24 августа 1987 года. Холл гостиницы «Прибалтийская». Алла приехала в Питер, чтобы в Спортивно-концертном комплексе имени Ленина все с тем же Удо Линденбергом дать два концерта под девизом «За безъядерный мир к 2000 году». Это была большая программа, в которой помимо двух центральных фигур участвовали и другие артисты, в том числе, разумеется, и Кузьмин.
Пока Пугачёвой любовались жильцы гостиницы, Олег Непомнящий спешил забрать ключи от ее любимого номера на одиннадцатом этаже. Но тот оказался занят, о чем Олегу Наумовичу сообщила лично Байкова, начальник службы размещения. Непомнящий возмутился. Байкова предложила такой же, но на двенадцатом. Может быть, так бы и случилось, но тут уже вступила в диалог сама Пугачёва.
— Кем же, интересно, мой номер занят?
— Человеком.
— Каким таким человеком?
— Ну какая разница? Он приехал раньше, и я отдала ему этот номер. Вы же опоздали.
— Что значит опоздала? — Пугачёва окинула взглядом присутствующих, будто приглашая оценить всю нелепость такого высказывания. — Вы должны были оставить этот номер за мной, даже если бы я приехала через месяц!
— Ничего подобного! Согласно инструкции.
— Да какие, к черту, инструкции! Где эти ваши инструкции, когда вы шлюх по ночам сюда пускаете? Проститутки у вас себя чувствуют вольготнее, чем артисты!
Байкова багровела, но не уступала. Алла не кричала, но произносила слова так отчетливо и сочно, что МХАТовские старухи вертелись от зависти в своих гробах.
Тут же собралась публика. Чувствуя поддержку «зала», Пугачёва звучала все яростнее. И вдруг она свистнула. Свистнуто было убедительно.
Молоденький сержант милиции, стоявший у входа, топтался, не зная, что делать, а, услышав свист, чуть присел. Потом бочком, бочком поспешил укрыться в комнате дежурного.
Пугачёва действительно приехала на день позже и потому, в частности, не успела на пресс-конференцию, где журналисты довольствовались лишь общением с малознакомым им Линденбергом. (В ходе пресс-конференции западногерманский гость почему-то вдруг пожелал здоровья и успехов Эрику Хонеккеру, главному коммунисту ГДР.)
После этого маленького, но победоносного шоу Пугачёва все же поднялась в альтернативный номер. Здесь, еще пребывая в кураже, она предложила своему другу Резнику устроить сидячую забастовку. Илья Рахмиэлевич, хоть и актер по образованию и вообще тот еще озорник, на этот раз от забавы отказался. Более того, заметил, что весь конфликт вышел из-за дурного характера Аллы. Пугачёва очень сильно на него обиделась, хотя Резник, безусловно, был прав.
Непомнящий в своей книге утверждает, что весь «прибалтийский» сыр-бор Пугачёва затеяла специально: давно не было «скандальчика», стали певицу забывать. Но Олег Наумович — верный служитель музы шоу-бизнеса и потому всю жизненную ретроспективу предпочитает рассматривать как воплощение — удачное или не очень — разных сценариев. «Скандальчик» в тот момент Пугачёвой был совершенно не нужен. Во-первых, страна и так не могла оторваться от романа под названием «Пугачёва и Кузьмин» (до сих пор избранные места перечитывает!), во-вторых, в тот момент она все же играла важную политическую роль: вместе с западногерманским артистом горячим дыханием пыталась растопить ледяную берлинскую стену. Фигурально выражаясь.
Пугачёва вам не Мадонна. Пугачёва — советская певица.
Трудно убедить публику в том, что она сама скандалы почти никогда не придумывала. Они случались сами — в силу ее «высокооктанового» характера и изношенных нервов-тормозов. Уже потом, когда инцидент становился сильно исперчен слухами и все время звонил телефон («Неужели в самом деле?), Алла рядилась в шапку Мономаха из театральных кладовых и царственно произносила в трубку: «Мы, Алла Борисовна, сами так и захотели. Ясно, глупые газели?».
Только перья и скрипели.
Ее наивное коварство порой было очевидно лишь близкой свите, но подыгрывали они старательно. Особенно если она лично просила. Хоть и не все — как в данном случае с Резником.
Пугачёва, как правило, бралась за режиссуру, когда уже ничего в самой пьесе изменить было невозможно.
Конечно, все эти мнимые романы с игрушечными мальчиками, о которых начнут писать в XXI веке, она инспирировала сама лукавыми репликами, хитрыми ужимками из-за кулис. Но это уже шалости усталой примы во время поклонов после тяжелого бенефиса: не можете ничего путного написать про мою игру, напишите хоть про то, как я ущипнула того, хорошенького, из кордебалета, как там его?
И, кстати, о Мадонне.
Примерно, в конце 1990-х годов у Пугачёвой и Лаймы Вайкуле возникнет идея: записать дуэт, где ласково и нежно поиграть с лесбийскими аллюзиями, вполне целомудренно, без поцелуев на весь мир в прямом эфире. Но Пугачёва, поразмыслив, откажется от идеи. Да ну ее!
Не такая уж она бесшабашная леди Макбет, как многим хотелось бы. Есть в ней кое-что и от Нины Заречной.
Вернемся же в Ленинград, знакомый до слез.
После первого концерта в Питере Алла со всей своей командой отправилась поужинать в популярный тогда ресторан «Тройка», где заправлял ее добрый знакомый по имени Вольдемар. Кстати, перед той эпохальной сценой накануне в холле «Прибалтийской» Алла Борисовна тоже была в «Тройке», так что на ее экспрессивность, возможно, повлияли и спиртные напитки, употребленные за обедом.
Посреди ужина Вольдемара — а он сидел за столом со всей компанией — позвали к телефону. Через несколько минут ресторатор вернулся:
— Алла, тут не очень хорошие дела…
— Что за дела? — оживилась Пугачёва.
— Сейчас звонили из «Вечернего Ленинграда», там набраны гранки статьи про тебя.
— Ну, и замечательно!
— Нет, там не про концерт, а про историю с этой теткой в гостинице.
— Как быстро. Молодцы. И что пишут?
— Ну, пишут, «скандал», «распоясалась» и так далее. Эти ребята из газеты сказали, что попытаются статью задержать.
— Не-ет! — Пугачёва решительно взмахнула вилкой. — Пусть печатают! Пусть!
Непростые взаимоотношения Пугачёвой с работниками сервиса достойны отдельной брошюры.
Обычно ее лишь забавляет, когда кто-то из обслуживающего персонала старательно играет холодное безразличие к персоне звезды. Когда гремят ключами, запирают двери перед носом, уносят со стола посуду без лишних вопросов, а иной раз при оформлении своих бумажек спрашивают имя и фамилию.
Когда Пугачёва сталкивается с подобными проявлениями, то, как правило, начинает громко комментировать с глумливыми интонациями:
— И правильно! А то расселись тут, куклы разукрашенные! Ходют тут, работать мешают! Вон — натоптали, а человек с утра до ночи за ними с тряпкой должен ходить!
Но бывали и особые случаи. Например, однажды поэт Николай Зиновьев, автор текста песни «Паромщик», пригласил ее поужинать в ресторан Центрального дома литераторов, место в советские времена заветное — что-то среднее между закрытым клубом и святилищем.
Пугачёва приехала в назначенный час к «переправе», но «паромщика» не обнаружила. Очевидно, его уже погребла неумолимая «водочная» стихия.
Чтобы не стоять понапрасну, Алла решила пройти в ресторан и там дожидаться поэта. Как только она миновала дубовые двери дома литераторов, к ней подскочила вахтерша:
— Ваш членский билет, пожалуйста!
— Какой еще билет?
— Члена Союза писателей!
— Да вы что? Посмотрите на меня внимательней!
— Чего мне на вас смотреть?
— Так, ладно, дайте мне пройти в ресторан.
— Я не могу пустить в ресторан любую девицу с улицы!
Пугачёва тихо выругалась и стремительно вышла из ЦДЛ. И сказала: «Поехали!».
Она отправилась в другой ресторан. Посидела там и, вероятно, от огорчения употребила чуть больше алкоголя, чем собиралась.
Надо было бы домой. Но на обратном пути ей вдруг захотелось вернуться в ЦДЛ. Она поступила хитро, и на этот раз прошла в писательский ресторан через другой вход, чтобы больше не препираться с вахтершей. Но та узнала, что Пугачёва уже сидит здесь (все-таки событие неординарное, скрыть трудно), и бросилась к ней. Вахтерша стала снова требовать, чтобы «девушка без членского билета» покинула ЦДЛ. Тогда Пугачёва в ярости вскочила и с размаху заехала той по лицу. С вахтерши слетели очки и упали на пол. Пугачёва бросила на столик пачку денег, сказала: «Купи себе другие!».
И ушла.
С очками, кстати, у нее вечно отношения не выстраиваются, начиная с детских ненавистных кругляшек. Однажды в хмельном кураже Алла повредила оптику даже Раймонду Паулсу. Сумел ли в тот роковой миг Раймонд Волдемарович сохранить свою балтийскую невозмутимость?
Интересно, что когда Пугачёва пристально изучала первый вариант этой книги в 1997 году, то эпизоды в «Прибалтийской» и ЦДЛ убрать не потребовала. Только попросила скорректировать отдельные детали — но вовсе не с целью реабилитировать свои поступки.
Полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит, как заметил Гоголь.
В этом диалектика пугачёвского мировоззрения. Ее густой и терпкий гоголь-моголь.
После скандала в «Прибалтийской» одной статьей дело не ограничилось. В милиции было заведено уголовное дело. Как уверяли очевидцы, телефон в том номере гостиницы, где поселилась Пугачёва, прослушивался. Вполне возможно, в том номере селились в основном иностранцы, и наверняка КГБ стремился проявлять максимальное гостеприимство.
«Весь следующий день мы сидели, — вспоминал Болдин, — и каждый час слушали по радио объявления о "хулиганских действиях", которые шли по каналам ТАСС. Будто ракету в космос запустили. Алла была в шоке». Ленинградская пресса настойчиво одаривала публику статьями с заголовками «Столкнулись со "звездой"», «"Звезда" распоясалась», «"Москоу рок" в миноре».
Автор одного из материалов в том же «Вечернем Ленинграде», посвященных не скандалу, а, собственно, концертам, воздавал неумеренные почести Линденбергу, заставлявшему зрителей задуматься о «больных вопросах современности», и добавлял на контрасте: «А наши певцы развлекали почтеннейшую публику. И Владимир Кузьмин, хороший гитарист, и Владимир Пресняков, отчего-то поющий не своим голосом, но виртуозно танцующий. И Пугачёва пела тоже все привычное, слышанное, из старого репертуара. За исключением, пожалуй, только "Москоу рока", который она исполнила вместе с Удо.». Потом автор делал выводы: «Это была не музыка для души. Она не сближала людей. Это было шоу, коммерческое шоу». Завершалась статья следующими опасениями: «Вскоре Алла Пугачёва вместе с Удо Линденбергом будет давать грандиозные концерты под открытым небом в ФРГ и Швейцарии. Но что она будет исполнять в тех программах? Неужели все те же незатейливые песенки?».
Болдин был уверен, что вся эта кампания началась по указанию одного из руководителей Ленинграда, не терпевшего Пугачёву. Другие люди говорили автору, что Байкова оказалась другом семьи Григория Васильевича Романова, который до 1983 года был первым секретарем Ленинградского обкома КПСС, а до 1985-го оставался членом Политбюро ЦК. Был и еще вариант: ленинградцы, мол, в очередной раз не упустили случая «ущучить» выскочку-Москву с ее купеческим гонором и отомстить за утрату столичного звания.
«Несколько дней, — продолжал Болдин, — мы пребывали в бездействии. Потом начали совершать ответные поступки. Три месяца я потратил на то, чтобы не только опровергнуть всю эту информацию, но и запустить машину в обратную сторону. Сперва мы пошли в отдел культуры ЦК. Там нам сказали: "Мы ничего не знаем, никаких действий не предпринимаем, разбирайтесь сами". Тощая пошел в Министерство юстиции, в Союзную прокуратуру, еще Бог знает куда. Уголовное дело удалось закрыть. Но еще оставалась пресса».
Пугачёву успокаивали, говоря, что она стала одной из первых жертв гласности, и с этим надо мириться, однако то было слабое утешение. Ей советовали обратиться напрямую к Яковлеву, чтобы он как-то защитил ее от травли. Но оказывается, главный прораб перестройки и сам уже кое-что сделал.
«Я тогда здорово разозлился, — вспоминал Александр Николаевич. — Пугачёву мне стало просто по-человечески жалко. Я звонил в Ленинград, стыдил людей. Я объяснял им, что мне все равно, ругалась она там или, может, дралась — но так травить нельзя. По моей инициативе тогда стали появляться ответы в других газетах».
Алла тоже даст свой ответ журналистам своим привычным оружием. У нее давно уже лежал текст Резника «Уважаемый автор», написанный за несколько лет до этого как отповедь каким-то представителям средств массовой информации. Но тогда еще строчку «Вам перьями скрипеть, а мне — любить и петь» вряд ли бы одобрили. Теперь момент оказался самым что ни на есть подходящим:
Но пока Пугачёвой было не до песен.
Болдин, быть может, и не зная о том, что за Аллу вступился лично член Политбюро Александр Яковлев, сам обходил редакции популярных изданий. Главный редактор «Аргументов и фактов» Владислав Старков сразу вызвался помочь. Тем более, что чуть ли не 90 % писем, которые тогда заваливали редакцию газеты с рекордным тиражом 33 миллиона, касались не проблем перестройки, а Аллы Пугачёвой. Но в то время опубликовать подобный материал, который, хотя бы и негласно, но вступал в полемику с печатными органами компартии (типа «Ленинградской правды»), было не такой уж банальной задачей. Публикация готовилась около двух месяцев, пока шли согласования с ЦК и прочими «цикадами». Лишь в декабре в «АиФ» вышла статья «Шипы и розы. Размышления о судьбе таланта».
«Весь сыр-бор, — писали «Аргументы», — разгорелся из-за того, что актриса попросила поселить ее в привычный номер. Номер же этот, как сказала нам начальник службы размещения гостиницы "Прибалтийская" Н. И. Байкова, "Я продала, потому что Пугачёва задержалась". Как выяснилось в дальнейшем, конфликтной ситуации можно было бы избежать, т. к. поселившийс в этом номере тов. Джендаян, по его словам, с удовольствием уступил бы его любимой актрисе. Ажиотаж, раздутый вокруг певицы, нанес ей моральную травму, которая несоизмерима с ситуацией, имевшей место в гостинице». В заключении статьи говорилось: «Долго и трудно шла она к своему признанию. Возможно, потому что ей часто приходиться рассчитывать только на собственные силы, происходят нервные срывы. Объяснить их можно, простить — сложнее, лучше предотвратить».
Статья в «АиФ» содержала, помимо прочих, и следующий тезис: «Алла Пугачёва первой из наших эстрадных исполнителей стала пользоваться серьезным успехом и за рубежом. Нередко там ей задают самые разные вопросы, весьма далекие от искусства. Пугачёва выступает не только как эстрадная знаменитость, а как представитель своей страны, патриот».
Этот пассаж, думается, возник тут не случайно. После шторма в «Прибалтийской» истерзанная прессой Алла Борисовна решила покинуть страну. Это не составляло большого труда, поскольку в сентябре она должна была выступать в Швейцарии, а на ноябрь были запланированы большие гастроли по Индии. (Там, кстати, ее приезд будет сопровождать такой ажиотаж, что мобилизуют все силы правопорядка.)
Весь тот год она провела фактически за рубежом. Зимой выступала в Сан-Ремо на знаменитом фестивале, после чего гастролировала в почти что родных Швеции и Финляндии, в мае на грандиозном концерте в Вене спела дуэтом с Барри Манилоу (помогал им огромный хор). Потом летом отправилась в Японию, где ее называли Арра (звука «л» нет в японской фонетике). Там уже давно все были без ума от песни «Миллион алых роз», которая своей мелодикой почему-то услаждала уши японцев. На одном из концертов «Арра» Пугачёва исполнила эту песню на японском языке вместе со здешней эстрадной примой Токито Като.
Словом, остаться было легко, не надо было прыгать через парапет в аэропорту, подобно Рудольфу Нуриеву. И произошло бы это без риска: агенты КГБ не гонялись бы за ней, чтобы уколоть шипом отравленной розы. Осталась и ладно. Пропала Алла.
Позже она сама признавалась: «Я собиралась уехать, но у меня был долг — несколько концертов в Сочи. Ну, ладно, думала я, выйду на сцену в последний раз.». Причем, всего за год до этого в одном из интервью после зарубежных гастролей Пугачёва говорила: «Западные журналисты осведомлены, что меня часто ругают, критикуют, поэтому они никак не могли понять, что меня удерживало в СССР. Но я — неразрывное целое со своей Родиной, с нашей социалистической отчизной, вырастившей и воспитавшей меня, и мне никогда не придет в голову покинуть ее».
Теперь пришло.
Перед первым выступлением в Сочи (как много у нее оказалось связано с этим курортным городом!) Пугачёва была близка к истерике: просто боялась идти к зрителям. Она слышала гул зала, ходила взад-вперед за кулисами, ломая руки, и что-то бормотала. Подходили недоуменные музыканты:
— Алла, так мы начинаем?
— Ой, нет, подождите.
— Полчаса, уже ждем.
— Ой, отстаньте. Скажите, что я заболела. Что концерта не будет.
Ее буквально вытолкали на сцену. Едва она появилась, весь зал встал и принялся неистово аплодировать. Пугачёва минут пять растерянно улыбалась и не могла начать песню.