Подножия сопки путешественники достигли после нескольких часов бешеной скачки по тугому приятному насту. Остановились. Путь теперь преграждали заросли кедровника, упавшие деревья, глубокие заснеженные рытвины.

Вершина сопки манила Крашенинникова. Он смотрел на нее жадными глазами исследователя. Ведь там ход в лабиринт подземных пещер, где бушует огненная материя, где волнуется раскаленное море! И где-то есть жемчуг! Как он там очутился? Не была ли раньше гористая Камчатка дном первобытного океана? Как много неизведанного и таинственного хранит в себе сей далекий суровый край! Но русский человек пришел и сюда.

— Скажи охотнику, Тырылка, — приказал Крашенинников толмачу. — Я хочу один подняться на сопку. Всем же идти будет трудно и опасно.

Апчи подошел к Крашенинникову и протянул ему руку:

— Я пойду с тобой.

Крашенинников понял его без толмача.

Они вдвоем поднимались с трудом, скользя по влажным камням, осыпавшимся под ногами. Пробирались сквозь буреломы, карабкались по отвесным скалам. Отдыхали и снова стремились выше...

На одной из остановок Апчи нагнулся, чтобы подтянуть ремень торбаза над коленом. Внезапно Крашенинников увидел длинную тень, прыгнувшую на охотника, и прянул в сторону. Сверкая золотыми глазами, голодная ушастая рысь подмяла ткнувшегося ничком Апчи. Хищно выпустив кривые когти, гигантская пятнистая кошка злобно мурчала, ища, где удобнее ей прокусить размахай, накинутый на голову охотника.

Горячая кровь бросилась в голову молодого ученого. Сердце его затрепетало, а рука сама нащупала в кармане холодную железную рукоятку пистолета.

Крашенинников выстрелил в голову рыси спокойно, почти не целясь. Хищник вздрогнул и замер.

Пистолет еще дымился, и сквозь легкий горьковатый дымок Крашенинников увидел зеленоватые глаза Апчи. Сильным движением сбросил он с себя мертвую рысь и с восторгом смотрел на оружие в руке своего спасителя.

— Брыхтатын! — пробормотал он взволнованно. — Ты огненный человек, студенталь!

Острым костяным ножом свежевал Апчи убитую рысь, снимал со зверя серебристую пушистую шкуру и что-то говорил Крашенинникову, то будто признавался в чем-то, то словно советовался, как с другом. Крашенинников понял все, услышав одно только слово, сказанное Апчи с наивной нежностью:

— Кениль...

— Ты любишь свою Кениль, — горячо проговорил Крашенинников. — Она будет твоей женой, Апчи. Поверь мне. Я сам пережил это...

И, поддавшись нахлынувшему чувству, Крашенинников быстро расстегнул ворот, нащупал под рубахой серебряную цепочку и вытащил крохотный финифтяной портрет. Там, в далекой Москве, надела ему на шею свое изображение девушка, воспоминание о которой никогда не покидало Степана Петровича в далеких странствованиях.

— Смотри, Апчи, смотри... Это моя Кениль...

И все затуманилось, все пропало — зеленые кедры, шкура рыси, Апчи, скалистый скат горы, замшелые камни и почерневшие трухлявые пни бурелома. Мысли Крашенинникова были далеко...

Огненный столб вырвался из жерла сопки ночью, когда до вершины осталось продвинуться не более версты. Земля дрогнула и разбудила Крашенинникова. Ветер загудел над вершинами деревьев. Блестящие искры устремлялись в небо, расцвечивая клубастый взвившийся дым, и казались звездами, спешившими к себе домой.

Утро развертывалось медленно. Солнце выглянуло на мгновенье, осветив повисшую над вершиной сопки странную серо-багровую тучу. Сухой горячий пепел падал сверху, стряхивая с ветвей снег.

Не отрываясь, жадными глазами следил Степан Петрович за вспышкой вулканических сил. Еще бы поближе!.. Взглянуть, как клокочет раскаленная лава. Измерить ширину кратера.

Дрогнула и будто закачалась гора. С треском рухнула скала, и обломки ее, грохоча, покатились вниз, ломая стволы деревьев, выворачивая их с корнем. В прогалине леса увидал Крашенинников седую поджарую волчицу. Поджав хвост, бежал испуганный зверь.

Тишина пришла сразу. Радостно было снова ощутить под собою привычную твердость земли. Но подниматься выше было невозможно. Неодолимой стеной стоял свежий бурелом. Густая сеть зеленых лиственниц, игольчатых ветвей кедровника и сосен угрожающе преграждала дорогу, и на их ветвях покачивались пепельно-снежные сосульки.