Шум воды продолжает аккомпанировать следующему эпизоду, который происходит спустя одиннадцать лет, сейчас, в Сочи.

Она на цыпочках выходит из пены. Прикрывает руками новорожденные груди. С терпких волос на плечи стекают струи. Омывают татуировку от Боттичелли – мою сладкую «А». Плещет прибой: так можно дождаться и сантехника-громовержца.

– Катуар, ты опять не выключила воду в ванной?

– Мы же на море. Вода должна всюду шуметь.

– Точно. И пусть все тут потонут.

– Даже Борис Мельхиорович и Эдвард Булатович?

– Нет, они пусть не тонут. Благодаря им я смог вернуть тебя.

Я скрываю все свое нетерпение под одеялом, лишь голова виднеется на смятой бурей подушке. Катуар подходит к густым желтым шторам, которые мы даже не открыли ни разу с того момента, как комната стала нашей. Чемодан-гардероб лежит рядом, помалкивает.

– Марк…

– Я не Марк, уже забыла?

– Ах, все это гур-гур. – Катуар отбрасывает желтую штору, пыль волнуется на фоне сочинского неба. – Какая, блин, разница – как твое имя. Важно одно – ты мой любимый.

– Катуар, я никогда не был так счастлив, как в этом жуликоватом городишке.

Катуар оборачивается, улыбается:

– Да, тут много песка! Пропала тоска.

– Ты заговорила стихами – прямо как мой Карамзин.

– Позволь считать это комплиментом. Я бы очень хотела с ним познакомиться. Почему он все-таки выстрелил себе в голову из папиного пистолета?

В своей одеяльной хламиде стремительно подворачиваюсь под ноги Катуар, нос укладываю в солнечную долину между ее холмами-близнецами. Катуар целует меня в волосы:

– Почему, любимый?

– Давай не будем об этом. Это такой странный сюжет. Который мне кажется еще не законченным.

– Да, мне тоже так кажется. А Карамзин не предсказал дату твоей смерти?

– Нет.

– А я думаю – предсказал, ты просто боишься говорить. А когда ты убьешь меня в своем сценарии?

– Катуар, ты опять?

– Но ведь тебе больше никогда не понадобится диалогистка. Ты не будешь писать для МРТВ, ты разорвал отношения с Йоргеном.

– Да, мне не нужна больше диалогистка. Гипс снимают, клиент уезжает.

– Я свободна?

– Ты свободна.

– Как славно. Ведь так говорила твоя Ами?

– Так.

– Тогда в каком же мне платье пойти сегодня по красной дорожке? Мы с тобой накупили мне столько барахла, что придется пройтись еще и по желтой дорожке, по зеленой дорожке…

– Мне больше всего нравится черное.

– Потому что оно открывает плечи и грудь?

– Да.

– Надену его.

– Я буду нести шлейф, как маленький паж.

– У него вроде нет шлейфа. Но можно сделать из простыни. Черное платье – белый шлейф… А если у меня вдруг будут брать интервью и спросят: «Какие у вас отношения с Марком Энде?»

– Ты ответишь, что…

– Что?

Я беру ее за запястья – так, что она ахает.

– Катуар! Послушай меня! Послушай, Катуар. Моя несбывшаяся диалогистка. Давай прямо сейчас смоемся отсюда. Не выключая воду в ванной.

– На пляж?

– Нет. В Таганрог. Ко мне. В переулок Вечность. К песочнице. К дивану фон Люгнера. Пусть все будет, как при бабушке.