– А теперь на красную дорожку ступает знаменитый сценарист Марк Энде со своей прелестной спутницей! Внимание! Именно на нашем фестивале Марк Энде согласился появится на публике – впервые!

Над чугунными ограждениями протягиваются руки-ножницы, готовые отрезать от меня самые сочные куски, визжат хмельные ведьмы-блондинки с Уральских гор и тюменских болот, их соски прожигают белые блузки, чтоб напоить меня щедро березовым соком и ромом из банки. Вспышки похотливых камер разбивают вдребезги сетчатку моих глаз, осколки сыплются под подошвы идущих следом мерзавцев. Еще шаг, левой-правой, левой-правой. Левая, будь молодцом.

– А ты почти не хромаешь, – шепчет мне Румина, ставя бордовый штамп на ушной раковине. – Молодец!

– Пойдем быстрее, мне уже надоело.

– Нельзя. Мы собьем весь ритм. И улыбайся. Ой, как я счастлива!

Румина держит меня под руку, и я чувствую ее дрожь, которая от голых плеч низвергается к каблукам-громоотводам, уходит под землю, вызывая панику у местных сейсмологов.

– Ну сделай что-нибудь, – Румина сжимает мое запястье. – Неужели ты так просто уйдешь?

Мы поднимаемся по ступенькам, навстречу гирляндам, брильянтам, перьям, маскам и саксофонам. Дорожка окончена, la strada finitа. Все кончилось быстро. Как проклинала б меня моя милая Ами: жалкий лимитчик, трус таганрогский!

И тогда у самых колонн я оборачиваюсь и у подножия задрипанного парфенона вижу народ. Он смешной и поганый, мой народ ясноглазый. Ненавижу, всех утопить. Но я подарю ему один трюк благородного Марка, пусть мой народ заснет сегодня с улыбкой на изъеденных пивной пеной губах. Пусть сдохнет в блаженстве от грядущей эпидемии инфаркта и покоится в братской могиле под обломками ракеты «Восток».

– Румина?

– Что, дорогой? – Она устремляется грудью ко мне, как вырезанная из плексигласа фигура на носу свадебной бригантины. – Что?

– Потанцуем – в последний раз? Последнее танго в Париже…

– Как?

Я беру ее потную ладонь и туго стиснутую талию. Опрокидываю навзничь, едва не роняя – рыжие волосы Румины касаются ковра, усыпанного песком и конфетти.

– Ах! – Румина хрустит костями. – Ох!

«Да здравствует Марк! – откликаются верные сволочи. – Крови и зрелищ!»

– Вот молодец! – Румина распрямляется, облизывая помаду, прижимается ко мне, массируя натренированные груди. – Как я счастлива!

И я наконец улыбаюсь, да так, что сердца моих зрительниц, шалав с застывшими челками, превращаются в силиконовые флаконы, наполненные топливом № 5. Дайте патент за формулу дикой любви – и побыстрее.

А тебе так и надо, глупая Катуар, черноперая вздорная птица. Стоишь сейчас среди охрипших от эйфории блондинок, смотришь на нас с Руминой и думаешь…

– Марк, проходите, пожалуйста внутрь, – меня трогают за священное плечо. – За вами еще идут.

– Подождут. У меня триумф воли.