Изместьев
Я долго раздумывал, писать или не писать об этом человеке, — рассказывать или нет его историю графа Монте-Кристо наоборот, где есть и бедное детство в захолустной провинции, и внезапно обретенное богатство, и столичная жизнь с особняками-дворцами и пентхаусами, и бегство (из страны), и месть со стороны бывших друзей, и заточение в крепость на долгие годы.
Но потом решил, что написать все же стоит. Хотя бы потому, что эта история может быть весьма поучительна для других. И полезна для понимания того, как вообще такое могло произойти, что вполне заурядный тихоня провинциал за короткий срок превратился из обычного заводского служащего с весьма скромной зарплатой и юношеским румянцем на щеках в миллиардера.
И еще — как функционировала (да и продолжает функционировать) российская государственная машина в условиях коррумпированной бюрократической системы, созданной Ельциным и доведенной до совершенства Путиным, способная вот так, в один миг, по воле какого-нибудь высокопоставленного чиновника, превратить такого человека, как Игорь Изместьев, не только в крупного бизнесмена, но еще и в политика — в сенатора (!), а затем так же молниеносно — в презренного всеми изгоя — в преступника, убийцу и террориста, приговоренного к пожизненному заключению.
Однако сразу оговорюсь: злым ангелом Изместьева был вовсе не президент Владимир Путин — для него Изместьев слишком незначительная и малоинтересная фигура. Путина в тот момент больше занимал Ходорковский, второе дело которого рассматривалось в Хамовниках одновременно с делом Изместьева в Мосгорсуде.
А тем злым ангелом, который превратил розовощекого, стеснительного, воспитанного паренька из города Салавата в московского миллиардера и сенатора, а потом и в зэка, был башкирский бабай — президент Башкортостана, ловкий царедворец, всевластный кремлевский сатрап Муртаза Рахимов.
Насколько он был ловким, говорит тот факт, что в августе 1991 года убежденный коммунист, председатель Верховного Совета Республики Башкортостан Муртаза Губайдуллович Рахимов поддержал ГКЧП, но сразу после ареста гэкачепистов заявил о преданности Ельцину.
Ну а о его всемогуществе свидетельствуют и двадцатилетнее пребывание на посту руководителя республики, и то, как он ею управлял, — жестоко подавляя любое инакомыслие и установив на вверенной ему территории фактически единоличное правление со всеми признаками восточной деспотии. Слава России! Слава КПСС! Аллаху акбар!
Детство Изместьева, вероятно, было счастливым — обычным пионерско-комсомольским детством советского ребенка из семьи провинциальных интеллигентов. Конкретно о том периоде жизни Изместьева ничего не известно, кроме того, что мне рассказал о нем один его школьный товарищ, превратившийся ныне в преуспевающего и весьма влиятельного столичного бизнесмена.
— Да Игорек всегда был лгунишкой, — заявил он мне, категорически отказавшись чем-либо помочь Изместьеву.
Окончив в 1988 году Уфимский авиационный институт, 22-летний Изместьев, еще не определившийся, чем заняться дальше, пошел офицером в армию, прослужил пару лет и вернулся домой. Потом год мыкался по разным местам в Уфе в поисках нормальной работы и, наконец, устроился на должность и. о. заместителя начальника отдела внешнеэкономических связей Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего завода. Но пусть громкое название отдела вас не смущает — это был просто заводской отдел сбыта.
Там он проработал не долго — те же два года. В середине 1993-го уволился и уехал в Москву. Но связей с заводом и его руководством не утратил, а даже наоборот — укрепил.
То было время массовых неплатежей, когда большинство предприятий страны подолгу не получали деньги за свою продукцию. Исключение составляли лишь платежи в иностранной валюте. Но зачем всю валюту сдавать напрямую в кассу, когда можно прокрутить ее на счетах посреднических фирм, сделав на этом хороший гешефт?… И страна, где не выплачивали зарплату рабочим и служащим по несколько месяцев, кишела такими вот фирмами-посредниками. Либеральный капитализм набирал в России свою мощь.
И вот в Москве Изместьев тоже открыл, по договоренности с руководством завода, парочку подобных фирм. Потом еще. Но общая численность сотрудников в них, как правило, не превышала трех-четыре человек, включая уборщиц. На что впоследствии обратили внимание и правоохранительные органы, заинтересовавшиеся их огромными денежными оборотами.
Вот так, уже через несколько месяцев по приезде в Москву, Изместьев стал миллионером. Разумеется, долларовым.
Кто-то скажет, что просто так, без таланта, ни с того ни с сего человек не может стать миллионером. Отвечу на примере Игоря Изместьева: может.
Изместьев, в отличие от Сергея Мавроди или того же Михаила Ходорковского, не обладал креативным мышлением — не разрабатывал никаких ноу-хау, не придумывал никаких схем по уходу от налогов и всего такого прочего. Он вообще никогда ничего не придумывал, а только исполнял или использовал то, что придумывали другие.
Чтобы понять это, следователям и прокурорам достаточно было послушать хотя бы один раз, как он говорит без шпаргалки, или почитать, что он пишет. И они это, конечно, быстро поняли.
Впрочем, и ходатайства с жалобами на следствии, и речи в суде за Изместьева писали, как правило, его адвокаты. Но и это уже о многом говорило проницательным прокурорам и следователям, ведь позиционировал-то себя Изместьев не каким-то неграмотным уркой, а политиком! И обвинялся он не в тривиальном мошенничестве, а в серии заказных убийств, то есть над ним с самого начала нависла серьезнейшая угроза, и от него (в первую очередь от него!) требовались активные усилия по своей защите (что в подобных ситуациях демонстрируют все действительно сильные, умные и одаренные люди), но он сложил на животике ухоженные ручки, готовый доверить свою жизнь кому угодно, включая проходимцев и мошенников, обещавших ему все и сразу — «под ключ». Это выражение, любимое многими «новыми русскими» в начале 90-х, так и осталось в лексиконе политика Изместьева даже тогда, когда он угодил в 2007 году за решетку и, казалось бы, за прошедшие годы должен был бы поумнеть.
В общем, Изместьев достиг своих высот, оказавшись, как говорится, в нужном месте (на Ново-Уфимском нефтеперерабатывающем заводе) в нужное время — когда в Башкирии стал полновластным хозяином Муртаза Рахимов, сам когда-то бывший директор Уфимского НПЗ, понимавший, что все богатство республики заключается в нефти и в нефтеперерабатывающих заводах, и наложивший свою богатырскую ручищу на все такие предприятия Башкортостана.
Поехавший в Москву по совету директора завода и с благословения президента республики с целью открыть там какую-нибудь посредническую фирму по продаже заводской продукции за твердую валюту, Игорь Изместьев оказался у «краника», из которого полились не только нефтепродукты, но и деньги.
Но почему же из всех работников отдела внешнеэкономических связей, наиболее пригодных для выполнения такой роли, директор завода и Муртаза Рахимов выбрали именно Изместьева? За какие такие заслуги? А ни за какие! Что называется, «за красивые глазки»: за симпатичное личико, упомянутый уже выше румянец на щеках, исполнительность, врожденную интеллигентность (все-таки сын учительницы!) и… знание английского языка.
Именно знание английского языка, исполнительность и скромность были главными критериями при выборе и. о. замначальника отдела Игоря Изместьева на столь важную и ответственную роль в Москве.
Технических знаний, опыта и уверенности в успехе будущего предприятия у директора завода и у самого Рахимова было предостаточно, а вот с иностранными языками у них, как и у всех «красных директоров», существовали проблемы. Хотя, может быть, здесь еще и впрямь сыграл свою роль сын Муртазы Рахимова — Урал, известный эстет и человек более современный. Он тоже познакомился с Игорем и одобрил выбор отца.
В общем, через короткое время после приезда Изместьева в столицу он стал миллионером, потом, очень скоро, миллиардером, а затем — сенатором, представляющим в Совете Федерации курултай его родного Башкортостана, с гордостью заявляя всем вокруг, что является не просто доверенным лицом, но и самым близким человеком семьи Рахимовых!..
Из Москвы Сибирь кажется очень далекой. Но если подняться чуть выше, то до Сибири рукой подать. К такому выводу можно было прийти, внимательно прочитав учебник по истории России. Но Изместьев о подобных вещах не задумывался даже после первого приговора по делу Ходорковского и Лебедева.
Уважение и почет, дома и шикарные квартиры в России и в Европе, особняки в центре Москвы с офисами собственных компаний, машины представительского класса и охрана из бывших сотрудников ФСБ…
Последние, как водится, и дали на него потом первые показания, — бывших же чекистов не бывает. Но «политик» Изместьев не задумывался и об этом ни тогда, когда нанимал их на работу, ни тогда, когда, уже сидя под стражей, просил других таких же бывших чекистов (а их в его окружении оказалось полным-полно) помочь ему выбраться на свободу. И они ему так «помогли» советами да адвокатами (и, разумеется, небесплатно), что в итоге он оказался в полосатой робе в «Белом Лебеде». Но об этом чуть позже.
Первую трещину дружба Изместьева с семьей Рахимовых дала в 2003 году, когда Игорь принял участие в выборах президента республики в качестве «независимого кандидата». Сам бы он никогда до этого не додумался, да и не решился бы. Но бабай сказал: «Надо!» — и «сынок» (как, по признанию Изместьева, называл его Рахимов) ответил: «Есть!»
Однако в ходе избирательной кампании Изместьев (исполнявший на выборах роль технического кандидата) чуть-чуть недосмотрел за своими доверенными лицами и активистами. Это и неудивительно, ведь там собрались не только нормальные, адекватные люди, но и, как обычно бывает, всякие городские сумасшедшие, включая оголтелых противников башкирского владыки. Возможно, он и сам перегнул где-то палку, чересчур увлекшись этой игрой в выборы, и вот первая трещинка в их отношениях с бабаем и образовалась.
Будь он серьезным политиком, он бы понял всю рискованность такого шага, как участие в выборах против Рахимова. Тем более что Башкортостан — пусть и русский, но все-таки Восток, а Восток, как известно, дело тонкое! И кто знает, может быть, всю эту историю с участием Изместьева в выборах заранее придумали как «доказательство» его «личной неприязни к Рахимовым» сами Рахимовы?…
Однако сенатор Изместьев ни о чем подобном не думал. Он уже настолько уверовал в свою гениальность, политическую и финансовую мощь (и льстецы, коими Игорь, по примеру «папы», окружил себя, усиленно вдували ему то же самое в уши), что даже не хотел задумываться на сей счет.
Выборы Изместьев благополучно проиграл. Рахимов выиграл. Казалось бы, все прошло хорошо. Но дружба их после этого почему-то не окрепла.
Появившаяся в ней трещинка была маленькой, едва заметной, но она уже была.
И через четыре года ею ловко воспользовались искушенные в интригах Рахимовы. Сперва сам Муртаза, отмахнувшийся от надоевшего ему, зарвавшегося «второго сына», когда того заподозрили в махинациях с налогами. А затем и Урал, обвинивший своего бывшего друга и самозваного брата в покушении на себя, — как раз в том самом 2003 году: критиковал, дескать, отца, ругал почем зря, а потом и меня захотел жизни лишить, противный!..
В конце 2006 года, когда над Изместьевым уже начали сгущаться тучи, он оставил пост сенатора и спешно выехал «для лечения» за границу, начав распродажу всех своих российских активов.
Новый, 2007 год Игорь встретил с женой в Париже, в ресторане на Эйфелевой башне. Да, из него не получился политик, — с политикой, он понял, надо завязывать. Но он все еще ощущал себя крупным талантливым бизнесменом, большим специалистом по нефтеперерабатывающим заводам. И среди тостов, которые он произносил в новогоднюю ночь, был, наверное, и традиционный: «С Новым годом, с новым счастьем!»
А буквально через несколько дней он отправился из Европы на своем частном самолете в Киргизию, куда его, как «большого специалиста», пригласили (как потом выяснилось, сотрудники ФСБ) для «консультации киргизских товарищей по вопросу строительства местного нефтеперерабатывающего завода». Этих «товарищей» Изместьев знал лично. Одним из них был Феликс Кулов — бывший министр внутренних дел и министр национальной безопасности Киргизии, а в январе 2007 года — премьер-министр этой среднеазиатской республики.
16 января 2007 года в аэропорту Бишкека киргизские спецназовцы заломили Изместьеву руки за спину и передали русским в штатском. А те первым же рейсом доставили специалиста по нефтеперерабатывающим заводам сначала в Новосибирск, а затем и в Москву.
— Сиди и молчи, — сказал Изместьеву сопровождающий его в полете фээсбэшник, когда наивный экс-сенатор, показав ему свое несданное удостоверение члена Совета Федерации, попытался было выяснить, куда его везут. — Летим куда надо.
На следующий день в московском аэропорту у трапа самолета его уже поджидал микроавтобус Генеральной прокуратуры, и непроницаемый следователь Павел Ли (о, опять этот загадочный Восток!), поздоровавшись с вернувшимся на родину гражданином Изместьевым, объявил ему о его задержании.
— Но я был задержан еще вчера, — возмутился бывший сенатор, — и привезен в Россию насильно!
— Разве?! — выразил удивление Ли. — Не знаю, не знаю… Я видел, как вы сами спустились по трапу, и знаю, что вы прилетели к нам из Киргизии.
— Но вы обязаны взять разрешение на мой арест в Верховном суде, так как я бывший сенатор! — продолжал возмущаться Изместьев.
— Не совсем так, — деликатно поправил его следователь. — То преступление, в котором вы подозреваетесь (убийство в Москве нотариуса Галины Перепелкиной), совершено еще до вашего избрания в Совет Федерации, а значит, обращаться в Верховный суд нам не нужно…
А еще через несколько дней свой очередной день рождения Изместьев уже отмечал в камере Лефортовской тюрьмы.
И тут сразу четко и ясно следует сказать: никаких убийств Игорь Изместьев конечно же не совершал! Каким бы ни являлся он человеком, бизнесменом или политиком, но преступником и убийцей Изместьев никогда не был, это точно.
Он стал жертвой откровенного оговора со стороны двух реальных убийц — Сергея Финагина и Александра Иванова, которых оперативники МВД и ФСБ, выполняя чей-то (догадайтесь сами — чей именно) «политический» заказ, заставили дать показания против бывшего сенатора, назвав его «организатором» своих многочисленных преступлений.
Сказали так в обмен на шанс пусть и не скоро, но все-таки выйти на свободу, избежав пожизненного лишения свободы. И добились-таки своего.
А на наших глазах в очередной раз совершилось преступление против правосудия — такое же, какие, к сожалению, совершаются повсеместно по всей стране с завидным постоянством и остаются безнаказанными.
И это постыдное явление особенно наглядно стало проявляться не так давно — с 2000 года, когда, по странному совпадению, к власти в России пришел Владимир Путин и привел за собой свору отставников чекистов, подвесивших страну на свой «чекистский крюк».
— Операция внедрения прошла успешно, — пошутил тогда новоиспеченный президент на встрече с ветеранами КГБ и руководством ФСБ.
И десятки тысяч человек, оговоренных настоящими преступниками по указке преступников в чекистских и ментовских погонах, стали безвинно томиться по тюрьмам и лагерям.
Петербуржец Юрий Шутов, братчане Виктор Загородников и Вадим Моляков, и вот — Игорь Изместьев. Это только из последних и те, кого я знаю лично. Но спросите у других адвокатов, и почти каждый из них назовет вам еще несколько фамилий.
Впрочем, нынешний сосед Изместьева по «Белому Лебедю» Юрий Титович Шутов, хотя, не в пример экс-сенатору, был и умен, и талантлив, и решителен, но даже он не смог ничего поделать с воцарившимся в правоохранительных органах беспределом, так как его «злым ангелом» являлся не кто иной, как бывший коллега по работе в мэрии Санкт-Петербурга Владимир Путин. А это, согласитесь, гораздо круче, чем даже всесильный башкирский бабай Рахимов!..
Но если Изместьев никаких преступлений, тем более убийств, не совершал, то, спрашивается, почему козлом отпущения избрали именно его? Этот вопрос о реальных причинах преследования Изместьева всегда мучил всех наблюдателей. И когда его в сто первый раз задали журналисты участникам очередной пресс-конференции, посвященной процессу над Изместьевым, правозащитник А. Бабушкин ответил так:
— Во-первых, нужна была фигура, на которую не стыдно было свалить ряд убийств, произошедших во время приватизации семьей Рахимовых топливно-энергетического комплекса Башкирии, да и отобрать у Изместьева бизнес тоже не помешало.
Возможно, так оно и было, хотя кому-то наверняка это объяснение покажется малоубедительным: бизнес у Изместьева все же не был столь большим, как, к примеру, у Ходорковского. И чтобы отобрать у Изместьева этот бизнес, достаточно было просто отстранить его от трубы, что в итоге и было сделано без всякой шумихи. К тому же олигарх Ходорковский «влез в политику», поддержав оппозицию, чего ему, говорят, не простил сам Путин, а сенатор Изместьев, наоборот, всегда был лоялен к властям. Так зачем же его столь сурово наказывать?…
И тут к сказанному правозащитником я могу добавить только одно: Изместьев слишком много знал. И не умел держать язык за зубами. В какой-то момент он, видимо, стал представлять реальную угрозу не только для башкирских и татарских руководителей, с которыми доверительно общался все предыдущие годы, но и для ближайшего окружения кремлевского правителя. А все потому, что если Ходорковский использовал коррупционные связи только по мере необходимости, то весь бизнес Изместьева, на мой взгляд, строился и существовал исключительно на этих связях.
Как-то раз, придя к Изместьеву в Лефортово, я застал его в подавленном состоянии.
Оказалось, что кто-то донес до сведения Минтимера Шаймиева, президента Татарстана, информацию о том, что Изместьев якобы дает показания, и показания эти касаются Шаймиева и Рахимова.
— Что делать? Что делать? — вздыхал он, нервно вышагивая по кабинету из угла в угол.
— А откуда тебе про это известно? — спросил я.
— Письмо передали. Человек пишет, что Шаймиев его встревоженно расспрашивал: так это или нет? Теперь все, пиз… ц. Это все фээсбэшники сделали.
Выяснив подробности, я успокоил Изместьева:
— Сильно не переживай. Я тебе помогу.
— Как? — удивился Изместьев. — О чем ты говоришь!
Новость из Казани просто парализовала его ум и волю.
— Скоро узнаешь, — ответил я и объяснил, что задумал.
Через несколько дней газета «Коммерсантъ» опубликовала небольшую заметку о деле Изместьева, где, со ссылкой на меня, говорилось, что бывший сенатор от Башкортостана «по-прежнему не признает себя виновным и не дает никаких показаний».
На какое-то время эта проблема была снята, и Изместьев даже повеселел.
Но вскоре его (бывшего сенатора, носителя государственных секретов) неожиданно перевели из Лефортово в Бутырку, в многоместную камеру к обычным уголовникам, что явно расходилось с существующей практикой содержания под стражей лиц такой категории.
Случилось это в августе, когда чиновники и политики, кто мог бы вмешаться в данную ситуацию, разъехались в отпуска. Там же, в отпусках, находились и помощники Изместьева, работавшие с ним еще со времен расцвета его бизнеса. И хотя в подобной ситуации, как, впрочем, и во всех остальных с момента его ареста, ничем реально помочь они не могли, разве что только утереть ему слезы, но Изместьев без них ощущал себя словно без рук.
Но теперь, даже в этом малом, рассчитывать на них не приходилось, и Изместьев, волоча за собой огромные, тяжеленные баулы с одеждой, личными вещами и продуктами, исправно передаваемыми ему в Лефортово, отправился в Бутырскую тюрьму.
— Как бы в отпуск, — пояснил мне остроумный Ли.
Для чего это было сделано?
Ну, во-первых, чтобы показать Изместьеву самое, что называется, дно того «зазеркалья», в котором он оказался.
Во-вторых, чтобы унизить его, продемонстрировав, что следствие не видит разницы между ним и каким-нибудь отмороженным бандитом в «адидасе». И потому экс-сенатора прогнали по грязным коридорам Бутырки из камеры в камеру, каждый раз вытряхивая на пол, якобы для проверки, все его вещи и заставляя их тут же собирать, чтобы снова тащить куда-то в другое место.
— А чего ты сразу не отказался от всего этого барахла еще в Лефортово? — спросил я Изместьева, когда он, с ужасом на лице, рассказал мне о своих мучениях в первые дни пребывания в Бутырке. — Взял бы самое необходимое, а все остальное оставил им, — не возьму, мол, и все! Или раздал бы зэкам в первой же камере здесь.
— А я не знал, что так можно, — растерянно проговорил Изместьев.
Да, тогда он еще много чего не знал. В том числе и того, как вести себя с сокамерниками. А они (уличная шпана, воры всех мастей, мошенники, наркоманы и убийцы) навязчиво лезли к бывшему сенатору с расспросами и всякими разговорами, курили и галдели в камере сутки напролет, гоняли ночами «коней», искренне радовались самым обычным продуктам из тюремного ларька и более толстому матрасу на своей шконке, походу в баню или на прогулку.
В элитном Лефортово он сидел в двухместной камере и зэков в таком количестве, как в Бутырке, никогда не видел. Молчаливые лефортовские надзиратели всегда были подчеркнуто вежливы, чистота кругом почти идеальной, а порядок — военным: подъем-отбой строго по расписанию, и никаких «коней». Тем более не было там никакого бухла, косяков, мобил и всего прочего, чем наполнена народная Бутырка.
И вот именно возможность нелегально пользоваться в Бутырке мобильным телефоном и есть то третье соображение, ради которого Изместьева этапировали на некоторое время из Лефортово в эту тюрьму.
Опера знали, что рано или поздно он обзаведется там мобильником, а нет, так сами помогли бы ему в этом. И в результате, путем прослушки телефона, они собирались не только отслеживать его связи на воле и контролировать меры, предпринимаемые защитой, но и влиять на самого Изместьева. А для этого у оперов есть много отработанных приемов и самые широкие возможности.
Но первоначально Изместьеву было не до телефона. Общая атмосфера Бутырки и жуть, которую на него нагнали «красные» зэки по заданию оперов, привели к тому, что бывший сенатор оказался на грани нервного срыва: он не мог нормально спать, прекратил бриться, перешел в разговорах со мной на шепот даже тогда, когда этого и не требовалось. Страх обуял его. Теперь главная для него опасность, как он ее понимал, исходила от уголовников.
— Они мне угрожают, — жаловался он. — Прислали старосте по камере маляву. Пишут, что вызывают меня на стрелку. Говорят что на мне «кровь пацанов». Какой-то кошмар!
Изместьев шептал мне все это в самое ухо, обжигая его своим дыханием, и я понимал, что опера уже частично добились своей цели: они заставили этого избалованного деньгами и обласканного властью небожителя вспомнить, что он всего лишь обычный человек, причем не очень-то и смелый.
Это могло закончиться для Изместьева плохо. Не в смысле его избиения или убийства урками, а в плане признания им своей вины — хотя бы по отдельным эпизодам, лишь бы только избавить себя от кошмара, который не давал ему все последние дни ни спать, ни есть.
Допустить этого мне не хотелось. И тогда я обратился кое к кому из авторитетных людей в криминальной среде, после чего от Изместьева в Бутырке все отстали. (В этой тюрьме, слава богу, так называемые «красные» все-таки побаиваются Божьей кары и не так беспредельничают, как, к примеру, в Иркутском СИЗО, ставшем знаменитым на всю страну пытками и убийствами заключенных.)
И когда я пришел к Изместьеву через несколько дней, то встретил совершенно иного человека — не раскисшего слабака, каким я видел его в последний раз, и не сноба, каким он представлялся в Лефортово, а простого, нормального мужика, знающего свое истинное место в этой жизни. И этот гладко выбритый, выспавшийся впервые за несколько дней мужик радостно бросился меня обнимать, благодаря за оказанную ему помощь.
— Старшему по камере прислал маляву смотрящий, — рассказывал он с воодушевлением. — Тому якобы позвонили откуда-то из зоны, кажется из Рязани. И сказали про меня. И он велел старшему, чтобы меня никто не дергал. А этот старший, как я догадываюсь, и сам работает на оперов. Но пообещал, что теперь никто меня не тронет. И даже что он будет заранее предупреждать меня о шмонах.
Последняя фраза меня насторожила. И как оказалось, не зря.
Через некоторое время Изместьев так освоился в условиях Бутырки, что смог наконец разглядеть в ней и существенные преимущества по сравнению с Лефортовской тюрьмой, и основное из них — возможность звонить на волю.
И помощь в этом ему оказал, естественно, тот самый староста, взявший на себя заботу о бывшем олигархе. В благодарность за это Изместьев пообещал ему поддержку на воле и стал снабжать всю камеру постельным бельем, куревом, деликатесными продуктами из «Азбуки вкуса» и «Глобус гурмэ», а также всем прочим, что составляет счастье зэка.
И вот тут, приехав как-то раз на свидание к Изместьеву, я вдруг узнал, что у него появилось сразу несколько новых защитников.
— Познакомься, — сказал он мне. — Эти адвокаты тоже будут нам помогать. Я думаю, вы сработаетесь.
При том объеме работы, который предстояло нам выполнить в ближайшее время, дополнительные адвокатские руки и головы конечно же были нужны. Но меня несколько удивило лишь то, как неожиданно появились эти люди, и то, как внезапно они прервали свой разговор с Изместьевым, когда я вошел в кабинет.
— Вы чего напряглись, как большевики-подпольщики? — пошутил я.
Но шутку коллеги не поняли и продолжали настороженно смотреть на меня.
— Приятно познакомиться, — произнес наконец один из них и изобразил на своем крупном лице подобие улыбки. — Наслышаны. Вы сейчас, кажется, занимаетесь выборами? Видел вас по телевизору с Жириновским…
В общем, разговор у нас как-то не клеился. И они засобирались уходить.
— Надо бы еще в суд успеть заехать, — озабоченно сказал тот, что мне улыбнулся. А другой пояснил, что сейчас ему необходимо срочно бежать к начальнику тюрьмы с жалобой то ли на то, что Изместьева нерегулярно выводят на прогулки, то ли еще на что-то.
— Кто эти люди? Откуда они? — спросил я у Изместьева, когда они ушли.
— Я позвонил одному своему хорошему знакомому, попросил у него помощи, — начал объяснять мне Изместьев, который снова стал походить на сноба. — У него большие связи. И вот он рекомендовал этих людей. Они будут здесь нам помогать, а он там все решать…
— Схема известная… Но почему я узнаю об этом только сейчас? Я, конечно, не против дополнительных адвокатов, они нужны. Но все равно так не делается…
— Я знал, что ты не будешь против, — обрадовался Изместьев. — Составь для них план работы, и пусть занимаются. У них есть связи в прокуратуре и здесь, в тюрьме. И они готовы писать всякие жалобы. Пусть пишут. А ты будешь ими руководить…
(Как выяснилось чуть позднее, то же самое, но с точностью до наоборот, Изместьев говорил и этим адвокатам.)
Потом я с ними, разумеется, встретился. Мы посидели в ресторанчике неподалеку от тюрьмы, где я рассказал им о том, как представляю себе сложившуюся ситуацию, а они — чем намерены заниматься со своей стороны.
И тут из их уст прозвучала фраза, которая меня ввела в оторопь.
— Главное, чем мы собираемся заняться, — это безопасностью, — заявили адвокаты.
— В смысле? Какой безопасностью? — переспросил я.
— Комплексной, — ответили они, запивая вареники квасом. — В первую очередь безопасностью самого Изместьева, ну, и его помощников тоже. Ведь они обладают важными сведениями и документами. А по Изместьеву мы уже сейчас решаем вопрос о переводе его для начала в какую-нибудь другую камеру, получше. А потом чтобы вообще убрать из Бутырки…
Я мог бы им возразить, сказав, что сейчас нужно бы заняться другим: опросами будущих свидетелей защиты, сбором различных документов. Сам я собирался буквально на следующий день лететь в Питер для встреч с местными ментами и журналистами, которые могли бы рассказать в будущем судебном процессе о том, существовала ли в действительности так называемая кингисеппская ОПГ, руководство которой чуть ли не приписывают самому Изместьеву. И тут я бы не отказался от помощи своих новых коллег, потому как за время одной такой поездки все вопросы не решить.
И еще я не отказался бы от их помощи (тем более если у них действительно были связи в прокуратуре), чтобы не позволить следствию навешивать на Изместьева новые обвинения.
А еще я мог бы рассказать им, что пытаюсь найти Финагина и Иванова, тщательно скрываемых от посторонних глаз в катакомбах ФСИН. Конечно, надеяться достучаться до совести этих киллеров было бы наивно. Но попробовать убедить их прекратить оговаривать невинного человека — крайне актуально.
Оперативники и следователи, быть может, догадывались (или даже знали наверняка, прослушивая наши с Изместьевым разговоры), чем я занимаюсь. И конечно же понимали, что для достижения поставленных целей определенные возможности у меня имелись. И достаточно быстрое снятие напряженности между Изместьевым и обитателями Бутырской тюрьмы, думаю, дало оперативникам дополнительную почву для размышлений на сей счет.
Но, услышав от своих новых коллег столь несвойственное защитникам, режущее слух адвоката слово «безопасность», я понял, что имею дело с какими-то отставными ментами, и воздержался от изложения им лишних подробностей.
Людей такого типа можно встретить в различных охранных фирмах, в частных детективных агентствах, но их много и в адвокатуре. И не важно, откуда они пришли — из полиции, прокуратуры или ФСБ, — увидев их, вы безошибочно поймете, что перед вами именно «менты». Поймете, даже если на них будут костюмы от Brioni.
Среди этих людей есть более успешные и менее, есть простоватые и которые «себе на уме», нарочито грубые и деликатные, но все они, как правило, неплохие, энергичные ребята, хотя и с известной долей цинизма.
В данном случае я тоже не увидел ничего нового. Мои коллеги активно взялись за работу, строча жалобы на «неудовлетворительные условия содержания Изместьева под стражей» и постоянно бегая с ними по кабинетам тюремных начальников. Они написали еще пару жалоб генпрокурору и в Следственный комитет, повторив в них то, о чем мы уже неоднократно писали и говорили ранее, — в общем, создавали, как то и положено в их ситуации, видимость активной работы.
До поры до времени, пока это не мешало делу, я никак не реагировал на их активность. Но, когда эта трескотня слишком затянулась, и Изместьев, оглушенный ею, начал менять ранее принятые решения, снова надеясь на какое-то чудо, а потом опять заговорил, что готов заплатить кому угодно и сколько угодно, лишь бы все было «под ключ» и как можно скорее, я не выдержал.
— Платить «кому угодно» — глупо, — пытался урезонить его я. — Хотя желающих поживиться за твой счет найдется немало. И все они будут тебе обещать, что ты выйдешь на свободу уже завтра — только сегодня заплати. А «сколько угодно» платить за то, что не может быть выполнено сейчас в принципе, так это не просто глупо, но для тебя еще и крайне опасно! Потому как чем больше ты будешь раздавать денег разным прохиндеям, обещающим тебе несбыточное, тем вероятнее то, что ты будешь сидеть за решеткой очень долго. Почему? Потому что они не захотят возвращать тебе деньги и, следовательно, автоматически превратятся из союзников в твоих врагов, которые еще и сами приложат руку, чтобы ты получил длительный срок… Через это, Игорь, прошли уже тысячи людей, включая самых богатых и известных! Так учитывай их опыт и не совершай тех же ошибок!..
Я видел, что Изместьеву не нравятся мои слова. Но мне на это было наплевать — я уже устал объяснять ему в который раз подряд одно и то же. Я почувствовал вдруг, что устал растолковывать человеку с высшим образованием и опытом работы в государственных органах власти очевидные вещи, устал утешать его, словно маленького капризного ребенка, вселять в него уверенность и удерживать от опрометчивых шагов.
— А вот есть люди, которые считают, что у нас не все так плохо, — с вызовом заявил он. — Только надо поднять волну… Ну, в газетах там, по телевидению…
— Адвокаты, что ли? — спросил я, хотя и сам догадывался, что это они.
Изместьев утвердительно кивнул.
— Это все погремушки, — сказал я. — А ты ведешь себя порой как несмышленый младенец. Когда младенец лежит в коляске или в своей кроватке, над ним натягивают резинку с погремушками. И чем громче эти погремушки гремят, тем веселее становится ребенок — тянется к ним ручками и перестает плакать… Все, чем по большому счету занимаются сейчас твои адвокаты, можно назвать погремушками. Они шумят, суетятся, бегают по тюрьме с жалобами, договариваются о смене тебе камеры на меньшую с чешским унитазом вместо обычной параши, ежедневно развлекают тебя пустыми разговорами… А ты радуешься. Вот теперь они хотят, чтобы твой портрет появился на первых страницах газет, словно ты Ходорковский или генерал Бульбов. Но нужно ли это для дела? Поможет ли это тебе? А может, только навредит? Ведь ни Ходора, ни Бульбова не обвиняют, как тебя, в убийствах… А как ты, интересно, собираешься в газетах объяснить причину твоего ареста? Расскажешь правду о своих взаимоотношениях с Рахимовым? Обвинишь во всем Кремль? И что будет после этого?… Неужели ты думаешь, я не мог все это, с газетами, организовать ранее? Но я не стал этого делать, чтобы не мешать людям в СК и в прокуратуре спокойно разобраться в нашем деле… Или тебе хочется, чтобы твоя физиономия появилась сейчас на первой странице «Коммерсанта»?…
Изместьев угрюмо молчал.
— Мне лично это не нужно. Даже если там будет говориться и про меня, — сказал я. — А кому нужно? Адвокатам? А может, следователям? Чтобы, подняв снова шумиху в прессе о «сенаторе-убийце», лишить нас возможной поддержки в Генпрокуратуре и в коридорах власти?…
— Ну, с газетами ладно, — проговорил Изместьев. — Сам с ними решай…
— А с заменой камеры, это ты считаешь нормально? — не мог успокоиться я. — Да еще платить за эту камеру шесть тысяч долларов!.. Только, пожалуйста, меня во все это не впутывайте. А то уже какие-то черти звонят и говорят, что хотят поговорить со мной на эту тему. И якобы ты дал им мой телефон.
Изместьев пробурчал в ответ что-то невнятное, типа того, что он, дескать, хотел, чтобы этими вопросами занимались его новые адвокаты, но ему кто-то сказал, что «мы будем иметь дело только с адвокатом Беляком».
— Спасибо за честь, но я такими вопросами не занимаюсь, — сказал я. — А ты не думаешь, что, возможно, это провокация с целью вывести меня из дела?… Короче, тему с новой камерой закрыли. Но имей в виду, здесь, в Бутырке, таких цен вообще нет! Здесь абсолютно все можно купить за сто долларов, максимум за двести! С тебя, как с человека богатого, в виде исключения, могут попросить триста. Но если ты и дальше будешь слушать погремушки, да еще и вести себя как лох, то я тебе могу только посочувствовать: тебя в любой тюрьме или зоне начнут разводить на деньги. Ведь для всех ты — «золотой телец». А сделают из тебя «золотую корову», которую начнут усиленно доить все подряд — от зэков до хозяина. И еще начнут возить по разным колониям: в одной отремонтируешь за свой счет бараки, в другой — поменяешь сантехнику и водопровод, в третьей — починишь административный корпус или закупишь новое оборудование для лагерного производства. В общем, познакомиться с географией страны, а заодно посмотреть остатки Архипелага ГУЛАГ у тебя возможность будет. А если совсем сломаешься или хозяин попадется конченый гад, то покупать будешь еще и его родственникам машины да жилье: за внеочередное свидание или мелкие поблажки — «мерседес», за камеру с окошком на южную сторону — квартиру в Сочи, за защиту от сокамерника, сексуального маньяка — квартиру в Москве или дом в Испании…
— Но Ходорковского ведь так не доят, — попытался возразить Изместьев.
— У Ходорковского статья — мошенничество, куча толковых адвокатов, все правозащитники и масса сторонников по всему миру.
На какое-то время мои слова возымели на Изместьева действие, но — совсем на короткое.
И пока я несколько дней отсутствовал, занимаясь с Жириновским рассмотрением в Верховном суде его жалоб, связанных с проведением очередной избирательной кампании, Изместьев согласился дать подробные показания. В присутствии новых адвокатов он наговорил следователю такого, о чем говорить в тот момент явно не стоило. В том числе назвал имена свидетелей защиты, после чего многих из них можно было смело вычеркивать из наших списков. Все это расходилось с позицией, которую мы с ним согласовали, и давало мне повод всерьез задуматься о том, стоит ли вообще продолжать эту работу дальше.
И дело тут вовсе не в адвокатах, а в Изместьеве. И я рассказываю об этом так подробно, чтобы было понятно, как вел он себя на предварительном следствии и почему в итоге получил ПыЖа, хотя вполне мог бы, даже при неизменности показаний Финагина и Иванова, отделаться обычным заключением.
А последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, явилось открытое письмо Изместьева президенту Путину, опубликованное на одном из оппозиционных Рахимову башкирских сайтов в первые дни ноября 2007 года.
«Господин Президент!
К Вам обращается за помощью жертва политических и экономических интриг Рахимова Муртазы Губайдулловича и его сына Урала.
Волей судьбы я долгое время был близок к этой семье, Муртаза Губайдуллович называл меня своим сыном, а Урал — другом. Занимаясь нефтяным бизнесом вместе с Уралом, мы четко следовали указаниям Муртазы Губайдулловича, которого я всегда считал человеком, умудренным опытом и практической смекалкой, к тому же покровительствовавшим мне, о чем он часто мне говорил.
Сейчас, осмыслив его покровительство, я многое стал понимать. Понял и то, что меня долгое время готовили для роли «овцы на заклание» для того, чтобы перевалить на меня груз не только своих неумных поступков, но и, как я сейчас понял, преступлений.
Наиболее полно свое предназначение я осознал, осмыслив подготовленную семьей Рахимовых так называемую «байконурскую схему».
Финансовые схемы минимизации налоговых выплат от деятельности Уфимских нефтеперерабатывающих заводов принадлежат Сперанскому В., который с 1999 года состоял в должности главного бухгалтера ОАО «Башкирнефтепродукт», одного из структурных подразделений ОАО «Башнефтехим». Одной из таких схем является «байконурская». Сперанский В. работать по такой схеме категорически отказывался. Он всячески пытался отговорить Урала Рахимова от этой схемы, однако тот настоял, понимая, что только так можно заработать огромные деньги, и физически устранил Сперанского В.
Таким образом, Урал Рахимов предложил мне участвовать в схеме по созданию видимости передачи резервуаров для смешивания компонентов для изготовления бензина и дизельного топлива двум коммерческим организациям: ООО «Корус-Байконур» и «Борт-М». Предварительно я, имея личные связи с администрацией города Байконур, в соответствии с международными соглашениями на законных основаниях получил налоговые льготы для ООО «Корус-Байконур» и ЗАО «Борт-М», а Рахимов У. поручил Ганцеву В. обеспечить юридическую чистоту заключаемых договоров между ОАО «Башнефтехим», ООО «Корус-Байконур» и ЗАО «Борт-М».
Считаю необходимым отметить, что деятельность ООО «Корус-Байконур» полностью была легальна, вся налоговая и бухгалтерская отчетность сдавалась в налоговые органы, своевременно и в полном объеме выплачивались налоги. Однако деятельность ЗАО «Борт-М» была фактически преступна, так как фактическими руководителями общества, в том числе и главным бухгалтером, являлся человек, не имеющий никакого отношения к ЗАО «Борт-М». Фактическими руководителями общества являлись Ганцев В. А. и Айратов (имени не помню).
По непроверенным сведениям, по итогам года общество выплатило учредителям (Рахимов У. и Ганцев В.) дивиденды в размере более 100 миллионов рублей. Кроме этого, нефтепродукты, которые реализовывались взаимозависимым ЗАО «Борт-М» организациям ООО «Атэк» (директор Бедило), ООО «Башнефть» (директор Фурман), не облагались акцизами, те, в свою очередь, экспортировали эти нефтепродукты за рубеж, продавали своим дочерним организациям и «выставляли» к возврату НДС. Таким образом, из бюджета государства незаконно возмещены сотни миллионов рублей.
Этой схемой семья Рахимовых подготовила экономическую базу для фактического присвоения себе всех государственных предприятий топливно-энергетического комплекса Республики Башкортостан.
Именно в процессе воровства десятков миллионов тонн нефти и нефтепродуктов, уклонения от уплаты налогов на сотни миллиардов рублей развернулось, разработанное убитым ими Валерием Сперанским, поэтапное мошенничество по переписыванию активов предприятий на частные фирмы.
В случае удачного совершения этого преступления должна была осуществиться перепродажа акций американским фирмам и, тем самым, завершиться схема вывода активов нефтянки за рубеж, разработанная Борисом Абрамовичем Березовским и Муртазой Губайдулловичем Рахимовым.
Обвинения же меня как организатора целого ряда убийств и теракта 5 ноября 2003 года в городе Уфе выглядят просто абсурдными.
В обвинениях начисто отсутствует какая-либо здравая мотивация их совершения. Объяснить мое участие в них можно только в том случае, если я законченный сумасшедший.
Я согласен на проведение необходимых медицинских обследований и уверен, что они подтвердят мое нормальное психическое состояние.
Какую я мог бы извлечь пользу от убийства заместителя по коммерции Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего завода С. Гайнанова? Я работал на другом производстве, и никаких связей у меня с С. Гайнановым не было, да и в будущей деятельности мои коммерческие интересы не переходили на поле деятельности С. Гайнанова.
С кем и были трения у С. Гайнанова, так это с Муртазой Губайдулловичем, которого Салават называл дураком, и его сыном Уралом, которому он мешал получить контроль над переработкой и экспортом нефти и нефтепродуктов на крупнейшем предприятии.
Мои показания в отношении Муртазы Губайдулловича и Урала Рахимовых игнорируются следователями, до сих пор не проведены допросы и соучастников Виктора Ганцева, работников охранной фирмы «Щит» А. Зырянова и его заместителя Михайлова!
Гомосексуальные взаимоотношения Урала Рахимова и Валерия Сперанского, ревность Урала к Валерию Сперанскому за то, что тот завел себе «мальчика» и отдыхал с ним во Франции, следователи не рассматривают как мотив убийства, а пытаются привязать его ко мне. Но сами гомосексуальные взаимоотношения, по-моему, не могли бы привести к убийству, если бы не подозрения Муртазы Губайдулловича, что Сперанский предает интересы семьи и общается с ее врагами в лице юриста Галины Перепелкиной. То, что Сперанский имел коммерческие связи с врагом Урала и М. Рахимовых Ю. Бушевым и его юристом Г. Перепелкиной — это факт! Об этом М. Г. Рахимову неоднократно докладывали министр МВД РБ Р. У. Диваев и его заместитель Н. Г. Патрикеев, от которых так ловко по единственной дороге ускользнули бандиты, убившие Сперанского.
Почему следователи не интересуются у исполнителей, какие гарантии безопасности при совершении преступлений они получили у руководства республиканского МВД?
Мне-то чем помешали Сперанский, с которым у меня были дружеские взаимоотношения, и Перепелкина, которую я вовсе не знал? К тому же у меня традиционная сексуальная ориентация и нет беспричинных вспышек бешенства, как у Урала Рахимова.
Следователи безосновательно пытаются приписать мне организацию убийства Олега Булатова, якобы как мою борьбу за приобретение водных перевозок. Над водными перевозками установил контроль Урал Рахимов, и Олег Булатов угрожал его интересам.
После убийства Булатова Урал и Муртаза Губайдуллович Рахимовы предложили мне заняться танкерными перевозками, и я вынужден был согласиться. Но ничего для меня не изменилось, также платил Уралу за услуги по транспортировке, а Урал загружал танкера своими нефтепродуктами на 80–90 %, только мешавшего ему Булатова больше не было!
Почему очевидные факты не рассматриваются следователями? Почему не допрошены свидетели скандалов Урала Рахимова и Олега Булатова — тот же Ганцев и работники планово-финансовых отделов, по которым проходили водные перевозки?
На все эти вопросы, уважаемый Владимир Владимирович, я вижу только один ответ: сотни миллионов долларов, которые Муртаза Губайдуллович Рахимов передает Вашим ближайшим подчиненным, делают правосудие в нашей стране слепым и подвластным корыстной воле мздоимцев.
А теракт, организованный Уралом Рахимовым, Радием Хабировым, министром МВД РБ Диваевым, руководителем ФСБ Черноковым в Уфе 5 ноября 2003 с целью опорочить политических конкурентов М. Г. Рахимова — как может быть приписан он мне, зачем он мне мог быть нужен, какие выгоды я получал?
Господин Президент!
Вы в течение уже многих лет являетесь жертвой гигантской мистификации, задуманной и реализуемой М. Рахимовым каждый день.
В основе мистификации сотни миллионов долларов, которые Муртаза Губайдуллович Рахимов передает работникам Вашей администрации, Федеральной службы безопасности, Генпрокуратуры. Я мог бы назвать их имена, но эти люди столь близки к Вам, что я думаю, что это должно являться государственной тайной. Задачей М. Г. Рахимова является сохранение своей преступной нелегитимной власти и награбленной госсобственности.
На разных этапах мистификации Вам предлагались разные варианты ужасов, усиленно подаваемых Вам ближайшими Вашими подчиненными. Здесь были и превращение Башкирии еще в одну Чечню, и сказки о процветающей и стабильной республике, и гаранте стабильности М. Г. Рахимове.
Когда же преступления семьи М. Г. Рахимова стало невозможно скрывать, я знаю, что Вам докладывали о том работники Генпрокуратуры, М. Г. Рахимов решил оклеветать меня и обвинить меня не только в своих экономических преступлениях, но и чудовищных терактах и убийствах, творимых по его указаниям.
Купленные М. Г. Рахимовым сотрудники ФСБ сфабриковали на меня нелепое дело о взятке их же коллеге, постоянно ходят ко мне с угрозами убийства (уже были инсценированы попытки), отравления, ухудшение условий содержания (я поменял уже десятки камер в Лефортово, в Матросской Тишине, в Бутырке). И все это делается только ради одного. Мне говорят: молчи, ни слова про Муртазу и Урала Рахимовых, Виктора Ганцева, Александра Зырянова и других и будешь жить, иначе убьем! Эти люди из ФСБ приходили ко мне официально и их данные есть в журналах регистрации. Я понимаю, что за 400 миллионов долларов, занесенных М. Рахимовым в Вашу администрацию, можно убить не только меня, но и многих свидетелей преступлений семьи Рахимова.
Владимир Владимирович!
Я даже допускаю, что М. Г. Рахимов представляет меня как человека, претендующего на какое-то политическое влияние в стране. Я не господин Ходорковский или Березовский (ближайший советник М. Г. Рахимова), меня не интересует политика, сенатором же я стал только по воле М. Г. Рахимова. Смысл его поступка я понял лишь теперь!
Владимир Владимирович!
Вмешайтесь! Вы — гарант Конституции. Пусть чины ФСБ, Вашей администрации не мешают работникам Генпрокуратуры объективно разобраться в вопросе. Я активно сотрудничаю со следствием и теперь никакими угрозами со стороны М. Г. Рахимова и ФСБ меня не запутать и не запугать!»
Да, автору этого письма далеко до Ходорковского или Лимонова, тоже обращавшихся из тюрем с открытыми письмами к президенту Путину! Судя по стилю да и по содержанию этого послания, можно подумать, что его писал повзрослевший ульяновский мальчик Дима Семенов, письмо которого к Жириновскому я приводил ранее — в главе «Живодерня».
И все-таки это письмо характеризует не только его автора, но и является ярким документальным свидетельством всей постсоветской эпохи периода Ельцина-Путина. Почему я и процитировал его здесь целиком.
А писалось письмо, очевидно, прямо в кабинете следственной части Бутырской тюрьмы под диктовку самого Изместьева, так как оно сохранило все особенности его разговорной речи (с характерными для него словами и выражениями). Например, он и в жизни, рассказывая о ком-то, часто говорил: «Иванов, имени не помню». И это зафиксировано аккуратным стенографистом и не исправлено потом ленивым редактором.
Но так как для встреч с Изместьевым нам всегда выделялся один и тот же кабинет возле служебного помещения вертухаев, то все понимали, что он тайно прослушивается, а возможно, и просматривается операми. (Впрочем, про один-два таких кабинета известно всем завсегдатаям Бутырки, но все делают вид, что ничегошеньки не знают, — чтобы не нарушать законов жанра трагикомедии.) А значит, то, что Изместьев пишет некое послание президенту Путину, не было секретом и для оперов. Если же Изместьев писал письмо сам, скрючившись на своей тюремной шконке в многоместной камере, то и подавно.
Но про его публикацию, и вообще про наличие этого письма, я узнал только после того, как Изместьеву вдруг (и снова без меня) предъявили еще два новых эпизода убийств, хотя на протяжении полугода мне с большим трудом, но удавалось, путем переговоров с руководителями Следственного комитета, сдерживать разрастание обвинения.
«С чего бы это?» — подумал я тогда, не зная про письмо, и никак не находил объяснений изменившейся внезапно позиции руководства СК.
Но потом это письмо, распечатанное прямо со страницы сайта, показал мне один из наших новых адвокатов, пока мы ожидали с ним выдачи пропусков в Бутырку. При этом он так безумно радовался и так гордился тем, что письмо появилось в Интернете благодаря ему, что мне захотелось шарахнуть его по башке портфелем, чтобы с лица у него слетела улыбка Фернанделя и он пришел бы наконец в чувство. Но я сдержался, и правильно сделал. Потому что такую же глуповатую, самодовольную улыбку я увидел через несколько минут и на лице Изместьева.
— Зачем вы это сделали? — только и спросил я.
— А что? Все нормально, — дружно ответили они оба. А адвокат добавил:
— И еще папа Игоря Владимировича написал письмо. Не такое, конечно, но в таком же ключе. Причем сам написал! Да так быстро и так здорово, что мы все были вчера просто поражены! Скоро опубликуем…
Я устало опустился на стул и, попросив коллегу принести нам по стаканчику кофе, взял чистый лист бумаги и ручку.
— Этим письмом, — сказал я Изместьеву, когда адвокат вышел за дверь, — ты перечеркнул все то, что я уже сделал, обеляя тебя в глазах руководителей Генпрокуратуры и Следственного комитета и с трудом сдерживая пополнение твоего обвинения новыми статьями. Но ты перечеркнул еще и то, что мы наметили сделать через месяц, после выборов.
А после выборов, в декабре 2007 года, я должен был сходить с Жириновским (и уже предварительно договорился с ним) не только в СК, но и в Администрацию президента, — сходить, чтобы объяснить там, на самом верху, что бывший сенатор Изместьев все, дескать, понял, сделал необходимые выводы и больше ни-ни — ни словом, ни делом. Что он совсем не тот, каким его пытаются представить, а человек серьезный, порядочный и ему вполне можно верить.
Впрочем, к одному из высокопоставленных чиновников президентской Администрации я все-таки уже успел обратиться по поводу Изместьева, — на его помощь тот очень рассчитывал. И этот чиновник, выслушав меня, был крайне лаконичен. «Ты что, не можешь найти себе нормального клиента?» — спросил он. Этим все было сказано. Но отрицательный ответ — тоже ответ. По крайней мере, на этого человека Изместьев впредь мог уже не рассчитывать. А значит, и не платить денег каким-нибудь мошенникам, которые могли бы взять их якобы под него.
Да, в те годы многие знали или догадывались, что происходило в Уфе. Но заказ был сделан в Следственный комитет только на одного много знающего сенатора. А тот, как школьник-двоечник, начал канючить, что не выучил урок, дескать, не только он один. И вместо того, чтобы искать себе союзников в гадючнике, в котором жил (с другими он и не общался), Изместьев в один миг сделал их всех своими врагами. В своем письме Путину он даже назвал директоров и служащих предприятий, которые в будущем могли бы стать свидетелями защиты, но после этого, обработанные оперативниками и следователями, уже вряд ли решились бы ему чем-то помочь.
Ценность в подобных откровениях экс-сенатора была бы, если бы они до поры до времени оставались тайной. Но, узнав о них, настоящие заказчики преступлений могли предпринять ряд мер не только по уничтожению доказательств, но и по созданию новых, не в пользу Изместьева.
Что же касается привлечения внимания к персоне Изместьева, то в тот период и без этого письма о нем регулярно писали практически все СМИ. Но вот сразу после публикации письма информационный поток, наоборот, резко сократился. Возможно, либеральную прессу (а о нем могла писать только либеральная пресса) смутил школьный стиль сенатора, банальность его рассуждений и доводов, а также ярко выраженный конформизм и подобострастие, с каким он обращался к Путину. Но главное — из содержания этого письма следовало, что его автор действительно совершал те или иные, мягко говоря, проступки, участвуя в различных темных махинациях с нефтепродуктами. В чем он сам и признался. Делать из такого человека героя по типу Ходорковского никто уже не хотел.
— А теперь, — сказал я, — давай разлинуем пополам лист бумаги и перепишем на одну его половину всех тех людей, кого ты отнес в письме к «плохим», — тех, кто против тебя. А на другую — «хороших», то есть тех, кто за тебя. В итоге среди «плохих» будут все: Рахимовы, Ганцев и Айратов, Фурман и Бедило, Зырянов и Михайлов, следователи и сотрудники ФСБ, министр внутренних дел Башкортостана Диваев и его заместитель Патрикеев, руководитель ФСБ в Уфе Черноков, работники Администрации Президента — «ближайшие подчиненные» Путина, они же «мздоимцы», работники ФСО и Генпрокуратуры, «чины» ФСБ и даже Березовский!.. Ну, а кто у нас будет на другой половине листа, среди «хороших»? Только ты один. И то, что у тебя есть деньги, — ерунда. Потому что у них их в тридцать раз больше. И еще у них — власть! А ты сидишь не в Лондоне, а в Бутырке, где тебя легко достать… И с какими глазами мне теперь идти в СК, в Генпрокуратуру или в Администрацию и просить за тебя?…
Походив по кабинету в раздумье, Изместьев проговорил:
— А я и не писал это письмо. Я не знаю, кто его написал. Так и скажу…
Я понял: больше мне говорить с этим человеком было не о чем. И никаких дел иметь с ним было нельзя. Даже опасно.
— Я, Игорь, сейчас веду речь не о ком-то, а о себе. Ты подвел и себя, и меня. И у меня, скажу честно, нет больше желания с тобой работать. Наши позиции расходятся, это факт. Но без защиты ты не останешься — у тебя есть адвокаты. И я желаю и тебе, и им успеха. Но, судя по тому, что ты делаешь, предчувствую, будет тебе несладко.
Я пожал ему руку и ушел.
Примерно через месяц следователь Ли радостно сообщил мне по телефону, что получил от Изместьева заявление об отказе от моих услуг. Я и сам готов был разделить с ним эту радость, а за хорошую новость даже поставить бутылку коньяка. И, с облегчением перекрестившись, ушел с головой в другие дела.
А через пару месяцев, в феврале 2008 года, Изместьеву предъявили целую кучу новых обвинений.
Но это не все. Не все, чтобы действительно до конца разобраться в той ситуации с Изместьевым, чтобы понять его характер и то, чем же он все-таки руководствовался, принимая столь часто необдуманные, а порой и откровенно вредные для себя решения. Неужели его голову могли так легко затуманить какие-то телефонные советчики (так и хотелось написать — «автоответчики»!) или присланные ими адвокаты-погремушечники? Конечно нет.
У него существовала еще одна группа адвокатов.
И они, безусловно, были умнее первых. И что куда важнее — намного умнее своего клиента, который, не в силах устоять под напором их речей, приправленных порциями изощренной лести, продолжал тем не менее считать себя среди них самым умным.
Со стороны выглядело это забавно, и напоминало мне кадры из старого детского фильма «Волшебная лампа Аладдина», где простоватый султан слушал советы своих хитроумных визирей. Так и Изместьев слушал людей, разглагольствования которых сводились к объяснениям того, в чем они сами плохо разбирались. Причем эти объяснения отражали всегда разные точки зрения. А потому и Изместьев метался из стороны в сторону, принимал и отменял собственные решения и строил фантастические планы своего чудесного спасения из заточения, полагаясь на обещания этих людей вот-вот с кем-то переговорить, вот-вот с кем-то встретиться и вот-вот все решить.
С кем именно нужно было им встречаться и вести переговоры, указывал, разумеется, сам Изместьев.
«Разумеется, сам» потому, что эти «советники» вообще никаких советов Изместьеву не давали. Все исходило от него самого или от кого угодно, но только не от них. А они могли только пробубнить в ответ нечто невнятное, двусмысленно пожать плечами, развести руками и заверить Изместьева в почтении, уважении, любви и неукоснительном исполнении его «мудрых» предначертаний.
Эти люди давно знали Изместьева, много лет его обслуживали и, когда экс-сенатора арестовали, заявили, что ничего не понимают в «уголовке» (то есть в уголовном праве и в уголовном процессе), а потому, дескать, будут продолжать вести, как и ранее, только арбитражные дела и заниматься его финансово-хозяйственными вопросами.
Арбитражные дела они с завидным постоянством проигрывали, недвижимость и оставшиеся в России активы Изместьева распродавали за бесценок и выполняли прочие «спецпоручения» своего лишенного свободы и полной информации клиента, не очень-то и заботясь о результатах своего труда.
«Чем хуже, тем лучше», — цинично заявляли они «в сторону», но мир, как говорится, тесен и не без добрых людей. Короче, о таком их отношении к своему клиенту знали или догадывались почти все, включая несчастных родителей экс-сенатора, но не догадывался только он сам, что, впрочем, и не удивительно. А родителей он не слушал, — в таком возрасте дети, как правило, родителей вообще не слушают. И родители Изместьева к тому же были лишены возможности свободно общаться с сыном даже путем переписки. И доносили до него свои смутные подозрения, сомнения и переживания разными окольными путями, в обход этих «спецпорученцев», которые, как можно было догадаться, больше всего переживали не за своего клиента, а за то, чтобы не лишиться возможности влиять на него.
Поэтому, как я скоро понял, они в равной степени опасались, помимо родственников Изместьева, не только меня, но и тех адвокатов, что занимались этим делом до меня, а также погремушечников, что пришли чуть позже.
К слову сказать, адвокаты, что первоначально осуществляли защиту Изместьева, были весьма ответственны и профессиональны. Возглавлял эту группу защитников Владимир Семенцов. Но экс-сенатор, даже спустя несколько месяцев после своего ареста, так и не понял, во что он вляпался, и все еще наивно надеялся скоро выйти на свободу.
А потому, при поддержке своих «визирей», не разбиравшихся в «уголовке», он обвинил добросовестных защитников в «бездействии» и… в «связях со спецслужбами». Последняя формулировка, как я узнал, была у Изместьева любимой. (Как у одного моего приятеля любимым объяснением неудачной попытки закадрить какую-нибудь девушку всегда было одно и то же: «Она лесбиянка».) Но после таких заявлений адвокаты, разумеется, из дела вышли. Я попытался было уговорить Изместьева возвратить их, заверяя, что вполне смогу с ними эффективно работать, но он был неумолим.
Вот только почему-то следователей и оперов (представителей тех самых «спецслужб», с которыми якобы были «связаны» адвокаты) внезапный выход защитников из дела не огорчил, а обрадовал, и даже хитрый Ли не смог скрыть тогда своих чувств за толстыми стеклами очков. Впрочем, заметить и понять это экс-сенатору Изместьеву было не дано.
После осуждения его в 2010 году прежних защитников сменили новые. И новые адвокаты Изместьева, судя по сообщениям СМИ, занялись, по сути, тем же, чем занимался я еще летом и осенью 2007 года — поиском доказательств оговора экс-сенатора со стороны Финагина и Иванова.
Поздновато, конечно. Но лучше поздно, чем никогда?…
А суд над Изместьевым шел долго. Он шел параллельно со вторым процессом Ходорковского и Лебедева и закончился в декабре 2010 года одновременно с ним.
Даже в этом Изместьеву не повезло: процесс Ходорковского привлек к себе все внимание со стороны прессы, а все прочие судебные процессы оказались за рамками всеобщего интереса публики.
Более того, любое упоминание об Изместьеве в тот период вообще было нежелательно для либеральной прессы, на поддержку которой так рассчитывали защитники экс-сенатора. И все потому, что один олигарх бросал тень на другого — экс-владельца ЮКОСа. А все помнили, как Путин, отвечая на вопрос об олигархе Ходорковском, заявил, что «у них» (у олигархов), дескать, «руки в крови». И тут никому из либеральных оппонентов Путина не хотелось лишний раз напоминать общественности об Изместьеве, обвиненном в серии заказных убийств.
Поэтому журналисты о деле Изместьева старались ничего не рассказывать, а правозащитники стыдливо прятали глаза и ссылались на свою занятость, когда к ним обращались за помощью гонцы от Изместьева. И только после того, как страсти вокруг Ходорковского поутихли, правозащитники решились заступиться и за Изместьева. Но такой мощной информационной кампании, какая была организована ими в защиту Ходорковского, здесь не получилось. Да и не могло получиться — слишком разные они люди, и слишком отличаются их дела.
Но когда я слушаю Четвертую симфонию Арво Пярта, посвященную Михаилу Ходорковскому и всем бесправным узникам в России, то невольно вспоминаю и Игоря Изместьева.
Он и многие другие заключенные российских тюрем и лагерей — такие же бесправные узники, как и бизнесмены Михаил Ходорковский и Платон Лебедев, поэт Андрей Жданов и девушки из панк-группы Pussy Riot, сплоченные нацболы и разрозненные участники «болотного дела»…
— Мне хотелось, — пояснил Пярт, представляя свое произведение публике, — послать им весточку мира душевного и бодрости духа, несмотря на все удручающие обстоятельства их заключения.
Удручающие обстоятельства их заключения…
