Мишель сидел на табурете и жадно ел кусок жареного мяса. Он немного освоился со своим заключением и думал, когда же настанет конец его мучениям. Сидя в квадратной небольшой камере, он потерял представление о времени и пространстве. Кругом тишина. Была ли сейчас ночь или, может быть, яркий парижский день кипит на оживленных улицах, этого Мишель не знал… Временами он засыпал тяжелым неприятным сном, который не освежал головы. На столе около жесткой койки, проснувшись, он находил вкусную и питательную еду, поедал ее, если хотелось есть, и опять бросался на свое опротивевшее ложе. И вот отворялась дверь, которую тщетно потом пытался заметить Мишель. Двери не было. Стены, гладкие, холодные, странно ощутимые, были ровны, ни одного выступа, ни одной щели. Куб, и в этом черном кубе тюрьма Мишеля. Была тьма, но необыкновенная тьма: в ней Мишель видел. Или только ему казалось, что он видит, но он ясно различал стол с едой, табурет, ложе и туалетные принадлежности с умывальником в углу. Но все-таки это была тьма. Как будто Мишель видел не главами, а всеми нервами и мозгом сразу.

И вот сейчас раздвинулась немая, бесшумная дверь в стене.

Мишель знал, что надо ему выйти из этого тюремного куба и очутиться в голубом светлом пространстве, которому не видать конца.

И опять, как много раз раньше, входит человек с тонким бритым лицом, одетый в голубой халат, смотрит пристально на Мишеля.

– Сегодня вы будете решать в уме задачи на умножение.

Мишель насупился.

– Я не буду решать никаких задач, мсье сатана или как вас там еще… Довольно… Если вы не исполняете своего полицейского обещания выслать меня из вашей Франции на родину, то и я больше не хочу выполнять роль кролика для ваших дурацких опытов…

Бритый человек говорит серьезно:

– Что вы хотите?

Мишель весь дрожит от негодования.

– Вы же сами отлично знаете мои мысли… Я хочу уйти от вас.

– Идите, – просто разрешает человек.

– Куда же? Укажите дорогу, – просит Мишель.

– Прямо.

Мишель пошел. Ноги легко и бесшумно скользили по мягкому полу. Голубое пространство мягко расступалось перед ним. Он оглянулся: бритый человек становился все меньше и меньше. Мишель ускорил шаги, чтобы уйти от ненавистного человека. Он шел долго, очень долго. От фигуры человека остался виден только чуточный контур, потом еле заметная точечка. Наконец и она исчезла. Голубое пространство обволакивало Мишеля. И он спешил выбраться из этой тюрьмы. Вдали маленькие насмешливые огоньки прыгали и бороздили пространство. Некоторые огоньки мертво висели, как фонарики у ночных магазинов.

– Это звезды, – прошептал Мишель. – Я нахожусь в сгущенном эфире. – И ему сделалось холодно.

Впереди замаячил тусклый силуэт. Мишель бросился бежать к нему. Он долго бежал, не чувствуя ни малейшей усталости, и остановился: прямо на него по-прежнему смотрело бритое лицо тонкого человека.

– Я вернулся к вам? – прошептал Мишель.

– Только идиоты думают, что пространство бесконечно, – заговорил человек. – Оно конечно, как и все в мире. Наша гордая вселенная ограничена Млечным Путем, этим сплошным роем звезд, который вы раньше видели на небе. И наше солнце – только ничтожнейшая звездочка в этом громадном рое. Вселенная – жалкий эфирный пузырь, плавающий, подобно далеким туманностям, в пространстве. А те туманности, которые видят астрономы, это тоже вселенные со своими солнцами и планетами. Вы, Мишель, опять вернулись, снова пришли ко мне, потому что в нашей вселенной нет бесконечности, нет прямой линии. Каждая прямая замкнута, но она не круг. В конечной вселенной всякое тело, движущееся в бесконечность, вернется на ту точку, из которой оно начало свое движение.

Мишель стучал зубами:

– Туманности!.. Вселенные?! Пузыри!.. Пузырь в пузыре… На пасху мне, маленькому, мама дарила… Яйцо в яйце… А самое большое? За ним что?

Человек строго сказал:

– А там – великое Ничто.

Мишель рванулся вперед. Он почувствовал себя ЧЕЛОВЕКОМ, о котором сейчас было сказано. Что ему туманности, эфирные пузыри, черт и дьявол! Он, Мишель – человек, работавший на заводе и помогавший своей жене вести маленькое хозяйство харчевни. И таких – миллионы.

Он – живой человек.

– Дайте мне жить! – закричал Мишель. – Бери себе свои пузыри, но отдай мне землю, мою милую трудовую землю.

Мишель схватил человека за горло и быстро давнул.

В голубом пространстве запела гнусная свистулька, отрывисто, как сигнальная труба железнодорожного стрелочника. Человек с ужасом смотрел в глаза Мишелю и хрипел:

– Погодите… Слушайте… Он вернулся…

Но Мишель кряжистыми рабочими пальцами давил тонкое горло и опускался вниз вместе с беспомощно повисавшим телом человека в голубом халате.

Жесткая рука больно вцепилась в плечо Мишеля. Он поднял голову и быстро выпрямился. Расправил руки и притопнул ногой, чтобы удостовериться, что он стоит на твердой земле.

Голубой туман клочьями расползался в стороны. Тонкими линиями просвечивали переплеты широких окон, двери, выкрашенные под дуб, и стены, увешанные инструментами, каких раньше не видел Мишель. Он поморгал глазами, как пробудившийся от сна. У ног его лежал стонущий человек.

Мишель бросился к окну и наткнулся на стол, которого сразу не заметил. На столе стоял графинный прибор со стаканами. Мишель только тут сообразил, что его мучит невероятная жажда. Сразу графин в руку, пробка со звоном покатилась по полу. Мишель поднес графин ко рту и жадно пил простую холодную воду.

Графин на стол. Глазами вокруг. Комната, похожая на кабинет ученого. Книги и приборы на столах. Голубой экран на стене. Голубые занавески. В решетчатые окна льется мягкий веселый свет солнечного утра.

Дверь отворилась. Бритый старик, похожий на человека, лежащего на полу, замер на пороге и поднял ладонь кверху:

– Ни с места.

Дикой ловкой кошкой кинулся Мишель на старика и сшиб его с ног. Выскочил в комнату, похожую на переднюю. Две женщины, старая и молодая, снимали с себя верхнюю одежду, как будто только что вошли с улицы.

Мишель обернулся к валявшимся людям и погрозил кулаком:

– Теперь я знаю. И я пойду прямо.

Он сорвал дверную цепочку и выбежал на площадку лестницы, скатился вниз. На улице бегали мальчишки-газетчики, крича:

– Прибытие советского уполномоченного Глаголева.

На углу двух улицах, где потоки людских толп смешивались, бурля и перекидываясь веселым парижским говором, наконец остановился задыхающийся усталый Мишель.

Между окон модного магазина вспыхивало рекламное зеркало. Перед зеркалом кокетливо поправляла шляпку молоденькая гризетка. Она испуганно покосилась на Мишеля и юркнула в плывущий поток прохожих. Мишель взглянул на себя в зеркало.

Задыхающийся, лохматый, обросший бородой оборванец, седой и обрюзгший, смотрел на Мишеля из зеркала. Мишель только свистнул.