… или (я могу это предположить) украсть с меньшим риском в Лондоне, Париже или Нью-Йорке… чем это возможно в Москве или Ленинграде…».

Что ж, где легче красть источники, где в этом узком смысле меньший риск — не будем спорить. Целиком положимся на компетентность автора. Это суждение, вполне вероятно, может основываться и на личном опыте. Автору, как говорят в таких случаях, виднее…

А была ли революция в России?

Книга Р. Хинли, которую автор предлагает рассматривать как дополняющую его предыдущие работы, посвященные русским писателям, состоит из трех больших разделов, или частей. Первая часть посвящена исторической и литературной обстановке в дореволюционной и послереволюционной России в широком плане; во второй автор дает истолкование роли и значения литературы в общественной и политической жизни советского общества, и, наконец, часть третья целиком и полностью «сфокусирована» собственно на литературе, на литературных проблемах и на отдельных литераторах. В этой главе излагается история возникновения советской литературы, дается оценка литературным течениям, теориям, группам, возникавшим и исчезавшим в ходе развития советской литературы.

Подход Р. Хинли к советской литературе ничем, собственно, не отличается от традиционно советологического: как и его предшественники, он склонен рассматривать советскую художественную литературу прежде всего как источник, или, по выспреннему выражению Хинли, как «окошко, через которое мы сможем рассматривать — в верном или искаженном свете — Россию» (вспомним американских советологов: Вера Александрова рассматривала произведения советских писателей именно в качестве источника «социальной и политической информации», а Эрнст Симмонс — в качестве носителей «специальных данных» о жизни советского общества).

Казалось бы, Хинли косвенно свидетельствует о правдивости советской литературы, однако весьма примечательна оговорка насчет «искаженного рассматривания» России. Она, конечно, не случайна и выдает намерения автора использовать почерпнутые из литературы сведения о советской действительности с неблаговидными целями: слишком часто ловили советологов с поличным за руку, слишком часто уличали их в преднамеренной лжи и клевете. И потому Хинли кокетничает: «…как ни парадоксальным это покажется… искажение… часто… способствует наиболее глубокому проникновению в суть вещей».

Таким нехитрым способом Р. Хинли сам себе выдал индульгенцию и отпустил все грехи. Если, мол, он и искажает картину жизни в Советской России и в советской литературе, то это делается, оказывается, для того, чтобы добиться… «проникновения в суть вещей»!

«Метод парадоксов», изобретенный Рональдом Хинли, открывает поистине безграничные возможности перед советологами. Наконец-то найдена «теоретическая» база их непреодолимой склонности к фальсифицированному, клеветническому, извращенному изображению реальной советской действительности.

Оказывается, все это делается ради «глубочайшей проницательности»! Браво, мистер Хинли! Подобный «метод», несомненно, скажется на повышении производительности труда советологов, и в результате можно ожидать значительного увеличения объема вранья и лжи о советском обществе и о советской литературе.

Действенность своего метода Рональд Хинли демонстрирует с первых же страниц своей объемистой книги. Пожалуй, никто из советологов до Хинли не рисковал опровергать тот факт, что 1917 год в России знаменателен двумя революциями: Февральской, в результате которой к власти в России пришла буржуазия, и Октябрьской социалистической, в результате которой власть в стране перешла в руки рабочих и крестьян, в руки народа. Хинли же утверждает, что не было никаких революций в России в 1917 году ни в феврале (ибо, по Хинли, царский режим «рухнул» сам по себе), ни в октябре (ибо в стране, по Хинли, некому было сопротивляться большевикам, и они просто «прибрали» беспризорную власть к рукам).

А чтобы похлестче уязвить и опорочить этих самых большевиков, Хинли не гнушается вновь пустить в ход расхожую и давно уже скомпрометировавшую себя версию о «секретной финансовой помощи кайзеровской Германии» русским революционерам.

К сожалению, грустит Хинли, до сих пор в Советском Союзе существует неколебимое и устойчивое отношение к революции в октябре 1917 года как к «благородному и достойному восхваления деянию». И это потому, уверяет Хинли, что большевикам удалось внушить всем и каждому простую и ясную мысль о том, что любую попытку свергнуть Советскую власть следует рассматривать как контрреволюцию. Под влияние этих внушений подпали, дескать, и писатели. Хинли пишет: «…абстрактная концепция революции зачаровывала словно гипнозом русских писателей».

Судя по всему, Рональд Хинли очень бы хотел «разочаровать» советских писателей в идеалах Октябрьской революции и в отношении к Советской власти…

По мнению Хинли, после событий в России в октябре 1917 года (он ведь не считает их революцией!) в России вдруг возникла ни с того ни с сего «гражданская война между красными (большевиками) и белыми (антибольшевиками)». Ну а так как, утверждает советолог, действия белых представляли собой «плохо скоординированные, разрозненные попытки оппонентов (!) Ленина свергнуть его правительство, то, в сущности, эти их действия следует именовать революционной борьбой».

Итак, перед нами «парадокс» Хинли во всей своей наготе: восстание рабочих и крестьянских масс России под руководством ленинской партии большевиков, приведшее к свержению власти помещиков и капиталистов и к установлению в стране власти трудового народа, власти Советов, читателю предлагается революцией не считать, а вот вооруженную борьбу свергнутых народом классов угнетателей и их наемников за возврат своих привилегий и власти предлагают именовать «революционной борьбой»!

Суждения Хинли о причинах победы большевиков в гражданской войне в России по меньшей мере вторичны. Он пишет: «Победа большевиков объясняется рядом причин. У них была лучшая координация действий в силу того, что они занимали стратегические позиции в центре; их политическая программа звучала более позитивно по сравнению с белыми, которых объединяла лишь одна ненависть к большевизму; крестьяне опасались, что победа белых приведет к реставрации помещиков; и, наконец, ненависть к белым вызывалась широкой и неэффективной иностранной военной интервенцией на стороне белых, в которой участвовали войска Англии, Франции, Японии, США и других стран».

Напрасно Р. Хинли умалчивает о первоисточниках подобных умозаключений и делает вид, что они являются плодом его собственных размышлений. На самом же деле Хинли лишь добросовестно изложил задолго до него пущенные в оборот формулы, относящиеся к оценкам Октябрьской революции в России и объясняющие причины победы большевиков в гражданской войне. Если уж быть совсем точным, то о «лучших стратегических позициях» большевиков писал, к примеру, еще в 1956 году американский советолог Уильям Харкинс; а о «более позитивном звучании» политической программы большевиков Р. Хинли вычитал, несомненно, у своих заокеанских коллег — у Джеймса Биллингтона в его книге «Икона и топор» (1967) и у Дэвида Маркхэма в книге «Голоса красных гигантов» (1967).

Нет, не блещет свежестью мысль Р. Хинли. Он лишь ученически повторяет и пересказывает своих американских наставников, жесткой рукой направляющих в одно-единственное, а именно — антикоммунистическое русло поток советологических «исследований».

Эта загадочная русская душа

Из своей прошлой книги «Русский характер» (1977) Р. Хинли целиком перенес примитивные и пошлые суждения о «загадочной» русской душе с ее якобы непредсказуемым поведением и извечными подозрительностью, склонностью к жестокости, к непостоянству, к некоему «раболепию»… Право, от подобных косных суждений так и веет духом маркиза де Кюстина, книга которого «Россия в 1839 году» вдруг оказалась вновь — спустя более чем сто лет! — переизданной в США. Некоторые оскорбительные суждения Р. Хинли о русском народе кажутся впрямую заимствованными у маркиза…

Полны грубой клеветы и откровенной лжи разглагольствования советолога о внешней политике СССР после победы в Великой Отечественной войне. В духе пропагандистских установок идеологов антикоммунизма тех лет трактуется советологом вопрос создания государств народной демократии в Восточной Европе.

Международное движение борцов за мир Р. Хинли приписывает «коварным проискам» Советского государства, которое, мол, не случайно подключило к этому движению советских писателей. По мнению советолога, это было сделано для того, чтобы активнее влиять на легковерных иностранцев в нужном Советскому правительству духе и убеждать их в том, что интересы движения борцов за мир и цели советской внешней политики совпадают.

Более того, Хинли обрушивается с гневными филиппиками, например, на известного советского писателя Илью Эренбурга за его активную роль в движении сторонников мира и поддержку мирной внешней политики Советского правительства. Заодно достается и советскому поэту Евгению Евтушенко, который, по мнению Хинли, своими выступлениями перед зарубежной аудиторией «создает в умах иностранных слушателей ошибочное впечатление» о советском образе жизни и особенно о развитии социалистической демократии. Вот, значит, что не устраивает господина Хинли.

Р. Хинли, похоже, и в самом деле считает себя эдакой классной дамой, которой позволено не только выставлять оценки за поведение советским писателям, но и оберегать «умы иностранных слушателей» от возможного воздействия правдивых рассказов советских писателей о социализме и советском образе жизни. Похоже, Р. Хинли и прочие наставники от советологии желают сохранить ум «иностранных слушателей» в девственной чистоте от влияния идей социализма для того, чтобы более легковерно усваивалась антикоммунистическая пропаганда советологов.

Пространные рассуждения Хинли о марксистско-ленинской теории или о сущности диктатуры пролетариата носят откровенно пропагандистский характер в стандартном антикоммунистическом духе: все положения марксистско-ленинской теории и идеологии марксизма-ленинизма заведомо окарикатуриваются, доводятся до абсурда, и читатель приглашается поиронизировать вместе с автором над уродливо представленным изображением философского учения, перевернувшего мир и открывшего для человечества эру социализма.

Особенно смехотворны наскоки советолога на В. И. Ленина. С петушиным задором новоявленный «специалист» по марксизму рьяно упрекает вождя первой в мире победоносной социалистической революции в… отступлении от канонов «марксистской теории». Хинли назидательно разъясняет, что «Маркс верил»: успешная пролетарская революция может иметь место лишь в промышленно развитой стране мира и только тогда, когда она будет поддержана революциями в других промышленно развитых странах. А Россия, назидательно разъясняет советолог, не была в то время промышленно развитой страной, и, следовательно, не имел права товарищ Ленин и его соратники-большевики устраивать в России революцию. А за «отступление от строгого марксизма» извольте теперь получить строгий выговор от классной дамы — Рональда Хинли.

Право, столь самоотверженная борьба советолога за чистоту «марксистской теории» комична. Но что делать — если нет хоть сколько-нибудь убедительных аргументов в борьбе с марксистско-ленинской идеологией, антикоммунисты способны выступать и в роли эдаких ревнителей чистоты марксизма.

Но дело-то все в том, что марксизм никогда не был догмой, застывшим учением. И Маркс и Ленин учили подходить к теориям не догматически, а творчески. Революции вершат не догматики, а революционеры в подлинном смысле этого слова, то есть люди, способные творчески применять положения теории к реальным ситуациям и обстоятельствам жизни.

К вопросу об эмансипации…

Немало «парадоксов» встречается и в информации, которую дает Хинли по разнообразным аспектам жизни советского общества, начиная от географии страны и вплоть до состава населения и «частной жизни» советских граждан. Он, например, самоуверенно лишил народ одной из советских социалистических республик своего родного языка, произвольно заменив его языком сопредельной страны. Таких политических провокаций в книге Хинли немало.

Жизнь советского общества подается советологом по преимуществу в негативном плане. Когда же автору не удается избежать позитивной информации о достижениях социалистического государства, то вслед за ней обязательно следует комментарий, имеющий целью если не дезавуировать, то хотя бы принизить значение положительного факта советской действительности.

Скажем, дается информация о воздушном транспорте в СССР. Сообщается, что он «дешевый». И тут же следует маленькое «пояснение»: «…но подвержен особенно частым и непредсказуемым переменам расписания». Как известно, расписания рейсов Аэрофлота стабильны. «Непредсказуемо» могут изменяться конкретные рейсы по метеорологическим условиям. Но такое случается и в аэропортах Англии, не так ли?

Или, к примеру, информация о положении женщин в Советском государстве. Автор, разумеется, не может умолчать о том, что «эмансипация женщин, как утверждают (!), является одним из главных достижений современной России. Обладая равными правами по закону, получая равную зарплату, женщины играют большую роль в экономике СССР, чем в любой другой развитой стране мира».

Объективно изложил Рональд Хинли? Да, если не обращать внимания на безличное «утверждают». Кто? Неизвестно. Но ясно одно: автор этим безличным «утверждают» как бы отъединил себя от истинности информации и внес сомнение в ее достоверность.

Однако Хинли идет дальше. Он делает многозначительный исторический экскурс: большевики, мол, в первые послереволюционные годы стремились «… разрушить семью как институт». А чтобы легче достичь этой своей коварной цели, большевики, мол, разрешили аборт и объявили регистрацию брака необязательной формальностью. Хинли иллюстрирует эту «зловредную политику большевиков» некоторыми художественными произведениями советской литературы тех лет. Он приводит в качестве примеров повесть Коллонтай «Любовь трех поколений» (1923 г.), роман Малашкина «Луна справа» (1926 г.), роман Богданова «Первая девушка» (1928 г.)… Да вот, мол, и у Шолохова в «Тихом Доне» уделяется «много внимания… бурным внесупружеским любовным отношениям Григория и Аксиньи».

Действительно, все названные произведения в советской литературе 20-х годов «имели место». Но надо совсем не знать историю советского общества и государства, чтобы приписывать большевикам стремление «разрушить семью как институт». Просто удивительно, как это еще Хинли удержался от соблазна привести «классический» пример из истории антисоветской пропаганды о так называемом обобществлении женщин в молодом Советском государстве, о пресловутом «общем одеяле»…

После победы Октябрьской социалистической революции в России некоторым горячим молодым умам казалось, что надо буквально все отношения в обществе (включая семейные) радикальным образом перестроить. Кое-кому, вероятно, и в самом деле чудился крах семьи, и подобные настроения нашли отражение в некоторых произведениях молодой советской литературы. Но нельзя путать отдельные умонастроения в обществе с политикой КПСС и Советского государства. Глубокая неправда заключается в попытках Хинли приписать большевикам стремление «разрушить семью».

Что знает Р. Хинли о советской литературе?

Основное место в книге Хинли занимают его рассуждения о советской литературе. Впрочем, вряд ли правомерно называть то, что преподносится в книге, рассуждениями Рональда Хинли. Это скорее добросовестный ученический пересказ и даже откровенное заимствование (разумеется, без ссылок на источники) концепций и воззрений американских советологов. Жесткий регламент антикоммунистических требований в оценках советской литературы не терпит никакого своеволия, не говоря уже о многообразии точек зрения. Стандартная униформа антикоммунистических постулатов нивелирует умственный кругозор советологов, делает их суждений неотличимыми друг от друга, заставляет сплошь и рядом прибегать к подтасовкам, фальсификациям, к откровенной клевете и лжи.

Например, вслед за американскими советологами Г. Струве и М. Слонимом Хинли покорно повторяет изрядно стершиеся штампы советологии об этапах развития русской дореволюционной литературы и советской литературы и о наиболее выдающихся явлениях, характерных для каждой определенной поры. Хинли тоже твердит о некоем «расцвете» русской литературы, имея в виду годы в начале XX века, когда на какой-то период в литературе возобладало течение символизма. Почти дословно повторяя Макса Истмена и Бориса Гуерни, Рональд Хинли считает это течение частью «европейского движения символистов», хотя русские символисты были, как известно, различны по своим истокам. Были и эпигоны западного декаданса, но были и воинствующие противники Запада. Повторяя зады американской советологии, Р. Хинли стремится придать значение как раз тем незначительным в истории русской словесности фигурам, творчество которых не оставило в ней сколько-нибудь заметного следа. Но зато хорошо известна их оголтелая враждебность к революции, к социализму, к Советской власти…

Ничем не отличается интерпретация Р. Хинли литературного движения в Советской России 20-х годов от интерпретации американских советологов. «Период до 30-х годов был периодом относительной свободы для писателей… Они были… свободны писать о том, о чем им хотелось, и тем стилем, который они сами предпочитали… десятилетие 20-х годов обычно считают «золотым веком» — так пишет Р. Хинли. Вернее, списывает. Списывает без зазрения совести из книг М. Истмена «Художники в мундире» (1934 г.), Г. Борланд «Советская литературная теория и практика в годы первой пятилетки, 1928—1932 гг.» (1950 г.), Э. Брауна «Пролетарский эпизод в советской литературе, 1928—1932 гг.» (1954 г.) или, наконец, из уже упоминавшейся книги Д. Биллингтона «Икона и топор» (1967 г.).

Подобно своим американским коллегам-антикоммунистам, Р. Хинли также считает, что в годы после революции «…у большевиков отсутствовала какая-либо официально принятая литературная теория», ибо ни у Маркса, ни у Ленина не было, мол, ясных позиций на этот счет. Да к тому же большевики были слишком заняты «срочными, нелитературными проблемами, чтобы еще докучать себе художественной литературой».

Все эти сентенции в дословном или почти дословном виде можно прочитать в называвшихся выше книгах американских советологов (подробный анализ концепций американских советологов дан в моей книге «Идеологическая борьба и литература. Критический анализ американской советологии». М., «Советский писатель», 1982, и чтобы не повторяться, я отсылаю интересующихся к этой работе).

Столь поразительные совпадения суждений Хинли с суждениями советологов США говорят прежде всего о том, что Р. Хинли изучал, похоже, не самое советскую литературу, а писания о ней своих американских коллег, писания крайне тенденциозные, наполненные фальсификациями и нескрываемой ненавистью к советской литературе, к советскому народу.

Собственные высказывания Р. Хинли об отдельных советских поэтах отличаются развязностью оценок и отсутствием элементарного такта. Однако за чванливым высокомерием автора ясно обнаруживается его неспособность объективно судить о подлинном значении и месте творчества того или иного советского поэта. Так, по Хинли, В. Маяковский, который «среди писателей был наиболее близок к революции…», вошел, оказывается, в историю советской литературы в качестве ее классика не потому, что обладал выдающимся поэтическим даром, что его творчество признано и любимо народом. Все это произошло, утверждает советолог, «по приказу». Он заявляет, что в середине 30-х годов Маяковский был якобы «посмертно назначен Сталиным певцом советского строя». А до «приказа», стало быть, не был Маяковский «певцом советского строя»? Да, выходит, что и поэтом-то он не считался… Клеветнический и злобный характер этого выпада Хинли против великана мировой поэзии, против певца первой в мире победоносной революции угнетенных Владимира Маяковского вполне очевиден и не нуждается в опровержении.

Сергей Есенин у Хинли представлен «великим пьяницей, бабником и саморекламным хулиганом»… Александра Твардовского советолог объявляет «официально признанным автором стихов», которые-де… «воспринимались» только «неинтеллигентным читателем»…

Зато с большой назойливостью Хинли пытается навязать читателям в качестве якобы «широко признанного» в СССР некоего Бродского, хотя стихи рекламируемого им сочинителя, как отмечает сам же советолог, едва ли печатались в СССР, так как он покинул пределы страны еще в 1972 году.

Рассуждения Хинли о литературной жизни в Советском Союзе весьма путаны и противоречивы. С одной стороны, следуя устоявшимся жестким канонам антикоммунистической пропаганды, он твердит о существовании неких строгих политических ограничений, которые сковывают художественное воображение советских писателей и ведут к унылому конформизму и гладкописи; с другой — признает наличие высокохудожественных талантливых произведений в советской литературе. Выясняется, что и «власти» в СССР поощряют литературу высокого художественного достоинства. Хинли готов даже признать, что в СССР высокое художественное качество литературных произведений «не встречает возражений» (!).

Высказывания Хинли о Союзе писателей СССР пронизаны нескрываемой ненавистью и раздражением. Он пишет, что после «внезапной и неожиданной ликвидации РАППа в 1932 году (фраза списана из книги М. Истмана «Художники в мундире», вот только про «топор Ассаргадона» опущено. — А. Б.) в Советском Союзе был создан единый Союз писателей, по глубокому убеждению Хинли, якобы «…в высшей степени бюрократическая… почти военизированная организация» (!). Из его рассуждений западный читатель может, пожалуй, сделать вывод, что членов Союза писателей чуть ли не заставляют «брить бороды» и носить только «строгие черные костюмы с галстуком»!

Хинли запугивает существующими только в его распаленном воображении «ужасами» неких «предписаний» социалистического реализма, которые якобы обрекают всех советских писателей на «безликий, плоский, однородный стиль».

Советолог утверждает, что, исходя из «требований» метода социалистического реализма, советских писателей «обязывали» писать якобы только о политике. Тех же литераторов, которые считали, что политика необязательно должна присутствовать в произведении, «власти» безжалостно, дескать, «подавляли».

Возникает закономерный вопрос: как же быть тогда с большим отрядом советских литераторов, которые писали и пишут, например, о природе, о детях, о животном мире, наконец, о родной земле? Куда отнести, скажем, таких известных советских писателей, как А. Грин, М. Пришвин, С. Маршак, К. Чуковский? Оказывается, Хинли предусмотрел подобные вопросы: Грин, конечно же, «эскапист», Пришвин — тоже «форма литературного эскапизма», детская литература в целом — «еще одно прибежище, в котором укрывались писатели от политического нажима…».

Похоже, Хинли всех известных советских писателей готов причислить к «эскапистам». Даже писателей, в чьем творчестве находят отражение преимущественно проблемы развития советского села, Хинли тоже зачисляет по разряду… эскапистов! Он так и пишет: «Политически нейтральной областью стала… так называемая деревенская проза…».

Вот уж действительно весьма своеобразное понимание и применение термина «эскапизм» демонстрирует в своей книге Хинли. Ведь широко известно, что так называемая деревенская проза в советской литературе отличается злободневностью проблем, неразрывной связью с жизнью общества, а следовательно, с политикой. Пустота и бессмысленность досужих разговоров об «аполитичности» литературы и искусства давно уже очевидны широким массам художников. Все дело в том, с какой политикой связано их творчество. Если политика исходит из интересов народа, преследует благо народа, направлена на укрепление мира и взаимопонимания — тогда она может оказывать лишь благотворное влияние на творчество художников, тогда она может оказывать большое вдохновляющее воздействие на художественное воображение писателя или деятеля искусства.

Странны и необъяснимы толкования, даваемые Р. Хинли понятиям партийности и народности. Народность, утверждает Хинли, требует якобы от советского писателя «политического и национального шовинизма». Иностранцы, мол, в произведениях советских писателей должны изображаться негодяями и подлецами, а советский человек непременно должен быть здоровым, сильным, уверенным в себе и положительным.

Партийность же, по Хинли, требует от писателя изображать в произведениях не ту жизнь, которую он видит вокруг себя, а некую «высшую правду». Отсюда, мол, социалистический реализм требует от писателя не жизненной правды в литературе, не исторической конкретности, а «ложного, исторически неверного изображения действительности». И потому, дескать, в советской литературе существует «принудительный оптимизм».

Стоп! Да ведь это тоже почти дословно списано Рональдом Хинли из книги американского советолога М. Клименко «Мир молодого Шолохова», вышедшей в США в 1972 году. Это М. Клименко утверждал, что социалистический реалист обязан-де «воспринимать реальность не такой, какой она предстает перед нами в действительности, но какой она должна стать в перспективе», какой она должна стать, по мысли теоретиков партии, в будущем…

Ничего не скажешь: школа антикоммунизма эффективно внедрила в среду советологов безликий, однородный и плоский, униформированный стиль мышления вне зависимости от их подданства и от места проживания — на Гавайских островах, как Клименко, или в Англии, как Хинли.

Упражняясь в домыслах о неких «строгих регламентациях» социалистического реализма, с упорством, достойным лучшего применения, настаивая на давно отошедшей в прошлое догматической и вульгаризаторской трактовке эстетики социалистического реализма, Хинли вместе с тем лукаво замечает, что эти регламентации кое-кому в советской литературе удавалось обходить. Вот, например, М. Горький после революции писал «главным образом на дореволюционные темы», что позволяло ему, так сказать, сохранять «иммунитет» от строгих предписаний социалистического реализма.

Да и Шолохов, злорадно пишет Хинли, сохранил в своем творчестве собственную индивидуальность писателя гораздо в большей степени, чем это дозволялось «нормами социалистического реализма». Более того, Хинли утверждает, что «в сущности, он (то есть Шолохов. — А. Б.) грубо нарушил дух доктрины в романе «Тихий Дон», в котором не только нет счастливого конца, но и сохраняется беспристрастное отношение автора к белым и красным… Утверждая первенствующее значение частной жизни над политикой… Шолохов подрывает самый главный канон социалистического реализма».

Четверть века назад аналогичными рассуждениями «отлучал» Шолохова от социалистического реализма американский советолог Уильям Харкинс. В своей книге «Словарь русской литературы» (1956 г.) он во всеуслышание объявил о том, что роман Шолохова «Тихий Дон» якобы «сокрушает дух и букву социалистического реализма».

За четверть века ни на йоту не продвинулась вперед мысль советологов в истолковании величайшего романа XX века, она уныло топчется в болоте раз и навсегда сформулированных оценок и положений антикоммунистической пропаганды. На фоне этого разве не смешными выглядят попытки Рональда Хинли объявить советской критике «выговор» за то, что она, по его мнению, недостаточно строго блюдет «чистоту норм» социалистического реализма! Он так и пишет: «Во имя того, чтобы объявить Горького, Маяковского и Шолохова приверженцами метода, было выгодно не заметить многих их отклонений от строгих правил, которым обязаны были следовать менее крупные, неканонизированные писатели».

Подводя итог своим «теоретическим» мудрствованиям насчет метода социалистического реализма, Р. Хинли с тоской признает, что социалистический реализм «все еще остается» обязательным, терминология и концепция метода продолжают оставаться «священными» и часто, мол, используются в качестве «кнута для стегания идеологически непокорных писателей».

А кнут этот, по уверениям Хинли, держит в руках с 1934 года Союз писателей СССР. Изобретательность Хинли по части подыскания язвительных терминов, которыми он старается «наградить» руководителей Союза писателей СССР, поистине безгранична. То он называет их «набобами», то «префектами», то «наставниками», то «опекунами»… И раздраженно добавляет: «Все они (то есть руководители Союза писателей СССР. — А. Б.) были или являются членами партии и занимают в ней определенное положение, видя свою главную литературную функцию в том, чтобы осуществлять партийный контроль над писателями».

Советолог клевещет на многих советских литераторов. Очень не по душе ему, к примеру, пришелся всемирно известный писатель Константин Федин за верность своему народу, Родине, партии.

Не жалует советолог и Михаила Шолохова. Очень уж не нравятся Хинли ясные и четкие политические позиции писателя, о которых М. Шолохов не раз заявлял с трибуны писательских и партийных съездов, а также в своих статьях и в целом в своем творчестве.

Кто же пришелся «по сердцу» советологу среди советских литераторов? Есть ли такие? Оказывается, есть. И этим милым его сердцу персонажам Хинли посвящает целый раздел главы, который называется «Диссиденты». Хинли определяет их как людей, желающих, мол, всего лишь «реформировать это (то есть советское. — А. Б.) общество изнутри, в основном легальными средствами» (значит, не исключаются и нелегальные? — А. Б.).

Хинли с тоской пишет о том, что эти так называемые «диссиденты» неуютно себя чувствуют в советском обществе, которое относится к ним с презрением. Хинли констатирует, что, как правило, «диссидентство» заканчивается эмиграцией. «Сначала либерал, затем диссидент и, наконец, эмигрант», — пишет с горечью Хинли о милых его сердцу отщепенцах, которых советские люди справедливо называют предателями.

Хинли, судя по всему, вообще считает, что профессия литератора и любого «творческого работника» представляет собой некую «аномалию» в советском обществе. Они, дескать, «трудятся индивидуально, а не в составе коллектива… они трудятся, где они хотят и когда хотят, заключая договоры с периодическими изданиями и издательствами. Таким образом, — изрекает Хинли, — они принадлежат к профессии, которая… по самой своей природе противится обобществлению, и выступают в качестве производителей индивидуальных коттеджей в век производства массовой продукции…».

Так вот, одним росчерком пера советолог лишил коллективистское общество развитого социализма привилегии иметь своих писателей и вообще «творческих работников». Он объявил несовместимым одно с другим, он противопоставил социализм и творческую личность, противопоставил социализм художнику. Старая, давно слышанная песенка. Подобный предвзятый и примитивный подход к толкованию коллективистских начал жизни социалистического общества можно объяснить лишь заскорузлыми пропагандистскими установками антикоммунистов, преследующих цели дискредитации идей и практики социализма любыми путями и средствами, не исключая и откровенной лжи.

Рассуждает Р. Хинли и о литературно-художественных журналах, и об издательской практике в Советском Союзе. Он пытается представить литературно-издательское дело в нашей стране в чрезвычайно узком утилитарно-политическом контексте. Он утверждает, что тиражи литературных журналов и книг определяются исключительно на базе «политических решений», а спрос читателей якобы «во внимание не принимается».

Нет ничего более далекого от истины, чем подобные рассуждения Хинли. Ибо политика КПСС как раз и направлена на наиболее полное удовлетворение запросов советских граждан, в том числе и в области художественной литературы. Не случайно в последние 10—15 лет тиражи литературно-художественных журналов Союза писателей СССР и книг с произведениями художественной литературы в нашей стране выросли в десятки и сотни раз, и, несомненно, они будут расти и впредь, вплоть до полного удовлетворения спроса советских читателей.

К статусу советских литературно-художественных журналов Хинли пытается эдак незаметно причислить и различные жалкие периодические издания, которые осуществляются различными группками отщепенцев за рубежами СССР. При этом советолог пытается выдавать их за якобы «независимые» и «самостоятельные» издания, хотя давно уже не является секретом тот факт, что источники финансирования подобной антисоветской зарубежной периодики вытекают из недр американского ЦРУ и других аналогичных западных спецслужб.

Заканчивает свою книгу Рональд Хинли заявлением о том, что «…современная русская литература… имеет свои взлеты и свои несчастья. В своей книге я старался представить объективный отчет о том и о другом».

Увы, если бы это было так! «Отчет» Р. Хинли о «современной советской литературе» на деле оказался исключительно тенденциозным, крайне односторонним.

Тенденциозность Р. Хинли носит отчетливо выраженный классовый характер, односторонность его суждений и оценок основывается на открытом неприятии советской социалистической культуры вообще и литературы социалистического реализма в особенности.

Нет, никак не желают идеологи империализма и их учено-литературные лакеи мириться с тем неоспоримым и очевидным историческим фактом, что им нечего противопоставить идеям социализма и коммунизма, все шире и глубже овладевающим сознанием сотен и сотен миллионов трудящихся; что на смену многовековому угнетению и эксплуатации трудового народа, на смену несправедливому буржуазному жизнеустройству неумолимо идет новый порядок жизни, рожденный в октябре 1917 года в России, вступает властно в свои права мир социализма, мир народовластия, мир равенства и братства всех народов. Вся история человечества после октября 1917 года ясно показывает, что общественный прогресс неразрывно связан с учением марксизма-ленинизма, что будущее за коммунизмом.

Непрекращающиеся атаки идеологов империализма на социализм приобретают ныне все более агрессивный и безрассудный характер. Своей положительной программы развития общества у них нет, идеям коммунизма они противопоставить ничего не могут. И в бессильной злобе они врут и клевещут на мир социализма, они готовы даже схватиться за термоядерное оружие как за свой последний аргумент. Дальше, как говорится, капитализму ехать уже некуда. Он в тупике.

Знакомство с книгой Р. Хинли показывает, что неприязнь автора ко всему советскому стала органической частью его мышления, лишила способности судить объективно и превратила в подобие известного в русской литературе градоначальника города Глупова господина Брудастого Дементия Варламовича по прозвищу Органчик, от которого ежеминутно следует ожидать истошного вопля: «Не потерплю!»

На самом деле Рональд Хинли выпустил очередную пропагандистскую книгу, в которой ученически-покорно повторил все стереотипы американской советологии и тем самым подтвердил униформизм и тенденциозную заданность мышления всех отрядов международной антикоммунистической советологии.