§ 2. Цели наказания по советскому уголовному праву и их содержание
Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик устанавливают, что «уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик имеет задачей охрану советского общественного и государственного строя, социалистической собственности, личности и прав граждан и всего социалистического правопорядка от преступных посягательств» (ст. 1).
Эта задача решается уголовным правом путем достижения конкретных целей, которые Советским государством ставятся перед наказанием. Статья 20 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик следующим образом определяет цели наказания: «Наказание не только является карой за совершенное преступление, но и имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, а также предупреждение совершения новых преступлений как осужденными, так и иными лицами. Наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства».
Исходя из буквального текста закона, можно сделать вывод, что целями уголовного наказания являются:
а) исправление и перевоспитание осужденного;
б) предупреждение совершения новых преступлений самим осужденным, т. е. частное предупреждение преступлений;
в) предупреждение совершения преступлений другими лицами, т. е. общее предупреждение преступлений.
Подавляющее большинство теоретиков советского уголовного права рассматривает эти цели в качестве самостоятельных целей наказания.
Вместе с тем ряд юристов отрицает самостоятельность такой цели наказания, как исправление и перевоспитание осужденного. Например, Н. А. Стручков утверждает: «Содержащееся в уголовном законодательстве указание на задачи частного и общего предупреждения по сути дела говорит о том, что конечной целью наказания именно и является предупреждение новых преступлений…
Задача частного предупреждения охватывает ту сторону наказания, которая предполагает исправление и перевоспитание осужденных».
Аналогичную точку зрения по этому вопросу высказывали также Б. С. Никифоров, В. С. Трахтеров и некоторые другие.
После издания Основ, в которых прямо указывается на исправление и перевоспитание осужденного как на одну из целей наказания (ст. 20), некоторые из этих авторов (например, Н. А. Стручков) отказались от изложенной позиции. Однако этой точки зрения и в настоящее время придерживаются отдельные юристы.
«Применяя к лицам, совершившим преступление, те или иные виды наказаний, социалистическое государство тем самым преследует две цели: во-первых, удержать самого преступника от совершения нового преступления в будущем (специальное предупреждение), во-вторых, предостеречь от подобных шагов других неустойчивых членов общества (общее предупреждение). Наказание в советском уголовном праве не преследует никаких других целей».
Сторонники этой позиции исходят из того, что Советское государство, организуя работу по исправлению и перевоспитанию осужденных, преследует в конечном счете цель не допустить совершения новых преступлений со стороны этих лиц и поэтому, по их мнению, цель исправления и перевоспитания осужденного является лишь составной частью более широкой цели – цели частного (специального) предупреждения преступлений.
Среди теоретиков уголовного права имеются сторонники и прямопротивоположной точки зрения по вопросу о соотношении таких целей наказания как частное предупреждение и исправление и перевоспитание осужденного.
«Целью… наказания, – пишет проф. А. А. Герцензон, – является прежде всего исправление и перевоспитание осужденного с тем, чтобы он честно относился к труду, точно исполнял законы, уважал правила социалистического общежития и не совершал вновь преступлений. Но этим не исчерпываются цели наказания. Применяя наказание к данному осужденному, суд не упускает из виду, что самый факт наказания его оказывает воздействие на других неустойчивых людей, колеблющихся в своем поведении и могущих совершить преступление. Цель наказания – воздействовать не только на самого осужденного, но и на других морально неустойчивых людей».
Таким образом, по мысли А. А. Герцензона, цель частного предупреждения, т. е. предупреждения совершения новых преступлений со стороны осужденного, достигается путем исправления и перевоспитания осужденного и, следовательно, цель частного предупреждения не имеет самостоятельного значения, так как она подчинена цели исправления и перевоспитания осужденного.
Вряд ли можно согласиться и с той и с другой позициями. Действительно, цель исправления и перевоспитания осужденного и цель частного предупреждения очень тесно между собой связаны. Достижение цели исправления и перевоспитания осужденного самым лучшим образом обеспечивает и достижение цели частного предупреждения.
Человек, осознавший свои ошибки, воспитанный в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития не может стать вновь на путь совершения преступлений.
Однако, несмотря на самую тесную связь между ними, исправление и перевоспитание осужденного и предупреждение совершения им новых преступлений следует рассматривать в качестве самостоятельных целей уголовного наказания.
Предупреждение совершения новых преступлений со стороны осужденного не сводится только к его исправлению и перевоспитанию.
При исполнении наказания к осужденному применяются меры, которые лишают его возможности совершить новое преступление. Так, например, при лишении свободы осужденный изолируется от общества, находится под постоянной охраной и надзором, лишается права иметь при себе деньги и т. д. При увольнении от должности осужденный лишается права занимать такое должностное положение, злоупотребляя которым он совершил преступление. Определенные меры, лишающие осужденного возможности совершить новое преступление, содержатся и в других видах уголовного наказания.
Реализация этих мер обеспечивает достижение цели частного предупреждения задолго до того, как достигается цель исправления и перевоспитания осужденного. Вполне естественно, что исправление и перевоспитание осужденного обеспечивает достижение цели специального предупреждения. В этом случае отпадает всякая необходимость в применении специальных мер, направленных на предупреждение совершения новых преступлений. Однако в некоторых случаях цель исправления и перевоспитания не достигается в результате исполнения наказания. Тогда частное предупреждение достигается угрозой наказания за вновь совершенное преступление.
Исправление и перевоспитание осужденного не может быть достигнуто путем осуществления какого-либо единовременного акта. Это более или менее длительный процесс перестройки личности осужденного. Исправление и перевоспитание как цель наказания достигается лишь в результате этого процесса по истечении определенного периода времени. Цель же предупреждения совершения новых преступлений со стороны осужденного реализуется с момента начала исполнения наказания и до момента исправления и перевоспитания осужденного.
Таким образом, моменты достижения целей исправления и перевоспитания осужденного и частного предупреждения не совпадают.
Рассматриваемые цели наказания не совпадают и по своему содержанию. Нам представляется, что принципиально неверно рассматривать исправление и перевоспитание осужденного только в качестве средства предупреждения совершения новых преступлений со стороны осужденного, как это делают сторонники подчинения цели исправления и перевоспитания другой, по их мнению, более общей и широкой цели – цели частного предупреждения.
Удержание осужденного от совершения новых преступлений – это та минимальная задача, которую Советское государство ставит перед уголовным наказанием. Вообще же перед уголовным наказанием ставится более гуманная, более высокая, более благородная задача, чем только задача сделать бывшего преступника безопасным для общества. Применяя уголовное наказание, Советское государство стремится воздействовать на сознание человека таким образом, чтобы из бывшего преступника воспитать честного советского труженика, активного участника коммунистического строительства в нашей стране.
Все это позволяет нам сделать вывод, что исправление и перевоспитание осужденного и предупреждение совершения им новых преступлений следует считать самостоятельными целями уголовного наказания.
Спорным в теории уголовного права является вопрос о каре как о цели наказания. Подавляющее большинство теоретиков советского уголовного права до настоящего времени не считают кару одной из целей наказания.
Особенно активно и последовательно на протяжении длительного времени эту позицию защищает проф. М. Д. Шаргородский. В статье, специально посвященной вопросам наказания, он писал: «Наказание направлено на предупреждение совершения преступлений; оно не является возмездием и не имеет одной из своих целей причинение страдания за содеянное субъектом. Конечно, наказание должно устрашать, однако это не означает, что наказание в советском праве имеет цель кары».
Лишь отдельные авторы придерживаются по этому вопросу иной точки зрения. Так, М. М. Исаев говорит, что «наряду с целью исправления и перевоспитания преступника ставится и цель покарать его…»
Нам представляется, что более правильной является позиция, сторонники которой признают кару в качестве одной из целей уголовного наказания. Что же такое кара как цель наказания?
Под карой как целью наказания мы понимаем причинение правонарушителю страданий и лишений в качестве возмездия за совершенное им преступление. При этом понятия «кара», «возмездие» мы не отождествляем с понятием «месть» и вкладываем в них иное содержание по сравнению с содержанием этих понятий в религиозной литературе. Месть не всегда выражается в причинении лишений и страданий именно виновному (например, при кровной мести). Кроме того, акт мести обращен только в прошлое и никакой цели, кроме удовлетворения эгоистических чувств мстителя, он не преследует. Очевидно, что таких целей наказание в нашем обществе не может преследовать. Правильно писал А. М. Горький: «Советская власть вполне обладает законно обоснованным правом наказывать и даже уничтожать бандитов, грабителей, воров… Советская власть не мстит преступнику, а действительно «исправляет» его, раскрывая перед ним победоносное значение труда, смысл социальной жизни, высокую цель социализма, который растет, чтобы создать новый мир». Под карой как одной из целей наказания мы понимаем причинение страданий и лишений виновному в совершении правонарушения, за его совершение и в соответствии с ним, для удовлетворения чувства справедливости членов социалистического общества и, тем самым, для достижения иных целей наказания.
М. Д. Шаргородский, выступая против признания кары в качестве цели наказания, писал, что «в основе взгляда на наказание, как на возмездие, лежат чуждые нам идеалистические, как правило, религиозные философские системы».
Очевидно, что этот упрек не может быть нами принят. Использование того или иного термина, имеющего религиозное происхождение, далеко еще не означает, что лицо, его использующее, стоит на идеалистических позициях. Например, в ст. 20 Основ говорится, что наказание карает. Как известно, термин «кара» имеет чисто религиозное происхождение. Это, однако, не значит, что советский законодатель, формулируя этот закон, встал на идеалистические позиции.
Если же говорить не о терминах, а о существе вопроса, то причинение определенных страданий и лишений лицу, совершившему преступление, является обоснованным с позиции диалектического материализма. С позиций механического детерминизма, который все явления в природе и в обществе, в том числе и все поступки человека, признает фатально неизбежными, вообще невозможно решить проблему ответственности: человек не может и не должен отвечать за свои поступки, в том числе и за преступления, раз они вызваны обстоятельствами, которые совершенно не зависят от него.
С позиции же диалектического материализма обусловленность человеческих поступков внешними обстоятельствами отнюдь не снимает вопроса об ответственности человека как разумного существа за свои поступки.
В. И. Ленин писал, что «идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий. Совсем напротив, только при детерминистическом взгляде и возможна строгая и правильная оценка, а не сваливание чего угодно на свободную волю».
Таким образом, в тех случаях, когда лицо, отдавая отчет в своих действиях и руководя ими, имея возможность избрать в данных условиях иное поведение, совершает опасное для общества деяние, общество имеет право привлечь это лицо к ответственности и, в частности, назначить наказание за совершенное преступление.
Цели, для достижения которых используется наказание, это вопрос практический, не имеющий прямого отношения к вопросу об основаниях применения наказания. Наказание может применяться для устрашения, для исправления виновного, для предупреждения совершения новых преступлений, для возмездия за совершенное преступление. Следовательно, взгляд на наказание как на кару, возмездие основан на марксистско-ленинской философии точно так же, как и взгляд на наказание как на средство исправления и перевоспитания. Весь вопрос заключается лишь в том, насколько целесообразно с точки зрения социалистического общества ставить перед наказанием наряду с другими целями – цель кары, возмездия. Наказание выступает как возмездие тогда, когда страдания и лишения причиняются виновному за совершенное деяние с целью удовлетворения чувства справедливости общества, против которого совершено преступление. Конечно, социалистическое общество заинтересовано в том, чтобы преступления вообще никогда не совершались. Поэтому наказание к виновному прежде всего применяется для того, чтобы исправить и перевоспитать его, чтобы предупредить совершение новых преступлений. Вместе с тем, как потерпевший от преступления, так и общество в целом считают совершенно справедливым, чтобы лицо, совершившее общественно опасное действие, само испытало определенные страдания и лишения в качестве возмездия за причиненное.
Прав Б. С. Утевский, когда указывает, что «если понимать возмездие как акт справедливости, как удовлетворение морального требования – не оставлять вызывающие негодование социалистического общества преступления без заслуженного наказания, соответствующего тяжести вины преступника, то нельзя отрицать, что такое наказание воспринимается трудящимися как справедливое возмездие преступнику». Переживая определенные лишения и страдания, преступник как бы искупает свою вину перед обществом за совершенное преступление.
Н. С. Хрущев говорил, что «надо предавать народному суду таких людей, наносящих огромный ущерб народу, нашему великому делу, надо послать их туда, где они, отбывая заслуженное наказание за развал хозяйства, будут искупать допущенные ими преступления перед обществом».
Удовлетворение чувства справедливости членов социалистического общества, которое достигается возмездием преступнику за совершенное преступление благотворно сказывается на жизни общества. Оно укрепляет веру в законность и правопорядок, вселяет уверенность в каждого члена общества, что его личность, его личные и общественные интересы надежно охраняются государством.
Вряд ли можно согласиться с утверждением проф. М. Д. Шаргородского о том, что причинение страданий и лишений в качестве возмездия за совершенное преступление противоречит принципу гуманности советского уголовного права.
Прежде всего в этом утверждении гуманность советского уголовного права понимается однобоко: лишь как забота об интересах преступника, в то время как она заключается не только в этом, но и в том, что при помощи уголовных законов защищаются от преступлений честные члены нашего общества.
Генеральный Прокурор СССР Р. Руденко пишет: «Социалистический гуманизм не имеет ничего общего со стремлением прослыть добрым за счет интересов общества; напротив, он требует, чтобы общество было полностью избавлено от злостных преступников, от тех, кто совершает тяжкие, особо опасные преступления, от особо опасных рецидивистов. К этим уголовным преступникам не может быть ни малейшего снисхождения».
Это утверждение М. Д. Шаргородского в какой-то степени было бы справедливым, если бы лица, считающие, что наказание имеет целью кару, рассматривали кару, возмездие в качестве единственной цели наказания.
На самом же деле кара представляется нам в качестве одной из целей наказания и притом не основной. Страдания и лишения причиняются виновному не только как возмездие за совершенное преступление, но и в целях исправления, перевоспитания преступника и предупреждения совершения новых преступлений.
Совершенно очевидно, что причинение страданий и лишений в этих целях нельзя не признать гуманным актом.
Возмездие, кару нельзя отрывать от других целей наказания. Наоборот, удовлетворение чувства справедливости, достигаемое возмездием, содействует достижению и других целей наказания. М. Д. Шаргородский сам признает, что «только справедливое наказание может оказывать воспитательное воздействие. Если же наказание воспринимается как несправедливое, то оно не только не воспитывает, а, наоборот, вызывает протест и озлобление».
М. Д. Шаргородский, стремясь опровергнуть взгляд на кару как одну из целей наказания, говорит, что страдания и лишения, которые причиняются преступнику, являются не целью наказания, а средством достижения таких целей, как исправление и перевоспитание и предупреждение совершения новых преступлений.
Такое противопоставление цели и средства противоречит марксистской диалектике. Диалектика считает вполне возможным положение, при котором одно явление выступает в качестве цели какого-либо процесса и одновременно оно является средством достижения каких-либо других целей.
Так, например, исправление и перевоспитание является одной из целей наказания, вместе с тем оно является средством достижения другой цели наказания – предупреждения совершения новых преступлений. В свою очередь предупреждение преступлений, будучи целью наказания, вместе с тем является средством ликвидации преступности.
Точно так же решается вопрос о лишениях и страданиях, которые причиняются виновному при исполнении наказания.
Диалектический подход к уяснению сущности наказания по советскому уголовному праву позволяет сделать вывод, что страдания и лишения, с одной стороны, являются свойством наказания, а с другой стороны, причинение страданий, лишений, ограничений в правах является карой за совершенное общественно опасное деяние и в этом смысле выступает как одна из целей наказания (возмездия). Однако и как свойство наказания (как средство достижения целей исправления), и как цель удовлетворения моральных и политических требований социалистического общества, эти ограничения в правах и лишения определяются в целях борьбы с пережитками капитализма в сознании отдельных советских граждан и общего воспитательного воздействия. Таким образом, лишения и страдания, выступая как кара преступнику, вместе с тем являются средством его исправления и перевоспитания.
Авторы, выступающие против признания кары в качестве цели наказания, ссылаются часто на закон (ст. 20 Основ, ст. 20 УК РСФСР), в котором говорится, что «наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства». Они считают, что это указание закона означает отрицание кары, возмездия в качестве цели наказания. Однако это не так. Закон запрещает причинение не всяких страданий, а только страданий физических и унижающих человеческое достоинство.
При возмездии же причиняются страдания и лишения, которые являются необходимым свойством наказания, т. е. которые не причиняют физических страданий и не унижают человеческого достоинства. Кроме того, кара, возмездие вовсе не означают причинение страданий и лишений в качестве самоцели, ради самих страданий. Они причиняются для удовлетворения чувства справедливости советских граждан. Следовательно, из этой части закона совсем не следует, что наказание не преследует цели кары.
Наоборот, сравнение нового и старого законодательства, посвященного целям наказания, позволяет сделать вывод, что законодатель рассматривает кару в качестве одной из целей наказания. В ст. 4 Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. (ст. 9 УК РСФСР 1926 г.) прямо говорилось, что «задач возмездия и кары уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик не ставит».
Появление такой формулировки в законодательстве объясняется тем, что авторы этих законодательных актов по уголовному праву находились под определенным влиянием социологической школы, сторонники которой вообще стремились ликвидировать понятия «преступление» и «наказание» и заменить их понятиями «опасное состояние» и «меры социальной защиты».
За наказанием отрицалась роль правового последствия преступления. Признание наказания карой, возмездием за совершенное преступление противоречило бы всей концепции сторонников социологической школы.
Преодоление влияния социологической школы в теории уголовного права привело и к изменению законодательства. В действующем уголовном законодательстве, начиная с 1934 г., вместо термина «меры социальной защиты» употребляется термин «наказание».
В ст. 3 Закона о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик 1938 г. впервые говорилось о том, что наказание карает преступника: «Советский суд, применяя меры уголовного наказания, не только карает преступников, но также имеет своей целью исправление и перевоспитание преступника».
В ст. 20 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, где сформулированы цели наказания, уже отсутствует указание на то, что кара и возмездие не являются задачей наказания. Закон устанавливает, что наказание карает преступника. Общепризнана точка зрения, согласно которой кара является обязательным элементом наказания. «Наказание по своему содержанию всегда заключает в себе лишение преступника какого-либо блага (жизни, прав, имущества, свободы и т. д.), и, таким образом, наказание, как всякое лишение, связано со страданием преступника. Именно поэтому наказание является карой». Но что же понимают под карой теоретики уголовного права, отрицающие кару как цель наказания? «Наказание является карой, потому что оно: а) назначается за совершенное деяние; б) определяется в соответствии с совершенным деянием; в) связано с принуждением и причиняет страдания», – пишет М. Д. Шаргородский. Таким образом, под карой он понимает причинение страданий преступнику за совершенное деяние и в соответствии с ним.
Но такое понятие кары невозможно обосновать, не признав кару, возмездие в качестве одной из целей наказания. Действительно, чем можно объяснить наличие в советском уголовном праве такого важного принципа, как соответствие тяжести наказания тяжести совершенного преступления?
Размер конкретного наказания, назначаемого преступнику, зависит не только от характера совершенного преступления, но и от личности виновного и всех других обстоятельств дела.
Однако нельзя согласиться с М. Д. Шаргородским, который пишет, что «размер» страдания определяется вовсе не деянием (и во всяком случае не только деянием), а находится в зависимости от восприятия отдельных обстоятельств конкретным субъектом (по-разному, например, относятся к пребыванию в колонии лицо, впервые туда попавшее, и вор-рецидивист).
Одно и то же наказание может по-разному восприниматься различными людьми, но, как правило, вид наказания, который рассматривается законодателем в качестве более тяжкого по сравнению с другими видами наказаний, точно так же оценивается и преступниками. По законодательству же более тяжкое преступление влечет применение к виновному, как правило, более тяжкого наказания. «Размер» страданий, которые причиняются преступнику, таким образом, зависит прежде всего от тяжести совершенного преступления и лишь во вторую очередь определяется потребностями достижения такой цели наказания, как исправление и перевоспитание.
Представлять дело так, что тяжкое наказание назначается за тяжкое преступление потому, что более тяжкие преступления совершают лица, сознание которых более испорчено с точки зрения нашей морали, не совсем правильно, так как это не соответствует действительному положению вещей.
Например, кража социалистического имущества, совершенная особо опасным рецидивистом, наказывается лишением свободы на срок до 15 лет с конфискацией имущества или без таковой (ч. 3 ст. 89 УК РСФСР), а кража личного имущества граждан особо опасным рецидивистом – лишением свободы на срок до 10 лет (ч. 3 ст. 144 УК РСФСР). Законодатель предусмотрел в этих законах различные по тяжести наказания, хотя степень испорченности лиц, совершающих эти преступления, может быть совершенно одинаковой.
Известно также, что диверсанта, который пытался совершить преступление под влиянием обмана со стороны иностранной разведки, исправить и перевоспитать часто бывает значительно легче, чем вора-карманника. А. М. Горький правильно отмечал, что «…воришек очень трудно перековывать вследствие силы их озлобленности против людей, вследствие их безнадежного отношения к жизни, к самим себе». Тем не менее законодатель за диверсию установил значительно более тяжкое наказание, чем за кражу.
Установление принципа соответствия тяжести наказания тяжести преступления можно объяснить только тем, что перед наказанием, кроме цели исправления преступника и предупреждения преступлений, ставится также цель кары преступника. Чем более тяжелый ущерб причиняет или стремится причинить преступник обществу, тем более тяжкими страданиями и лишениями он должен искупить свою вину перед ним. Такое решение вопроса является справедливым с точки зрения нашей социалистической морали.
Не признавая, что наказание имеет одной из своих целей кару, невозможно обосновать необходимость элементов лишения и страдания в наказании. Марксистско-ленинская наука говорит о том, что наиболее эффективным средством воспитания, людей является общественно полезный труд, политико-воспитательная работа и иные средства убеждения. А если так, то непонятно, почему в содержание наказания входят страдания и лишения? Ответы на этот вопрос могут быть такими: 1) страдания и лишения выступают в данном случае как дополнительное средство воспитания. Но откуда известно, что для исправления и перевоспитания конкретного преступника, особенно если он совершил преступление впервые, эти дополнительные меры потребуются? 2) страдания и лишения в наказании необходимы для устрашения как самого преступника, так и других неустойчивых членов нашего общества. Но ведь устрашающее воздействие наказания как раз и заключается в угрозе возмездием за совершение преступления. Во всех случаях, когда страдания и лишения причиняются преступнику лишь для достижения цели общего предупреждения, особенно наглядно проявляется карательная сторона наказания, например, при применении смертной казни.
Смертная казнь оказывает определенное воспитательное воздействие на других неустойчивых членов нашего общества и предупреждает совершение преступлений с их стороны. В отношении же самого преступника она преследует лишь одну цель – цель возмездия. Так же обстоит дело в случаях, когда в исправительно-трудовых учреждениях продолжают содержаться лица, уже исправившиеся и перевоспитавшиеся, только потому, что они не отбыли установленную законом к обязательному отбытию часть наказания (ст. 53 и 55 УК РСФСР).
М. Д. Шаргородский говорит, что «установление в законе для досрочного освобождения необходимости отбытия известного срока (треть, половина, две трети или запрещение досрочного освобождения) есть не установление обязательного минимума лишений, а гарантия от необоснованных освобождений».
В определенной степени это утверждение верно. Но преступник может исправиться и перевоспитаться до истечения той части срока наказания, которая необходима для представления к условно-досрочному освобождению.
Лицо, к которому по закону условно-досрочное освобождение вообще не применяется, может исправиться и перевоспитаться до истечения срока наказания, назначенного судом.
На каком же основании в этих случаях осужденным продолжают причиняться страдания и лишения? Основанием применения наказания в этих случаях является необходимость достижения цели кары, возмездия.
Законодатель устанавливает обязательную к отбытию часть наказания или запрещает применять условно-досрочное освобождение к определенным категориям преступников не только для того, чтобы устранить возможность необоснованного освобождения и обеспечить общепредупредительное значение исполнения наказания, но и для того, чтобы была достигнута такая цель наказания, как кара, возмездие.
Генеральный прокурор СССР Р. Руденко в качестве одной из причин, вызвавших издание указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с особо опасными преступлениями», указывает на то, что «снисходительность к тяжким преступникам вызывает справедливое возмущение советских людей». Советское законодательство и практика борьбы с преступностью знают и другие случаи, когда наказание применяется к преступнику тогда, когда отпала необходимость в достижении такой цели наказания, как исправление и перевоспитание. Например, при решении вопросов о применении давностных сроков к лицам, совершившим преступления, которые караются смертной казнью (см. ст. 48 УК РСФСР), к лицам, осужденным к смертной казни (см. ст. 49 УК РСФСР), об освобождении от дальнейшего отбытия наказания по болезни (см. ч. 3 ст. 362 УПК РСФСР), при назначении наказания за преступления, по которым не может быть рецидива.
Сторонники позиции, которая отрицает кару в качестве цели наказания, говорят, что во всех этих случаях страдания и лишения причиняются виновному для того, чтобы обеспечить общепредупредительное действие наказания.
«…применение наказания, – пишет М. Д. Шаргородский, – не означает оказания предупредительного воздействия только лишь на лицо, совершившее преступление. Наказание, помимо частного предупреждения, преследует и цель общего предупреждения, т. е. оказание такого воздействия на членов общества, которое удержало бы их от совершения каких-либо нарушений. Поэтому применение наказания в отдельных случаях и к такому лицу, которое не нуждается в исправлении, объясняется тем, что наказание имеет своей целью оказание и общего устрашающего воздействия (так как оно причиняет страдания, является карой). Размер и тяжесть наказания не могут поэтому определяться только целью исправления виновного. Имеются случаи, когда в исправлении в уголовно-правовом смысле даже нет необходимости, так как рецидив (т. е. то, для избежания чего применяется уголовно-правовое исправление) исключается. В таких случаях сам факт распространенности преступления делает его более общественно опасным и повышает необходимую меру наказания, хотя на меру, необходимую для исправления данного конкретного индивида, это никакого влияния оказать не может».
Такое обоснование применения наказания в условиях, когда перед наказанием не стоит цель исправления преступника и частного предупреждения, в корне противоречит духу советского уголовного законодательства и советской уголовной политики. Объяснять причинение страданий и лишений исправившемуся лицу необходимостью предупредить таким способом совершение преступлений со стороны других лиц, значит вступить в противоречие с рядом основных принципов советского уголовного права (гуманность, индивидуализация наказания).
Нельзя признать последовательной позицию М. Д. Шаргородского в трактовке им принципа гуманности советского уголовного права, если он считает не гуманным причинение страданий преступнику с целью удовлетворения чувства справедливости советских граждан и признает гуманным причинение страданий и лишений одному лицу для того, чтобы устрашить другое лицо.
К. Маркс решительно выступал против права государства причинять страдания одному лицу с целью воздействовать на другое.
Он говорил: «…какое право вы имеете наказывать меня для того, чтобы исправлять или устрашать других?». Во всех случаях, когда задача исправления и перевоспитания либо вообще не ставится (например, при применении смертной казни), или уже решена (например, при содержании в местах лишения свободы исправившихся преступников), причинение страданий и лишений может быть обосновано лишь тем, что наказание, кроме других целей, преследует и цель кары, возмездия за совершенное преступление.
В. И. Ленин неоднократно указывал на кару преступников как на одну из задач наказания. В одном из писем он, например, писал: «Тов. Дзержинский!.. Прошу непременно разыскать виновного в волоките… и предать суду. Нельзя же такое безобразие оставлять без кары».
М. И. Калинин в речи на торжественном заседании, посвященном 10-летию Верховного Суда Союза ССР, 26 апреля 1934 г. говорил, что «…наша карательная политика является не только карательной, она ставит перед собой задачу карать и одновременно воспитывать, перевоспитывать».
В Руководящем разъяснении – Постановлении № 3 Пленума Верховного Суда СССР «О практике применения судами мер уголовного наказания» от 19 июня 1959 г. специально отмечается, что, «применяя меры уголовного наказания к лицам, виновным в совершении преступлений, суды должны исходить из того, что наказание преследует не только цели кары, но и цели перевоспитания осужденных и предупреждения совершения новых преступлений».
Все это убеждает в том, что кара, возмездие является целью наказания по советскому уголовному праву.
Признание кары в качестве цели наказания отнюдь не подрывает воспитательного и предупредительного значения наказания.
Нельзя не согласиться с М. Д. Шаргородским, который пишет: «Когда общество, применяя наказание, ставило перед собой цель возмездия, или цель возмещения потерпевшему причиненного ущерба, или чистую цель устрашения, то эти системы так же, как и наказание, имеющее своей целью воспитание, в то же время объективно всегда оказывали и оказывают общее и специальное предупреждающее воздействие».
Практика исправительно-трудовых учреждений показывает, что преступники воспринимают наказание как справедливое возмездие за совершенное ими преступление и процесс отбытия наказания считают искуплением вины перед обществом.
Так, коллектив бригады высокопроизводительного труда и примерного поведения свое обращение ко всем заключенным колонии начинает словами: «Мы, преступившие советские законы, виновные перед народом, создающим прекрасное будущее, глубоко осознали свою вину и решили упорным трудом и примерным поведением искупить ее».
Члены молодежного звена К., А., Г. и другие в своем обязательстве пишут: «Воодушевленные мужеством и отвагой советского космонавта Германа Степановича Титова, мы, члены молодежного звена закройного цеха, стремимся искупить свою вину перед Родиной честным трудом и примерным поведением».
Лишь незначительная часть заключенных рассматривает наказание как средство исправления и перевоспитания. В одной из колоний перед большой группой заключенных был поставлен вопрос: «Считаете ли Вы, что для того, чтобы после отбытия срока наказания больше не совершать преступлений, Вам нужно в колонии перевоспитаться или же Вы в этом не нуждаетесь?» Из всех опрошенных по этому поводу заключенных 88,4 % ответили, что они не нуждаются в перевоспитании.
Все вышеизложенное позволяет сделать вывод, что непосредственными целями наказания по советскому уголовному праву являются:
1) исправление и перевоспитание осужденного;
2) предупреждение совершения новых преступлений со стороны осужденного, т. е. частное предупреждение;
3) предупреждение совершения преступлений со стороны других неустойчивых граждан, т. е. общее предупреждение;
4) кара (возмездие) за совершенное преступление.
Все эти цели взаимосвязаны и самостоятельность их проявляется лишь в том, что они могут достигаться отдельно друг от друга: преступника можно покарать и не добиться его исправления и перевоспитания; можно добиться достижения цели частного предупреждения и не добиться исправления и перевоспитания; можно исправить и перевоспитать преступника, но не добиться общепредупредительного воздействия исполнения этого конкретного наказания и т. д.
1. Исправление и перевоспитание является одной из целей наказания. Постановка этой цели перед уголовным наказанием свидетельствует о подлинном гуманизме советской уголовной политики. Советское государство вместо того, чтобы идти по наиболее легкому пути обезвреживания преступников путем их изоляции от общества или путем физического уничтожения, берет на себя трудную и благородную задачу исправить и перевоспитать преступников, приспособить их к условиям социалистического общежития, сделать их активными участниками коммунистического строительства.
Возможность постановки и достижения цели исправления и перевоспитания научно обоснована советской психологией и педагогикой и доказана практической деятельностью органов, исполняющих наказание.
Правильно понять содержание этой цели, а также верно избрать действенные пути и средства ее достижения невозможно без познания процесса формирования и переформирования личности человека.
Советская психология самым решительным образом выступает против утверждений буржуазных антропологов и социологов о наличии прирожденных и неисправимых преступников. Советская психология доказала, что все люди рождаются без каких-либо идей, взглядов, привычек, склонностей и т. д.
Человек от природы наделен лишь нервной системой и высшим ее отделом – головным мозгом, которые являются физиологической, естественной основой развития психических особенностей человека, формирования человека как личности.
Нервная система различных людей характеризуется различными свойствами. Великий русский ученый И. П. Павлов установил 3 основных свойства нервных процессов: 1) сила раздражительного и тормозного процессов; 2) равновесие этих процессов и 3) подвижность их.
Эти основные свойства могут у различных людей по-разному сочетаться. В зависимости от их сочетания у человека от рождения существует определенный тип нервной деятельности.
И. П. Павлов различал четыре основных типа нервной деятельности:
1) сильный (неуравновешенный, «безудержный»), характеризующийся сильными процессами возбуждения;
2) сильный, уравновешенный, подвижный. У уравновешенных процесс возбуждения хорошо балансируется с процессом торможения;
3) сильный, уравновешенный, инертный;
4) слабый, характеризующийся слабостью как процессов возбуждения, так и внутреннего торможения, но при повышенной внешней тормозимости. Благодаря малой подвижности нервных процессов обладает инертностью. Типы нервной деятельности И. П. Павлов называет темпераментом.
И. П. Павлов писал, что общие типы нервной деятельности «отвечают четырем греческим темпераментам: холерическому, флегматическому, сангвиническому и меланхолическому».
Тип нервной деятельности (темперамент) играет весьма существенную роль в формировании личности человека. Он является физиологической, естественной основой формирования характера и личности человека.
Характер и личность человека формируются под влиянием внешних условий.
Внешние условия, воздействующие на человека, можно разбить на две группы: а) условия, которые существуют объективно, независимо от воли и сознания людей. Такими условиями являются уровень развития производительных сил общества, характер сложившихся производственных отношений, способ производства; б) условия, которые создаются благодаря сознательной деятельности людей.
Марксизм-ленинизм учит, что воспитание и перевоспитание людей, формирование их сознания и морали представляет собой очень сложный и многогранный процесс, в котором стихийные элементы переплетаются с сознательной деятельностью отдельных людей и различных учреждений, пассивное отражение общественных отношений в сознании людей дополняется активным воспитательным воздействием.
Под влиянием внешних условий, которые выступают в качестве раздражителей по отношению к нервной системе, между человеком и внешней средой устанавливаются связи, выражающиеся в определенной реакции на действия раздражителя.
Если действия раздражителя повторяются неоднократно, то в коре головного мозга все прочнее и прочнее закрепляются соответствующие раздражительные процессы возбуждения и торможения.
Закрепленные в коре головного мозга определенные реакции на определенные раздражители носят название условных рефлексов. «Факт условного рефлекса есть повседневнейший и распространеннейший факт. Это есть, очевидно, то, что мы знаем в себе и в животных под разными названиями: дрессировки, дисциплины, воспитания привычки. Ведь все это есть связи, которые образовались в течение индивидуальной жизни, связи между определенными внешними агентами и определенной ответной деятельностью».
Совокупность постоянных связей, закрепленная в коре головного мозга, носит название динамического стереотипа.
«На большие полушария как из внешнего мира, так и из внутренней среды самого организма беспрерывно падают бесчисленные раздражения различного количества и интенсивности. Одни из них только исследуются (ориентировочный рефлекс), другие уже имеют разнообразнейшие безусловные и условные действия. Все это встречается, сталкивается, взаимодействует и должно в конце концов систематизироваться, уравновеситься, так сказать закончиться динамическим стереотипом».
Динамический стереотип характеризуется довольно устойчивыми связями. По замечанию И. П. Павлова, прочно сложившийся стереотип «становится косным, часто трудно изменяемым, трудно преодолеваемым новой обстановкой, новыми раздражениями».
Формированием динамического стереотипа далеко еще не завершается становление человеческого характера и человека как личности. Стереотип есть понятие биологическое. Он играет важную роль в физиологическом механизме характера. Характер же – это социально-историческая категория, и в основе формирования его, кроме динамического стереотипа, лежит тип нервной деятельности и особенности высшей нервной деятельности, связанные со второй сигнальной системой.
Становление характера является кульминационным пунктом формирования личности человека. «Под характером понимают те сложившиеся под влиянием среды и воспитания индивидуальные особенности личности, которые выражаются в волевой активности человека, в его отношении к окружающему миру (к людям, к труду, к вещам) и к самому себе».
В психологическом смысле характер представляет собою синтез относительно устойчивых качеств личности, развившихся в процессе ее деятельности и образовавшихся под воздействием конкретных общественных условий и воспитания.
Характер складывается из отдельных свойств, качеств, особенностей или черт. Вся совокупность свойств характера составляет единое целое, так как свойства характера находятся между собой в постоянном общении и взаимодействии. Характер человека с точки зрения его содержания проявляется прежде всего и больше всего в мотивах, которые определяют действия человека.
«Субъект в специфическом смысле слова (как “я”) – это субъект сознательной произвольной деятельности. Ядро его составляют осознанные побуждения – мотивы сознательных действий», – писал проф. С. Л. Рубинштейн.
Личность – это наиболее общее понятие, которое характеризует человека в целом. Основу этой характеристики составляют отношения человека к обществу, к коллективу, к общественно полезному труду. Понятия личности человека и характера человека нельзя оторвать друг от друга, но они не являются и тождественными.
«Характер, являющийся первоначально продуктом развития личности, сам становится условием дальнейшего ее развития. В этом смысле слова можно было бы сказать, что так же, как личность не может быть сведена к характеру, и характер не может быть низведен до роли побочного и частного проявления личности… поскольку характер есть единство личности, известное постоянство ее психологических изменений».
Люди, воспитанные в духе индивидуализма и эгоизма, при столкновении их личных интересов с общественными интересами, исходят из своих узко личных интересов и для их удовлетворения не останавливаются ни перед чем, даже перед совершением преступлений. Наоборот, в каких бы условиях ни находился человек, как бы тяжело ни складывались для него обстоятельства, он никогда не встанет на путь совершения преступления, если он действительно воспитан в коммунистическом духе.
Исправление и перевоспитание как цель наказания заключается в том, чтобы путем воздействия на сознание преступника при помощи мер убеждения и принуждения, входящих в содержание наказания, ликвидировать пережитки капитализма, толкнувшие его на путь совершения преступления, воспитать в нем свойства характера и личности, присущие сознательным участникам коммунистического строительства. Но возможно ли достижение такой цели, можно ли уничтожить уже сложившиеся свойства характера, можно ли вместо уничтоженных воспитать в человеке новые черты характера?
Сторонники теории о прирожденных преступниках и детерминисты-метафизики отрицательно отвечают на этот вопрос. Один из авторов Руководящих начал 1919 г. М. Ю. Козловский, стоявший на позициях метафизического детерминизма, писал: «Для нас, детерминистов, аксиомой является положение, что преступник – продукт социальной среды, и что все его действия все его побуждения от его и нашей “воли не зависят” и, далее, ничтожными нам представляются возможные достижения в направлении исправления преступника. Благоприобретенное им от среды – всегда заранее данное, которое будет предопределять равнодействующую движущих сил его переживаний… Единственной целью налагаемой кары должна быть в соответствии с нашим взглядом на причины преступности – самозащита или охрана условий общежития от посягательств…»
Советская психология и педагогика опровергли эти взгляды и дали положительный ответ на все эти вопросы.
Советская наука и практика воспитательной работы показывают, что темперамент, являясь прирожденным элементом человеческого организма, может изменяться в процессе воспитания.
Так, у слабого типа, характеризующегося слабостью процессов возбуждения и торможения, можно посредством воспитания добиться существенного повышения энергии и активности во всей практической деятельности. У сильного, возбудимого типа можно тренировкой добиться сильного торможения, достаточного для уравновешивания процессов возбуждения. При проведении воспитательной работы нельзя недооценивать возможности положительного воздействия на темперамент человека.
И. П. Павлов говорил, что темперамент – это «самая общая характеристика каждого отдельного человека, самая основная характеристика его нервной системы, а эта последняя кладет ту или иную печать на всю деятельность каждого индивидуума».
«Хотя темперамент, конечно, не может определять отношений личности, ее стремлений и интересов, ее идеалов, т. е. всего богатства содержания внутренней жизни человека, однако характеристика динамической стороны имеет существенное значение для понимания сложного образа поведения, характера человека. То, насколько человек проявляет энергию и неутомимость, способность страстно увлекаться, насколько он проявляет уравновешенность в поведении, гибкость, динамичность и экспансивность в реакциях, говорит о качественных особенностях личности и о ее возможностях, определенным образом сказывающихся на трудовой и общественной деятельности индивида».
В одной и той же обстановке реакция на одни и те же внешние раздражители (в широком понимании этого слова) может быть различной у разных людей в зависимости от темперамента. Например, человек со слабым типом нервной деятельности может остаться совершенно равнодушным в ответ на сделанное ему замечание. Человек же с сильным, неуравновешенным темпераментом в ответ на такое же справедливое замечание может разразиться вспышкой гнева, оскорбить делающего замечание, наговорить ему грубостей.
Вместе с тем при проведении воспитательной работы не следует и переоценивать темперамент, особенно когда речь идет о людях, характер и личность которых сформировались.
М. Д. Шаргородский, говоря о механизме воздействия на человека убеждения, наказания, наград, писал: «Большое значение имеют при этом типы высшей нервной деятельности (И. П. Павлов различал четыре типа), так как одни и те же мотивы, воздействуя на людей, принадлежащих к разным типам, вызывают различное поведение».
Вряд ли правильно проводить такую прямую зависимость между типом нервной деятельности и реакцией человека на определенные мотивы, так как «образ поведения человека и животного обусловлен не только прирожденными свойствами нервной системы, но и теми влияниями, которые падали и постоянно падают на организм во время его индивидуального существования, т. е. зависит от постоянного воспитания или обучения в самом широком смысле этих слов».
А. Б. Сахаров также отмечает: «…говоря о влиянии динамических особенностей психической деятельности человека (т. е. темперамента) на его поведение, необходимо со всей отчетливостью подчеркнуть, что это влияние не может быть определено в отрыве и независимо от иных психологических свойств личности, в особенности таких, как уровень интеллектуального развития, мировоззренческие взгляды, нравственные установки, характер присущих индивиду потребностей и интересов, волевые его качества и т. д.
Вне связи с этими социальными свойствами личности невозможно определить общественную значимость и ценность тех или иных черт темперамента, нельзя считать сами по себе одни виды темперамента положительными, а другие отрицательными». Поведение человека, вызванное определенным мотивом, побуждением, возникшим в сознании человека, определяется не только и не столько типом нервной деятельности, сколько всем складом человека как личности. Можно ли, зная только темперамент человека, заранее определить, как поступит он, желая выйти из затруднительного материального положения? Конечно, нет.
Человек, воспитанный в духе коммунистической сознательности, под влиянием этого мотива будет совершать действия, полностью отвечающие требованиям советских законов и норм коммунистической морали. Тип нервной деятельности не окажет ни малейшего влияния на характер этих действий. Человек же, воспитанный в индивидуалистическом духе, ставящий свои интересы превыше всего, не уважающий советских законов, при этих же обстоятельствах может встать на путь совершения преступлений. Таким человеком может быть и холерик, и флегматик и сангвиник и меланхолик.
Подвержен изменениям и динамический стереотип, так как однажды сложившиеся и закрепленные в виде рефлексов связи между человеком и внешней средой не остаются неизменными. «Если изменяется обстановка, если появляются новые раздражители, не соответствующие сложившемуся динамическому стереотипу, то он изменяется, переделывается».
«Необходимо развенчать миф о закономерной неисправимости или стойкости дефектов характера, в ряде случаев возрождающийся при педагогических трудностях. Анализ положительного педагогического опыта, особенно блестящих результатов А. С. Макаренко, требует отказа от статической характерологии свойств и перехода к динамической характерологии отношений, которая показывает, что даже внешне устойчивые стереотипно-привычные отношения, существующие длительное время, могут медленно или быстро изменяться, “взрываться” путем формирования новых отношений».
Личность человека и его характер не остаются неизменными. Сформированные под влиянием внешних условий, они изменяются с изменением этих условий. «Люди суть продукты обстоятельств и воспитания… следовательно, изменившиеся люди суть продукты иных обстоятельств и измененного воспитания…», – писал К. Маркс.
Человека можно исправить и перевоспитать, если прекратить воздействие на него тех факторов, которые привели к появлению в его сознании пороков, толкнувших на путь преступления (влияние преступной среды, пьянство, тунеядство и т. д.), если вместо этих факторов использовать такие внешние раздражители, которые будут содействовать появлению у бывшего преступника свойств характера, присущих честным труженикам социалистического общества.
Яркость, стойкость, выразительность, сила внешних раздражителей обеспечивают более быструю и решительную ломку ранее сложившихся свойств личности и характера и воспитание новых свойств.
Программа Коммунистической партии Советского Союза, опираясь на данные науки и практики, утверждает, что «в условиях социализма каждый выбившийся из трудовой колеи человек может вернуться к полезной деятельности». При анализе исправления и перевоспитания как цели наказания в литературе по советскому уголовному и исправительно-трудовому праву оживленной дискуссии подвергается вопрос о соотношении «исправления» и «перевоспитания». Правильное решение этого вопроса имеет не только теоретическое, но и существенное практическое значение, поскольку закон связывает применение одних норм права с исправлением и перевоспитанием, а других норм только с исправлением преступника: в ст. 10, 53, 55 УК РСФСР говорится об исправлении, а в ст. 52 и некоторых других – об исправлении и перевоспитании.
Некоторые авторы видят различие «исправления» и «перевоспитания» в степени испорченности сознания человека, который подвергается воспитательному воздействию. «Исправить преступника – значит подвергнуть изменению к лучшему отдельные взгляды, привычки, навыки человека, сознание которого не нуждается в переделке. Перевоспитать преступника – значит коренным образом изменить его сознание, воспитать у него новые взгляды, представления, привычки».
Вряд ли можно согласиться с подобным толкованием соотношения «исправления» и «перевоспитания». Действительно, перевоспитание есть переработка всей психики человека. Однако совершенно очевидно, что при исполнении наказания не всегда удается добиться этой цели, так как уничтожение уже сложившихся свойств характера и личности человека и закрепление вместо них новых свойств дело несравненно более трудное, чем воспитание молодого человека в духе коммунистической идеологии.
Именно поэтому Советское государство ставит перед наказанием цель не только перевоспитания, но и исправления преступника.
Исправление – это та минимальная задача, которая должна быть решена при исполнении наказания. Об исправлении преступника можно говорить тогда, когда под влиянием наказания в его сознании происходят изменения, при наличии которых преступник хотя и не превращается в активного и сознательного члена нашего общества, но уже становится безопасным для общества. Именно так понимал исправление А. С. Макаренко: «Для нас мало просто “исправить” человека, мы должны его воспитывать по-новому, т. е. должны воспитать так, чтобы он сделался не просто безопасным или безвредным членом общества, но чтобы он стал активным деятелем новой эпохи».
Мы совершенно согласны с А. Л. Ременсоном, который понимает под исправлением преступника «…создание в его психике мотивов, отрицающих путь совершения преступления как способ удовлетворения личных интересов, привитие такой привычки к социалистической дисциплине труда и быта, которая бы исключила реальную возможность возобновления им преступной деятельности».
Взгляд на «исправление как на изменение отдельных черт личности, отдельных свойств характера, отдельных привычек и склонностей в определенной мере противоречит взглядам советской психологии на характер человека как на единое целое, состоящее из отдельных частей.
«Характер – есть нечто целое, но это целое состоит из частей, черт, которые находятся в постоянном отношении и взаимодействии. Если вы представляете отдельные черты совершенно врозь, то, конечно, вы характера не определите…».
Взаимосвязь и взаимозависимость всех свойств характера приводит на практике к тому, что изменение того или иного свойства характера влечет за собой изменения характера в целом. А отсюда следует, что неточно говорить о перевоспитании как перестройке личности и характера в целом, а об исправлении как перестройке отдельных свойств личности и характера. Этот взгляд на соотношение исправления и перевоспитания опровергается также и законодательством.
Статья 38 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (ст. 44 УК РСФСР) предусматривает право суда передавать условно осужденных для перевоспитания и исправления коллективам трудящихся и общественным организациям по их ходатайствам. Статья 52 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик предусматривают, что лицо, не представляющее большой общественной опасности, при определенных в законе условиях может быть освобождено от уголовной ответственности и наказания и передано на поруки для перевоспитания и исправления той общественной организации или тому коллективу трудящихся, которые возбудили ходатайство.
Очевидно, что освобождение от уголовной ответственности с передачей виновного на поруки и условное осуждение могут иметь место только в отношении лиц, которые не представляют большой общественной опасности. Это, как правило, лица, которые совершили преступления не под влиянием глубоко укоренившихся в их сознании пороков, а по неосторожности, в результате случайного стечения обстоятельств, под угрозой и т. д. Другими словами, это лица, у которых порочными являются отдельные свойства характера.
Следовательно, в отношении этих лиц, с точки зрения сторонников рассматриваемой позиции, нужно ставить задачу исправления. Перевоспитание же, по их мнению, необходимо для лиц с «глубоко укоренившимися антиобщественными взглядами и навыками».
Но ведь такие лица не могут рассматриваться как лица, не представляющие большой общественной опасности.
Таким образом, либо освобождение от уголовной ответственности с передачей на поруки и условное осуждение возможно в отношении лиц с глубоко укоренившимися антиобщественными взглядами и привычками, либо перевоспитание, о котором говорится в приведенных законах, не всегда связано с изменением глубоко антиобщественного характера человека.
Второе предположение является более обоснованным. С другой стороны, законодатель считает одним из условий условно-досрочного (ст. 53 УК РСФСР) и досрочного (ст. 55 УК РСФСР) освобождения не «исправление и перевоспитание», а просто «исправление» лица. Наиболее часто на практике условно-досрочное освобождение применяется к лицам, лишенным свободы, т. е. к преступникам, представляющим серьезную общественную опасность. Такими лицами могут оказаться убийцы (ст. 103 УК РСФСР), насильники (ч. 1 ст. 117 УК РСФСР), разбойники (ч. I ст. 91 ч. 1 ст. 146 УК РСФСР) и другие тяжкие преступники, чье сознание глубоко поражено пережитками капитализма. Если придерживаться указанной выше точки зрения, то эти лица подлежат условно-досрочному освобождению, когда изменены лишь отдельные черты характера (исправление). Коренной перестройки их психики, т. е. перевоспитания, для их освобождения не требуется. Очевидно, что это не так. Законодатель связывает возможность условно-досрочного освобождения с исправлением преступника, понимая под исправлением такое изменение психики, которое гарантирует несовершение этим лицом нового преступления.
Следовательно, и перевоспитание, и исправление есть перестройка психики человека, изменение свойств его характера.
Исправление есть такое изменение личности преступника, которое превращает его в безопасного и безвредного для общества человека. Перевоспитание же есть исправление преступника плюс воспитание из него сознательного строителя коммунистического общества.
При проведении работы по исправлению и перевоспитанию осужденного неизбежно возникает вопрос о критериях, которые позволяют судить об итогах этой работы. По смыслу ст. 20 Основ уголовного законодательства цель исправления и перевоспитания можно считать достигнутой, если осужденный стал честно относиться к труду, точно исполнять законы, уважать правила социалистического общежития.
Но на практике не всегда просто установить, как относится осужденный к законам, правилам социалистического общежития, к общественно полезному труду и т. д.
Эти трудности приводят к тому, что некоторые теоретики, занимающиеся вопросами уголовного и исправительно-трудового права, вообще отрицают наличие четких критериев, позволяющих судить об исправлении и перевоспитании конкретного лица.
Проф. А. А. Герцензон, выступая на теоретической конференции по вопросам исправительно-трудового права (М., 1957), говорил: «А где же критерии – законодательные и практические, когда мы можем сказать: да, лицо, которое характеризуется такими-то данными, можно считать исправившимся, а лицо, которое этими данными не располагает, считать таковым нельзя. Я позволю себе утверждать, что ни в науке исправительно-трудового права, ни в практической деятельности таких ясных критериев нет…» С этим утверждением проф. А. А. Герцензона согласиться нельзя.
В 1957 г., когда выступал проф. А. А. Герцензон, в законодательстве не указывались критерии исправления и перевоспитания. Более того, в законах в качестве цели наказания называлось не исправление и перевоспитание, а «приспособление совершивших преступные действия к условиям общежития государства трудящихся» – (ст. 9 УК РСФСР 1926 г.).
В настоящее время в законодательстве (ст. 20 Основ) даются довольно четкие критерии исправления и перевоспитания.
Значительно труднее практически решить вопрос о наличии или отсутствии этих критериев. Практика исполнения уголовных наказаний и, в частности, практика работы исправительно-трудовых учреждений показывает, что соблюдение осужденным дисциплины, отсутствие у него взысканий, выполнение и перевыполнение плановых производственных заданий не всегда свидетельствуют о том, что он перевоспитался в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития.
Нередко закоренелые преступники открыто заявляют о том, что они окончательно порвали с преступным прошлым, начинают добросовестно относиться к труду, дисциплинированно ведут себя, активно участвуют в общественной работе и т. д. Однако в действительности оказывается, что все это делается для того, чтобы добиться доверия администрации, облегчить для себя условия жизни в исправительно-трудовом учреждении, получить право на досрочное освобождение, а то и просто для того, чтобы прикрыть свою продолжающуюся преступную деятельность или подготовку побега.
Так, заключенный С. был в 1952 г. осужден за бандитизм к 25 годам лишения свободы. В колонии, куда он был направлен, зарекомендовал себя с положительной стороны по работе и поведению в быту: он добросовестно работал, был дисциплинирован, быстро и четко исполнял указания администрации и т. д., поэтому стал пользоваться доверием администрации. В августе 1957 г. он был переведен на общий режим и стал работать кладовщиком. В апреле 1958 г. он был расконвоирован и оставлен в прежней должности. Воспользовавшись доверием, он похитил материальные ценности на сумму 10 249 руб. (в старых ценах) и совершил побег. Лишь через несколько месяцев после побега он был задержан в Ленинграде, где уже примкнул к бандитской группировке.
Другой пример: заключенный С. был осужден на 10 лет лишения свободы за изнасилование. В колонии он добросовестно относился к порученной работе, участвовал в общественной жизни. Администрация на этом основании сделала вывод, что С. встал на путь исправления и перевоспитания. По представлению администрации срок наказания ему был сокращен с 10 до 4 лет. После сокращения срока наказания он был переведен на облегченный режим. Проработав 3 дня на строительстве, С. совершил побег и через 10 дней был задержан в г. Казани, где успел совершить кражу. При расследовании обстоятельств побега выяснилось, что С. давно имел намерение убежать, находился в преступной связи с ворами-рецидивистами и никогда не ставил перед собою задачи честно искупить вину перед Родиной.
К сожалению, такие примеры не единичны. Совершение новых преступлений лицами, которые ранее были условно-досрочно освобождены от отбытия полного срока наказания, также является свидетельством трудностей, встречающихся при решении вопроса об исправлении и перевоспитании осужденного.
Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 4 марта 1961 г. «О судебной практике по условно-досрочному освобождению осужденных от наказания» отмечает, что в результате ошибок «были необоснованно условно-досрочно освобождены из мест лишения свободы осужденные, которые не доказали своего исправления и часть из которых вновь совершила преступление».
На каком же основании можно судить о действительном исправлении и перевоспитании осужденного? Советская психология, отвечая на этот вопрос, утверждает, что о личности человека и его характере можно судить по тем мотивам и побуждениям, под влиянием которых он действует, а также по его поступкам. Установить мотив – это значит ответить на вопрос, почему человек в данной обстановке действует так, а не иначе, почему он стремится к достижению этой, а не другой цели, почему он для достижения поставленной цели избирает эти, а не другие средства.
С. Л. Рубинштейн придавал столь большое значение мотивам деятельности человека, что прямо определял характер как закрепленную в индивиде систему генерализованных побуждений, мотивов. Он писал, что «каждое свойство характера всегда есть тенденция к совершению в определенных условиях определенных поступков. Истоки характера и ключ к его формированию – в побуждениях и мотивах его деятельности. Ситуационно обусловленный мотив или побуждение к тому или иному поступку – это и есть личностная черта характера в ее генезисе».
Чрезвычайно важным обстоятельством, свидетельствующим о стойкости изменений, которые произошли в характере человека, являются причины, вызвавшие эти изменения.
Осужденный может добросовестно работать, сознавая, что только участие в общественно полезном труде поможет ему исправиться, перевоспитаться и стать честным советским гражданином. При наличии такого мотива одному заключенному приходится принуждать себя добросовестно работать, преодолевая старые привычки, другой же осужденный добросовестно работает, даже не задумываясь над мотивами. Для него добросовестный труд стал привычкой.
Лица, которые, сознавая необходимость определенного поведения, напрягают свою волю и добиваются требуемого от них советскими законами и нормами коммунистической морали поведения, безусловно должны всячески поощряться. Но более ценно, когда человек хорошо ведет себя не только потому, что он осознает необходимость такого поведения и стремится к нему, но и потому, что такое поведение стало для него привычным. «Наша задача не только воспитывать в себе правильное, разумное отношение к вопросам поведения, но еще и воспитывать правильные привычки, т. е. такие привычки, когда мы поступали бы правильно вовсе не потому, что сели и подумали, а потому, что иначе мы не можем, потому что мы так привыкли. И воспитание этих привычек гораздо более трудное дело, чем воспитание сознания».
Превращение в привычку поведения, соответствующего требованиям советских законов и нормам коммунистической морали свидетельствует о наиболее полном и стойком исправлении и перевоспитании осужденного. Но ведь мотив и привычка – это явления психические и, как и вся деятельность человеческого мозга, скрыты от постороннего наблюдателя. К тому же известно, что иногда по мотивам, которые заслуживают всяческого одобрения с точки зрения коммунистической морали, совершаются поступки, вредные для нашего общества. Так, например, народным судом Ленинского района г. Ленинграда был осужден Г., который убил своего отчима П. за то, что тот систематически пьянствовал, скандалил, издевался над женой – матерью Г. и сестрами Г. Убийство было совершено вполне сознательно с целью избавить мать и сестер от дальнейших издевательств со стороны П. Совершенное убийство свидетельствует о том, что Г. является опасным для нашего общества лицом.
В этом и подобных случаях нельзя судить о личности человека только по мотиву, которым он руководствовался в своих действиях.
Каким же образом на практике мы можем судить о личности человека, о его побуждениях?
Четкий и ясный ответ на этот вопрос дал В. И. Ленин. Он писал: «По каким признакам судить нам о реальных “помыслах и чувствах” реальных личностей? Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей, – а так как речь идет только об общественных “помыслах и чувствах”, то следует добавить еще: общественные действия личностей, т. е. социальные факты».
Поведение человека – вот тот критерий, который позволяет оценить человека как личность, выяснить его идейное содержание, его стремления и желания, привычки и т. д. Однако для того, чтобы составить правильное представление о человеке, нужно судить о нем не на основании отдельных поступков, а оценивать его поведение в целом на протяжении более или менее продолжительного времени.
Попытки оценить человека и, в частности, решить вопрос об исправлении и перевоспитании осужденного на основании анализа лишь некоторых сторон его поведения или всего поведения, но за небольшой промежуток времени, зачастую ведет к ошибкам.
В одной из колоний отбывает наказание С. До самого последнего времени он считался отличным производственником, был избран в состав совета коллектива, являлся руководителем секции общественного порядка и грозой наркоманов, пьяниц, чифиристов и прочих нарушителей режима. О нем писали в газетах, его ставили в пример. Администрация колонии считала, что он твердо встал на путь исправления и перевоспитания и что он является первым кандидатом на условно-досрочное освобождение. Но неожиданно С. грубо нарушил режим: он напился пьяным на работе. Отсидев несколько суток в штрафном изоляторе, он вновь напился пьяным и вновь был посажен в изолятор. Анализ этого случая показал, что администрация оценивала С. как общественника, а его поведение в быту выпало из поля зрения.
«Вывод об исправлении осужденного с учетом его личности, характера совершенного преступления и степени участия в нем осужденного должен быть основан на совокупности данных о соблюдении им режима в исправительно-трудовом учреждении, выполняемой работе и отношении к ней, повышении своей производственной квалификации, участии в общественной жизни и т. п. При этом, в частности, надлежит учитывать состояние его здоровья, образование, характер выполняемой работы.
Вывод о примерном поведении и честном отношении к труду осужденного должен быть основан не только на характеристике за период, непосредственно предшествующий наступлению срока, по отбытии которого возможно условно-досрочное освобождение, а на данных за все время отбытия им наказания или, по крайней мере, в течение значительной части этого срока».
В теории исправительно-трудового права делаются попытки выделить элементы поведения осужденного, оценивая которые можно сделать вывод о его исправлении и перевоспитании.
М. Ефимов в статье «О доказательствах исправления» называет следующие показатели, на основании которых можно судить об исправлении лица, отбывающего лишение свободы в трудовых колониях для несовершеннолетних: 1) добросовестное отношение к труду; 2) отношение к общеобразовательной подготовке; 3) соблюдение всех правил внутреннего распорядка, примерное поведение в коллективе, отсутствие дисциплинарных взысканий; 4) работа в совете воспитанников и общественных комиссиях, участие в художественной самодеятельности и спортивной работе.
Опыт исправительно-трудовых учреждений показывает, что элементами поведения осужденного, которые должны оцениваться при решении вопроса о его исправлении и перевоспитании, являются:
1) добросовестное отношение к труду, которое включает систематическое выполнение и перевыполнение плановых заданий по количественным и качественным показателям, активное участие в трудовом соревновании, в работе по рационализации и изобретательству, помощь товарищам в производственной работе, бережное отношение к оборудованию и материалам, строгое соблюдение правил по технике безопасности;
2) дисциплинированность, т. е. строгое соблюдение требований режима и правил внутреннего распорядка, беспрекословное выполнение указаний лиц, в подчинении которых находится осужденный (представители администрации, руководители производства, работники охраны), отсутствие дисциплинарных взысканий, отсутствие нарушений советских законов и иных нормативных актов;
3) забота о повышении своей деловой квалификации и общеобразовательного уровня, т. е. повышение квалификации по имеющейся специальности, обучение новым профессиям, участие в работе по обмену опытом производственной деятельности, добросовестное отношение к обучению в общеобразовательной школе;
4) активное участие в общественной жизни: участие в работе общественных организаций, а в исправительно-трудовых учреждениях – в работе самодеятельных организаций (советы коллектива, секции при советах коллектива, в особенности секция внутреннего порядка, редколлегии стенгазет и др.), добросовестное выполнение общественных поручений, участие в художественной самодеятельности и работе библиотечных советов;
5) примерное поведение в быту: аккуратность и чистоплотность, товарищеское отношение к коллективу и его отдельным членам, к семье и другим родственникам, отрицательное отношение к таким человеческим порокам, как пьянство, картежная игра, потребление наркотиков;
6) забота о своем духовном и физическом развитии: участие в воспитательных мероприятиях, чтение газет, журналов, политической, естественно-научной литературы, занятие музыкой и другими видами искусства, физической культурой и спортом;
7) отрицательная оценка совершенного преступления, осуждение своего преступного прошлого, признание справедливым назначенного судом наказания.
При оценке поведения как критерия исправления и перевоспитания необходимо иметь в виду, что, во-первых, одно и то же поведение должно по-разному оцениваться при решении вопроса об исправлении и перевоспитании разных людей. Например, добросовестное отношение к труду человека, который всю жизнь вел паразитический образ жизни, в значительно большей степени свидетельствует о его исправлении и перевоспитании, чем то же самое поведение осужденного, который до совершения преступления постоянно занимался общественно полезным трудом.
Или дисциплинированность и строгое соблюдение правил внутреннего распорядка в большей степени свидетельствует об исправлении бывшего хулигана и дебошира, чем об исправлении лица, осужденного за злоупотребление служебным положением, который, возможно, за всю свою жизнь ни разу не нарушил общественного порядка; во-вторых, нельзя формально требовать от всех осужденных указанного выше поведения, так как по ряду обстоятельств отдельные требования для некоторых заключенных могут оказаться невыполнимыми. Например, инвалид I группы не может работать так же, как работает здоровый человек; неграмотный или малограмотный может добросовестно относиться к порученной работе, но не может заниматься изобретательством и рационализацией и т. д.
2. Частное предупреждение как цель наказания заключается в предупреждении совершения новых преступлений со стороны осужденного.
Поскольку частное предупреждение, а также исправление и перевоспитание осужденного являются самостоятельными целями наказания, постольку можно сделать вывод, что цель частного предупреждения ставится лишь до тех пор, пока не достигнута цель исправления и перевоспитания. В отличие от задачи общего предупреждения, которая ставится и решается по отношению к неустойчивым гражданам еще до совершения ими преступлений, цель частного предупреждения ставится только в отношении лиц, совершивших преступление и осужденных к мерам уголовного наказания.
Цель частного (специального) предупреждения достигается двумя путями: а) преступник лишается физической возможности совершить преступление; б) преступник устрашается фактом применения к нему наказания за совершенное преступление.
Различные виды наказаний предусматривают различные формы лишения преступника фактической возможности совершить новое преступление. Смертная казнь в качестве одной из целей преследует цель частного предупреждения. При лишении свободы осужденный направляется в специальные исправительно-трудовые учреждения, где он находится под постоянной охраной и надзором. Охрана и надзор, запрещение употреблять алкогольные напитки, играть в карты, иметь личные деньги и предметы, которые могут быть использованы в качестве орудий или средств преступления, – эти и ряд других мероприятий имеют целью не допустить совершения осужденными новых преступлений. При ссылке и высылке осужденный удаляется из той местности, пребывание в которой явилось условием совершения им преступления. При увольнении от должности осужденный лишается права работать на должности, злоупотребляя которой он совершил преступление.
Всякое наказание обязательно связано с причинением преступнику определенных тягот, лишений, страданий. При исполнении наказания осужденный в полную меру должен ощутить все неприятные последствия совершенного им преступления.
Лишения, страдания, тяготы постоянно должны быть существенным элементом наказания, чтобы воспоминание о них было способно остановить преступника, заставить его отказаться от задуманного преступления.
Депутат Верховного Совета СССР Б. И. Самсонов, выступая на 2-й сессии 5 созыва Верховного Совета СССР, говорил: «Некоторые из них (заключенных. – Н. Б.) прямо заявляют, что они очень довольны жизнью в колониях. В своих письмах они пишут о хорошем питании, культурных развлечениях и хорошем обращении с ними. Не слишком ли хорошая жизнь создана в местах заключения для тех, кто нарушает законы, кто портит жизнь честным советским людям. Не следует ли установить в исправительно-трудовых колониях более строгий режим, воспитывать заключенных в условиях более тяжкого труда для того, чтобы в их памяти остались не только хорошее питание и культурные развлечения, – я не против этого, но чтобы второй раз попасть в исправительно-трудовое учреждение ни один преступник не захотел».
Недооценка устрашения как одного из средств решения задачи частного предупреждения является одной из причин повторной преступности.
Некоторые теоретики говорят, что наиболее важным средством достижения цели частного предупреждения является исправление и перевоспитание осужденного. «…Частное предупреждение характерно главным образом тем, что преступник уже во время рассмотрения его дела и особенно в процессе отбывания наказания подвергается исправительному воздействию, перевоспитанию», – пишет Н. А. Стручков.
Этот вопрос самым тесным образом связан с вопросом о соотношении цели частного предупреждения и цели исправления и перевоспитания, который был рассмотрен выше, и поэтому нет необходимости останавливаться на нем вновь.
3. Общее предупреждение как цель наказания заключается в воздействии на сознание неустойчивых членов нашего общества для удержания их от совершения преступлений.
Нельзя не согласиться с М. Д. Шаргородским, который пишет, что «превентивное воздействие наказания заключает в себе два элемента: а) порицание от имени государства, являющееся необходимым элементом наказания, воздействует воспитывающе на виновного и окружающих тем, что авторитетом государства утверждает, что допустимо и что недопустимо; б) устрашение (подавление) создает торможение, удерживающее субъектов, склонных к совершению преступлений, от совершения правонарушений».
Подавляющее большинство советских граждан не совершает преступлений совсем не потому, что за их совершение государство угрожает применением наказания, а потому что причинение ущерба социалистическим общественным отношениям, охраняемым советским правом, противоречит их морально-этическим установкам, противоречит их взглядам и убеждениям.
Поэтому устрашение как средство предупреждения преступлений действует только в отношении незначительной части советских граждан, которые из-за моральной неустойчивости могут встать на путь совершения преступлений.
В свое время в теории советского уголовного права была тенденция отрицать общепредупредительное значение устрашения. Н. В. Крыленко писал: «…сдерживающее значение устрашений также весьма относительно… Эта идея, идея “чтобы другим не повадно было”, как и идея исправительно-трудового воздействия, должна явиться не главным, а подсобным для нас мотивом для применения репрессии в нашей уголовной политике». Однако эта тенденция не получила широкого распространения ни в теории, ни на практике.
Советское государство при разработке уголовного законодательства и при осуществлении уголовной политики руководствовалось указанием В. И. Ленина о том, что «роль суда и устрашение и воспитание». В. И. Ленин в своих выступлениях и печатных работах неоднократно указывал на устрашение как на одну из задач наказания.
«Можно заставить их (буржуазных спецов. – Н. Б.) не участвовать активно в контрреволюции, можно устрашить их, чтобы они боялись руку протянуть к белогвардейскому воззванию».
По поводу дел о преступной волоките В. И. Ленин говорил, что такие дела надо «выносить на публичный суд, не столько ради строгого наказания (может быть, достаточно будет выговора), но ради публичной огласки и разрушения всеобщего убеждения в ненаказуемости виновных».
Устрашение как средство предупреждения совершения преступлений не утратило своего значения и в наши дни. Расширение круга преступных деяний, за которые может быть применена смертная казнь, отмена условно-досрочного освобождения для некоторых категорий преступников, усиление режима в исправительно-трудовых учреждениях – все это наряду с другими целями преследует и цель усилить общепредупредительное значение наказания путем установления более серьезной угрозы его применения за совершение преступлений.
Общепредупредительное воздействие устрашения осуществляется не только указанием в уголовном законе на характер и размер наказания, которое может быть назначено за совершение того или иного преступления, но и фактом исполнения назначенного судом наказания. Очевидно, что устрашить может лишь карательная сторона наказания. Поэтому карающая деятельность органов, исполняющих уголовное наказание, в том числе и исправительно-трудовых учреждений, должна шире освещаться в периодической печати, произведениях художественной литературы, в лекциях, беседах и т. д. Освещение только чисто воспитательной стороны деятельности этих органов, что имело место в нашей печати до недавнего времени, снижает общепревентивное значение исполнения наказания.
При анализе общепредупредительного значения наказания большинство теоретиков права ограничивается указанием только на его угрожающий характер, забывая о воспитательном значении уголовного законодательства. Совершенно очевидно, что среди неустойчивых граждан нашего общества имеется часть таких, которые отказываются от совершения преступления не из-за страха перед наказанием, а в результате осознания недопустимости подобных действий.
Запрещение общественно опасных действий уголовными законами, отрицательная морально-политическая оценка, которая дается этим действиям в приговоре суда, судебное разбирательство совершенного преступления (особенно на выездных сессиях судов), правовая пропаганда среди населения и другие чисто воспитательные мероприятия профилактического характера несомненно воздействуют на сознание неустойчивых граждан, воспитывая их в духе уважения к советским законам и удерживая от совершения запрещенных уголовным законом деяний.
М. И. Калинин, отмечая воспитательное воздействие деятельности судебных органов, писал: «…народный суд, выполняя каждый раз конкретную задачу выявления и соответствующего наказания в отношении лиц, виновных в том или ином преступлении, одновременно проводит огромную массово-разъяснительную работу, мобилизует присутствующих на самопроверку, на лучшее исполнение своих обязанностей, на соблюдение социалистической дисциплины».
4. Кара как цель наказания не тождественна понятию «страдания и лишения», «принуждение». Не всякое причинение страданий и лишений и не всякое принуждение является карой.
Например, обвиняемого во время предварительного следствия в порядке меры пресечения лишают свободы. Лишение свободы как мера пресечения есть принуждение, которое причиняет определенные страдания. Однако это принуждение не кара, так как карой является лишь принуждение, свойственное уголовному наказанию. По этой же причине нельзя считать карой принудительные меры медицинского и воспитательного характера (помещение в психиатрическую больницу невменяемого, принудительное лечение алкоголиков и наркоманов, направление несовершеннолетнего в воспитательную колонию и др.).
Не всякие страдания и лишения, которые причиняются осужденному в процессе исполнения наказания, являются карой. Например, от преступника, осужденного за хищение социалистического имущества, отбирается имущество, нажитое преступным путем. Очевидно, что это изъятие причиняет неприятности осужденному и его семье и осуществляется оно в принудительном порядке. Но оно не является карой, так как эти лишения и страдания осужденному приходится испытывать в связи с совершением преступления, а не за совершение преступления.
Поэтому не являются карой страдания осужденного, который на свободе вел паразитический образ жизни, а в исправительно-трудовом учреждении вынужден заниматься общественно-полезным трудом; страдания осужденного, который отвык от дисциплины и порядка, а в колонии вынужден строго выполнять правила внутреннего распорядка и т. д.
Карой являются только такие страдания и лишения, которые причиняются при исполнении наказания, назначенного за совершенное преступление и в соответствии с его тяжестью. Они как кара причиняются для того, чтобы преступник, испытывая их, осознал и искупил вину перед обществом, которое справедливо требует причинения лишений преступнику за совершенное преступление.
Страдания и лишения, которые причиняются осужденному для достижения цели кары, это те же самые страдания и лишения, которые являются обязательным элементом содержания наказания и служат средством исправления и перевоспитания преступника.
Карательные элементы наказания определяются непосредственно приговором суда, а в процессе исполнения наказания – соответствующими органами государства. Приговором суда преступнику назначается определенный вид и размер наказания, а тем самым определяется характер и размеры тягот, лишений, страданий, которые ему придется претерпеть при исполнении наказания.
Так, лицо, осужденное к лишению свободы, на основании приговора направляется в исправительно-трудовое учреждение, лишается возможности свободного передвижения, выбора места жительства и т. д. Из заработной платы лица, осужденного к исправительным работам, на основании приговора отчисляется в пользу государства определенная часть заработной платы. Аналогично обстоит дело и при осуждении к другим видам наказания.
Карательная часть наказания может изменяться и в процессе исполнения наказания в зависимости от поведения осужденного.
Например, лицу, которое было осуждено к лишению свободы в тюрьме, по истечении не менее половины срока тюремного заключения при условии примерного его поведения тюремное заключение по назначению суда может быть заменено содержанием в колонии (ч. 5 ст. 24 УК РСФСР).
Тюремное заключение – более суровый вид лишения свободы. Поэтому замена его лишением свободы в исправительно-трудовой колонии значительно смягчает карательную сторону наказания.
В случае уклонения лица от отбывания исправительных работ по месту работы суд может заменить их исправительными работами в местах, определяемых органами, ведающими применением этого наказания. При уклонении от исправительных работ в местах, определяемых названными органами, суд может заменить их лишением свободы, причем каждые три дня неотбытого срока исправительных работ заменяются одним днем лишения свободы (ст. 28 УК РСФСР). Вполне понятно, что такая замена существенно изменяет карательную сторону наказания.
При исполнении приговора кара в наказании может быть усилена путем наложения взысканий за допущенные осужденным нарушения. Например, заключенный в порядке наложения взыскания может быть помещен в штрафной изолятор, лишен очередной передачи, права отправки очередного письма и т. д.
На основании приговоров об условном осуждении виновного карательная часть наказания вообще не приводится в исполнение.
Только в случае совершения условно осужденным в течение испытательного срока нового однородного или не менее тяжкого преступления суд отменяет условное осуждение и к наказанию, назначенному по новому приговору, полностью или частично присоединяет меру наказания, назначенную условно по первому приговору (ст. 41 и 45 УК РСФСР).
5. В качестве уголовного наказания советский законодатель избирает такие меры государственного принуждения, которые по своим объективным свойствам способны обеспечить достижение целей кары, исправления и перевоспитания осужденного, общего и частного предупреждения.
Перед всеми видами наказания, которые включены в действующую систему наказания (ст. 21 Основ, ст. 21 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик), ставятся эти цели.
Исключение из общего правила составляет смертная казнь. Смертная казнь не может быть использована для достижения такой важной цели наказания, как исправление и перевоспитание осужденного. Поэтому смертная казнь является исключительной мерой наказания и не включена законодателем в общую систему наказаний.
Перед всеми остальными видами наказания законодателем ставятся одинаковые цели. Однако законодатель, исходя из того, что определенный вид наказания будет назначаться за преступления, сходные по степени общественной опасности и по своим внутренним свойствам, перед каждым из видов наказания в качестве основной определяющей ставит различные цели. Например, совершенно очевидно, что такой вид наказания, как штраф, основными целями имеет кару и общее предупреждение. В меньшей степени штраф направлен на достижение такой цели, как предупреждение совершения новых преступлений осужденным. Средством достижения этой цели при штрафе является только устрашение.
И в еще меньшей степени штраф приспособлен для достижения цели исправления и перевоспитания осужденного. Аналогично обстоит дело с конфискацией имущества.
Такой вид наказания, как лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, прежде всего преследует цель частного (специального) предупреждения. Эта же цель является основной и для такого вида наказания, как увольнение от должности.
Возложение обязанности загладить причиненный вред имеет выраженный карательный характер. Мы совершенно согласны с проф. М. Д. Шаргородским в том, что «наказание в социалистическом уголовном праве не ставит своей целью удовлетворение пострадавшего или возмещение вреда, который был ему нанесен».
Обязанность загладить причиненный вред заключается в непосредственном устранении причиненного вреда, или в возмещении материального ущерба своими средствами, либо в публичном извинении перед потерпевшим или членами коллектива.
Для того чтобы обязать виновного устранить причиненный вред или возместить материальный ущерб, не нужно уголовного наказания. Виновный обязан это сделать в силу предписаний гражданско-правовых законов. Поэтому совершение этих действий не является целью наказания, что, кстати, подтверждается и текстом закона, формулирующего цели наказания (ст. 20 Основ уголовного законодательства).
Устранение причиненного вреда, возмещение материального ущерба, публичное извинение имеют своей основной целью удовлетворения чувства общественной справедливости, т. е. кару.
Основной целью такого наказания, как общественное порицание, является исправление и перевоспитание осужденного.
При анализе более тяжких видов наказания труднее становится выделить ту или иную цель в качестве основной.
При применении исправительных работ более ярко, чем другие, выделяется такая цель, как исправление и перевоспитание осужденных. Вместе с тем содержание этого вида наказания (вычет части заработной платы, исключение срока наказания из трудового стажа, запрещение пользоваться очередным отпуском во время исполнения исправительных работ) свидетельствует о том, что исправительные работы вполне приспособлены и для достижения таких целей наказания, как кара, частное и общее предупреждение.
Такие виды наказаний, как ссылка и высылка, имеют громадное частнопредупредительное значение и одновременно все необходимое для достижения и других целей наказания.
Самый тяжкий вид наказания – лишение свободы, по своему содержанию одинаково приспособлен для успешного достижения всех целей, которые поставлены законодателем перед уголовным наказанием. Назвать какую-либо из этих целей в качестве основной при применении лишения свободы не представляется возможным.
Выделение той или иной цели в качестве основной для данного вида наказания отнюдь не означает, что при применении этого вида наказания достигается только эта цель. Любой вид наказания, когда он применяется на практике, должен обеспечить достижение всех целей, которые ставятся законодателем перед этой мерой государственного принуждения. Поэтому суды, избирая конкретный вид и меру наказания, должны исходить из необходимости реализации не какой-то одной, а всех целей наказания.
Например, для предупреждения совершения новых преступлений со стороны продавца, занимавшегося обманом покупателей, и его исправления и перевоспитания в конкретном случае может быть достаточным лишение права занимать должности в торговых предприятиях.
Однако эта мера может оказаться очень мягкой с точки зрения необходимости обеспечить достижение таких целей, как кара и общее предупреждение. Усиление в этом случае уголовной репрессии и назначение более суровой меры наказания является вполне целесообразным.
Вопрос о соотношении целей наказания обсуждался и обсуждается в теоретических работах по советскому уголовному праву. Наиболее остро полемика развертывалась вокруг вопросов о соотношении кары и исправления и воспитания, а также о соотношении целей частного и общего предупреждения.
В первые годы существования советской власти, т. е. в период, который характеризуется острой классовой борьбой, в нашем обществе неоднократно высказывались взгляды, что наказание должно использоваться для исправления и перевоспитания преступников только из среды трудящихся, преступники же из числа классовых врагов должны подавляться. Например, в резолюции V съезда деятелей советской юстиции (Москва, 10–15 марта 1924 г.) говорилось, что не могут иметь место меры исправительно-трудового воздействия по отношению к заведомо классовым врагам пролетариата, сознательно совершающим преступления и нарушающим законы советского государства в силу классовой ненависти, классовой психологии или прежних классовых навыков.
В 1920 г. в соответствии с изложенной точкой зрения на базе Соловецкого монастыря был создан специальный лагерь, куда высылались члены контрреволюционных организаций, белогвардейцы, реакционное духовенство и им подобные лица.
В этот же период было создано еще несколько подобных лагерей строгой изоляции, перед которыми ставилась не задача исправления и перевоспитания преступников, а задача изоляции классово чуждых элементов с целью лишить их возможности совершать новые преступления.
Указанная точка зрения не была воспринята советским законодательством и почти не нашла применения на практике.
В Соловецком и других лагерях строгой изоляции уже с 1926 г. стал применяться общественно полезный труд и другие меры в целях исправления преступников..
Во всех нормативных актах, где формулировались цели наказания (ст. 8 УК РСФСР 1922 г., ст. 4 Основных начал уголовного законодательства 1924 г., ст. 2 Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1933 г.), указывалось, что одной из целей наказания является приспособление правонарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия. При этом никакого различия в этом отношении между классовыми врагами и другими преступниками не проводилось.
Советское государство, применяя уголовное наказание, всегда исходило из того, что неисправимых людей нет. Практика работы по исправлению и перевоспитанию преступников при помощи уголовного наказания показала, что из людей, совершивших преступления на почве классовой вражды к Советской власти, можно воспитать честных, преданных делу коммунизма людей. А. М. Горький, выступая на слете ударников Беломорстроя 25 августа 1933 г., говорил: «Люди из ГПУ умеют перестраивать людей. Умеют! Об этом здесь свидетельствовали все: бывший “товарищ” министра, бывшие вредители, террористы, бандиты, басмачи, бывшие “тридцатипятники”, правонарушители». М. И. Калинин в речи на торжественном заседании, посвященном десятилетию Верховного Суда Союза ССР в 1934 г., говорил, что показателем успехов, достигнутых в решении задачи по исправлению и перевоспитанию преступников, является то, что «немалое количество прямых, открытых врагов Советской власти… настолько исправились, настолько себя проявили, что многие из них были награждены высшей наградой – орденом Ленина или орденом Трудового Красного Знамени. Тысячи восстановлены в избирательных правах».
Но и в настоящее время некоторые авторы отстаивают точку зрения, что метод воспитания, убеждения применим только к трудящимся, по отношению же к классовым врагам применим только метод подавления.
И. Е. Фарбер пишет: «Врагов мы беспощадно подавляем, а не воспитываем и не убеждаем», а «принуждение, применяемое к трудящимся… преследует цели воспитания и только воспитания».
Из этого высказывания применительно к уголовному наказанию можно сделать вывод, что по отношению к классовым врагам наказание выступает только в качестве кары, а по отношению к трудящимся – только в качестве средства исправления и перевоспитания.
Ни с одним из выдвинутых И. Е. Фарбером положений нельзя согласиться. Они противоречат установкам Коммунистической партии и Советского государства по вопросу о соотношении убеждения и принуждения в жизни нашего общества и, в частности, установкам в области уголовной политики.
В уголовном законодательстве прямо говорится, что наказание не только преследует цель исправления и перевоспитания преступника, но и является карой, и также преследует такие цели, как общее и частное предупреждение преступлений (ст. 20 Основ).
Эти цели одинаково ставятся перед наказанием как в случаях, когда оно применяется к лицам, совершающим особо опасные государственные преступления, так и в случаях его применения к лицам, совершающим иные преступления.
Спорным является вопрос о соотношении целей частного и общего предупреждения и о развитии этого соотношения. Все научные работники, которые высказывались по этому вопросу, исходят из того, что соотношение между задачами частного и общего предупреждения может изменяться в зависимости от обстановки. «Сочетание в советском уголовном праве задач общего и частного предупреждения не исключает, конечно, того, что в различных конкретно-исторических условиях, в зависимости от социально-политической обстановки и от усиления или ослабления степени опасности для общества тех или других преступлений, уголовное право выдвигает на первый план или общее, или частное предупреждение», – пишет Б. С. Утевский.
Общепринятой является точка зрения, что в первые периоды существования Советского государства основной задачей наказания было общее предупреждение. В объяснительной записке к проекту УК РСФСР, составленной секцией судебного права и криминалистики Института советского права, говорилось, что «наказание преследует задачу главным образом общего предупреждения, – меры социальной защиты имеют в виду специальное предупреждение, не теряя, конечно, своего общего мотивационного значения».
А. А. Пионтковский, анализируя вопрос о соотношении целей наказания, одним из первых высказал мысль о том, что по мере развития нашего общества общепредупредительное значение наказания будет терять свое значение, а задача частного предупреждения будет постепенно выдвигаться на передний план. «По мере укрепления советского строя, – писал он, – и роста социалистического строительства ослабляется потребность в осуществлении результатов общего предупреждения… Ослабляется суровость средств уголовно-правового принуждения, направленных на осуществление задач общего предупреждения… По мере ослабления потребности осуществления общего предупреждения задачи специального предупреждения при применении мер социальной защиты должны все в большей области борьбы с преступностью выдвигаться на первое место».
Этой позиции придерживаются в настоящее время многие авторы, считая, что сейчас задача частного предупреждения важнее, чем задача общего предупреждения. Так, И. С. Ной утверждает, что «общей генеральной линией нашей уголовной политики в период развернутого строительства коммунистического общества является выдвижение на первое место задачи специального предупреждения…»
Против этой точки зрения выступает А. Л. Ременсон, считая, что развитие советской уголовной политики не шло «по пути от преимущественно-общего к преимущественно-специальному предупреждению».
При решении проблемы о соотношении общего и частного предупреждения как целей наказания необходимо прежде всего освободиться от ошибки, в которую впадают некоторые научные работники, смешивая вопрос о роли наказания как одного из средств государственного принуждения в решении конкретных задач, стоящих в данный период перед государством, с вопросом о непосредственных целях наказания.
…Задачи, которые ставились государством в какой-то определенный период, не были равноценными. Одни из них были основными, другие имели второстепенное, подчиненное значение.
В таком качестве они выступают по отношению ко всем средствам, которые используются для их решения, в том числе и по отношению к уголовному наказанию. Уголовное наказание, исходя из этого, использовалось государством для решения то одной, то другой основной задачи. Это обстоятельство позволило некоторым научным работникам утверждать, что в различные периоды изменялись цели наказания.
Так, М. Д. Шаргородский говорил, что «если на первой главной фазе развития социалистического государства среди целей наказания на первое место выступало подавление свергнутых классов, то во второй фазе на первом месте стоят воспитательные цели наказания».
Очевидно, что подобный вывод нельзя признать верным. В разные периоды наказание наряду с другими средствами, действительно, решает разные задачи. Но эти задачи, каковы бы они ни были, решаются при помощи постоянно присущих и специфичных для уголовного наказания средств: общего и частного предупреждения, исправления и перевоспитания преступников и кары.
При помощи этих средств решалась задача борьбы с классово-враждебными элементами, при помощи этих же средств ведется борьба с посягательствами на личность человека, на социалистическую собственность и т. д.
Поэтому делать вывод об изменении соотношения непосредственных целей наказания только на основании изменения общегосударственных задач, для решения которых в данный период используется наказание, нельзя. Если эту ошибку считать преодоленной, то совершенно необъяснимым становится утверждение, что в первый период существования нашего государства основной целью наказания было общее предупреждение. Обосновывать это утверждение тем, что советское государство в тот период значительно больше было заинтересовано в предупреждении преступлений, чем в применении наказания к лицу, уже совершившему преступление, нельзя, так как то же самое можно отнести к любому периоду развития нашего общества.
Каковы же иные основания, которые влекут изменения соотношения таких целей наказания, как общее и частное предупреждение?
В качестве такого основания иногда называют изменения общественной опасности преступлений. Б. С. Утевский, например, пишет: «…в обстановке военного времени резко повышается опасность всех преступлений, которые могут нанести ущерб делу победы над врагом, а это вызывает необходимость при назначении наказания за эти преступления усиливать общепредупредительное действие наказания».
Но разве повышение общественной опасности той или иной группы преступлений не вызывает необходимости усиления работы по частному предупреждению? Это очевидный факт, тем более что общепредупредительное значение наказания в значительной мере обеспечивается решительным применением мер наказания к конкретным виновникам совершения преступлений.
Выдвижение в настоящее время на первый план частного предупреждения и уменьшение роли общего предупреждения объясняется также тем, что «устрашающее значение уголовного наказания как средства борьбы с преступностью все более и более теряет свое значение».
Тесно связано с этим и такое объяснение: в соответствии с Программой партии сейчас идет процесс постепенной замены мер уголовного наказания мерами воспитания и общественного воздействия, а это необходимо связано с уменьшением карательных элементов в наказании, а следовательно, с уменьшением общепредупредительного значения наказания. Эти объяснения, спорные сами по себе, исходят из ошибочного положения, что общепредупредительное значение наказания заключается только в устрашении и что наказание не выполняет никакой воспитательной роли. Ошибочность подобного положения была доказана выше.
Смягчение репрессивной силы наказания и усиление в нем чисто воспитательных элементов отнюдь не уменьшает его общепредупредительной силы. Общепредупредительное воздействие наказания все больше и больше будет осуществляться не за счет устрашения тяготами и лишениями, а за счет воспитательного воздействия на сознание граждан. Даже меры общественного воздействия, вообще лишенные карательных элементов, не лишены общепредупредительного значения. Этого не отрицает и И. С. Ной.
Нельзя обосновать снижение роли общего предупреждения постепенным уменьшением количества преступных проявлений в нашей стране и процессом сужения сферы применения уголовного наказания.
Сторонники такого объяснения рассуждают так: поскольку в результате развития нашего общества, повышения материального и культурного уровня жизни граждан и их сознательности преступность у нас снижается и уменьшается количество неустойчивых граждан, которые могут встать на путь совершения преступлений, постольку уменьшается значение наказания как общепредупредительного средства.
При этом забываются следующие обстоятельства:
а) если значение той или иной цели наказания измеряется количеством людей, в отношении которых эта цель ставится, то следует признать, что уменьшение общего количества преступлений означает снижение не только общепредупредительного значения наказания, но и роли наказания как средства частного предупреждения и исправления и перевоспитания;
б) сам факт снижения преступности в нашей стране в определенной степени объясняется тем, что наказание успешно выполняет роль средства, имеющего общепредупредительное значение;
в) сужение сферы применения уголовного наказания есть проявление тенденции понижения роли уголовного наказания в целом, а не понижение значения той или иной цели наказания;
г) наряду с тенденцией смягчения уголовной репрессии и замены уголовного наказания мерами общественного воздействия и воспитания имеет место и тенденция усиления уголовной ответственности за совершение тяжких преступлений (см. § 1 настоящей главы).
Наконец, отдельные научные работники пытаются объяснить понижение значения общего предупреждения тем, что «в борьбе с лицами, нарушающими общественный порядок, огромное значение приобретает не угроза наказания, а профилактическая, воспитательная работа, проводимая общественностью».
Совершенно неправильно противопоставлять общепредупредительную роль наказания работе по профилактике преступлений, проводимой в нашем обществе. Угроза наказанием в широком смысле этого понятия (устрашение и воспитательное значение уголовного законодательства, процесса назначения и исполнения наказания) является одним из средств профилактики преступлений.
Таким образом, общее и частное предупреждение являются двумя самостоятельными и равноценными задачами наказания. Наказание как средство охраны социалистических общественных отношений от преступных посягательств действует путем общего и частного предупреждения и исправления и перевоспитания преступников.
Пока советское государство использует уголовное наказание в качестве одного из средств принуждения, оно всегда будет ставить перед ним эти три цели.
Нет никаких оснований утверждать о примате одной из целей наказания перед другими. Выдвижение на первый план одной из целей наказания возможно лишь при применении конкретного наказания к конкретному преступнику. Все цели наказания тесно связаны друг с другом. Процесс практического исполнения уголовного наказания является процессом осуществления всех целей, стоящих перед наказанием.
