Встреча с границей

Беляев Владимир

Медведев Иван

Абрамов Михаил

Воеводин Евгений

Зайцев Николай

Любовцев Владимир

Сердюк Александр

Талунтис Эдуард

Ганина Майя

Сорин Семен

Шариков Павел

Чепоров Эдгар

Владимир Любовцев

«ПСОГЛАВЦЫ»

 

 

1

— А я раньше был капиталистом...

Шофер, одной рукой держа руль, полуоборачивается к нам, сидящим сзади.

— Да, да капиталистом, не делайте больших глаз! Буржуем, если хотите. Ну, не то чтобы очень богатым, однако свой мануфактурный магазин имел. Маленький, но свой! Вы спросите, как это старый Гонза шофером стал, почему с капиталами за границу в сорок восьмом не удрал? Потому что Гонза, как немцы к нам пришли, не захотел торговать, партизанил, с настоящими людьми в подполье познакомился. Знал ли он до войны рабочих? Откуда ему было знать их? В моем магазине они не покупали: дорогой магазин был. А в войну узнал. И когда народ власть в руки взял, Гонза сказал себе: «С кем ты, старый пень?» И остался, чтобы новую жизнь строить. Пускай даже простым шофером!

Уловив на моем лице недоверчивую усмешку, шофер возмущенно всплескивает руками, на мгновение оставляя машину без управления:

— Вы думаете — Гонза неискренен, Гонза врет?! Да, да, я читаю это в ваших глазах! И все же я всегда и везде кому хотите прямо скажу, что раньше Гонзе жилось вовсе неплохо. Может, даже лучше, чем сейчас. Потому что он буржуем был. И тысяче или там десяти тысячам таким, как он, маленьким буржуям хорошо было, зато миллионам чехов и словаков — худо. А трухлявый пень Гонза, увидев в партизанах замечательных людей, понял: пусть лучше пострадают десять тысяч, но выиграют миллионы. Ведь и старый пень иногда способен зазеленеть, пустить новые побеги, не так ли?..

Я слушаю вполуха, вцепившись руками в сиденье и не отрывая глаз от спидометра. Конечно, все, что рассказывает Гонза, чрезвычайно любопытно. Но не мог ли бы он говорить, не оборачиваясь ко мне и держа руль как положено? Стрелка спидометра дрожит уже у цифры «140», «шестотройка», как здесь ласкательно именуют машину «Татра-603», мчится по великолепной, но неширокой дороге. А навстречу летят грузовики и легковушки. Того и гляди...

Однако сидящий рядом со мной капитан Ярослав Ярош невозмутимо спокоен. Видимо, уверен в водительском мастерстве Гонзы, а потому и не проявляет никакой нервозности. Дав шоферу выговориться, он просит его ехать немножко быстрее. Куда уж там быстрее! Но Гонза согласно кивает, и стрелка спидометра сразу подскакивает к цифре «160». Кажется, машина вот-вот оторвется от асфальта и взмоет в воздух.

Словно обретя необходимую обстановку, начинает рассказывать Ярош. Он сотрудник пограничной газеты, в войсках уже двенадцать лет, начинал с рядового. Человек начитанный, много знающий, Ярослав может поведать уйму интереснейших вещей. Я уже в этом убедился. На этот раз он начинает довольно неожиданно. Постукивая указательным пальцем по голове собаки в петлице своего кителя, спрашивает, знаю ли я, почему чехословацкие пограничники носят такую эмблему. Пожимаю плечами: откуда мне знать.

— Это любопытная история, — Ярослав устраивается поудобнее на сиденье. — Понимаешь, на Шумаве — это на баварской границе — с незапамятных времен жили ходы. Свободные люди, которые не зависели от феодалов, не знали крепостного права. Только несли королевскую пограничную службу. Ну, вроде ваших казаков — донских или кубанских. Одевались они интересно: белые халаты до пят, высокие сапоги, широкополые черные шляпы. В руках — секира, на поводке — собака. Знамя у них было белое, в центре — голова черного пса. В семнадцатом веке, после сражения у Белой горы, самостоятельное чешское королевство перестало существовать. Захватили нашу страну иноземные феодалы, которым австрийский император дал земельные наделы в Чехии. Ну, в других районах народ противился не очень долго: не все ли равно, какой национальности пан — немец, чех или австриец. Спину гнуть на каждого надо. А ходы, искони вольные, не пожелали стать рабами, отдать свою землю захватчикам. Восстали. Долго сражались, но в конце концов потерпели поражение. Вождя восставших Яна Козина вместе с ближайшими сподвижниками казнили, остальных заставили тянуть лямку на панов. А символ ходов — голова пса — почти триста лет был под запретом, потому что знаменовал собой верность свободе и гражданскому долгу. Когда же мы создавали свои пограничные войска, то восстановили этот древний символ. Правда, содержание его сейчас намного шире, чем у ходов было, но основной смысл тот же: бессонно хранить родную землю...

С шоссе сворачиваем на проселочную дорогу. Гонза, недовольно ворча, сбрасывает скорость до пятидесяти. Что ж, теперь можно и в окно посмотреть. Прежде, на той сумасшедшей скорости это было бессмысленно: ничего не разглядишь. Мимо проплывают деревни. То там, то тут видишь добротные каменные дома с пустыми, незастекленными глазницами окон. Ярош, перехватив мой недоуменный взгляд, поясняет:

— Людей не хватает. Раньше-то здесь жили в основном судетские немцы. После войны они в большинстве своем перебрались в Западную Германию. Те, у кого рыльце было в пуху, конечно, не захотели жить в народной Чехословакии. Мы вынуждены были заселять эти места добровольцами. Однако полностью заселить пока не можем. Почему? Людей мало. И еще одна причина есть: боятся, не решаются. Что ни говори, а район этот опасный: реваншисты под боком, в нескольких километрах, то и дело всякие провокации устраивают...

 

2

На заставе, по-здешнему — в роте, нас встречает надпоручик Карел Мича. Самого начальника заставы нет, он в служебной командировке.

В канцелярии завязывается оживленный разговор. Мича, как и большинство мужественных людей, с которыми мне доводилось встречаться на наших заставах, о себе рассказывает неумело и неохотно. В самом деле, говорит выражение его лица, разве это тема для разговора?! Зато о своих товарищах может говорить долго, с увлечением.

Представляет нам младших командиров. Ротмистр Франтишек Сохор, сверхсрочник, старшина роты. На счету у этого парня десятки задержанных нарушителей, не раз бывал в серьезных схватках и переделках. Ротный Ярослав Бацо, командир отделения служебных собак. Его питомцы разве что говорить не умеют, а в остальном работают с точностью электронных машин. Между прочим, учился у нашего известного собаковода из Закарпатья старшины Акима Сызранова. До сих пор с восхищением вспоминает своего учителя и его друга Дона: «Вот это пес!»

Вообще о советских пограничниках здесь говорят с подкупающей дружеской теплотой. Не потому, чтобы угодить мне, советскому гостю, сделать приятное. Просто на самом деле наши пограничники очень во многом помогали и помогают чехословацким, щедро делятся своим богатым опытом. Тесные связи поддерживают с заставами Закарпатья: условия-то сходные, такая же гористая местность. И климат похожий: частые туманы, дожди.

Служба тут тяжелая. Тревожная и бессонная, как на любой другой границе. Но есть и своя специфика. Самое трудное — быть твердым, выдержанным, когда тебя постоянно провоцируют. А провокации — на каждом шагу, ежедневно. Идет наряд, а западногерманские пограничники и американцы пулеметы на него наводят, автоматами грозят, постреливают в воздух, всякие оскорбительные словечки выкрикивают, камнями бросают. А то примутся швырять в солдат плитками шоколада и пачками сигарет: «Эй вы, нищие голодранцы, возьмите на пропитание!»

— Тут уже сцепишь зубы намертво, кулаки сожмешь, всю волю в узел завяжешь и идешь, точно ты глухой или никого на той стороне не существует, — надротмистр Франтишек Недведь показывает, как это делается.

Лицо его каменеет, на скулах вздуваются твердые желваки, на губах появляется легкая презрительная усмешка. И я вдруг отчетливо понимаю, каких внутренних сил требует эта железная выдержка.

— К этому мы уже привыкли, — добавляет Ярослав Бацо. — Хуже, когда судетские немцы, бывшие жители этих краев, собираются на свои реваншистские шабаши. Понимаете, сгрудятся толпами человек по двести, по триста, толкутся у самой границы, размахивают лозунгами, знаменами со свастикой; некоторые группки заходят на нашу территорию метров на сто. Все пьяные, крикливые, хвастливые, вооруженные. Иногда начинают обстреливать наряды, набрасываются на пограничников...

Да, здесь служба — на сплошных нервах. Сорваться, поддаться на провокацию нельзя: этого реваншисты только и ждут. И все же в истории роты нет ни одного случая безнаказанного перехода границы. Никому из нарушителей не удалось еще пройти в тыл. А идут многие. Нарушители тоже разные. Есть шпионы, диверсанты, контрабандисты. Есть и такие, кого нужда гонит из ФРГ, кто не может там найти работу или не желает служить в бундесвере. Через границу с ГДР им пройти трудно: полно войск, особенно американских. Поэтому и идут через Чехословакию в ГДР. Этот путь им кажется более безопасным. Верят, что чехословацкие пограничники обратно их в боннский «рай» не отправят...

Надпоручик Мича вызывает в канцелярию четверых молодых солдат. Юные лица, обветренные морозами и обожженные солнцем, четкая выправка, особенная, свойственная пограничникам и у нас, некоторая щеголеватость в одежде, сдержанность и немногословность. На кителе у каждого знак с надписью «Не пройдет!» Этот нагрудный знак вручается тем, кто заслужил право быть старшим наряда, это боевой клич бойцов-антифашистов республиканской Испании: «Но пассаран!»

Знакомимся.

— Воин Франтишек Бенедикт. Второй год службы. Был кочегаром на паровозе.

И — не предусмотренная уставом — смущенная улыбка: на первый-то взгляд, здесь легче, чем на паровозе. Но ведь все время живешь, как боек на боевом взводе. Это, конечно, трудно. Но — надо: республика положилась на него, Бенедикта.

— Воин Ярослав Шимек. Первый год. Бывший каменщик.

— Воин Антонин Бенко, первый год, крановщик на металлургическом заводе.

— Воин Мирослав Грабовский, второй год. Клепальщик с завода «Татра»...

— Мирослав, — предлагает надпоручик, — расскажи товарищу, как ты позавчера задержал двух нарушителей.

Грабовский краснеет, минуту молчит, потом обращается к Мяче:

— Товарищ надпоручик. разрешите не рассказывать... Неудобно об этом. Вот если бы схватка была, тогда другое дело. А таких задержаний у нас хватает...

— Давай, давай!

— Ну, были мы с воином Грубым в секрете. Видим, двое пробираются. Темно было. Прошли они мимо нас, мы им в спину: «Хальт, хенде хох!» Они на землю попадали. Мы думали, отстреливаться начнут. Тихо. Подползли к ним. Видим — парень и девушка. Обыскали, доставили в роту. Оказалось: жених и невеста. Ушли из Западной Германии. Он безработный, к тому же повестку получил, а служить в бундесвере не хотел. Вот и все...

Дверь канцелярии бесшумно приоткрывается, дежурный передает надпоручику записку. Мича читает ее, улыбается:

— Тут ребята просят, чтобы вы выступили, рассказали о Советском Союзе, о ваших пограничниках. Вы уж простите, но народ у нас очень любознательный. Недавно Рауль Роа, министр внутренних дел Кубы, приезжал, так они его два часа не отпускали.

— Ну, я рангом куда ниже, так что... словом, как решит капитан Ярош, я сейчас в его подчинении...

— Да, Мича, мы должны быть еще в одном месте, а уже дело к ночи. Впрочем, двадцать минут можно.

— Вот и отлично, — широко улыбнулся надпоручик.

Конечно, мы задержались не на двадцать минут, а на добрых полтора часа. Да и как можно было уйти от этих славных парней, которые забрасывали вопросами: расскажите, пожалуйста, о том, об этом. Многое они знали из газет, журналов, кинофильмов, радиопередач. Но одно дело читать, а другое — услышать рассказ человека, живущего в Стране Советов, которую здесь глубоко и нежно любят.

Пограничники живо интересовались всем: целиной и космонавтами, строительством и спортом, службой и бытом наших часовых границ. Кругозор у них широкий: в войска пограничной стражи берут людей, имеющих законченное восьмилетнее образование или техникум, ибо пограничная служба, как и у нас, доверяется только лучшим из лучших. Сюда направляют преимущественно ударников производства, членов бригад социалистического труда, передовиков, активистов Союза молодежи. Потому что слово «пограничник» пользуется в Чехословакии не меньшим почетом, чем у нас.

А потом нас потащили, не повели, а действительно потащили в столовую ужинать, сколько мы ни твердили, что нам пора ехать. Да и с какой, скажите, заставы отпустят гостей, не попотчевав их пограничными харчами? Повар — воин Людек Веселый — должен был скоро выходить в наряд, но все же нашел время, чтобы уговорить нас поужинать и оценить его мастерство...

 

3

И снова «шестотройка», ощупывая жгутами света дорогу, продирается сквозь ночной мрак. Слева светится россыпь электрических огней: город. Это уже Западная Германия.

Командира, к которому едем, Мирослава Томаша и его офицеров мы застаем в штабе. Только что кончилось оперативное совещание, поэтому все в сборе. Томаш оживленно рассказывает о своих пограничниках. Участок его подразделения сложный и по рельефу, и по обстановке. Рельеф, конечно, не изменишь, а вот обстановку хотелось бы как-то изменить, смягчить, что ли.

— С пограничниками ГДР живем и работаем в полном контакте, на основе дружеской взаимопомощи. А вот с Западной Германией не получается. То и дело всякие инциденты. Тут уж не до спокойной жизни. Впрочем, какая спокойная жизнь может быть на границе!

Томаш терпеливо объясняет мне, в чем заключается сложность их работы. Не только, оказывается, в обстановке. Все гораздо сложнее. Пограничные войска Чехословакии еще очень молодые. Раньше на границах была только таможенная служба, границы, как таковой, не существовало. Ведь Чехословакия в прошлом была частью Австро-Венгрии, потом — буржуазной республикой. А когда народ после войны взял власть в свои руки, то сразу же потребовалось укрепить границу. Потому что «милые» соседи начали засылать всякую нечисть: диверсантов, вредителей, банды профашистских молодчиков, которые терроризировали население.

— Знаете, что было самым трудным для нас? — Томаш смотрит на меня и, не дожидаясь ответа, продолжает. — Воспитание населения, вот что. Раньше, когда границы собственно-то и не было, люди совершенно не интересовались, кто куда идет и зачем. Это, мол, дело таможенников, они за это деньги получают. А в социалистическую Чехословакию лезли уже не контрабандисты, а бандиты, враги. Вот и пришлось приучать население к бдительности. Нам ведь одним не справиться, будь нас даже в пять раз больше, чем теперь. И без опоры на местное население, без его помощи мы не смогли бы выполнять свои задачи так, как выполняем сейчас. У нас есть теперь не только дружинники, бригадиры содействия, у нас все население от мала до велика помогает пограничникам. В зоне нашего действия уже два села получили почетное звание «пограничные». Нет. нет, вы не так поняли! В географическом отношении все населенные пункты здесь — пограничные, но звание «пограничное село» или «отличная пограничная деревня» надо заслужить, победив в соревновании...

Район очень сложный по составу населения. Здесь живет немало немцев-антифашистов, не захотевших уезжать в Западную Германию, живут и чехи, словаки, венгры, болгары, украинцы, сербы, цыгане. Первое время интернациональные отношения налаживались плохо. Немцев подозревали в возможном коварстве, отождествляли их с реваншистами, на цыган смотрели косо, венграм тоже не очень доверяли. Тяжело было пограничникам работать в такой обстановке, но они терпеливо воспитывали в местных жителях дух братской взаимопомощи и дружбы. И добились того, что теперь все живут как одна семья, помогая друг другу и пограничникам.

— Потому-то, — заканчивает свой рассказ Томаш, — мы теперь и чувствуем себя уверенно, потому-то и можем сказать, как это и у вас говорится, что граница на замке, хотя этот замок и не виден со стороны. Но всякий, кто бы ни нарушил границу, убеждается, что обратно, за кордон, ему пути отрезаны. Так что мы сильны не всякими там приспособлениями, а своей бдительностью и активной поддержкой народа. И если хотите, награды, которых удостоено подразделение первое из всех пограничных, в равной мере заслужены и пограничниками, и жителями окрестных сел и деревень, которые помогают нам в нашей службе...

 

4

Я держу в руках нагрудный знак старшего наряда, который мне подарили чехословацкие друзья на одной из застав. Красная звезда, обрамленная сверху солнечными лучами, снизу — зелеными листьями. В центре звезды — скрещенные винтовки и голова сторожевой собаки. Под звездой надпись: «Neprojdou!» — «He пройдут!»

Теперь, когда я познакомился с теми, кто носит этот знак на груди, когда узнал о тревожных буднях солдат и офицеров пограничной стражи, я всем сердцем понял, что это не пустые слова. Нет, не пройдут через границу братской Чехословакии враги ее! Не пройдут! — ибо на страже родной земли и свободы стоят простые и мужественные рабочие парни, до последнего дыхания верные народу, который вручил им оружие. А этим оружием они умеют владеть. И очень даже неплохо.