I

Уже стемнело, когда мы с Вандоком достигли виллы. Верхний этаж ее был ярко освещен. У калитки я увидел силуэт человека. Мы подошли ближе. Это стоял Мигли и пристально всматривался в нас. Кип, радостно повизгивая, бросился ко мне.

— Здравствуй, Кип, — приласкал я собаку.

Вандок тоже приветствовал Кипа, сунув ему какой-то лакомый кусочек, вынутый из кармана.

— Это вы, дорогой Сэм? — взволнованно сказал Мигли, протягивая мне руку. — Какая радость! Ведь мистер Добби так беспокоился о вас…

— Знаю, кто такой ваш Добби! — с раздражением ответил я, холодно дотрагиваясь до руки Мигли.

Тот пристально посмотрел на меня.

— Тем лучше, Сэм. Вам давно бы пора это знать… Потом он обратил внимание на Вандока. — Кого это вы привели с собой?

Вандок с простоватым видом шмыгнул носом и сдернул с головы свой картузик.

— Добрый вечер, сударь. Я старый горняк из Уэсли. Случилось так, что я откопал вашего Сэма в заброшенной шахте, которую завалило вчера вследствие небольшого землетрясения. Пришлось потрудиться. И не Сэм меня привел, а я хочу представить молодого человека его хозяину и, по правде говоря, получить на водку за спасение погибавшего…

— Надо доложить о вас мистеру Добби, — пробурчал Мигли, косясь на фляжку, болтавшуюся на ремне у Вандока. — Он ужасно беспокоился о Сэме…

— Не утруждайте себя докладом, сударь, — очень вежливо произнес Вандок с поклоном. — Вы как будто кого-то здесь поджидаете?

— Да, пожалуй, — отозвался Мигли, снова вглядываясь в темноту по направлению к шоссе, теперь слабо различимому внизу.

— Вот видите! Не стоит отрывать вас от ваших обязанностей, — мягко сказал Вандок. — Кроме того, у вашего хозяина, кажется, больное сердце и нервы сейчас не в порядке. Выло бы неосторожно сразу сообщить ему о спасении Сэма…

Мигли подумал и кивнул головой.

— Пожалуй, и в этом вы правы. — Он вздохнул. — Эх, дела! Ну ладно. Идите, Сэм, через кухню. Ключ в двери…

Мы с Вандоком перешагнули порог калитки. Мигли остался около нее.

Когда я отпирал дверь в кухню, Вандок серьезным тоном прошептал мне:

— Слушайте, надо все-таки считаться с человеком. Ваше внезапное появление перед Рольсом может просто убить его. Ведь он уверен, что навсегда избавился от вас. Проведите меня к его комнате… Сначала войду я. Поговорю, подготовлю. Потом сможете войти и вы…

Это казалось вполне резонным.

— Хорошо, — отозвался я. — Идите вперед.

Я зажег свет в коридоре. Мы подошли к лестнице.

— Там наверху три комнаты, — сказал я. — Если его нет во второй, то он в лаборатории…

Вандок молча кивнул головой. Открыл дверь в первую комнату и тотчас же сделал мне знак рукой. Я понял, что владелец виллы находится во второй комнате.

— Мигли, это вы? — послышался голос Добби. — Хм… Как дела?

— Превосходно, сэр, — очень спокойно отозвался Вандок, шепнув мне, чтоб я оставался в первой комнате, а сам, держа картузик в руках, вошел к Добби.

Я придвинулся к двери насколько возможно близко.

Через широкую щель мне было превосходно видно все интересовавшее меня.

В кабинете ярко пылал камин. Перед ним сидел Добби. Он был чисто выбрит, причесан, одет в серый дорожный костюм и курил сигарету, вставленную в мундштук. Перед появлением Вандока он, вероятно, брал со столика рядом какие-то листки, задумчиво разрывал их на клочья и бросал в огонь.

Бумага ярко вспыхнула и осветила Вандока. Добби слегка откинулся на спинку кресла. Я видел тень изумления на его лице. Но это длилось только мгновение, и он посмотрел на Вандока почти безразличным взглядом.

Лица Вандока я не видел, но слышал его голос.

— Добрый вечер, — произнес Вандок, приблизившись к камину. — Добрый вечер, доктор Рольс, — подчеркнул он.

— Ах, вот что! — отозвался Добби. И в глазах его мелькнула искра недоброй усмешки. — Добрый вечер…

— Я сразу узнал вас, доктор Рольс, — уже более развязно заговорил Вандок, берясь за спинку стула. Не ожидая приглашения, он сел по другую сторону столика, напротив Рольса-Добби.

— Да, это я, — с той же усмешкой в голосе ответил тот, — Вас тоже можно сразу узнать, Вандок, хотя бы по вашему поведению. Последние дни вы часто вертелись вокруг этого дома. Я, признаться, ждал, что рано или поздно вы наберетесь храбрости и придете, сюда сыграть в открытую…

Вандок пожал плечами.

— Странно! У меня более серьезные претензии к вам. Ну что же, если хотите — сыграем! Ваш ход, доктор Рольс!

Доктор взял со стола несколько листов, разорвал их, бросил в огонь и грустно наблюдал, как их пожирало пламя. Потом, прищурившись, он усмехнулся.

— Я не буду отвечать материально за то, что черты вашего лица изменились. В этом виноваты вы сами. И это вы отлично знаете. Ваш ход, Вандок!

Теперь усмехнулся Вандок.

— Но вы сделали так, что меня могли обвинить в вашем убийстве…

— Если вы ускользнули от обвинения, — улыбнулся доктор, — то претензия ко мне слишком теоретична. Все в порядке, — притворно вздохнув, добавил он.

Вандок насмешливо покачал головой.

— Ах, доктор Рольс! Я практик. Но обожаю теории. И меня интересуют некоторые детали. Поэтому я и побеспокоил вас в такой неурочный час. Простите, но я боялся опоздать. Некоторые обстоятельства принудили меня спешить… Сейчас очень теплая погода. А я еще из города видел, что труба над вашей виллой дымится, как над крематорием. И ваш слуга с нетерпением ждет заказанного авто. Вероятно, через час я бы и не застал вас на этом месте.

Доктор отложил мундштук и побарабанил пальцами по столу — Ну, это другое дело. Хм… Характер беседы меняется. Рад, говорить откровенно. Знаете ли, Вандок, как вы мне надоели. С того момента, как вы неожиданно появились в Масатлане и униженно просили дать вам место слуги… Ведь я же знал, хм… догадался, что вы хотели узнать местопребывание моего дорогого дяди. Но я был связан словом, данным ему…

— Так вы не скажете? — с раздражением спросил Вандок.

— Нет. Даже если бы вы чем-нибудь пригрозили мне. Я не из пугливых. В игре со мной, Вандок, масть у вас в руках не козырная. И раньше, чем вы бросите на стол ваш Бычий Глаз, я бросаю козырную шестерку. Вы надоели мне. Вы интересовались моей перепиской. Но ни одно письмо от дяди не попало к вам. Верно? Я получал их в пачках сигарет, которые из киоска приносил мне мальчишка Педро, брат одной очаровательной сеньориты… А вы еще изучали объявления в газетах, доставлявшихся мне с почты. Вы разыскивали тайный смысл в строчках, которые я в шутку специально для вас отчеркивал карандашом. Хм… Я очень смеялся над вами, Вандок! Но вы сделали большую ошибку, когда начали тайком от меня интересоваться моей научной работой. Вы залезли в лабораторный шкаф. Помните, через неделю после поступления ко мне? Вы там раздавили ампулу с вирусом, заразились им и теперь несете наказание. Если вы служите у биолога или химика, то обязаны повиноваться ему, чтобы избежать неприятных случайностей. Вы сами виноваты в своей болезни. Я предвидел это, поставив вам условие относительно бритья. Я оказался прав, а вы отказались от прививок, которые я под каким-то предлогом предложил вам, лишь только удостоверился, что вы испортили мою коллекцию вирусов и свое лицо.

Вандок сидел смирно, а я стоял за дверью и думал, что этот птицелов еще далеко не раскрыл передо мною всех своих козырей в беседе на кладбище.

— И тогда мне захотелось наказать вас, Вандок, наиболее чувствительным для вас способом. Вы понимаете меня? — значительным тоном спросил доктор.

— Кому придется по-настоящему нести наказание, неизвестно, — с еще более подчеркнутой значительностью произнес Вандок, выпрямляясь на стуле. — Хотя я и надоел вам, но могу оказать вам услугу, если вы, в свою очередь, предоставите мне возможность повидать вашего дядю.

— Я не нуждаюсь в ваших услугах, — сердито и как будто грустно произнес доктор.

— О сэр, не кипятитесь! — засмеялся Вандок. — И будьте сговорчивее. Сообщите мне адрес, и я исчезну с вашего пути.

— А если не сообщу? — невесело расхохотался доктор. Вандок приподнялся со стула.

— Тогда я сообщу кому следует, — прошипел он таинственно, — как вы угробили своего слугу Сэмюэля Пингля в шахте.

Доктор вскочил с кресла.

— Ложь! Я хорошо относился к этому юноше. У меня не было никаких мотивов так поступать с ним.

С замиранием сердца я слушал эти слова. Мой гнев таял, как снег весною. Доктор схватился руками за голову.

— Ах, ах!.. Не собрали, значит, и косточек? Бедняга! Однако покушение на его жизнь вам будет труднее отрицать, чем мне убийство в Масатлане, попадись я тогда в руки полиции. Ай-ай! Помяни боже душу покойника! — И Вандок переменил тон: — Адрес дяди, доктор!

Услышав это, я не мог более сдерживать себя и быстро вошел в комнату.

— Довольно, Вандок, обманывать доктора, — сказал я. — Добрый вечер, сэр, — поклонился я доктору и вынул из кармана трубку. — Разрешите вручить вам эту вещицу, сэр.

Доктор широко развел руками в изумлении.

— Сэм? Вы? Боже, как я рад! Какую тяжесть сняли вы с моей души!

Он схватил меня за плечи. Его всегда серьезные, теперь добрые и радостные глаза были влажны от волнения.

— Да… Это вы, мальчик! — Он повернул голову к Вандоку. — Нельзя так шутить, злой человек! Сядьте и не пытайтесь улизнуть. Я не выпущу вас отсюда, пока… Хм… Садитесь и вы, Сэм, рассказывайте. Я виноват перед вами, Сэм, сознаюсь… Виноват, что позволил вам спуститься в Хобот. Виноват, что, очевидно, плохо затянул узел веревки.

— Успокойтесь, сэр, — сказал я. — Мне только хотелось бы знать, в каких боковых ходах меня искали рабочие.

— Направо от главного ствола, — ответил доктор. — Очень широкие штреки. Оттуда давно выбран весь уголь.

— А я спасся через ход налево, — пояснил я. — Там еще сохранились толстые пласты замечательного угля… Доктор повеселел.

— Превосходно… Рассказывайте все, Сэм.

Но я кивнул на Вандока.

— Нет, пусть сперва этот джентльмен расскажет вам, кого он в Масатлане подсунул полиции вместо себя. — И я вырвал у Вандока картузик из рук.

— Стоп! Не убегать! Говорите правду.

Хитрые глаза Вандока прищурились.

— Да что же опять рассказывать об этом! Ну, мне удалось ускользнуть из Масатлана, сэр, а Сэму пришлось отвечать вместо меня…

— Как? — воскликнул доктор. — Сэм ничего не говорил мне об этом… Кайтесь, Вандок! Как вы подсунули в руки полиции вместо себя ни в чем не повинного Сэма?

— Я уже каялся, — пробормотал Вандок, смотря на меня и ища сочувствия. — Но если угодно…

И Вандок рассказал все, что произошло с нами после исчезновения доктора из Масатлана; я дополнил его рассказ.

— Только вы, доктор Рольс, перестарались с инсценировкой собственного убийства, — уже с прежней усмешкой, несколько успокоившись, закончил рассказ Вандох.

Доктор стукнул кулаком по ручке кресла.

— Лентяи! Они опоздали! Ведь я же телефонировал дель-Аронзо и консулу, чтобы спешили захватить Карнеро…

— И сделали ошибку, — торжествуя, подхватил Вандок. — Зачем было вам поминать Карнеро? Тамошние пинкертоны тряслись от страха при одном упоминании этого имени. Знаете, они готовились к осаде вашего домика целых три часа. А мне это было на руку. Клянусь, доктор Рольс, я бы поймал вас за фалды еще у Герлвуда…

— Если бы я не спрыгнул с поезда у моста через Мэйспринг, — поправил доктор. — Плохо вы меня знаете.

— Но я обогнал вас над Детройтом, — засмеялся Вандок.

— Нет, вы обогнали рейсовый одиннадцатый, а я летел севернее, через озера и Ниагару, на частном спортивном девяносто девятом… На земле же вы ведете себя еще хуже. Что за скверная манера толкаться у кассы или прилавка? Последний раз при мне вы безобразно работали локтями в конторе «Сауф-Ляйн»… — поморщился доктор.

— Зато я следом за вами взял билет на теплоход «Аляску», — хихикнул Вандок.

— Но…

— Но… — засмеялся доктор, — еще до этого в моем кармане лежал билет на «Кетукки». Изумляйтесь, Вандок… И не так широко раскрывайте рот. А я хочу задать вопрос Сэму. Почему вы ни словом не обмолвились, Сэм, о происшествии в Масатлане? Так много вы говорили о моем дяде, а не упоминали о его племяннике. Ведь я же, помните, затрагивал эту тему.

Я вспомнил рассказ о молодом друге. Ловко он тогда затронул тему!

— По контракту, сэр, я был обязан не задавать лишних вопросов, — ответил я. — И я считал это обязательство между нами взаимным.

— Хм… Вы правы, — ответил доктор и кивнул Вандоку. — Продумали все? Вижу, что нет. Изумляйтесь дальше… На эшуорфском побережье вы снова надоедали мне, Вандок. Я не планета, чтобы меня каждый день наблюдать в телескоп. Хм… А как вы перепугали моего доброго Мигли, когда забрались сюда ночью! Мы бы поймали вас и поколотили, если бы не Сэм. Он тоже в ту ночь вздумал бродить по двору. И колотушки попали вместо вас — ему. Мне, признаться, захотелось в этот момент вздуть Вандока. И я погрозил ему кулаком. Доктор же серьезно продолжал:

— Скажите откровенно, почему вы преследуете меня? Хочется узнать адрес моего дяди? Молчите, не нуждаюсь в вашем ответе. Но знайте, что если вы следили за мной, то и за вами следил человек, преданный мне. Как вы полагаете, Сэм? Можно сказать ему теперешний адрес моего дяди? Тогда Вандок бросится по его следам и оставит нас с вами в покое.

Я подумал, что Вандок бросится по указанному адресу не один — пожалуй, я увяжусь за ним. Мне так хотелось увидеть моего «змеиного профессора» и объяснить ему все, все!

 

II

— Да, доктор, скажите адрес, — согласился я.

Вандок потер руки в предвкушении победы и весь превратился в слух. Доктор Рольс приподнялся в кресле и кивнул головой.

— Хм… Профессор Мильройс сейчас перед вами, джентльмены.

Вандок вздрогнул от неожиданности. Меня же охватило чувство живейшей радости и изумления.

— Как, профессор, это вы? Почему же я не узнаю вас? Или вы изменили и свою внешность? Почему же вы раньше не сказали? — восклицал я. — Ведь все бы вышло по-иному…

— Немного терпения, Сэм, — ответил Мильройс. — Да, многие ручьи потекли бы по иным руслам… Но цепь жизни состоит из очень сложных звеньев. Терпение, Сэм. Я должен рассчитаться с Вандоком. — Мильройс встал и подошел к застывшему на стуле птицелову. — Ну-с, почтенный джентльмен, хотите правды? Вы неотступно следили за мной с той минуты, когда три с половиной года назад увидели меня на Седьмой авеню в Нью-Йорке.

— Да. Вы вышли из конторы «Лоугрей-Лимитед», прошептал Вандок.

— Да, да… Перед отъездом в Бирму я заключил с этой фирмой контракт на поставку ей змеиных ядов. Но вы и в Бирме надоедали мне. Правда, мне нравилось, как вы самоотверженно предлагали нам джирр по три пайсы за штуку, когда сами покупали у туземцев по пять пайс. Для вас это был чистый убыток. Не из-за прекрасных же глаз мисс Элизабет Мильтон вы это проделывали, хотя подобная мысль сначала и приходила мне в голову: вы так лебезили перед мисс Мильтон, когда она принимала от вас товар. Но когда она однажды увидала вас в Рангуне посылающим каблограмму по известному вам… и мне… адресу…

Мильройс чеканил последние слова, и Вандок низко опустил голову под пристальным взором профессора.

— …Тогда я решительно изменил мнение о вас и понял, какова ваша профессия. Припомните ваше поведение в Белл-Харборе. Вы преследовали меня даже, на пляже. Плавая среди купающихся, я различал вашу фигуру на берегу. Вы не спускали с меня глаз. И тогда мне пришла мысль, как избавиться от вас. Если я изображу тонущего, то спасательный катер подберет меня.

— Профессор, вы не тонули? — спросил я, вспомнив картину, которую видел со спортивной вышки.

— И не собирался. Но вы так вцепились, Сэм, в мои волосы, что мне захотелось кричать от боли, и пришлось наглотаться воды. Благодарю вас, Сэм. Вы очень помогли мне. На катере ни у кого не возникло сомнений в том, что я действительно тонул. А как вы сами очутились там?

Пришлось рассказать Мильройсу о моем первом знакомстве с Вандоком: как он разыграл меня на пляже выдуманным Блэк Снейком и как загнал меня на вышку. Вандок, насупившись, молчал. А «змеиный профессор» смеялся.

— Может быть, теперь Вандоку интересно, как я встретился со своим спасителем в Бирме? Уж если откровенничать, то до конца. Мне надо было отправиться в Набухатру и купить для опытов несколько местных сусликов. Там охотники часто ловят их силками. Но за мной увязался Вандок. В это время там вспыхнула чума. Если бы вы, Вандок, проскочили, следуя за мной в Набухатру, то наверняка заразились бы там чумой. Сам я уже давно сделал себе прививки и против вабы и против мари. Знаете, Вандок, если бы мы встретились с вами в чумной деревне, я не помешал бы вам отправиться на тот свет. Обойдя несколько чумных хижин, я увидел на дороге человека и сперва подумал, что это вы. Я уже предвкушал сладость объяснения с вами один на один. Но это сидел в пыли перепуганный насмерть, дрожащий Сэм, так самоотверженно помогавший мне в Белл-Харборе. Мы узнали друг друга.

Надо было выручать Сэма. Но он уже был в соприкосновении с чумными. Следовало спешить с прививкой, а у меня с собой была только ампула с сывороткой против вабы.

Сэм получил прививку. На его счастье, оказалось, что в Набухатре свирепствовала именно ваба, а не мари. Мы выдержали небольшой карантин, и толковый сержант Боро помог перевезти истомленного путешествиями и потрясением Сэма ко мне на станцию, где я застраховал его и от мари.

— Еще раз благодарю вас, — невольно вырвалось у меня.

Но Мильройс нахмурился.

— И все-таки я считаю вас неблагодарным, Сэмюэль. Когда в парке начали пропадать джирры, а потом Вандок, явившийся к мисс Мильтон в ужасном виде оборванца, стал опять продавать мне змей, я решил поймать его. Мы с Лиз переметили хвосты у всех джирр. И вдруг Вандок приносит через несколько дней наших меченых джирр! Нехорошо поступили вы, Сэм, когда поймали вора, вот этого вора в парке и не подняли тревоги…

— Я пожалел его… — пробормотал я, указывая на Вандока. — Он тогда четыре дня не ел…

Мильройс искренне расхохотался.

— Ха-ха-ха! Не ел четыре дня! Да он обедал в лучших ресторанах Рангуна. Он, вероятно, снимал несколько комнат в разных пунктах — и в городе, и в окрестных деревнях. У него было тогда денег намного больше, чем у вас, наивный вы мальчик! Ну, до источников его средств к существованию мы доберемся еще. А сейчас поймите, что тогда в парке вы сделали ошибку. Вор есть вор, и мы вывели бы его на чистую воду тогда, а не теперь…

— О, как вы правы! — вымолвил я, чувствуя стыд и неловкость. На Вандока я смотрел со злобой.

— Конечно, я прав, — сказал Мильройс. — Хм… еще бы… И лишь только я заметил ваше двурушничество, Сэм, я понял, что надо избавляться не только от Вандока, но и от вас. Да, да. Нельзя, иметь предателей у себя под боком. Проще всего казалось уволить вас. Но вы уже были знакомы с Вандоком. У него большой талант притворщика. И он сделал бы из вас подручного. Но интересы этого человека ограниченны. А у вас, Сэм, более широкие способности. И я с Лиз разработал план. У меня уже имелось несколько пробирок с чистым вирусом «колючки бушменов», о которой вы знаете. Опыты над животными давали основание думать, что прививка этих вирусов человеку повлияет на внешние черты его, изменит их. И я решился это проверить на себе, хотя Лиз и отговаривала меня от рискованного опыта. Я сделал себе прививку. Был инсценирован приезд моею несуществующего племянника доктора Рольса. Прививка сделала свое дело. Черты моего лица изменились, но вирус подействовал и на голосовые связки. Изменился голос, я принужден все время откашливаться… хм… Я решил уехать, чтобы скрыться от преследований Вандока и в спокойной обстановке работать и лечиться впрыскиваниями противовирусной сыворотки. Я выбрал тихий городок в Мексике и благополучно уехал туда от дяди, то есть от самого себя…

Вандок вскочил и прошелся по комнате, в волнении ероша волосы.

— Не могу простить этого себе! Как это не пришло мне в голову!

— Не скромничайте, Вандок, — насмехаясь, отозвался Мильройс. — Вам это пришло в голову, но поздно, и вы не додумали мысль до конца. Но я продолжаю. Уезжая, я оставлял на станции Сама, которого успел полюбить как неглупого юношу. Его уже начало портить бродяжничество, и надо было направить его интересы по пути, более подходящему юноше, окончившему младшее отделение Дижана. Как-то я дал ему записку с формулой, чтобы по ней он приготовил раствор в лаборатории. Так он познакомился с почерком Лиз, потому что формула была записана ею. Но Сэм решил, что это мой почерк. Эго было мне на руку. Я старался привлечь его к науке. Данная мной книга о вирусах заинтересовала его, и моя цель была достигнута. Я уже уехал из Бирмы, а Сэм думал, что я лежу в лихорадке. Лиз писала Сэму записки будто бы от меня, а я уже пересекал на пароходе Тихий океан…

«Вот оно что, — подумал я, припоминая все детали моего пребывания на станции „змеиного профессора“. Отлично это было все придумано. Будто профессор хворал, потом стал выздоравливать… Начал заниматься по ночам… Силуэт на занавеске был очень похож».

Вандок же не переставал вздыхать.

— Ах, ах! Ведь я так много думал о «змеином профессоре» и его племяннике…

Я прервал его причитания, показавшиеся мне притворными:

— Вы и мне надоели, Вандок. Отвечайте теперь мне. Почему вы преследуете профессора?

— Да еще скажите, Вандок, — добавил Мильройс, — кто направил вас следить за мною? Вы колеблетесь? Не стесняйтесь. Какие пустяки! Даю слово, что я щедро могу оплатить вашу откровенность… Ах, вы боитесь потерять место, если проболтаетесь? Тогда молчите и только кивайте вашей умной головой в знак согласия, если я сейчас начну говорить правду. Смотрите на вашего приятеля, Сэм. Итак, Вандок, вы посылали донесения о Мильройсе по адресу: «Эшуорф, почта, до востребования, С. С.». Верно?

Вандок кивнул головою, как статуя командора в опере Моцарта. Мильройс откашлялся, взял со стола принесенную мною трубку и набил ее табаком. Вандок вышел из своего оцепенения и быстро поднес вспыхнувшую зажигалку.

— Прошу, профессор…

Мильройс поблагодарил, с наслаждением затянулся и продолжал свои вопросы:

— Но вы не знаете, кто получал эти письма? Скажу вам. Письма ваши получал в Эшуорфе стряпчий Сэйтон. И без меня вы никогда бы не узнали, зачем эти донесения ему нужны. Любопытно, что и сам Сэйтон не знает содержания этих писем. Но Сэйтон ведет дела владельца замка Олдмаунт и передает ему ваши письма нераспечатанными. Вы не знали этого, Вандок? Вы не знали? Вы, знаменитый агент номер четыреста двадцать один частного сыскного бюро в Бостоне? Ах, какая оплошность!

 

III

Вандок отскочил в угол комнаты и сунул руку в карман. Я сделал было движение к нему, но Мильройс, спокойно улыбаясь, остановил меня.

— Тише, джентльмены… Я не, намерен вредить вам, номер четыреста двадцать один. Вы иногда рассеянны, и благодаря этому я раскрыл ваш псевдоним. Этим номером вы подписали телеграмму из Рангуна в Бостон. Вас видела Лиз. В телеграфной конторе вы оставили отпечаток этого номера на промокательной бумаге. Лиз сообщила его мне. Она была в курсе всех моих дел. Чудак вы, Вандок… Когда вам нечего говорить, вы прибегаете к револьверу. Оставьте его в кармане. Садитесь, курите.

Вандок задумчиво начал курить и покачал головой.

— С таким противником приятно иметь дело.

— Сообразительность и живое воображение всегда выручают в трудных обстоятельствах, если умело пользоваться этими качествами. Вы это отлично знаете, Вандок, сказал Мильройс. — Я себе ясно представляю, как однажды начальник сыскного бюро вызвал к себе одного из лучших своих людей и обратился к нему: «Любезный номер четыреста двадцать один. Имеется выгодное поручение. Разыщите профессора Мильройса и следите за его поступками. Не стесняйтесь в расходах». Было так?

— Примерно так, — принужден был согласиться Вандок.

— Вот как будто и все, Вандок, а? — приятно улыбнулся Мильройс. — Можете идти…

Вандок посмотрел на профессора, и тут впервые я увидел, что не было хитрости в его глазах. Он смотрел по человечески просто и ясно.

— Куда же я пойду? Вы думаете, что я направлюсь к мистеру Сэйтону и скажу ему: «Сэр, подите в виллу у скалы Двух Роз и лично познакомьтесь с одним замечательным человеком, который научил меня уважать себя». Нет, скорее я отравлюсь к моему начальнику и скажу: «Знаете, хозяин, мне что-то наскучило заниматься пустопорожним шатанием в роли тени…» Мильройс прервал его:

— Браво, Вандок! По глазам вижу, что вы не хитрите. Аплодируйте ему, Сэм. Это самая большая удача в моей жизни. Выпьем за удачи, джентльмены. Они редки в нашей жизни, мы их должны ценить. Сэм, достаньте из шкафа чего-нибудь прохладительного. У меня першит в горле. И табак отказывается помогать.

В шкафу оказались две бутылки легкого вина. Кубарем скатился я с лестницы в столовую и моментально принес оттуда штопор и три бокала на подносе.

— Ну-ка, Сэм, — мигнул мне профессор, — припомните ваши обязанности.

Я откупорил бутылку и разлил вино до бокалам.

Мильройс сделал любезный жест.

— Прошу вас, — и высоко поднял бокал. — Выпьем за удачу.

— Ваше здоровье, профессор, — любезно отозвался Вандок. — За ваши удачи!

Мильройс выпил и тотчас же налил по второму бокалу.

— А теперь я хочу выпить за ваше здоровье, Вандок. Выпьем, милый Сэм, за Вандока, который думал о Мильройсе, а на самом деле следовал по пятам за лордом Паклингтоном.

Мне показалось, что подо мною проваливается половица, на которой я стоял. Вандок чуть не разбил бокала.

— Больше плавности в движениях, джентльмены, — очень тихо произнес профессор. — Ведь стряпчий Сэйтон был только передаточной инстанцией между Вандоком и теперешним владельцем Олдмаунта Мерлингом, ныне Паклингтоном. Он до сей минуты интересуется тем, что делает прежний лорд Паклингтон, которого он оклеветал, отнял у него Олдмаунт, отнял все…

— Черт возьми! — пробормотал Вандок. — Ведь я слыхал про эту историю…

Лорд протянул мне свой бокал.

— А прежний Паклингтон еще жив и вот сейчас чокается с Сэмом Пинглем, которого когда-то устроил учиться в Дижанский колледж.

— Сэр… Вы… Ваша светлость… Лорд Паклингтон… бормотал я, дрожа от волнения и машинально протягивая руку.

Бокалы наши встретились, и легкий звон хрусталя вернул меня к действительности.

 

IV

Паклингтон выпил свое вино и подождал, пока мы с Вандоком также опорожним наши бокалы. Он сел в кресло и раскурил погасшую трубку.

— Да, джентльмены, — повторил он. — Когда я потерял все, меня не лишили своего расположения только старый мой письмоводитель Пингль и дворецкий Мигльтон, которого я с детства звал попросту Мигли. Они только этим могли отплатить мне за то, что я дал образование их детям: тебе, Сэм, и мисс Элизабет Мигльтон. Она тоже училась на мои средства. Заметьте, — Вандок, что в Бирме она носила фамилию Мильтон. Вы об этом сообщали в своих письмах. Но, кажется, Мерлинг не обратил внимания на эту деталь. Теперь я вижу, что моя помощь Сэму и Лиз была единственным добром, которое я сделал в жизни до моего несчастья. Я слишком был поглощен путешествиями и наукой. И вот, когда Мерлинг, этот недостойный человек, сделался владельцем моего титула и замка, я дал клятву, что все верну себе — честь, состояние, титул, но буду называться не Паклингтон, а лорд Эшуорф. И целью моей жизни будет забота о благосостоянии этого города. У скалы Молчания, над скалой Двух Роз, я построю Нью-Маунт, новый замок, точную копию старого родового, в котором я пережил немногие, но памятные до смерти минуты личного счастья… У меня имелись основания добиться славы и титула. Но я не мог жить и дышать без науки. И я хотел вернуть себе все при помощи своей научной деятельности. Ведь двадцать лет я изучал природу растительных вирусов. Я люблю большую науку. Ее достижения влияют не на отдельные отрасли техники и промышленности, а на весь уклад жизни человечества, разрешают крупнейшие проблемы. Большая наука изучает основные явления жизни. Только она приближает нас к наиболее глубокому познанию природы.

Я не люблю поручать кому-нибудь свое дело и убежден, что человек должен делать свою работу только собственными руками. Я не имел разрешения на рискованные опыты. Этим и воспользовался Мерлинг. В действительности рискованных опытов я сделал только два. На себе самом в Бирме и на тебе, Сэм, здесь. И оба они увенчались успехом. Я сделал их для большой науки и для пользы человечества. Мои работы, когда их оценят, послужат славе нашей родины, джентльмены..

— Вы сделали открытие, ваша светлость? — не мог не спросить Вандок.

— Да, я открыл, что вирусы-это паразитарные белки. Молекулы их ведут себя как болезнетворные начала, а главное…

— Ваша светлость! — воскликнул Вандок. — Мой отец работал в ботаническом саду на Яве. Я от него слыхивал что-то про эту заразу.

— Прекрасно. Значит, вы не будете зевать во время моего рассказа. Вирусы, или, как их еще называют, фильтрующиеся вирусы, ультравирусы, — это одно и то же оказались доступными обработке. Бактериологи умеют выращивать микробов с нужными для опытов качествами, как ботаники выращивают сорта растений. Так и я, изучив строение молекулы паразитарных белков, начал их химически перестраивать.

При искусственной перестройке вирусы в одних случаях постепенно утрачивали свою вредоносность, а в других приобретали новые биологические свойства. Одно такое свойство я проверил на себе. Вирус изменил черты моего лица. Вандок, явившись ко мне как к доктору Рольсу, не узнал, что перед ним человек, которого он преследовал как Мильройса. И вы, Сэм, не узнали своего «змеиного профессора» в Добби. Этот же вирус изменил и самого Вандока. Отсюда и ряд приключений, которые выпали не только на долю Сэма. Некоторые обработанные мною вирусы оказались способными перестраивать всю структуру белков организма. Морщинистая мозаика картофеля, курчавость хлопчатника, превращения листьев в колючки, изменение внешних признаков сахарного тростника — все это знакомо тебе Сэм?

И мой благодетель рассказал, как он удалился в изгнание, в свою старую лабораторию Бирме, где жила и работала его славная ученица Лиз, дочь Мигли. Эта лаборатория должна была давать и деньги, чтобы продолжать опыты, прерванные в Олдмаунте. В Америке, на пути в Бирму, остановившись в отеле, Паклингтон сделал оплошность: он записался у портье первым пришедшим ему на память именем. Это было имя его отдаленного предка по материнской линии, имя Вильяма Мильройса, жившего во времена великой революции и 17 февраля 1646 года голосовавшего за объявление республики. Мерлинг догадался, кто скрывается под этим именем, лишь только прочитал информацию начальника сыскного бюро со списком прибывших в Новый Свет за период с 6 мая по 6 июня 193… года. Тождество Мильройса с бывшим Паклингтоном было установлено. Бюро сыска получило выгодное предложение, и с этого момента началась работа Вандока. Препараты со змеиной станции оказались лучшими на мировом рынке, а секрет производства был известен только лорду и Лиз. Лорд нажил на змеиных ядах вдвое больше, чем вся стоимость Олдмаунта. Заметив слежку Вандока, Паклингтон сначала подумал, что этот агент подослан конкурирующими фирмами с целью раскрыть секрет производства. Этого он позволить не мог…

— Я и тебя, Сэм, подверг некоторой проверке, но ты оказался просто добродушным и любознательным юношей, и я привязался к тебе. Ведь я знал, что ты не просто Сзм, но Пингль… Поэтому я и хотел приучить тебя к работе на змеиной станции.

— Будет мне памятна эта станция, — заметил Вандок. — Но, между прочим, и я подумываю, не открыть ли мне такую фермочку. Честное слово, пожалуй, выгоднее разводить джирр и прочих ползунов, чем свиней или ослов. Только это надо начинать с большой ученостью в голове, а этого-то мне и не хватает. Простите, ваша светлость, но мне бы хотелось дослушать об этих проклятых вирусах до конца. Они меня так изменили, что даже Сэм не узнал меня. Если я заявлюсь в бюро, директор тоже примет меня за самозванца.

— Оказалось возможным, Вандок, еще так изменять молекулы вирусов, — сказал Паклингтон, — что они делают организм невосприимчивым к самым страшным болезнетворным микробам. После прививок в Набухатре и здесь ты, Сэм, обладаешь абсолютной невосприимчивостью к заразным болезням. Тебя могут кусать бешеные собаки, чумные крысы, малярийные комары, но ни один вирус, ни один микроб никогда больше не приживется в твоем теле, Сэм…

— Но я навсегда останусь измененным, — прошептал я.

— Нет, Сэм. Ты получил вирус в ослабленной форме. Он обладает только временным действием. Ты просто чересчур напуган. По-моему, от происшедших с тобой изменений уже и следа не осталось. Возьми из шкафа зеркало и посмотрись..

Зеркало показало, что ничего ужасного со мной не произошло. На меня смотрело худощавое, загорелое, энергичное лицо молодого человека.

— Да это же я! — вырвалось у меня радостное восклицание. — Вы вылечили меня! Как благодарить вас!

— Дайте-ка мне зеркало, — попросил Вандок. Он посмотрел и только махнул рукой. — Родная мать не узнала бы! Разве только по шраму на затылке: я как-то раз подрался с мальчишками на улице, и мне чуть не проломили голову.

— Хотите, я буду лечить вас? — предложил Паклингтон Вандоку, но тот осторожно положил зеркало на стол и отрицательно помотал головой.

— Благодарю вас. Не стоит беспокоиться. На свете у меня нет ни родных, ни близких. Проживу как-нибудь и в таком виде. Чем он хуже других?

Паклингтон добавил несколько любопытных соображений относительно вирусов. Может быть, это остатки микробов, в процессе эволюции за десятки миллионов лет приспособившихся к такому своеобразному паразитизму и за это время утративших некоторые общие черты, присущие микроорганизмам. Во всяком случае, изученные Паклингтоном вирусы становились «ручными» и начинали повиноваться человеческой воле и знанию.

Рассказывая нам о себе и о вирусах, лорд воодушевился. Снова сидел передо мною прежний милый «змеиный профессор», и это был тот человек, который помог мне учиться и в Дижане, и в Бирме, и здесь. Я с наслаждением слушал его, мне казалось, что каждое его слово делает меня богаче.

 

V

Паклингтон рассказал, что если и тканей собаки выделить белок и искусственно придать ему способность паразитирования, а затем ввести в организм живой кошки, то можно вызвать перестройку структуры ее белков; это сообщит кошке свойства собаки.

— Да ты, Сэм, видал у меня в виварии, что собаки начали вести себя, как кошки, и наоборот.

Вандок хлопнул себя по лбу ладонью.

— Да уж это не ваши ли звери нагрянули третьего дня в Эшуорф? Странные собаковидные коты и мяукающие пудели. Вот была потеха!

— К сожалению, — подтвердил Паклингтон. — Это Сэм прозевал, и они вырвались у него из клеток.

— Ну, вас за это не поблагодарят, — покачал головой Вандок, обращаясь ко мне. — Эти котопудели разнесли заразу. Ваша светлость, вы только подумайте, как захворали стряпчий, судья и многие другие!

— Знаю, знаю, — ответил Паклингтон. — Хм… не стоит волноваться. Искусственные вирусы не так стойки, как вы думаете. Молодой аптекарь, снабжающий меня реактивами, тотчас сообщил мне о таинственной эпидемии и о хлопотах, которые она причинила уважаемому доктору Флиту. Я видел его рецепты. Они очень правильны. Я вижу улыбку на твоем лице, Сэм. Никогда не надо смеяться над тем, чего ты не вполне понимаешь. Флит старый, а потому и очень опытный врач. Он сообразил, в чем дело. Он дознался в разговорах с пациентами об источнике заразы. Сегодня я повидался с ним. Мы вспомнили, что когда в 1918 году появилась на фронте странная болезнь, которую все врачи признали «лихорадкой неизвестного происхождения», потому что не знали ее и путались в диагнозах, нашелся один старый врач; он посмотрел только десяток больных и сказал: «Дорогие коллеги, да это же самая обычная инфлюэнца». И он оказался прав, этот старый практик. Неизвестная лихорадка, обошедшая мором нашу планету под названием «испанка», была не что иное, как инфлюэнца, грипп, вирусное заболевание, только в особо тяжелой форме. Пациенты доктора Флита все до одного выздоровеют и уже выздоравливают.

Мне хотелось узнать, что проделал со мной Паклингтон здесь, в этой лаборатории. Он сообщил:

— На родину, в Эшуорф, я должен был явиться никому неизвестным. Я уже сделал почти все опыты, оставалось закончить последний и принять меры к возвращению себе прежнего титула. Мне казалось, что в Масатлане я окончательно избавился от вас, Вандок. Исчез Мильройс, исчез Рольс, и вот здесь, в окрестностях Эшуорфа, поселился некий Добби. Мой верный Мигли, оставшийся жить в Уэсли на средства, посылаемые мною через его дочь Лиз, выстроил при помощи Айзидора Пингля этот дом. Жаль, бедняга Айзидор скончался, я не застал его в живых. Мигли расскажет тебе о последних минутах твоего отца, Сэм. Он умер с именем любимой жены и с твоим именем на устах…

Слезы невольно навернулись мне на глаза при этих словах Паклингтона.

— Мигли — мой вернейший друг, — продолжал Паклингтон, когда я успокоился.

— Это он выследил здесь Вандока, установил, что тот пишет свои донесения в «Нептуне» и относит их на почту, адресуя на литеры «С. С.». Он же узнал, кто был действительным получателем этих писем.

Вандок вздохнул.

— Почтмейстер еженедельно получал от меня…

Паклингтон снисходительно кивнул головой.

— Но Мигли давал ему больше. Зачем я прибыл сюда? Мне надо было проделать последний проверочный опыт. И обязательно на человеке. В Бирме я мог бы нанять любого туземца, а здесь? Надо было посредством измененного вируса «бушм-агого» сразу изменять структуру белка в человеческом организме и потом опять восстановить прежнее состояние. Я не мог срывать работу всей моей жизни. Надо было искать отчаявшегося человека. В прошлом году осенью на берегу канала Уэсли я встретил юношу, готовившегося на дне канала покончить счеты с жизнью. Но когда я привел его сюда, я узнал, что на пути мне опять встретился ты, Сэм, сын моего Пингля, мой ученик в Бирме, тот самый, который помог мне в Белл-Харборе. И тогда в мое сердце впервые закралось неприятное беспокойство.

— Не думайте, что я нарочно повстречался с вами… — начал было я, вспомнив подозрения о моей связи с Вандоком.

— У тебя был тогда такой вид кандидата в мертвецы, что подобные подозрения исключались, — просто сказал Паклингтон. — Я долго колебался. Но интересы науки побороли. У тебя заболела голова. Я сказал, что это желтая лихорадка. Ты мне поверил. Я сделал тебе под предлогом лечения прививку вируса. И я бы все остальное проделал незаметно для тебя…

— Ах, ваша светлость! — всплеснул руками Вандок. — Если б я в Масатлане не возбудил ваших подозрений, то вы и со мной проделали бы такую штуку? Вот почему вы спрятали от меня зеркало и сами разика два побрили меня…

— Какой вы догадливый! — засмеялся Паклингтон. — Но вы сами позаботились о себе, разбив пробирку с вирусом. Сэм тоже почти догадался, когда тайком от меня побежал в Эшуорф и его никто не узнал. Тогда он устроил мне бурную сцену, и пришлось рассказать ему сказку о джиррах…

— Теперь это дело прошлое, — отозвался я.

— Тогда обратимся к настоящему, — сказал Паклингтон и взял со стола большой конверт с гербовой печатью. Слушай, Сэм, — произнес он, глядя мне в глаза, — месяц назад я послал мою рукопись в научное медицинское общество. Я описал все мои открытия и опыты. Я ждал ответа, решающего мою судьбу. За мою ученую деятельность я должен был Получить титул. Но вчера вечером пришел ответ. Читай…

На веленевой бумаге под гербом стояли краткие строки:

«Уважаемый мистер Добби.

По докладу непременного члена общества изобретений и открытий относительно сделанных вами заявлений, касающихся познания природы так называемых вирусов, вы пожалованы почетной пожизненной пенсией в один фунт стерлингов в год, что в среде ученых является высшей наградой за биологические работы.

Принося вам почтительные поздравления, как мои лично, так и моих коллег, вместе с тем считаю для себя приятным долгом поставить вас в известность, что ваши материалы о вирусах направлены в соответствующую комиссию, а постановление о почетной пенсии — в финансовое бюро для оформления.

Примите мои уверения и пр.».

— Держу пари, — вскрикнул Вандок, поднимаясь со стула, — подписано лордом Паклингтоном… то есть Мерлингом!

— Да нет же, — ответил я. — Подпись неразборчива… — Не все ли равно? — усмехнулся Паклингтон. — Ясно, что Добби может называться, как ему вздумается; Мильройсом или Рольсом. Но он уже никогда не сделается прежним лордом.

Вандок поерошил волосы на затылке.

— Трудно бороться с мерлингами, ваша светлость. Теперь мне все ясно, «как в микроскопе», сказал бы толстяк, ежедневно пьющий содовую в аптеке. Вот что, Сэм… Лишь только мы отчалим отсюда, дай волю своим кулакам. Поколоти меня. Готов получить тумаки, которые пришлось тебе получить за меня. А кстати, добавь и еще. Я виноват, что помогал Мерлингу.

Минуту длилось тягостное молчание. Все стало понятным для меня. Глубокая жалость охватила меня при виде бывшего лорда Паклингтона.

Но он не унывал.

— А ну-ка, джентльмены! — весело сказал он. Помогите мне сунуть в огонь герб лорда Эшуорфа. Смотрите я уже сочинил себе и рисунок герба. На щите я написал девиз: «Традиции и уверенность». Но пусть сгорят они, побежденные предрассудками и ошибками…

Паклингтон бросил в камин письмо о почетной пенсии, потом конверты, какие-то бумаги, фотографию молодой чопорной леди с нитями жемчуга на длинной тонкой шее, тетради, куски черновиков…

Акварельный рисунок на картоне, сунутый в камин Вандоком, долго корчился на угольях и, наконец, вспыхнул, наполовину испепеленный.

— Неужели вы хотите сжечь свои работы? — пробормотал я, смотря на костер в камине. — Если вы устали и не хотите больше заниматься наукой, то вспомните о Лиз… вспомните обо мне…

— Ты прав, малыш, — бодро сказал Паклингтон. — Вы оба мои ученики. И благодаря вам я тоже чувствую себя молодым. Не беспокойся, работать я не перестану. И не жалей меня. Самое дорогое — моя наука — остается со мной. И я не один: ваша молодость — моя опора, мой резерв, с которым я пойду дальше в бой против научных предрассудков. То, что я сжег здесь, — это пустяки, личные дела. Ведь мой научный архив на змеиной станции. Сегодня утром я получил от Лиз тревожную телеграмму. Она сообщает, что очень важные причины заставляют срочно перевести мою станцию и архив из Бирмы на запад. Она уже нашла и подходящее место где-то в Верхнем Пенджабе. Она требует, чтобы я немедленно приехал. Я послал радиомолнию и жду ответа.

— Я с вами! — крикнул я с мольбою и умолк, вспомнив Эдит.

Вандок встал и учтиво поклонился.

— Возьмите и меня, ваша светлость. Поздно как будто мне менять профессию. Но уж у меня джирры будут вести себя отлично. Я переправлю всех ваших змей, куда прикажете. Хоть на вершины Гималаев. Будьте покойны. Номер четыреста двадцать один сейчас навсегда вычеркивается из списка обитателей нашей планеты. Останется Дик Вандок…

Он прислушался. По шоссе мчался мотоцикл, приближаясь к вилле.

 

VI

Мигли вошел в комнату, держа в руках маленький серебряный поднос.

— Телеграмма пашей светлости, — важно сказал он. Паклингтон взял с подноса телеграмму, разорвал ее, прочитал и быстро встал.

— Мигли!

— Слушаю, сэр, — наклонил почтительно голову Мигли.

— Немедленно вызвать сюда авто! — приказал Паклингтон, — Подайте мне одеться. Со мной поедет… Паклингтон посмотрел на Вандока, потом на меня, потом снова на Вандока. — Поедет Вандок, — добавил он решительно. — По-вашему, какой маршрут короче?

— Автомобилем до аэропорта на восточном побережье, ваша светлость. Оттуда воздухом до Лиссабона. На Марокко. Воздухом вдоль северного побережья Африки, Египет, Суэц, Цейлон, а из Коломбо три часа на скоростном гидроплане до Рангуна…

— Правильно, — сказал Паклингтон. — Радио Лиз об отлете мы дадим из Лиссабона. А ты, Сэм, не огорчайся. Я не прощаюсь с тобой навсегда. Я вернусь. Я знаю, что я понадоблюсь здесь, на моей родине. А тебя в Эшуорфе ждут большие радости. Ты побудешь здесь с Мигли, он покормит тебя, а утром отправляйся в родной дом. Я оставляю тебя в помощь Мигли, на вас обоих возлагается охрана этого дома. Я вернусь и должен застать все в полном порядке.

— Не беспокойтесь! — с жаром воскликнул я.

Поднялась суматоха сборов, как всегда бывает перед спешкой, отъездом, и я, деятельно сочетая Мигли, не сразу услышал гудки подъехавшего авто.

Мы все спустились вниз, держа дорожные чемоданы отъезжающих, Я улучил момент, отвел Вандока в сторону и крепко сжал его руку.

— Слушайте, Вандок, если вы схитрите еще, я исколочу вас.

— Слово чести, Сэм. До свиданья! — Вандок твердо посмотрел мне в глаза и неожиданно обнял меня.

И они уехали.

Я просидел до утра в столовой. Мигли угощал меня роскошным ужином. А я должен был рассказывать ему все, что только знал, все подробности о его дочери Лиз. Он показал мне фото. Лиз стояла на террасе бунгало в полосатой пижаме и держала в руках безвредного сонного иигшу. Фото было очень эффектно, но Мигли ворчал:

— Нашла с кем сниматься. Со змеей. Вот выдумщица!

Много рассказывал мне Мигли о лорде Паклингтоне.

— Он нелюдимый человек, и у него нет друзей. Но ко мне, к вашему отцу, к моей дочке он всегда был добр. И вас он очень полюбил, Сэм. Между прочим, ваше жалованье он велел мне перевести в Эшуорфский банк на ваше имя да еще прибавил к нему кое-что. На первое обзаведение у вас есть кое-какие гроши, Сэм.

Далее разговор коснулся моего отца и его последних минут, и когда, наконец, Мигли ушел к себе, я дал волю слезам. Я оплакивал моего бедного отца, так и не увидевшего в жизни настоящего счастья, и в то же время остро, как никогда, чувствовал, что мое счастье близко: стоят только протянуть руку, чтобы взять его. Вся моя ревность к Бобу, тоска и опасения растаяли в слезах этой ночи.

Усталый, я уснул в кресле. Солнечные лучи разбудили меня. Я принял ванну, побрился, причесался. Мигли дал мне костюм. И я распрощался с отцом Лиз.

Я спускался к родному городу и раздумывал. Спешить нечего. Надо будет подождать, когда откроются магазины.

Я куплю скромные подарки для дядюшки, для Оливии и для…

Но, ощупав свои карманы, я убедился, что они пусты.

У меня не было ни пенса. Это меня огорчило. Банк открывался только в двенадцать часов.

Тихо я шел по каменистой тропе. Вот и остатки сгоревшего дуба и роскошный ковер фиалок, распустившихся к утру. Я нарвал букетик этих нежных цветов, еще влажных от ночной росы. С наслаждением я вдохнул их тонкий аромат. И с ним вошел в мое сердце живительный воздух родины. Все впечатления детства и ранней юности, как вихрь, налетели на меня. Мне показалось, что я никуда не уходил из этих мест, что я всегда был здесь…

Я прибавил шагу и почти мчался вниз по шоссе, и мне казалось, что солнце сияет как-то особенно, словно радуясь моему возвращению. Я перебежал через мостик и остановился, чтобы посмотреть на Эшуорф. Но увидел Эдит.

Она шла мне навстречу, опустив голову, бледная и задумчивая.

— Эдит!.. — крикнул я, бросаясь к ней.

Она подняла на меня большие робкие глаза. И счастливая детская улыбка осветила ее лицо.

— Сэм! Милый Сэм! — прошептала она.

Мы взялись за руки.

— Я вернулся, Эдит. Какая ты стала большая! Тебя не узнать.

— А ты… А ты совсем не изменился. Только… — она потупилась, — только стал еще… лучше.

— Ты ждала меня? — спросил я и отдал ей букетик фиалок.

— Спасибо, милый, — прошептала она, и ее теплые губы на мгновение коснулись моей щеки. — Конечно, ждала. Мы шли по шоссе очень медленно. Только раз в жизни бывают мгновения, которые хочется продлить навеки.

— Я все время ждала тебя, — говорила Эдит. — Но третьего дня ты подошел к киоску… Я работаю в нем… Ты сказал Бобу, что его яхту унесло в море, а сам ты сейчас же убежал…

— Разве ты узнала меня? — спросил я.

— Как же я могла не узнать тебя, Сэм? Только я думала, что ты загордился и знать меня теперь не хочешь. И я решила держаться так же. А сегодня… Ну, я не знаю, но что-то повлекло меня на мостик…

Мы смотрели друг на друга и смеялись.

— Знаешь, Эдит… Я пережил столько удивительных приключений, что их не сразу и расскажешь, — проговорил я. — А сейчас думаю одно: «Стоило ли мне уходить отсюда? Ведь счастье-то, оно вот, рядом со мной…».

— Стоило, Сэм, — серьезно ответила Эдит. — Не спорь, милый. Я знаю тебя лучше, чем ты сам.

И когда мы пришли в дом, дядюшка закричал, увидел — Гип, гип, урра!! Племянник! Самюэль! Жив, малыш!..

Старая Оливия, целуя меня, рыдала от радости.

— Очень кстати, Сэм, — объявил дядюшка, когда первые восторги улеглись. — Ведь тебе повестка из конторы «Литтл-юниор»…

— Из банка? — спросил я.

— Ну да… денежный перевод. И рассыльный что-то сболтнул о такой сумме, что я и не поверил…

— Местный перевод? — осведомился я, думая о Паклингтоне.

— Да отправляйся хоть сейчас, сам узнаешь, — заторопил меня дядюшка.

Взяв с Эдит слово подождать меня, я отправился в банк.

Старший клерк вскочил со стула, лишь только услыхал мою фамилию.

— Мистер Пингль? Как же… как же… Мы посылаем вам уже третье извещение. Вам перевод из Голливуда. И письмо… Надеемся, что вы откроете текущий счет у нас, мистер Пингль!

— Дайте письмо! — нетерпеливо попросил я.

Вот что было в письме:

«Уважаемый мистер Пингль. Позвольте сообщить вам, что… Нет, милый Сэм, не умею я писать официальных писем. Лучше я напишу тебе попросту, как своему талантливому ученику. Это пишет тебе твой Клипс. Здравствуй, парень. Надеюсь, что ты, наконец, добрался до своего городишки. Наш адвокат Годвин узнал твой точный адрес от своего приятеля, следователя Грега, и сообщил его мне. Оба они шлют тебе большой привет, особенно Грег. Он очень польщен твоим отзывом о его деятельности, переданным ему от тебя каким-то Беном, неизвестным мне. Пишу я тебе, чтобы разъяснить некоторые подробности, которые ты, вероятно, захочешь узнать, когда получишь посылаемые деньги. Видишь ли, когда тебя привели в суд в первый раз, то в ложе журналистов сидел наш Гарри Пимпернель, король сценаристов. Какими судьбами занесло его туда, он сейчас объяснить не может. Злые языки утверждают, что его двигатель внутреннего сгорания работает обычно на винных парах. И вот наш Гарри сидел на суде и скучал. Его терзали угрызения совести, так как он уже проел аванс за заказанный ему сценарий, но написал только половину первой части. И вдруг ты заявил суду, что ты „Человек легче воздуха“. И тогда внезапное озарение снизошло на нашего Гарри, святое творческое вдохновение стало вырастать в его голове, как райское дерево, грозящее покрыться золотыми плодами. Сюжет, острый, как мексиканская наваха, был готов в ту же минуту. Мы, Сэм, люди деловой складки. Еще через минуту Годвин был нанят тебе в защиту. Ему пришлось попотеть, но он справился и положил судью на обе лопатки. Короче говоря, за ночь был написан сценарий. А на следующий день король экрана Чарли Биччер уже снимался в павильоне перед аппаратом. Чтобы тебя не тревожить, все делалось от тебя втайне. Но Чарли не рисковал кувыркаться в воздухе. Он плохой спортсмен. И гвоздь фильма — смертельный прыжок должен был проделать ты вместо Чарли. Конец фильма предполагался в двух вариантах.

Один — оптимистический, если ты угодишь в миску с соленой водой, а другой — печальный, если ты грохнешься мимо. Сюжет картины был не очень сложный. Газеты еще до съемки писали о нем и вкривь и вкось. Я играл твоего отца, миллиардера. Мамашу твою играла Флория Гет, звезда экрана. По сценарию она должна была умолять тебя не делать прыжка. Вот она и выскочила, когда мы с тобой выходили на арену. Короче говоря, все вышло отлично. Может случиться, что ты и посмотришь себя на экране; Чарли очень хорошо загримировался и похож на тебя. Теперь тебе посылается причитающийся гонорар. Десять тысяч долларов за прыжок. А за роль — по тысяче долларов за слово. Так как ты произнес два слова, то, следовательно, получи две тысячи. Итого дирекция посылает тебе двенадцать тысяч долларов. О получении извести.»

Дальше Клипс описывал какой-то новый номер программы и сообщал, что не теряет надежды увидеть меня на арене.

Потеряв всякую способность удивляться, я получил новенькую чековую книжку и отправился домой. — Там я сел в отцовское кресло и рассказал об этой неожиданной милости судьбы. После шумных выражений восторга дядя спросил меня:

— Ну, а чего ты хочешь теперь?

Я взглянул на родные стены, на знакомые деревья, на дорогие лица и ответил:

— Я не хочу больше ни купальных вышек, ни змеиных парков, ни чековых книжек. Я хочу жениться на мисс Эдит Уинтер. И хочу сделать это как можно скорее.

Дядюшка подбросил верх свою трубку. Оливия заплакала, а Эдит покраснела.

Но недолго нам пришлось жить в мирной семейной обстановке. Недолго наслаждался я счастьем с Эдит. Пришла война. Оправдались предчувствия дядюшки и моего благодетеля, Паклингтона. В Эшуорфском заливе появлялись подводные лодки фашистов. Их аэропланы сбрасывали бомбы на наши мирные города.

С первого же часа войны мы все встали на защиту родины. Боб Бердворф дослужился до помощника капитана военного корвета и получил ряд почетных наград. Дядюшка принял участие в местной противовоздушной обороне и оказал ряд ценных услуг, обучая молодежь Эшуорфа военному делу. Я тоже надел форму и пошел служить в армию. Моя Эдит с новорожденным сыном нашим перестрадала.

Но вернулся Паклингтон и помог им пережить трудное время.

Война кончилась. Я стал работать помощником Паклингтона. Сын мой вырос и теперь доктор биологии. За это время я стал еще свидетелем многих замечательных происшествий. Но самые удивительные приключения выпали, на долю Вандока. Может быть, в какое-нибудь ясное утро я снова возьмусь за перо и напишу продолжение моих записок, если моя дорогая жена этого захочет…

На этом обрываются записки СЭМЮЭЛЯ Пингля.

Вдохновенно дерзая, настойчиво прокладывая новые пути в науке, советские ученые осуществляют самые смелые замыслы, ибо их творческие мечты реальны, как сама жизнь.