В «Шереметьеве» ее никто не встречал. Только Слободкин. Они расцеловались. Алла показала ему статуэтку «Орфея». Потом они сели в машину и поехали к ней в Вешняки, в однокомнатную квартирку на четвертом этаже блочного дома.

Выступление Пугачёвой на «Золотом Орфее» в СССР было решено по телевидению не показывать.

— Председатель Гостелерадио Лапин сказал, что это успех не советский, — объяснял Слободкин.

Что именно имелось в виду, непонятно.

По другой версии Лапин, посмотрев выступление Пугачёвой, метко резюмировал: «Да она с микрофоном обращается, как с членом!».

И тоже запретил показывать.

— Но нам все же удалось пробить эфир с Аллиным «Арлекино» спустя месяц, — не без удовлетворения вспоминал Слободкин.

Когда же тяжелая лапа была отведена от Пугачёвой, остальные средства массовой информации поспешили закрепить триумф.

14 июля 1975 года «Советская культура» писала: «.Критика, журналисты и публицисты охарактеризовали ее появление на эстраде как подлинно "Пугачёвский взрыв".».

«При исполнении "Арлекино" Эмила Димитрова, — подчеркивает болгарская газета "Земледелско знаме", — Алла Пугачёва продемонстрировала богатство вокального и артистического мастерства на самом высоком уровне».

Вскоре вместе с «Веселыми ребятами» Алла отправилась на гастроли в Сочи.

Однажды утром, прихорашиваясь в своем номере, она услышала, что откуда-то глухо доносится:

Алла замерла на секунду в сладком упоении: «Арлекино» передают по радио! Она выбежала на балкон и закричала кому-то из музыкантов в окно соседнего номера: «У тебя ведь есть радио? Включай быстрей — меня передают!»

Послушали первую программу — нет, вторую — нет, «Маяк» — нет. Тем не менее песня продолжала где-то звучать.

«Ха! — воскликнул коллега. — Это же не по радио, это кто-то по магнитофону крутит! Ну все, ты теперь знаменитость».

* * *

Здесь придется прервать торжествующее крещендо, чтобы забежать в темное будущее и рассказать о судьбе поэта Бориса Баркаса, который научил Арлекино говорить по-русски.

По профессии он был биологом, стихами на жизнь не зарабатывал, хотя и считал своим подлинным призванием поэзию. Возможно, этот внутренний конфликт и привел Баркаса к полунищему существованию. Тут эффектно смотрелся бы драматический рассказ о гении, заблудившемся в небе. Но Баркас не был выдающимся поэтом. Совсем не был. «Арлекино» — это редкая химическая реакция из слов, музыки и образа, повторить которую уже было невозможно. Конечно, в Союзе писателей состояли и пили водку в ресторане ЦДЛ титулованные поэты, рядом с которыми даже скромный сочинитель Баркас мог показаться океанской яхтой. Но Борис, судя по всему, был человеком чрезвычайно гордым, и потому не воспользовался выходом в «открытое море» советской поэзии с гонорарами, сборниками стихов и домом отдыха в Коктебеле.

Пугачёва поддерживала общение с ним года до 1978 года. Потом он исчез. А она, вероятно, не очень искала. В чем ее никак нельзя винить: близкими друзьями они не были.

Говорят, еще одно достижение Баркаса — это Каркуша в «Спокойной ночи, малыши!». Именно он придумал образ этой вздорной, но обаятельной вороны.

После долгих семейных конфликтов Борис в буквальном смысле оказался на улице. Видимо жизнь среди бомжей в течение двух лет измотала его настолько, что он сам пришел в Центр социальной адаптации «Люблино».

Именно здесь в 2007 году его и разыскали юркие редакторы программы «Пусть говорят». По задумке телевизионных деятелей искусств в студии должно было состояться прилюдное свидание Баркаса и Пугачёвой — тридцать лет спустя.

Пугачёва, получив приглашение на запись программы, ответила уклончиво. Баркас ощутимо нервничал.

За несколько минут до начала записи Пугачёва приехала в Останкино. Все получилось так, как и хотели режиссеры: объятия, слезы и возглас Пугачёвой:

— Боря, где же ты пропадал все это время?

А потом, уже без режиссеров, по просьбе Пугачёвой для Баркаса купили квартиру в Москве. Но тихой гаванью для него она не стала: он умер в декабре того же года. Ему было всего 55 лет.

…Окрыленный Слободкин развернул небывалую активность. Теперь, после триумфа Пугачёвой на «Орфее» у него были развязаны руки: он мог вплотную заняться ее продвижением наверх.

Тем же летом фирма «Мелодия» выпустила маленькую гибкую пластинку с песнями «Арлекино», «Посидим-поокаем», «Это очень хорошо». (Между прочим, автором слов «Арлекино» ошибочно значился Илья Резник.)

«На ее конверте, — вспоминает Слободкин, — мы сначала хотели написать так: «Группа "Веселые ребята". Солистка Алла Пугачёва», а потом сделали просто — «Алла Пугачёва». Впоследствии эта пластинка была продана тиражом около десяти миллионов».

Однако в «Веселых ребятах» безо всякого энтузиазма восприняли факт, что теперь ансамбль стремительно становился как бы приложением к Пугачёвой. (Летом 1976 года, когда Аллу снова пригласят на «Золотой Орфей», но уже в качестве почетного гостя, «Веселые ребята» будут фигурировать именно как ее аккомпанирующий состав.)

И гонорары в группе она получала больше, чем остальные. Что уже совсем никому не нравилось, а некоторых просто бесило.

Начались затяжные выяснения отношений.

«Несколько наших музыкантов, — объяснял Слободкин, — обвинили меня в том, что я чрезмерно выделяю в группе Пугачёву. Так, в первую очередь, считал Саша Буйнов. В знак протеста они ушли, сказав, что хотят работать в ансамбле, а здесь все делается только для Пугачёвой. Надо заметить, Алла действительно боролась с другими артистами, которые у нас пели. Она всегда ясно видела перед собой самую вершину Олимпа и шла туда прямой дорогой. Я тогда сказал Буйнову, что если он захочет вернуться, то ему придется от самого угла улицы идти и кричать: "Я не прав! Я не прав!", но Саша ответил, что этого не будет никогда. Вскоре он действительно вернулся и стал постоянным таким противовесом Алле, которой к тому времени все труднее было вписываться просто в рамки ансамбля — она была как бы отдельным номером в нашем сольном концерте. Поэтому в конце 1976 года мы с ней были вынуждены разойтись».

«Развод» Пугачёвой со Слободкиным протекал совсем не благостно. Почти весь 1976 год они находились в состоянии «бродячего» конфликта: Алле уже не хотелось быть «шестеренкой», хоть и самой большой, механизма под названием «Веселые ребята», но и уйти в никуда она пока не могла, что опять-таки ее нервировало.

По воспоминаниям нескольких «веселых ребят» как-то на гастролях в ГДР во время очередного прилюдного выяснения отношений Слободкин не выдержал ее ругани и дал Алле пощечину.

Относительно этой легендарной пощечины сама Пугачёва резко возражала: не могло такого быть! Тем более со стороны Слободкина.

«Однажды один человек просто избил меня. Ногами, — признавалась она лично автору книги. — Но это не имеет никакого отношения к Слободкину».

Павел Яковлевич в интервью спустя годы тоже отрицал факт пощечины.

То есть факта не было, а легенда осталась. Очень по-пугачёвски.

Музыкант Анатолий Алешин подводит итог: «Любовь между ними была с самой первой встречи, а в Германии она кончилась. Начались проблемы с того, что немецкое концертное агентство пригласило на гастроли не "Веселых ребят", а Аллу Пугачёву. И она на всех приемах и раутах представлялась самой собой. Паша же не желал быть использованным, поэтому всегда заставлял ее представлять себя как руководителя коллектива, в котором Алла лишь солистка. Или, в крайнем случае, представлять его равноправным партнером.

А также другом и мужем».

Алла уже знала, куда ей уходить — в оркестр Орбеляна. Кстати, когда Пугачёва вернулась из Болгарии, то ее «Орфей» отмечался в ресторане гостиницы «Будапешт». Там же в тот момент жил вернувшийся из Штатов Орбелян. Алла позвонила к нему в номер и сказала, что сейчас поднимется с бутылкой коньяка. Тогда-то Константин Агапаронович в шутку сказал, что пора ей уже работать в серьезном оркестре, а не с молодыми шалопаями.

Но расставанию Аллы со Слободкиным больше всего, пожалуй, были рады не участники группы, а родители Павла Яковлевича.

Слободкин впоследствии утверждал, что это он отказался жениться на Алле.

На самом деле все было не совсем так, и их общие знакомые особо не таили, как он звонил им и умолял поговорить с ней, объяснить, что надо вернуться. А потом, когда уже понял, что Пугачёва никогда не вернется, отзывался о ней в самых нелестных выражениях, как о даме «легкого поведения».

В одном из интервью того времени, на вопрос журналиста о причинах ухода из ансамбля («не поладили?»), Пугачёва ответила:

— Да нет, что вы, мы с «ребятами» по-прежнему друзья. Но творческие дорожки наши несколько разошлись. У меня появились свой репертуар и свой зритель. В общем, не ужились не мы, а наши песни.

Что ж, очень изящное объяснение.

Так поздней осенью 1976 года Алла оказалась в оркестре Орбеляна. Ее номер включал всего четыре песни, которые она исполняла в серии концертов в зале «Россия». Одну из них специально для Пугачёвой написал сам Константин Агапаронович — «Сто часов счастья» на стихи популярной тогда Вероники Тушновой:

Песня в некотором смысле стала отражением отношений Пугачёвой и Орбеляна — их короткого и бурного романа.

Пожалуй, это был первый случай в истории Пугачёвой, когда она спела о себе. Как бы о себе. Потом уже каждую ее песню будут расшифровывать как автобиографическую тайнопись, пасьянс Марии Стюарт. Что она имеет в виду? Пиковую любовь, червонный интерес? И что за бубновый король? Ой, не шумите, дайте дослушать!

Их роман продолжался всего два месяца, но все воспринимали Орбеляна как нового мужа Пугачёвой. Сам Константин Агапаронович, поведал автору один любопытный сюжет:

«Лично мне не очень удобно об этом говорить, лучше бы, чтобы сказала сама Алла, но ее оценки прошлого все время меняются. Дело в том, что знаменитую песню "Маэстро" она посвящала мне. Сам Резник, автор текста, рассказывал, что Алла просила его написать стихи на мелодию Паулса, имея в виду меня.

Но поскольку в то время я с ней уже не работал, то все стали считать, что эта песня адресована Паулсу. У меня хранится афиша, на которой она мне написала: "У нас с тобой одна святая к музыке любовь"».

Так что, когда она пела на сцене «Маэстро» и смотрела на Паулса, что сидел с безучастным лицом за роялем, страна зря переживала. Не к холодному латышу обращалась певица, а к горячему армянину. Впрочем, дружба народов от этого не страдала.

Лишнее подтверждение серьезных намерений Пугачёвой и Орбеляна находится в книге Веры, вдовы поэта Леонида Дербенева (Орбелян умер в 2014 году в Лос-Анжелесе). Пугачёва к этому моменту уже была хорошо знакома и с ним, и с великим магистром киномузыки Александром Зацепиным, о чем чуть позже.

Вера Дербенева пишет: «Как-то Алла позвонила нам и предложила приехать в гостиницу, где хотела познакомить Дербенева со своим женихом. В те далекие времена мнение Дербенева было для нее важным. Мы приехали. Мне Орбелян понравился: он очень красиво ухаживал за Аллой и был неотразим. Леня же стал горячо отговаривать Аллу от этого опрометчивого, на его взгляд, шага: Орбелян — восточный мужчина, а значит, в некотором смысле, деспот. В лучшем случае она будет петь с его оркестром до конца своей жизни, в худшем, выйдя замуж, будет петь на кухне "Сулико".

Алла со смехом сказала, что Орбелян — армянин, а "Сулико" — грузинская песня, но тем не менее замуж за него не вышла. Леня решил сам подыскать мужа для Аллы, хотя она об этом, наверное, и не догадывалась. И подыскал. себе на голову. Как горько пожалел он об этом впоследствии!».