Больница Таганрога. Солнечный Требьенов в отутюженных джинсах и белой рубашке держит в руках драгоценную папку со справками, рентгенами, кардиограммами, рецептами, незаполненным бланком свидетельства о смерти. Он уже не пациент, а счастливый инвалид. Требьенов ликует:

– Все, с военкоматом дело сделано! Теперь остается в Москву, во ВГИК! А вам еще долго лежать?

– Нет, я послезавтра, – отвечаю, вольно сидя на кровати, освобожденный от растяжки. – Перелом сросся неправильно, но операцию тут делать некому: мог только Антон Лаврович. Надо ехать в Ростов, но мне не хочется, мне бы домой поскорей.

– Неужели ваша бабушка не может найти в Таганроге хорошего хирурга?

– Бабушка?

– Она же большой человек!

– С чего вы взяли?

– Она так себя держит. Коньяк дорогущий доктору дарила. Разве она не работала в горкоме?

– Каком горкоме?

– Партии.

– Ты что? Она всю жизнь дальше нашего двора не выходила.

– Да? – Требьенов роняет серую папку.

– Конечно.

– Как я ошибался. – Требьенов поднимает папку, дует на нее. – Жаль.

– Ты поэтому мне судно приносил? Думал, у меня бабушка человек со связями?

– Честно говоря, да.

Сверху доносится хохот нимф. На голову Требьенова сыпется штукатурка.

– В Москву, срочно в Москву… – бормочет он, словно безумный.