На опытном поле ранним утром собрались Груздев и Бутягин с молодыми помощниками.

— Все готово, Николай Петрович, — отрапортовал Голованов Бутягину. — Я не дождусь, как машина начнет из зерна колос выгонять. У меня дух захватывает…

Бутягин остановился на краю площадки:

— Сейчас решается судьба советского изобретения. Если удастся, то мы произведем величайшую революцию в народном хозяйстве.

— А если не удастся? — нетерпеливо ввернул Голованов.

— Тогда будем продолжать наши опыты дальше.

— Но ведь не может не удаться, — вспыхнули глаза у Ксении, лаборантки Бутягина.

— Вы так уверены? — опросил Груздев, окидывая Ксению ревнивым взглядом. За последнее время он замечал, что она все чаще и чаще засматривается на своего профессора. Это ему было неприятно, потому что он сам был неравнодушен к глазам Ксении. Впрочем, он был женат и не позволял своему ухаживанию простираться дальше поднесения букетов.

— Ваша супруга опаздывает, товарищ Груздев, — заметил Бутягин, посматривая на часы. — Может быть, начнем без нее наш опыт?

На круглом лице Груздева отразилась просьба:

— Нет, Николай Петрович. Я хотел бы, чтобы Маша присутствовала при этом опыте. Она всегда насмешливо относится к моим проектам. Только когда я уже выстрою, она делается довольной. Я целыми неделями работал над проектом двухпролетного моста через Волгу, а Маша все время говорила: «твой мост провалится»…

— А вот, кажется, и Маша, — махнул руками Груздев и побежал вдоль площадки.

— Неужели ваша машина будет творить чудеса? — спрашивала, поздоровавшись, у Бутягина высокая худая дама, одетая в серый весенний костюм. — Муж все время про нее говорит. Так это же непостижимо! Вы хотите вашей машиной сеять зерно и чтоб тотчас из зерна вырастал колос. Я читала, что индийские факиры рис в банках заставляют прорастать на глазах зрителей. Но ведь факиры обманывают. Они делают просто фокус. А вы неужели серьезно?

— Совершенно серьезно, Мария Николаевна, — поклонился Бутягин. — Превращение зерна в растение есть биохимичеокий процесс, обусловленный взаимодействием ряда факторов. Эти факторы мы комбинируем и направляем в нужную нам сторону. Мы создаем условия, ускоряющие течение интересующего нас процесса. В результате должен получиться известный эффект. Вот и все.

— Давайте начинать, Николай Петрович, — дернул за рукав Бутягина сгоравший от нетерпения Голованов.

— Начнем, пожалуй, — шутливо, пропел Бутягин. Лицо его сделалось необычайно серьезным. Он почувствовал неизъяснимое волнение, которого раньше никогда не ощущал.

— Пойдемте к машине, — оказал он едва слышным голосам и направился к большому зданию сарая, примыкавшего к корпусу лаборатории. Около дверей дежурили сторожа академии. Бутягин осмотрел печати на дверях. Они были в порядке.

— Отпирайте! — передал ключ Груздеву Бутягин.

Заскрипели двери сарая.

— Ну выкатывайте, товарищи!

Несколько техников и рабочих осторожно вывели машину, посаженную на гусеничный ход. Несколько рабочих несли мешки с отборным зерном для посевных опытов «Бутгруза». Эти зерна через несколько часов должны были, по предположениям изобретателей, превратиться уже в колосья.

Машину подвезли к опытному полю. Она грузно осела на рыхлой почве… Сейчас начнется первый опыт…

Бутягин посмотрел на машину таким взглядом, как будто никогда ее раньше не видал. А ведь он знал в ней каждый винтик, каждую заклепку. От внезапного волнения у него перехватило в горле. Лоб его покрылся влажной испариной. Он вынул платок и долго вытирал им свое лицо.

Груздев ходил вокруг машины, осматривал все ли в порядке и приговаривал:

— Так!.. Так!.. Тяжеловата ты вышла, матушка-машинушка, да на первый раз уж ладно… Не осрами, кормилица!..

А в мозгу его роились десятки мыслей:

— Хорошо!.. Замечательно!.. Идет борьба за новую социалистическую культуру!.. Что означает наша машина, если опыт удастся? Значит, что труды советских ученых и достижения советской химии помогли преодолеть разъединенное мелкое хозяйство, бескормицу, чересполосицу, нищету… Наша работа — это победа на фронте борьбы за коллективизацию земледельческого труда, за машинизацию, за высокие урожаи.

Он повернулся к Бутягину:

— У меня все в порядке, Николай Петрович…

Бутягин как бы очнулся, выпрямился, крикнул рабочим:

— Зерно сюда! Закладывайте пшеницу в машину!

Сзади приоткрылось небольшое жерло, и 10 кг наилучшей пшеницы «Альбина 115», которая дает самую белую муку в мире, были высыпаны в приемник «Бутгруза».

— Садитесь, товарищ Груздев, — позвал Бутягин.

Груздев быстро поднялся на ступеньку и сел за руль.

— Начинаю!..

Затарахтел мотор, внутри машины застучало, все расступились. «Бутгруз» двинулся по опытному полю.

Бутягин бежал сбоку машины. Он не мог спокойно остаться с другими и только наблюдать движение «Бутгруза». Нет, ему необходимо вот сию секунду бежать, не отставать от машины… Поминутно он оглядывался назад.

Машина доехала до конца поля. Остановилась. Груздев выпрыгнул из кабинки на землю, схватил Бутягина за руку:

— Ну?

И тут оба они оглянулись. Там, где прошла машина, лежала полоса черной взрыхленной земли — и только…

Бутягин крепко ухватил Груздева за руку:

— Груздев, что же это? Почему не растет, а? Да отвечайте же!

Он вынул часы и скороговоркой начал…

— В лаборатории ландыш у меня выгонялся в шесть с половиною минут. Овес начинал колоситься через 2 часа… А сейчас хоть бы крошечные росточки показались…

— Да чего уж рассуждать! — махнул рукой Груздев. — После драки кулаками не машут. Поверну я сейчас машину и поеду прямо в сарай. Хорошо еще, что мы сейчас черновую репетицию сделали. Уж если будут смеяться, то только свои. А вы хотели сразу демонстрировать машину перед комиссией. Да разве можно? Вот бы нас тут и похоронили по первому разряду. Так обславили бы на весь мир, что навеки от изобретательства откажешься. Надо проверить…

Бутягин только крикнул:

— Не терзайте вы моего сердца! Крутите машину в сарай!

Снова машина затарахтела и медленно потащилась обратно. Бутягин шел за машиной и видел, как резцы, не поднятые Груздевым, двигались и взрыхляли землю, как струйками сыпалось зерно в приготовленные борозды. Бутягин устал и приостановился. Он посмотрел вниз и увидел только рыхлую землю. Наклонился и зачерпнул горсть ее: в жирной земле лежали два зернышка «Альбины 115».

— Наука еще несовершенна, — горестно подумал Бутягин и отряхнул руку. Два зернышка «Альбины» опять упали на землю. Бутягин пошел к краю площадки, где все окружили Груздева и машину.

— Я же говорила тебе, что нельзя заниматься фокусами, — недовольно говорила Мария Николаевна Груздеву, насмешливо осматривая стоявшую машину.

Бутягин подошел к рабочим, которые стояли около машины:

— Давайте-ка, отвезем машину в сарай.

Он внезапно обернулся к Марии Николаевне, которая продолжала ехидно пилить своего супруга:

— Прошу вас перестать, преждевременно еще делать выводы.

Мария Николаевна обиделась, ничего не сказала и пошла. Груздев побежал за ней. А Бутягин распоряжался:

— Поставьте, товарищи, охрану вокруг опытного поля, чтоб не вздумали здесь скот прогонять.

Он обратился к своим помощникам, которые с печальным видом шли за увозимой машиной:

— Будем работать дальше! Временные неудачи не должны нас смущать. У нас правильная линия. Мы должны итти по ней и добьемся своего.

— Будем работать, Николай Петрович, — согласился Голованов.

Бутягин поручил Ксении понаблюдать за установкой машины, а сам пошел по дорожке академического парка. Ему нужно было привести свои мысли в порядок. Первый опыт с моделью машины был неудачен. Надо обдумать, взвесить, проверить.

— Вот вы где, дорогой друг, — послышалось сзади Бутягина. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Груздев. На лице его было написано смущение.

— Моя жена обиделась на вашу нелюбезность, дорогой Николай Петрович, — начал Груздев.

Но Бутягин сразу обрезал:

— У нас с вами дело общественное, и личные отношения, да еще с примесью впечатлений наших супруг, не должны приниматься во внимание, милый мой инженер. Давайте-ка лучше подводить итоги.

Они говорили часа два. Солнце уже стояло высоко. Продолжая разговаривать, оба изобретателя шли по аллее обратно. Вдруг до них донесся крик. Кричал Голованов. В его крике было что-то необыкновенное. Он звал Бутягина:

— Николай Петрович! Где вы. Скорей сюда!

— Что случилось?

Бутягин и Груздев побежали. У входа в парк их встретил запыхавшийся, красный от волнения, Голованов:

— А мы вас ищем! Побежимте! Скорее!

— Да что случилось?

— Там увидите…

По направлению к опытному полю бежало все население академического поселка. Студенты, ассистенты, домашние хозяйки, рабочие…

Сквозь густую толпу, полукругом стоявшую около опытного поля, Бутягин и Груздев еле пробрались. Ксения подбежала к Бутягину:

— Взгляните, профессор…

Бутягин взглянул на площадку и обмер. На полосах, по которым проехала машина «Бутгруз», теперь вырастал колыхающийся луг.

У Бутягина закружилась голова:

— Но ведь это не «Альбина 115»! — закричал он и подбежал к растущей траве. Он упал на колени и склонился над лугом. Из земли выталкивались в буйном росте сорные травы. Изредка попадались заглушенные ростки пшеницы…

Бутягин захохотал:

— Надо было сначала убить семена сорных трав, а потом сеять! Но и это победа!

Он поднял глаза кверху и нервно показал кулак небу:

— Мы заставим электричество и воздух работать на нас. Мы пройдем нашей машиной по земле, и они будут удобрять ее.

— Успокойтесь, профессор, — прозвучало над ним.

Бутягин поднял голову и увидал своих слушателей из вузовской молодежи. Он вскочил и показал им на опытное поле:

— Нет, дорогие друзья, не надо успокаиваться. Если мы успокоимся, то сорные травы задушат нас. Вот этому росту куколя, лебеды и чертополоха мы противопоставим рост технических культур. Наука может ошибаться в отдельных случаях, но она не ошибается в своей конечной цели — в освобождении человека от слепой власти стихий.

* * *

Вечером этого дня Груздев и Бутягин делали доклад о своих опытах на академической конференции. Молодежь, с песнями, на руках донесла Бутягина до его скромного домика. Голованов вскипятил чайник, и они вдвоем сели пить чай. Голованов придвинул к Бутягину номер «Вечерней Газеты». Бутягин прочитал и вздрогнул.

Международный перелет через Тихий океан.

Иокогама (от спец. корр.). Относительно судьбы вылетевших отсюда в среду советского летчика Лебедева и борт-механика Андрейко ничего неизвестно. Имеются предположения, что они погибли.