Часть улицы перед знаменитым нью-йоркским Карнеги-холлом 10 октября 1988 года была перекрыта полицейскими. Публика в вечерних нарядах толпилась перед входом. Афиши гласили: «ALLA Pugacheva, the Star from the USSR».
Конечно, тут были в основном эмигранты. Собственно, один из них, Виктор Шульман, и организовал выступление Пугачёвой. За год до этого он видел ее концерт в родной Одессе и остался под сильным впечатлением. Настолько сильным, что билеты на Пугачёву в Карнеги-холл стоили дороже, чем на Майкла Джексона. И их все раскупили.
Но в Карнеги-холле был финальный концерт. Первый тур Пугачёвой по США начинался в Сиэтле, на местном фестивале. Потом были Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Чикаго, Филадельфия, Бостон и, наконец, Нью-Йорк.
На первой же пресс-конференции Пугачёву, разумеется, спросили, что она думает о гласности и перестройке, стала ли она свободней с их приходом.
Алла усмехнулась:
— Я всегда сама для себя была и перестройкой, и гласностью.
Американская пресса назвала Пугачёву «Красной Мадонной», чтобы провести внятную аналогию. Сравнение сильно хромало. Хотя бы потому, что когда Мадонна только начинала терять девственность (ее второй альбом 1984 года назывался Like a Virgin, «Словно девственница»), Пугачёва уже была матроной для огромной страны.
Как будущая заботливая теща в этот аппетитный тур она позвала с собой Владимира Преснякова. К этому моменту их роман с Кристиной уже стал фактом культуры и достоянием республики. Познакомились они так.
В девятом классе друзья как-то позвали Кристину в Измайлово, где в честь дня Конституции давали концерт Лайма Вайкуле и Владимир Пресняков. После концерта восемнадцатилетний Володя познакомился с пятнадцатилетней Кристиной и даже поехал ее провожать — заметим, на метро.
Их следующая встреча произошла уже в декабре, на съемках новогоднего «Голубого огонька». В этой программе Пресняков пел песню про Чарли Чаплина, а Кристина оказалась в числе танцевального сопровождения к незабвенному шлягеру Кузьмина «Симона».
Закончив дела, Володя предложил Кристине поехать с ним в «Континенталь», где он работал в вечерней программе. Девушка отказалась, сославшись на строгую маму. В ответ на это Пресняков подскочил к Алле Борисовне и уговорил ту отпустить дочь с ним под его благородное слово, что это ненадолго. К изумлению Кристины, мама согласилась.
Пара была очень красивой.
…Как-то Владимиру Петровичу Преснякову, известному саксофонисту и отцу Кристининого ухажера, позвонила Пугачёва:
— Ну что, Петрович (так его зовут коллеги — А. Б.), твой сын у нас уже ночевал. Что будем дальше делать?
— Что делать? Да ничего не надо делать. Пусть женятся, если хотят.
— Что ж, ладно. Я просто у тебя хотела выяснить, может, вы против?
Нет, Пресняковы не были против. А Пресняков-старший вскоре написал песню «Ах, Алла», где в припеве есть слова: «Наши дети, Алла, нашли свою любовь…».
Но вернемся в Нью-Йорк в легендарный Карнеги-холл. Где за сто лет до Пугачёвой дирижировал Чайковский, а за двадцать — гремели «Битлз».
На второй песне у нее вдруг отключился микрофон — и в США такое, оказывается, случается. Алла не растерялась. Пока звукоинженеры разбирались с аппаратурой, Пугачёва подбежала к авансцене и закричала залу:
— Продолжаем петь! Поем!
Во время исполнения «Миллиона алых роз» на сцену полетели цветы. Не очень понятно, из каких тайников их доставали зрители: на подобные концерты из соображений безопасности американская полиция запрещает проносить букеты.
После концерта один из обозревателей могущественного музыкального журнала Billboard заметил:
«Пугачёва произвела хорошее впечатление. Но на мой взгляд американца, неудачны ее песни в стиле рок. А в целом все необычно и интересно. Пугачёва выгодно отличается от наших исполнителей поп- и рок-музыки прежде всего театральностью. На сцене она драматична. Для американцев это непривычно. Мне кажется, чем больше будет в ее песнях русской лиричности, тем лучше. Пугачёва, несомненно, не только прекрасная певица, но и талантливая актриса».
Тем временем свою «театральность» Алле Борисовне удалось, наконец, документально оформить на Родине.
В том же 1988 году она основала свой Театр песни.
«Тогда было распоряжение Минкульта о создании театров на эксперименте, — пояснял Болдин. — Этим театрам предоставлялись специальные льготы. Например, возможность платить зарплату по коэффициенту трудового участия. Так одновременно появились несколько театров, среди которых и наш».
Отныне Алла Борисовна в официальных бумагах именовалась «художественным руководителем театра-студии "Театр песни" Всесоюзного творческо-производственного объединения «Союзтеатр» Союза театральных деятелей СССР». Длинновато, но впечатляюще.
Болдин, естественно, получил должность директора Театра.
«Мы стали как бы большой концертной организацией, — говорил он, — которая занималась и гастролями, и продюсированием, и рекламой. Артисты покидали государственные организации и приходили к нам. Только технического персонала у нас было около двухсот человек. Свое сценическое оборудование. Огромный гастрольный отдел. Мы начали пробиваться за рубеж — с Малининым, Пресняковым, "А-Студио". Потом к нам начали приходить и артисты Большого театра, и драмтеатров, и танцевальные и фольклорные коллективы — все через нас стали ездить за рубеж».
В офисе Театра в «Олимпийском» с утра до ночи кипела жизнь. «Это был такой веселый муравейник», по словам Болдина.
Алла Борисовна с удовольствием погрузилась в эти заботы и каждый день приезжала в Театр. Без ее ведома тут не решался ни один вопрос.
Поскольку у Пугачёвой перед «Олимпийским» сохранялись концертные обязательства, она предложила форму грандиозных сборных концертов под ее патронажем. (Со времен программы «Пришла и говорю» она не делала собственных крупных концертов в Москве. Не было то желания, то сил, то здоровья, то денег.)
Решили, что наилучшим временем для таких стадионных шоу будет декабрь месяц, когда проще всего собрать артистов на несколько спектаклей: все снимались в новогодних телепередачах, все участвовали в «елках».
Встал вопрос о названии. Перебиралось множество вариантов, но они не устраивали Пугачёву. Как-то вечером Алла Борисовна с супругом возвращались на машине домой и вспоминали последние новогодние праздники в Индии, в Калькутте. Как у них не осталось черного хлеба, по которому все сильно тосковали, как зажигали свечи в огромных канделябрах, которые индусы используют для своих благовоний. Потом припомнили, как их пригласили на Рождество в одно из европейских консульств. Вдруг Алла Борисовна воскликнула:
— Слушай, Рождество!
— Что, Рождество? — не понял Болдин.
— Ведь как раз в то время и начинаются рождественские каникулы!
— В какое время?
— Ну, когда мы будем устраивать это все в «Олимпийском». — Пугачёва нетерпеливо жестикулировала.
— Ну хорошо, и что?
— Значит, так нам и нужно назвать: «Рождественские праздники у Пугачёвой».
— Это что-то не очень. У Пугачёвой, получается, праздники, а у остальных?
— Нет, ну я же встречаюсь с друзьями там, зрителями. — Алла задумалась и вынесла окончательное решение:
— «Рождественские встречи»! «Рождественские встречи Аллы Пугачёвой»!
Как раз летом того, 1988 года, отмечалось тысячелетие Крещения Руси. После некоторых раздумий перестроечные власти тогда решились-таки рассматривать этот исторический факт, может, и не как повод для национального праздника, но, по крайней мере, в качестве серьезного культурного события. Поэтому проблем с названием нового шоу не возникло. Музыкант «Рецитала» Александр Левшин вспоминал: «Алла тогда сказала:
— Помоги мне. Мы все вместе будем делать это.
Я с удовольствием согласился стать ее помрежем. И принес ей интродукцию из рок-оперы "Иисус Христос — суперзвезда". Мы сделали монтаж, получилась очень интересная по драматургии балетная сцена борьбы добра и зла. Темные силы, конечно, проигрывали, и на сцену выходили добрые люди, как волхвы, как вестники Рождества, и приветствовали зрителей. Это было очень трепетно и волновало всех. Сколько с тех пор программ пронеслось на моих глазах, но первую никогда не забуду. Было там что-то сокровенное, может быть, сказался магнетизм тысячелетия со дня крещения.
Первые "Встречи", по-моему, вообще отличались от остальных. Они были в хорошем смысле политизированными. Когда шли воспоминания о павших на афганской войне, о стихийных бедствиях, что в тот год обрушились на землю, в этом было что-то митинговое. Помню, как замирал зал, когда я выходил на сцену и пел свой "Афганский реквием". Именно его выбрала Пугачёва для программы. А после звучал монолог "Живем мы недолго" Саши Кальянова. И снова — эмоциональный взрыв.
Вот ведь как сделала Пугачёва. До этого мы, работавшие с ней, подпевали ей только в отдельных песнях, даже Саша, звуковик, стоявший за своим пультом. А тут все-все участники "Встреч" хотели вылезти из своих штанов, показать, что у них в душе есть настоящее, а не просто эстрадная халтура или желание постоять рядом с царствующей королевой.
Алла особенно строго отбирала исполнителей. Она говорила мне как помрежу:
— Надо поискать интересный номер, яркую личность с сильной харизмой. Мне все равно, насколько этот человек популярен, пусть его даже и не знает никто. Важно, что и как он поет.
Тогда она многих запустила в звезды».
Подобное произошло, скажем, с группой «Любэ» в том же 1988 году. Кстати, когда Пугачёва режиссировала их выход, она все время недовольно присматривалась к наряду солиста, Николая Расторгуева.
— Слушай, Коля. — наконец задумчиво изрекла Алла. — Что-то тут тебе надо другое.
— Что другое?
— Да костюм другой. У вас песни-то такие — э-эх! — Пугачёва сжала кулак. — Вот и надо соответствовать. Так! — она повернулась к костюмерам. — Найдите-ка до завтра ему. гимнастерку!
— Зачем, Алла Борисовна? — заволновался Расторгуев.
— Будешь петь в гимнастерке.
Эта гимнастерка потом так и «прирастет» к Расторгуеву на долгие годы.
«Правда, тут были истории, что сегодня звучат анекдотически, — продолжает Левшин. — Маленький Родион Газманов, ну, совсем малюсенький, кнопка, пел во "Встречах" песню "Люси" с огромным успехом. Газманов-старший в то время — никому не известный человек. Папа талантливого мальчика. Кто знает папу Робертино Лоретти?! И вот Газманов-старший подходит ко мне и просит:
— Саша, мне надо бы немного потусоваться на сцене. Устрой это.
Алла на прогоне сидела на возвышении, что ей построили, — такой судейский трон, откуда она вершила судьбы участников "Встреч", командовала нами, ее помощниками. Я подхожу к ней и говорю:
— Алла Борисовна, там папа Газманова просит разрешить ему выйти на сцену с сыном.
— Ни в коем случае! — отвечает она. — Появляется один мальчик! Это крупный план. Не надо никакой грязи.
И вдруг уже на концерте сзади Родиона выплывает-таки папа с бубном, начинает глупо пританцовывать и медленно-медленно подбирается к своему сыну, а потом берет собственное чадо на руки и под гром аплодисментов уходит.
Алла сначала была жутко раздражена: вместо мальчика — семейная сцена, но потом поняла, что получилось смешно, и оставила все, как есть».
Действительно, смешно. Особенно если знать, что через лет десять этот «папа с бубном» уже напишет песню, которую полюбит мэр Лужков, — «Москва, звонят колокола». А потом и вовсе сочинит гимн «Единой России». Бубен разросся до небывалых размеров.
Дальше к Пугачёвой уже чуть ли не с весны будут приходить и ходатайствовать, чтобы в декабре на сцене «Олимпийского» появился тот или иной артист. Алла Борисовна будет прислушиваться, присматриваться и выносить свой вердикт. Попасть на «Рождественские» — означало сразу прославиться.
Сначала предполагалось, что «Встречи» будут вести два человека — сама Алла и Юрий Николаев, вечно свежее лицо «Утренней почты». На первых «Рождественских» так оно и произошло. Но потом Пугачёва расхотела делить с кем-то роль «хозяйки шоу».
Создавая «Встречи», Пугачёва, конечно же, сразу планировала и их телевизионную версию. Причем, согласно ее задумке, телепоказ этой программы должен был совпадать как раз с православным Рождеством. Когда программа монтировалась в телецентре, Алла Борисовна пропадала там по неделе, хотя формально могла избежать этого: у «Встреч» был свой телевизионный режиссер.
Поскольку и сами концерты, и эфир требовал денег — тогда государство уже теряло возможность финансировать все подряд — то Болдин со своей гвардией искал деньги.
«Именно мы были первыми, кто стал привлекать спонсоров, — уверял Евгений Борисович. — Первое время это было так легко: все хотели быть спонсорами».
Действительно, первый эфир «Встреч» изобиловал рекламными вставками, объявлявшими того или иного благодетеля — какие-то давно несуществующие фирмы, комбинаты, объединения. (Причем, тогда новое слово фигурировало исключительно в таком виде: «спонсер» вместо «спонсор», русская грамматика еще не переварила всех «пришельцев».)
Но если телевизионная версия выпадала на праздничный вечер, то сами концерты — аккурат на Рождественский пост. С точки зрения человека православного, было это, мягко говоря, неуместно. И пора бы уже выяснить: а какие вообще отношения у Пугачёвой с Богом?